Kitobni o'qish: «Мне не больно»
Око Силы. Вторая трилогия
1937–1938 годы
Книга пятая
Глава 1. Командировка
Кабинет был огромен, а маленький скуластый человечек, утонувший в глубоком кресле, казался карликом. Его острый короткий подбородок почти касался зеленого сукна, и над поверхностью возвышалась лишь бледная физиономия с когда-то голубыми, а теперь выцветшими глазами. Могло показаться, что карлик случайно забрел в кабинет, предназначенный для куда более представительных особ, и даже малиновые петлицы с большими звездами на новой гимнастерке дорогого сукна не придавали человечку солидности. Впрочем, тот, кто попадал в этот кабинет, редко пускался в подобные рассуждения, ибо звали человечка Николаем Ивановичем Ежовым и был он народным комиссаром внутренних дел СССР, хозяином огромного здания в самом центре Столицы, обычно именуемого Большим Домом.
В этот день настроение наркома было не самое худшее. На узких бледных губах иногда проскальзывала улыбка, что было хорошим знаком для тех, кто оказывался в этом кабинете.
Старший лейтенант Михаил Александрович Ахилло стоял по стойке «смирно», стараясь ничем не выдать своих чувств. Чувства же были не из самых приятных: внезапный вызов, недоуменный взгляд секретаря и, наконец, приглашение «на ковер». Ковер, правда, был хорош: большой, почти на весь кабинет, когда-то присланный из освобожденной Бухары самому товарищу Дзержинскому…
– Здравствуйте, товарищ Ахилло!
По скуластому лицу промелькнула улыбка, карлик встал и пожал Михаилу руку. Все это было добрым знаком, ибо с теми, кто проштрафился, нарком редко бывал вежлив. Последовало уставное: «Здравия желаю!», Ежов кивнул и указал на стул.
– Курите…
Сам нарком не курил, и подобное приглашение тоже было неплохим знаком. Михаил не стал отказываться – папироса настраивала на рабочий лад.
– Товарищ Ахилло, чем сейчас занимается группа «Вандея»?
Тон, каким был задан вопрос, не обещал ничего опасного. Михаил даже позволил себе слегка пожать плечами, прежде чем доложить об успехах. Они были минимальны: работа по материалам с мест, анализ вредительских групп в Столице…
– Товарищ народный комиссар, после исчезновения старшего лейтенанта Пустельги в группе остались только двое. Работа идет очень медленно. И кроме того…
Он замялся. Ежов вновь кивнул, на этот раз поощрительно.
– Кроме того, у нас напрасно забрали дело об исчезновении Пустельги. Есть очень большая вероятность, что его похитили люди из «Вандеи»…
– Похитили? – в голосе наркома скользнуло недовольство. – Вы так думаете? Товарищ Ахилло, руководство считает, что в данном случае проявлено опасное благодушие, более того – политическая близорукость и непрофессионализм! Вот, смотрите…
В руках наркома появилась толстая папка с тесемками. Порывшись, Ежов извлек оттуда несколько листков бумаги.
– Это ответ из Ташкента на наш запрос. Старший лейтенант Пустельга проявлял странное благодушие. Он три раза не давал санкции на арест своих сотрудников, которые после его отъезда были тут же обличены как отъявленные враги народа. Уже не говорю, что его контакты, особенно во время зарубежных командировок, были весьма сомнительными…
Ежов чуть скривился и отложил листок в сторону.
– Но даже не это главное. По нашему мнению, Пустельга намеренно тормозил работу группы. За все время – никакого продвижения вперед, если не считать истории с похищением взрывчатки. Да и тут сработал, насколько мне известно, лейтенант Карабаев. Вы что-то хотите сказать, товарищ Ахилло?
– Можно? – Михаил вновь пожал плечами, запоздало сообразив, что спешить с собственным мнением не следует. – Товарищ народный комиссар! Пустельга возглавлял группу чуть больше месяца. За это время нам удалось установить много важных фактов. Сергея, то есть старшего лейтенанта Пустельгу, назначили на эту должность без малейшей подготовки. Он почти не служил до этого в Столице, даже города как следует не знал! По-моему, сама «Вандея» оценила его высоко, как и покойного майора Айзенберга.
