«Флегетон» kitobidan iqtiboslar
Увы, и самые лучшие начальники не всегда справедливы!
Приятно иногда чувствовать себя живым и молоть чепуху. Это мертвые постоянно серьезны.
До сих пор не знаю, правильно ли я вел себя тогда. Отпустить его я не мог. Сдать в контрразведку – тоже. Отпустить – значит, еще одна винтовка будет стрелять по нашим атакующим цепям. Он выбрал сам.
Но на душе до сих пор скверно. С врагами следует общаться только через прицел винтовки. Особенно, если эти враги – такие же точно, как мы...
Упокой, Господи, души рабов твоих Николая и Федора, поручика Голуба и красного комиссара Семенчука.
Мне бы возгордиться, но я не стал. Моя дурацкая проповедь едва ли могла наставить на путь истины даже безгрешного лорда Фонтлероя. Просто, у каждого человека есть свой предел, за который невозможно переступить.
...и мы, белые, и господа краснопузые привыкли видеть в пейзанах только покорное пушечное мясо. И вот это мясо заговорило устами Упыря, предъявляя счет и нам, и красным.
Комментировать не буду. Когда мы выбили Упыря из Екатеринослава, нам в руки попала местная газета, где сообщалось о взятии Петрограда японцами.
Мы воевали, как ни избито сие звучит, за Родину. Они – за власть.
Вот уж таинственная русская душа! Господа европейцы уверяют, что на войне очень нужны психологи. Ну, на нашей войне куда важнее психиатры.
(о Махно) Мне думается, что в нормальной жизни он был бы постоянным неудачником. Но теперь его час, и мне порою казалось, что передо мною – живое воплощение Смуты, ее своеобразный символ.
Мы зашли в монастырь, поставили по свече в храме Св. Владимира и долго стояли под его сводами. И это тоже приходится оставлять! Мы видели, и не раз, что творили господа комиссары в Божьих Храмах. Господи, а ведь отсюда пошло на Русь учение Христа! На этом месте, в храме Св. Василия, что на холме, крестился Равноапостольный. И теперь между Собором и ордами, рвущимися испаскудить и осквернить последние наши святыни, оставалась лишь узкая стальная полоска наших штыков. Даже в тот теплый беззаботный майский день под гигантскими сводами пустого храма, закрытыми цветной смальтой мозаик, под немигающим взглядом Одигитрии над золотым алтарем, чувствовался холод обреченности. Мы оставляли наши храмы под золотыми крестами, чтобы в конце пути обрести другие – черные Галлиполийские с двумя датами, как на надгробии.
