Kitobni o'qish: «Темные небеса»

Часть 1
Самум

1

Это неумолимый круговорот, вырваться из которого невозможно. Утром мне звонит доктор Йонгер, он же по неофициальному именованию – доктор Менгеле, и своим взвизгивающим, как нож по стеклу, голосом напоминает, что послезавтра у меня – плановое обследование.

– Мы тут придумали кое-что новенькое, – хихикая, добавляет он. – Надеюсь, вам будет не скучно.

Доктор Йонгер нескрываемо торжествует. Вероятно, пакость, которую он для меня изобрел, приводит его в восторг. С некоторым злорадством я извещаю его, что, к сожалению, послезавтра никак не могу, через час отбываю на внеочередную сессию ДЕКОНа, которая, как уже согласовано, на этот раз состоится не в Лондоне, и не в Нью-Йорке, и не в Куала-Лумпуре, а в Москве.

– Разве вас не известили об этом? – деланно удивляюсь я.

Доктор Йонгер тут же вскипает, чувствуя себя мелкой сошкой, и заявляет, что тогда он поставит меня в график на следующий понедельник, с утра, попрошу не опаздывать, иначе я буду вынужден подать на вас официальную жалобу в тот же ДЕКОН!..

Голос его срывается в ультразвук. Я отключаюсь, оставляя доктора Йонгера захлебываться негодованием в одиночестве. Хотя должен признаться, что настроение он мне портит изрядно. Ежемесячное медобследование, которое доктор Йонгер проводит как наблюдающий врач, занимает у меня практически целый день, и еще два дня после этого я чувствую себя совершенно разбитым. Причем дело здесь, конечно, не в утомительной биохимии и томографии, не в анализах и различных замерах, которых просто не счесть, не во всякой затейливой, ультрасовременной аппаратуре, коей до потолка забит его кабинет, за эту часть обследования я совершенно спокоен. Выматываюсь я прежде всего от бесчисленных психологических тестов – их наш доктор Менгеле выдумывает с неистощимой фантазией. Трудность здесь в том, что суть каждого теста я «считываю» почти мгновенно, автоматически, в ноль секунд, чуть ли не раньше, чем мне успевают его предъявить, и приходится быть до предела внимательным, чтобы это не отразилось на соответствующих показателях.

Мы разыгрываем игру, похожую на войну. Доктор Йонгер пытается выявить у меня в психике какие-нибудь нечеловеческие характеристики, а я, в свою очередь, изображая интеллектуальный напряг, морща лоб, почесывая затылок, демонстрирую, что ничего особенного в моей психике нет: я думаю, чувствую, реагирую на уровне обычного человека, ну, может быть, чуточку лучше, поскольку я все же – профессор, доктор наук. Нудная и утомительная игра. Я ужасно боюсь расслабиться и случайно выдать нечто такое, что насторожит не только его, но и весь наш ДЕКОН. Цена этой игры – свобода. Если я проиграю, то со скрипом повернется в запоре громадный ключ и моя клетка, и так-то довольно тесная, захлопнется навсегда. К счастью, пока все более-менее в норме, ничего криминального, анализы, в общем, укладываются в обычный психофизиологический диапазон, но на каждом обследовании я явственно ощущаю, что доктор Йонгер не верит мне ни на грош. Он убежден, что экстрасенсорные аномалии у меня в психике есть, и что под маской обычного, ничем не примечательного человека скрывается хищный и злобный инопланетный монстр, только и ждущий удобного случая, чтобы вцепиться кому-нибудь в горло. Он фанатично жаждет этого монстра разоблачить, застать врасплох, выдать себя, и, ухватив за жабры, вытащить его под пронизывающий рентген спецслужб.

В общем, к черту, доктора Менгеле! Не выношу его узко заточенную, костистую морду с тех пор, как впервые – около года назад – узрел ее в пугающей белизне изолятора.