Ежов вновь поморщился и медленно встал из-за стола. Михаил тоже вскочил, но, остановленный резким жестом, опустился на стул.
– Понимаю, понимаю, честь мундира и все такое прочее… Вы это бросьте, товарищ Ахилло! Помнится, два года назад вы отказались руководить агентурной группой в Столице…
Михаил встал, вытянув руки по швам. Разговор сворачивал на опасную колею.
– Я читал вашу докладную! Позор! Вы отказывались вербовать агентов среди актеров, видите ли, по этическим соображениям! Удивляюсь, как вы вообще умудрились остаться в органах!..
Ежов закашлялся, потемнел лицом и опустился в кресло. Ахилло по-прежнему стоял неподвижно, стараясь, чтобы ни один мускул на лице не дрогнул. Он знал, что начальство, как и собаки, хорошо чует страх и спешит добить ослабевшего.
– Да садитесь вы! – лицо наркома приняло нормальный цвет, он достал из тумбы стола какой-то флакончик и отхлебнул прямо из горлышка. – Садитесь, товарищ Ахилло.
Пришлось сесть, и Михаил вдруг понял, что чувствуют подследственные на допросе. Ощущение оказалось не из приятных.
– В общем, так, – нарком пристукнул ладошкой по зеленому сукну. – Сейчас в распоряжении следствия появились новые данные, которое позволяют предположить, что старший лейтенант Пустельга замешан как минимум в одном серьезном преступлении. Поэтому…
Ежов замолчал, потер зачем-то лоб и снова сморщил физиономию.
– …коллегия приняла решение расформировать группу «Вандея». Вы и лейтенант Карабаев переходите временно в мое непосредственное распоряжение. Вопросы?
– А кто будет заниматься «Вандеей»?
Вопрос вырвался сам собой, прежде чем Ахилло успел прикусить язык. Нарком дернулся, блеклые глаза сузились:
– Товарищ старший лейтенант!..
Михаил вновь стоял по стойке «смирно». Все это напомнило развлечение некоторых следователей – веселую игру «сесть – встать».
– Вы позволяете себе… Вы думаете, что без вас!..
На Ежова вновь напал кашель, маленькое худое тело задергалось, рука выхватила носовой платок…
– «Вандеей» займутся те, кому положено. Это уже не ваша забота!
Михаил понял. Следствие по делу таинственного подполья изъято из ведения Большого Дома! Вот это да! Но кем? Едва ли это обезглавленная военная разведка. Кому же могли передать дело? Не прокуратуре же…
– Я пригласил вас не за этим, – Ежов успокоился, тон его вновь стал мирным, почти отеческим. – Как я уже сказал, вы поступили в мое распоряжение. К работе приступите немедленно… Чаю хотите?
Последние слова так не вязались с предыдущими, что Михаил даже не нашелся, что ответить. Впрочем, обошлось без его согласия. Ежов вызвал секретаря, тот исчез и появился буквально через минуту с шипящим чайником и подносом, на котором горкой лежали сушки.
Ежов пил чай жадно, и Михаил даже испугался, что нарком того и гляди захлебнется кипятком. Самому Ахилло было не до чая. Его не особенно напугал разнос: точно так с ним полтора года назад беседовал Генрих Ягода, и разговор тоже шел о политической близорукости и опасном благодушии. С тех пор Михаил успел получить орден, а бывший нарком уже полгода обживал камеру в Лефортово.
Чай пошел Ежову явно на пользу. Он выпил полный стакан, с хрустом разгрыз сушку и с удовольствием откинулся на спинку мягкого кресла.
– Так вот, товарищ Ахилло. Задание серьезное и очень ответственное…
Начало совершенно не понравилось. Так инструктируют молодого милиционера, посылая на ловлю карманников.
– Как вы уже знаете, полгода назад по предложению товарища Сталина был создан народный комиссариат государственной безопасности. Это решение с одобрением и радостью встречено всем советским народом…
«И вами тоже?» – промелькнуло в голове, но Михаил вовремя укусил себя за кончик излишне болтливого языка. Весь Большой Дом знал, как реагировал Ежов на появление конкурирующего наркомата.
– …Функции НКГБ еще только определяются. Среди прочего, он будет заниматься охраной особо важных объектов…
«Которые ранее охраняли мы», – закончил фразу Михаил, но, естественно, не вслух.
– Среди этих объектов имеется один, о котором и пойдет речь. Это научно-исследовательский институт неподалеку от Столицы. За его безопасность отвечает особая группа «Подольск». Мы не занимаемся его охраной, но все внешние связи находятся под нашим контролем. В результате могут возникать некоторые трения. Вы меня понимаете, товарищ Ахилло?
«Еще бы!» – хотел ответить Михаил, но предпочел отделаться уставным «Так точно!».
– Недавно им понадобился один заключенный, находящийся в Лефортово, которое, как вы знаете, находится в нашем ведении. Однако мы узнали, что руководство объекта будет использовать этого заключенного за пределами охраняемой зоны. Поэтому мы потребовали, чтобы в поездках его сопровождал наш сотрудник. Он же должен следить за поведением заключенного на объекте. Практически наш сотрудник будет выполнять функции связного между нашими ведомствами…
«А заодно, и стукача», – добавил про себя Ахилло. На душе стало совсем скверно, тем более, совершенно очевидно, кто будет этим «нашим сотрудником».
– Итак, вам все ясно?
Блеклые глаза смотрели на Михаила устало и отрешенно. Казалось, нарком только и ждет, что его оставят в покое и не будут приставать с бесконечными заботами. Михаил скрипнул зубами: понижение до роли конвоира и мелкого шпиона было слишком унизительным.
– Товарищ народный комиссар! А какова гарантия того, что я завтра же не буду валяться где-нибудь под откосом? В результате несчастного случая…
Михаил не преувеличивал, прекрасно зная, как относятся спецслужбы к конкурентам, интересующимся их секретами.
– Гарантия, товарищ Ахилло? Мы с вами солдаты партии, и риск – наша профессия… А кроме того, если с вами что-либо случится, мы не сможем гарантировать безопасность их сотрудников, командированных на наши объекты…
Слова о «солдатах партии» Ахилло пропустил мимо ушей, но остальное несколько успокоило. В конце концов, НКГБ придется допустить к своим секретам людей из Большого Дома, иначе им не узнать, чем занимаются их конкуренты.
– Мы рассчитываем на вас, товарищ Ахилло. В свое время вы неплохо провели операцию по обезвреживанию группы Генриха. Надеюсь, на этот раз вы тоже будете на высоте…
Михаил невольно улыбнулся. За группу Генриха он получил орден, а его коллеги из Германии, по непроверенным данным, занесли молодого контрразведчика в список особо опасных сотрудников из ведомства вероятного противника. Было за что: группа Генриха два года получала информацию прямиком из наркомата обороны…
– Я подписал приказ о присвоении вам очередного звания. Поздравляю! Отправляйтесь к Альтману, он вам сообщит все остальное…
Оставалось поблагодарить и удалится. Новый чин, на который Михаил уже перестал надеяться, почему-то не обрадовал. Нарком «кинул» ему «шпалу» явно лишь для того, чтобы его сотрудник в «лазоревом» стане выглядел несколько посолиднее. Старший лейтенант для такого поручения смотрелся излишне скромно.
Кабинет Володи Альтмана находился этажом выше, но Михаил зашел туда не сразу, а с небольшой остановкой в курилке, чтобы немного прийти в себя. Кажется, поручение все же не сводилось к конвоированию обычного зэка – полковник Альтман не занимался подобными мелочами. Кроме того, с ним, несмотря на высокий чин и должность, всегда можно поговорить откровенно.
Ахилло не ошибся: Альтман рассказал ему многое, а еще о большем можно было догадаться по вполне понятным намекам. Прежде всего, Сергея Пустельгу действительно зачислили в подозреваемые. Пропавший командир группы «Вандея» прямо обвинялся в связях с нелегалами, вдобавок, что было самым диким, Столичная прокуратура расследовала дело об убийстве, в котором Пустельга значился как главный подозреваемый. Что касается самой «Вандеи», то полковник подтвердил, что Большой Дом отныне не занимается ее поисками. Кое-кто на «самом-самом верху» (понятнее намекнуть невозможно) крайне недоволен результатами расследования, и дело передано, как и подозревал Михаил, в НКГБ. В последний момент Ежов, дабы продемонстрировать старание, снял с должности четырех начальников областных управлений и нескольких видных сотрудников центрального аппарата, но заклание уже ничего не изменило. Более того, Альтман намекнул, что таинственное подполье «кое-кого наверху» приводит в состояние, близкое к панике, и уже не на Большой Дом, а на госбезопасность возлагаются последние надежды.