Ничего, проскочим и в этот раз…

Через час я окунаюсь в привычную шизофрению вокзала. У нее омертвляющий цвет, и она ложится на все пленкой мутного полиэтилена. Вчера, как передали в утренних новостях, террористы «Исламского народного фронта», который в прессе для краткости называют прежним именем «Аль-Хазгар», взорвали на мадридском вокзале пригородную электричку. Двадцать шесть обожженных испанских душ вознеслись к небесам. Эхо взрыва раскатилось по всему миру, армада праведников, поющих славу всевышнему, увеличилась тут же на целый взвод, и потому хвост к магнитным рамкам при входе в вокзал сегодня выглядит точно очередь на эшафот. Растянулась она метров на сто: скопище скорбных лиц с глазами, уставившимися в пустоту. Багаж, словно на таможне, перетряхивают у каждого третьего, каждого второго заворачивают вновь пройти сквозь рамку, которая непрерывно звенит. Погребальный звон этот отдается в ушах. Паранойя вездесущего терроризма резонирует здесь с паранойей служб безопасности и порождает страх, превращающий воздух в душный кисель.

Несколько легче становится только в «Сапсане». Казалось бы, должно быть наоборот: взрыв на скорости около двухсот километров в час взметнет поезд вверх как огненный фейерверк. Это противоречит здравому смыслу. Однако здравому смыслу противоречит весь наш нынешний мир, и потому я поудобней устраиваюсь у окна и некоторое время развлекаюсь тем, что пытаюсь вычислить, кто меня сегодня «сопровождает». В очереди к вокзальным рамкам вроде бы стоял парень, который, когда я обернулся назад, как-то слишком поспешно отвел деланно-скучающие глаза. Но в вагоне его, кажется, нет. Да и какая, собственно, разница: следят – не следят? Одно время ко мне пытались приставить демонстративное наблюдение, дежурили под видом охраны трое крепких ребят: Петр, Сергей и Хасан. У моей парадной, приткнувшись к поребрику, непрерывно стоял серый «форд». Выйдя из дома, я обязан был сообщить, куда направляюсь, или просто мог сесть рядом с водителем и велеть себя отвезти. Как бы даже удобно, но через месяц я – просто взвыл. Тот, кто не жил под демонстративной наружкой, меня не поймет. Кончилось это тем, что я закатил совершенно безобразный скандал, обзвонил все начальствующие инстанции, включая ДЕКОН, написал резкие кляузы куда только мог, и в конце концов просто предъявил ультиматум: если так, то я вообще выхожу из игры, и действительно просидел, наглухо запершись в квартире, более четырех недель. Спускался лишь в продовольственный магазин. Ни медосмотры не посещал, ни в деконовских семинарах участия не принимал. Западные корреспонденты уже начали задавать вопросы: куда я исчез? Демонстративное наблюдение с меня сняли, но я на сто процентов уверен, что меня все равно тщательно и непрерывно «ведут». Просто делают это теперь значительно аккуратней. Даже после ухода арконцев я остался под подозрением. Я сейчас как чумной – сам вроде бы не болеющий, но несущий в себе черную смерть. Все мои знакомые, приятели и коллеги строго предупреждены: если заметят в моем поведении что-нибудь странное – немедленно сообщить. Это их гражданский и человеческий долг. Бог с ними, в конце концов, если им так спокойней, то – пусть…