Итак, акции малиновых петлиц падали, а лазоревых – возрастали. Вдобавок, НКГБ сумел добиться того, что ряд важных функций, выполнявшихся доселе совместно людьми Ежова и военными, был передан новому наркомату. Этому способствовал провал крупной операции на объекте «Якша», о сути которой достоверно не знал и сам полковник. Во всяком случае, скандал был неимоверный, головы летели градом, и Ахилло мог порадоваться, что не имеет к этому делу никакого отношения.
Правда кое-какие последствия эта неудача имела и для Михаила. Перед началом операции руководство НКГБ конфиденциально попросило передать в их распоряжение одного важного зэка, которого Большой Дом перебрасывал на объект. Нарком отказал, в результате «неизвестные» не только обстреляли группу сопровождения в аэропорту, убив полковника Константина Любченко, но и умудрились осуществить воздушную атаку на спецрейс. Последствий весь этот разбой не имел. «Самый-самый главный» и его представитель товарищ Иванов предпочли сделать вид, что вендетта двух спецслужб их совершенно не касается. Неудивительно, что на этот раз Ежов предпочел пойти на компромисс.
Итак, задание намечалось не из приятных. Альтман сообщил, что нужный «лазоревым петлицам» зэк – бывший работник Коминтерна, а заинтересовался им почему-то новый научный центр, находящийся под опекой НКГБ. Этот объект, проходивший под двузначным номером, был известен как «Теплый Стан» или «объект Тернема». Ахилло невольно заинтересовался: о таинственном Тернеме уже приходилось слышать, причем не раз.
Вдобавок полковник сообщил, что нужный зэк содержится не в Лефортово, как сказал нарком, а в Лефортово-бис. Разница заключалась в том, что этот филиал знаменитого узилища был комфортабельным дачным поселком. Фамилия заключенного ни к чему не обязывала – Сидоров, равно как имя и отчество – Петр Петрович.
Михаил получил запечатанный пакет, командировочные и предписание немедленно направляться в конкурирующий наркомат, где ему надлежало найти старшего лейтенанта госбезопасности Ерофеева.
Контора «лазоревых петлиц» несколько удивила. Здесь было тихо, даже как-то глухо. Никто не спешил по коридорам, не было привычных часовых на каждом углу, да и личности попадались все больше в штатском. После проверки документов и долгих расспросов, Ахилло оказался у полуоткрытых дверей кабинета на третьем этаже. Он постучал, услышал: «Валяй!» – и не без некоторой опаски переступил порог.
Кабинет был невелик. Половину его занимал огромный стол, возле которого стоял рыжий детина, почему-то в летном комбинезоне. Он был занят делом – собирал немецкий пулемет системы «МГ».
– Чего стоишь? – голос был под стать росту, гулкий и низкий. – Лучше подсоби. Не видишь – заело эту хрень, мать ее! Гансы поганые, наизобретали, тудыть…
Ахилло, решив ничему не удивляться, погрузил пальцы в пулеметное нутро. Особым специалистом он себя не считал, но подобная система была знакома.
– Да не лезь туда, пальцы отшибет! – тут же поморщился хозяин кабинета. – Ты б еще кой чего другое туда вставил. Да не лезь туда, говорю! Тут, наверно, пружина гавкнулась…
Михаил был и сам не рад, что вместо доклада по всей форме занялся бог весть чем, но дела привык доводить до конца. Он аккуратно взял лапищу рыжего детины за рукав и отодвинул в сторону.
– Ты чего? – возмутился тот. – Да я эту машинку…
– Ты еще язык туда вставь! – не выдержал Михаил, иногда умевший попадать в тон. Что случилось с пулеметным затвором, он уже догадался. Последовал щелчок, затвор клацнул, и детина облегченно усмехнулся.
– Ну, молоток! А я эту фигню просмотрел. На тряпку, оботри руки!
Вытирая с пальцев масло, Михаил быстро прикидывал, как действовать дальше. Но рыжий детина перехватил инициативу.
– А ты откуда такой грамотный? Постой, постой да ты же «малиновый»!
Имелся в виду, естественно, цвет петлиц на гимнастерке Михаила.
– Какой есть. Мне, собственно, старшего лейтенанта госбезопасности Ерофеева.
– Я Ерофеев, – сообщил рыжий, оправляя комбинезон. – Ерофеев Кондратий Семенович. А ты чего – капитан Ахилло?
– Не похож?
Михаил, внезапно сообразив, что в документах он по-прежнему старший лейтенант, а на петлицах у него «кубари» вместо «шпалы». Ерофеев, в свою очередь, вытер руки и полез в ящик стола. Оттуда была извлечена папка.
– Ты?
На стол легло несколько фотографий: Михаил вместе с отцом, он же – еще в лейтенантской форме, и совершенно не известный ему снимок, сделанный прямо на улице.
– Вроде, ты, – старший лейтенант госбезопасности бросил папку в ящик стола. – Чего не по форме?
– Взаимно.
Ахилло понял, что сесть его не пригласят, и устроился сам на одном из двух имевшихся в кабинете стульев. Ерофеев отодвинул в сторону пулемет и вытащил пачку «Севера».
– Дыми, капитан! Я не в форме, чтоб об эту хрень не замазаться. Заело вчера на стрельбах, а в мастерскую отдавать жаль. Еще испортят!..
– А я – на нелегальном положении, – невозмутимо пояснил Михаил, угощаясь папироской. В ответ послышался довольный смех:
– Это правильно, капитан. Ладно, вино будешь?
– Прямо сейчас?
Снова смех – довольный, с оттенком снисходительности.
– Да я тебе не водку предлагаю, чудило! Винцо «Курдамюр», как раз для знакомства. А вам чего, Николай не позволяет?
Ахилло уже слыхал, что «лазоревые петлицы» называли всесильного Ежова просто по имени. Между тем на столе появились стаканы и початая бутылка.
– А закусить? – поинтересовался Михаил, отметив, что вино коллекционное, из самых лучших.
– Тебе что, к «Курдамюру» селедку? – возмутился Ерофеев и, порывшись в тумбе стола, бросил рядом с бутылкой плитку шоколада:
– Для дам, между прочим, держал. Ты чего, может из интеллигентов?
– Из них…
Михаил уже сообразил, что и подобный тон, и дамское винцо – неспроста. В этом учреждении умели «бутафорить», как это именовалось на профессиональном жаргоне, не хуже чем в Большом Доме.
Стаканы цокнули. Вино оказалось превосходным, и Михаил пожалел, что курит «Север», а не что-нибудь более подходящее к случаю.
– Зови меня «майор», – заявил Ерофеев, нюхая кусок шоколада, – так короче будет. А хочешь – зови по фамилии, мне один черт. Приказ читал?
– Чей? – самым невинным тоном осведомился Ахилло.
– Ну, е-мое, наивный! Да вашего Николая! Ты, стало быть, поступаешь в мое распоряжение вместе с зэком. Я – главный! Усек?
– Это с каких еще чертей?
Последовало возмущенное хрипение:
– Ты чего, неграмотный? Тебе прочесть?
– У меня с согласными плохо, майор. В приказе сказано, что я должен сопровождать заключенного…
– Ну да, – кивнул Ерофеев. – А повезу вас я. Так что теперь я для тебя и отец, и мать, и воинский начальник. Распустил вас Николай, смотрю! Давно чистить пора, ой пора!..
В таком тоне о «железной когорте партии» НКВД не решались говорить даже маршалы. За болтовней майора крылись вещи очень серьезные. Так думал не он один: «лазоревые» только ждали приказа, чтобы разорвать на части «малиновых».
– А вас чистить кто будет?
– Нас? – поразился майор. – Да нас то за что? Это вы, как Феликс умер, нюх потеряли. Кирова прошляпили, «Правый центр» прошляпили! Только и заслуги, что Тухачевского, гада купленного, скрутили, да и то с чужой помощью! Вам только баб на допросах тискать да конфискат разворовывать!
– Ты что, мою реакцию проверяешь? – невозмутимо отозвался Ахилло.
– Никак, пуганый? – хмыкнул майор.
– Пуганый.