Прерывает мои размышления короткий сигнал. Мне приходят на телефон подряд два письма. Первое – от Анжелы (вероятно, с работы), она пишет, что на завтра у них в отделе намечен небольшой сабантуй, не мог бы я с ними чуть-чуть посидеть? Ну хотя бы полчасика, ну пожалуйста, добавляет она, и я даже сквозь печатные буквы слышу ее умоляющий голос. Анжелу можно понять: подозрения подозрениями, а за последние месяцы ее социальный статус вырос стократ. У кого еще муж – сотрудник ДЕКОНа? Кто больше меня причастен к одной из самых таинственных тайн? Кого принимал для приватной беседы сам президент? Часть моей «славы» ложится отблеском на нее, и, может быть, в административно-чиновных кругах конвертируется во что-то весомое. Нисколько не сомневаюсь, что так и есть. Отвечаю я ей, как и доктору Йонгеру, с некоторым злорадством: к сожалению, не смогу, завтра и послезавтра буду в Москве. Вызвали в ДЕКОН, извини. Впрочем, Анжелу это вряд ли смутит. Напротив, аура тайны, окружающая меня, в глазах ее сослуживцев лишь возрастет.

А второе письмо – от Лизетты и Павлика. Все в порядке, они прекрасно устроились в студенческом кампусе «На Холмах». Номера там квартирного типа: есть приличная кухонька, горячая вода, душ, интернет. Уже завтра они начинают занятия на подготовительных курсах, и надеются, что осенью переедут в Бельск насовсем. Главное – сдать вступительные экзамены. Ну – сдадим; как ни странно, конкурс в этом году небольшой. Постоянно по скайпу общаются с Машенькой, она ждет не дождется, когда сможет приехать и посмотреть на звезды в самый «дальновидящий телескоп». Тебе от нее привет. К письму приложены фотографии: светлая, чистая улочка из новеньких двухэтажных домов, возле каждого – сонные тополя, цветники, асфальтовые дорожки. Солнце, прозрачные тени, дырчато-лиственная тишина. И на заднем плане, на самом высоком холме, тусклый, будто из матового серебра, ребристый купол обсерватории. В принципе эти фотографии должны были бы меня успокоить. Привычный, летний, поселковый пейзаж, располагающий к умиротворению и расслабленности. Но эффект от них оказывается прямо противоположный. Я ничего не могу с собой сделать. Я, будто галлюцинируя, вижу, как накатывается на поселок пыльная, взрывная волна, как летят, кувыркаясь в воздухе, крыши, балки, ограждения палисадников, как чернеет и расплавом стекает внутрь обсерватории дымное серебро, как все, что секунду назад сияло миром и счастьем, погружается в едкий радиоактивный туман.

Это мое проклятие.

Только мое.

И, похоже, я обречен нести его на себе всю жизнь.

С вокзала меня подхватывает черная «ауди». В Москве теплынь, дымка, водитель сидит в рубашке. Он мрачно извещает меня, что как только погода установилась, мэрия начала – уже в сотый раз! – ремонтировать исторический центр. Все разрыто, перемещаться по городу можно лишь на метро или пешком. И действительно, мы движемся со скоростью подыхающего жука. Носом мы упираемся в грязноватый фургон, на задних дверцах которого красно-желтыми буквами начертано «Мирта. Плодовощтранс», слева нас поджимает двухрядный поток – протиснуться сквозь него не смог бы ни один пешеход, а справа, точно севшие на мель корабли, уткнулись друг в друга троллейбусы, покинутые пассажирами.

Время тоже – как будто прикипело к асфальту. Оно не движется, а стоит атмосферной, чуть вздрагивающей пеленой. Секундная стрелка на циферблате еле ползет.

Я нетерпеливо барабаню пальцами по коленям.

– Скоро, скоро уже, – успокаивает меня шофер. – Вот сейчас эти пройдут, и все.

Я немного отодвигаюсь влево и вижу, что вдалеке наш проспект пересекает длинная колонна автобусов. А по бокам ее прерывистой гусеницей ползут темно-зеленые бэтээры.

Так вот почему мы стоим.

– Нелегалов вывозят, – поясняет шофер. – Говорят, их в Москве уже полтора миллиона. По слухам, мобилизовали военные транспортники, набьют их, как кильку в консервы, и привет – лети в родные края… А что? Сколько ж можно? Слышали, наверное, что у нас тут прошлой осенью было? И, кстати, а как там у вас?

– У нас было гораздо спокойней.