– А-а-а! Чуешь, что Сибирью пахнет! Так ведь все равно не убережешься. У вас в Большом Доме смертность похлеще, чем от холеры. Жрете друг друга, всех головастых выбили, оставили придурков, что ни уха ни рыла в оперативной работе не вяжут!
Крыть было нечем. Рыжий говорил правду.
– Ладно, капитан, забудем. Хлебнем и поехали за твоим Гонжабовым.
Рука Михаила, державшая стакан, дрогнула:
– За каким Гонжабовым?
– А за таким! – майору вновь стало весело. – Который Сидоров. Ты на колесах? Нет? А, все равно, я бы на вашей колымаге не поехал! Вечно у вас свидетели под откос валятся…
Это тоже было правдой. Гробить лишних свидетелей в автокатастрофах давно уже стало излюбленной методой Большого Дома. Михаил знал, что так убрали начальника охраны Кирова, который был готов дать подробные показания.
– У нас не лучше, – успокоил Ерофеев. – Так что я сам за рулем буду, а перед тем в мотор загляну. Ну, допивай, поехали!
Михаил хотел спросить о деле, но решил не спешить. Не только в Большом Доме стены имели уши.
– Потом поговорим, – понял его Ерофеев. – Ты ведь, вроде, не из комсомольских работников, азбуку знаешь. Орден за что получил?
– За самогонщиков.
– Которые шнапс гнали? – хохотнул майор, и Михаил понял, что здесь знают не только его анкету. – У меня орденов целых два. Второй тоже… за самогонщиков, а вот первый я еще на заставе получил, так что осторожности. Я ведь из погранцов. О Карацупе слыхал? Так мы с ним вместе начинали, на одной заставе.
– А ты в качестве кого? – не удержался Ахилло. Ерофеев недоуменно поглядел на него, а затем фыркнул:
– Ты это, значит, про то, что я на четырех лапах бегал? А ты юморист, капитан! Нет, я был помкомвзвода. Потом Карацупа на сверхсрочную пошел, и я тоже… в отряд по борьбе с самогонщиками… Ладно, посиди минутку, поскучай. Можешь обшарить стол, там много интересного…
Майор вышел, оставив Михаила одного. В стол Ахилло, естественно, и не собирался заглядывать, прекрасно понимая, что ничего важного там нет и быть не может. Бывший «погранец» вволю валял дурака, но сам дураком, конечно, не был. Стало обидно: НКГБ брал на службу таких, как Ерофеев, а Большой Дом в последнее время действительно стал набирать сотрудников из партийных и комсомольских стукачей, особенно после того, как кресло наркома занял Ежов, курировавший до 36-го года кадровый отдел ЦК. При его предшественнике Ягоде в НКВД были ребята получше Ерофеева, но почти все они сгинули в никуда вместе с бывшим наркомом.
Майор появился через несколько минут уже при полном параде, в гимнастерке, на которой красовались два ордена Красного Знамени.
– Чтоб уважали! – заметил он, кивая на свой «иконостас».
– А у нас все шпионы ордена цепляют, – невозмутимо отозвался Ахилло. Это было тоже правдой – тот, за которого Михаил получил награду, носил на пиджаке точную копию ордена Ленина.
– Да? Ну и придурки, – махнул лапищей Ерофеев. – Нас еще в спецшколе учили, что лучше внимания к себе не привлекать. В клифте ходить вольготнее… Ладно, руки в ноги – поехали…
Прежде чем сесть в машину, обычную черную «эмку», но с городскими, а не специальными номерами, Ерофеев действительно заглянул в мотор и даже в багажник. Майор не казался трусом, и Ахилло рассудил, что им в самом деле есть чего опасаться.
Ахилло ни разу не был в Лефортово-бис, а потому с интересом поглядывал в окно. Впрочем, понять что-либо было сложно. Ерофеев, не жалея бензина, крутил по городу, проверяя, нет ли «хвоста». Наконец машина вырулила на проспект Кирова и помчалась на юг.
– Береженого бог бережет, – усмехнулся майор, нажимая на газ. – Ладно, вскрывай свой пакет, самое время.
Ахилло не возражал. В пакете оказалась копия приказа Ежова о его командировке, документ на выдачу арестованного Петра Петровича Сидорова и обычная бумага ко всем организациям и учреждениям с просьбой оказывать помощь «предъявителю сего».
– Ты, вроде, спортсмен? – внезапно поинтересовался Ерофеев. – Разрядник?
– Я?! – поразился Ахилло. – Ах да, по туризму. Второй разряд, я его лет пять назад получил.
– А я думал, по альпинизму! – в голосе рыжего прозвучало разочарование. – Туризм, прогулочки…
Понятнее не стало, но капитан решил пока не вдаваться в расспросы. Между тем, машина промчалась проспектом и теперь блуждала по пригородам. Наконец впереди открылось шоссе – они были уже за пределами столицы. Несколько раз Ерофеев оглядывался, но сзади было пусто.
Наконец, возле неприметного столбика с надписью «Пионерлагерь „Тельмановец"», машина притормозила, повернула и покатила по узкой дороге между деревьев. Вскоре их остановил первый пост. Документы изучали долго, заглянули в багажник, на заднее сиденье и лишь затем разрешили ехать дальше.
Это повторялось дважды, прежде чем машина подкатила к высоким воротам, за которыми можно было разглядеть домики небольшого дачного поселка. Охраны, кроме тех, что стояли у ворот, было не видно, и вообще, филиал зловещей тюрьмы производил весьма идиллическое впечатление.
– Жируют, вражины! – прокомментировал Ерофеев, пока охрана в очередной раз рылась в багажнике. – А знаешь, капитан, здесь не было ни одной попытки побега. Смекаешь почему?
– Кормят неплохо, – предположил Михаил. – Кино по субботам…
– Кино! – хохотнул Ерофеев. – Да просто тут собрали тех, кому на воле опаснее, чем здесь!
Переспрашивать Ахилло не стал, ибо и сам догадывался о чем-то подобном.
Наконец их пропустили. Машину, естественно, оставили у ворот, но сопровождающего не дали, указав на один из домиков, где и проживал ЗК Сидоров Петр Петрович.
Домик оказался небольшим, кирпичным, с миниатюрной верандой и цветником у входа, на котором сиротливо мерзли осенние астры. Ерофеев уже ступил на крыльцо, но Ахилло тронул его за плечо.
– Я сам.
– Чего? – не понял тот. – Ну давай, давай – только не испугайся.
Дверь оказалась не заперта. Короткий коридор вел в небольшую комнату, оказавшуюся оранжереей. Странные, неведомые в этих широтах, растения вытягивали воздушные корни из деревянных кадок, с темно-зеленых веток смотрели огромные желтые цветы… За оранжереей была еще одна комната. Михаил постучал и открыл дверь.
Сначала он увидел огоньки – маленькие, трепещущие. Окна были завешаны толстой черной тканью, и комната освещалась небольшими свечами, стоящими по углам. Неровный свет падал на большое, в человеческий рост, изваяние Будды. Улыбающееся лицо бесстрастно глядело в темноту. Михаилу внезапно показалось, что бурхан сделан из чистого золота…
Напротив изваяния в такой же позе, скрестив ноги и положив руки на колени, застыл человек в темном халате и небольшой шапочке, похожей на тюбетейку, но с ровным верхом. Ахилло подождал несколько секунд, но Сидоров Петр Петрович не сделал попытки встать или хотя бы повернуться.
– Гражданин… – Ахилло хотел было сказать «Сидоров», но вспомнил слова майора. – Гражданин Гонжабов, я за вами. Собирайтесь.
Человек медленно встал и обернулся. На Михаила глядели узкие темные глаза. Плоское лицо с острыми скулами, желтоватая кожа… Надо было иметь неплохое чувство административного юмора, чтобы назвать этого человека исконно русской фамилией! Михаил прикинул, что ни на китайца, ни на японца заключенный не походил. Разве что на узбека – такой же невысокий, костистый.
– Собирайтесь, – повторил капитан. – У вас есть переодеться во что-нибудь… гражданское?
Темные глаза взглянули спокойно, без страха и даже без особого интереса. Гонжабов медленно кивнул. Михаил не без некоторого облегчения заявил, что будет ждать во дворе и поспешил покинуть странную комнату. Полумрак, свечи и недвижная золотая улыбка Будды произвели на него мрачное впечатление.
– Ну как? – поинтересовался Ерофеев, куривший у крыльца. – Не испугался?