– Ну, Питер, конечно, город культурный… А тут шли целыми штурмовыми колоннами, с палками, с заточками, стволы где-то достали… Слышали про стрельбу на Трубной?.. Целая битва была, Таманскую дивизию вызвали, блокировала район… Я сдуру выскочил было на улицу, гляжу – катится, значит, содом на гоморре: витрины бьют, двери в магазины выламывают, подожгли газетный киоск. Ну – я, конечно, назад. Дверь в парадную у нас, к счастью, железная. Прозвонил по всем этажам, собрал мужиков, которые в армии отслужили. Два часа потом просидели в подъезде, кто с монтировкой, кто топор взял, кто с молотком… Ничего, отстояли Москву… – Шофер чешет в затылке. – Да, наворотили делов уроды. – И уточняет: – Я этих… арконцев… имею в виду. Переворошили всю жизнь…

– Арконцы давно ушли, – говорю я.

Шофер неопределенно покачивает головой.

– Ну да… Ушли-то они, конечно, ушли, это верно, но, говорят, кое-кого после себя все же оставили…

– Пятую колонну?

– Во-во!.. С виду как человек, а внутри – неизвестно кто. Живут теперь на Земле, ждут своего часа… О, кажется, тронулись…

Шофер берется за руль.

Интересно, что бы с ним было, как бы отреагировал он, если бы знал, что я, по-видимому, как раз из тех, кого арконцы «оставили»? Только я ведь не жду своего часа. В случае апокалипсиса мои шансы выжить будут не больше, чем у всех остальных. Не хочется думать об этом, и потому я начинаю прикидывать, чем может встретить меня ДЕКОН? С одной стороны, понятно: завтра, о чем нам напомнили в новостях, исполнится первая годовщина Прибытия. Да-да, прошел ровно год с того дня, как посадочный модуль арконцев коснулся песков благословенной Аравии. Уже с утра все телеканалы показывают знаменитые кадры: замершая от собственной значимости делегация Генеральной Ассамблеи ООН, строй почетного караула в ослепительно белом обмундировании, серое небо, ряды пыльных пальм, синеватое марево арконского защитного поля, а за ним – колеблющийся, будто призрак, как в трясину, погружающийся в бархан, быстро темнеющий силуэт яйцеобразного модуля. И одновременно – хроника нынешнего состояния Центра: черной сажей прочерченные остовы Павильона и Научного корпуса, полузасыпанные песком казармы, задравший колеса, опрокинутый бронетранспортер. Все, что осталось после того, как международные силы, нанеся предварительно ракетный удар, вытеснили оттуда боевиков «Аль-Хазгар».

Кстати, и Лорд на днях дал громадное интервью «Санди таймс». Ну, Лорд есть Лорд, его задача – внушать аудитории доверие и оптимизм. И потому: «Величайшее событие в истории человечества, значение которого мы еще долго будем осознавать… Новое представление о Вселенной… Новое представление о науке… Новое представление человека о самом себе… Весь наш мир теперь, после Посещения, станет другим»… Слова-то находит какие… Правда, я не уверен, что они хоть сколько-нибудь верно отражают нашу сегодняшнюю реальность. Конечно, обстановка на Земле постепенно нормализуется. Вон Китай и Соединенные Штаты отозвали свои эскадры из района островов Сенкаку (Дяоюйдао): обе стороны согласились, что инцидент должен быть разрешен посредством переговоров. Или вон Европейский Совет обещает уже к концу года снять все временные ограничения на передвижение граждан внутри зоны ЕС. Или вон достигнуто соглашение о введении в ряд аравийских стран миротворческих контингентов ООН. Возможно, и этот костер удастся притушить. Напряжение, несомненно, спадает. Так что, может быть, и не окутает нас радиоактивный туман. Но в том-то и дело, что ничего, в сущности, не изменилось. Мир вовсе не стал другим, как пытается уверить нас Лорд, и мы сами, к сожалению, тоже не стали другими. Просто отбушевал тайфун, убрали мусор, обломки, которые он с собою принес, растащили завалы, и жизнь вернулась в свою обыденную, привычную колею. Вот что, например, изменилось в Москве? Ну разве что, как я вижу, все стены оклеены рекламой нового сериала. Название-то какое: «Чернее всех звезд». Это о том, как россияне героически отразили вторжение на Землю зловещих инопланетных пришельцев. Сам я ни одной серии пока не смотрел, но говорят, что моя фигура там чуть ли не главная: оказывается, мое проникновение в арконский Купол в действительности являлось тщательно разработанной, секретной операцией ФСБ, которая, собственно, и спасла весь мир.