– Нет. А кто этот… Сидоров?
Майор покосился на Ахилло:
– Это тебе лучше знать, капитан. Ваша добыча!.. Ладно, не киксуй. По Гонжабову знаю вот чего: он бхот, с Тибета, за гражданскую имеет орден, еще один получил в 31-м за научные достижения, был членом тибетской секции Коминтерна. Взяли его ваши год назад – как германского шпиона. Дали «четвертак» и отправили сюда.
Ясности не прибавилось. О бхотах Ахилло даже не слыхал, а золотой бурхан Будды плохо ассоциировался с научными исследованиями.
– Он что, Тернему понадобился?
Михаил ожидал, что майор будет по-прежнему темнить, но Ерофеев спокойно и внушительно подтвердил:
– Именно так. Гражданин Тернем приказал командировать гражданина Гонжабова с целью научной экспертизы.
Привычное ухо уловило: «гражданин Тернем».
– Что, Тернем… тоже на тюрположении? До сих пор?
– А ты как хотел, капитан? Ваши же брали, ваши же срок впаяли. Скоро всю страну пересажаете, мать вашу, железная когорта!
– Это, кажется, из Троцкого? – удивился Ахилло. – «Железная когорта партии»?
– Че, бдительный? – скривился майор. – Ну, давай, давай! Мой батя Троцкого на фронте, между прочим, встречал – и не раз. Может, он и Иуда, но по кабинетам не прятался. Как некоторые, не будем называть…
– Можешь написать, что на провокации я не отреагировал, – Михаил вновь отвернулся. – Между прочим, где вы все такие умные были десять лет назад, когда Объединенная оппозиция пыталась на улицу выйти? Тогда не поздно было!..
– И ты напиши, что на провокационные разговоры майор Ерофеев ответил нецензурной бранью и проклятиями по адресу врагов народа… А десять лет назад я еще мальчишкой был, дураком, в общем. Да что теперь говорить – для нас что ни поп, то батька!..
То, что Ерофеев высказал вслух, думали многие. Ахилло догадывался, что о Льве Революции жалеют, но что-либо менять было поздно. Королей не выбирают – им служат…
Дверь отворилась, и на крыльцо вышел Гонжабов. Теперь на нем был обычный штатский костюм, шляпа и накинутое на плечи серенькое пальтишко. В этом наряде бхот смотрелся убого – маленький человечек, похожий на среднеазиатского колхозника, приехавшего на ВДНХ.
Увидев майора, Гонжабов равнодушно кивнул. Ерофеев внимательно оглядел зэка, кивнул в ответ, и все трое направились к воротам.
Заполнение бумаг заняло немало времени, и в город возвращались уже в сумерках. Майор молчал, Ахилло, сидевший на заднем сиденье рядом с Гонжабовым, тоже не спешил начинать разговор. Командировка обещала быть необычной. За Гонжабова Михаил отвечал головой, а между тем, не имел даже наручников для конвоирования. Правда то, что после возвращения удастся заглянуть в таинственную контору Тернема, кое-как примиряло с происходящим.
…Ахилло любил острые ощущения, тайны и риск. Восемь лет назад это и подтолкнуло его бросить экономический факультет Института народного хозяйства и написать заявление в спецшколу. Правда, не только это. Ахилло рано понял, что впереди страну ждут нелегкие годы, а значит, лучше быть внутри Системы, чем вне ее. К самой политике Михаил относился индифферентно, питая к фанатикам легкое отвращение. Первые годы службы в органах оправдали ожидания, но с 35-го, а особенно с 36-го, он все чаще стал испытывать разочарование и даже страх. Система явно выходила из-под контроля. Ягода был груб и жесток, но это все же лучше, чем истерика и непрофессионализм Ежова. Сложная, точная машина, предназначенная для диагностики и терапии, какой Ахилло видел контрразведку, быстро превращалась в паровой каток, давящий с одинаково тупой жестокостью и чужих и своих. Для Михаила оставалось загадкой, кто сидит за рулем – не Ежов же, в самом деле! Он был даже рад, что временно отстранен от оперативной работы. Быть представителем «малиновых» в кубле «лазоревых» дело опасное, но не опаснее ежедневного риска в Большом Доме, где, вместо того, чтобы искать врага, руководство начинало отстрел своих.