А если вернуться к нынешнему мероприятию, то я, в общем-то зная, что представляет собою Лорд, нюхом чую: дело тут не просто в знаменательной дате. Дело в том, что Контакт уже уходит как из фокуса внимания СМИ, так и из фокуса внимания глобальной геополитики. Его уже заслоняют другие проблемы, ну и как следствие – ощутимо мелеют источники финансирования. Авторитет ДЕКОНа снижается. Вот Лорд, вероятно, и решил несколько оживить картину. Скорее всего, подготовил к этой пресс-конференции некий сюрприз, некую информационную бомбу, которая взорвется в медийном пространстве огненными хвостами петард.

Мою догадку подтверждает и толпа журналистов, теснящихся перед оградой. Сомкнулись они аж в семь или восемь рядов, из которых высовываются марсианские треножники мониторов. Некоторые уже ведут прямую трансляцию: умение долго и энергично говорить ни о чем – главное качество современного репортажа. Шофер нервно гудит, полиция расчищает проход, ворота чуть раздвигаются, наша «ауди» аккуратно протискивается во внутренний гостиничный садик. Телекамеры, как загипнотизированные, поворачиваются вслед за ней, но сквозь тонированные стекла салона им вряд ли удается что-нибудь разглядеть. Охранник, открывающий дверь машины, предупреждает: «Не оборачивайтесь», – но я и без того понимаю, что мне надо скромненько проскочить в вестибюль. По неформальному договору, который заключил со мною ДЕКОН, я не даю интервью и не участвую ни в каких телешоу. Да, если честно, мне это и самому ни к чему. Не хочу, чтобы моя физиономия мелькала на экранах ТВ. Еще, не дай бог, начнут узнавать на улицах, в магазинах, в метро, таращиться, заводить муторные разговоры. Приторная каша известности, которой я в свое время наелся до тошноты.

2

В общем, продолжается тот же неумолимый круговорот. Один мах колеса – и мне звонит доктор Йонгер, другой мах – и я на поезде, разрывающем воздух, несусь сквозь весеннюю марь в Москву, третий мах – и оказываюсь в холле гостиницы, которую арендовал для нашей встречи ДЕКОН. И вот на этом третьем, последнем махе бесшумного колеса я окончательно убеждаюсь, что моя догадка, пожалуй, верна. Пресс-конференция по случаю годовщины Контакта – это только формальный повод. Лорд и в самом деле подготовил сенсацию, которая должна потрясти весь мир. Я давно научился закрываться от чужих ощущений – они докатываются до моего сознания, как шорох чуть колышущейся под сквозняком кисеи. Но тут и не требуется экстрасенсорное восприятие. По оживленному снованию туда и сюда разных людей, по усиленному набору охранников, которых в холле человек пять или шесть, по атмосфере легкой паники, спешки, путаницы и суеты и так понятно, что происходит нечто неординарное. Меня плотненько подхватывают две офисные девицы и, не дав слова сказать, влекут в лифт, на второй этаж, и дальше – в зал, где кресла, как в учебной аудитории, вздымаются от пола до потолка. Заполнены пока лишь первые семь-восемь рядов, остальные пусты. Я вижу Сару, которая выделяется среди всех и цветом кожи, и впечатляющими габаритами. Она мне чуть заметно кивает. Ответить не успеваю. Меня без объяснений втискивают куда-то вперед, и тут же, словно этим был положен заключительный штрих, поднимается на кафедру Лорд, звякает в колокольчик и своим внушительным администраторским баритоном объявляет, что сегодня у нас не совсем обычное заседание.

– Получен, по заключению наших экспертов, чрезвычайно важный, значимый результат, который через два часа будет представлен на открытой пресс-конференции. Комментировать этот результат я пока не буду. Вам предлагается самим его оценить.

Поворачиваются полосы жалюзи на окнах, меркнут лампы под потолком, вспыхивает экран, занимающий центральную часть стены. Образующаяся картинка знакома мне до мельчайших подробностей. Это лужайка в яркой траве, раскинувшаяся над рекой, по скалистым отвесам на другой ее стороне низвергается водопад, плывет водяной туман, угадываются справа расплывчатые очертания леса, оттуда, с периферии зрения, выступает олень, как корону, несущий по бокам головы раскидистые рога, влажные глаза его полны любовной тоски, сбоку возникает рука – на раскрытой ладони лежит золотистая, поджаристая лепешка. Самого человека пока не видно, но рука женская, об этом можно судить по ее тонким чертам. Олень чуть вздрагивает, будто собирается отскочить, осторожно присматривается, переступает на грациозных ногах, но потом наклоняет голову и берет лепешку крупными, замшевыми губами. Длится этот ролик примерно тридцать секунд. Я поражен: текстура проработана так, что все кажется настоящим. Никаких «мультяшных» эффектов. Никакой забутовки, где были бы заметны или подсознательно ощущались монтажные швы. Не зря, видимо, мы с Олегом Немитой горбатились целых три месяца, вылизывая по отдельности чуть ли не каждый кадр. Кстати, где сам Олег? В сумраке притихшего зала его не найти.

– Это первый источник, – дает пояснения Лорд. – Теперь давайте посмотрим второй визуал.

Снова вспыхивает экран. Картинка примерно та же, но показана в несколько ином ракурсе. Она как бы немного смещена вбок и вперед, и потому в поле зрения попадает теперь не просто рука, но почти весь человек. Силуэт его по краям немного двоится, но у меня нет сомнений, что это Дафна.

В сердце мне, будто от коньяка, ударяет головокружительный жар.

– Предупреждая вопросы, которые могут возникнуть, – говорит тем временем Лорд, – сразу же подчеркну, что оба источника работали независимо друг от друга. Это нами строго запротоколировано. Совпадение же обоих визуалов в деталях свидетельствует о том, что случайности в данном случае исключены. Кстати, у нас для этого есть и соответствующее математическое обоснование. Таким образом, мы можем с достаточной уверенностью утверждать, что установлен факт межгалактической психогенной связи, носителем которой является земной человек. Нам пока неизвестна природа этого неожиданного феномена, мы пока не можем сформировать с Террой устойчивый двусторонний контакт, но, по крайней мере, ясно одно: совершен грандиозный прорыв, который будет иметь стратегические последствия. Давайте поздравим друг друга с первым успехом. Давайте поблагодарим наших талантливых операторов за их колоссальный труд.

Лорд величаво проводит над залом рукой. Зажигается свет, аплодисменты взметываются, как стая в тысячу голубей. Встает Олег Немита, сидевший, оказывается, во втором ряду, и поднимается в середине аудитории еще один человек, который мне незнаком.

– И, конечно, следует поблагодарить наших самоотверженных реципиентов. Их природные данные, их готовность работать неделями, месяцами, с утра до ночи, практически на износ сделали реальным этот прорыв.

Теперь приходится встать мне, а на противоположном конце зала поднимается Чак.

От оваций дрожат лампы на потолке.

Да, это, несомненно, победа. ДЕКОН под развевающимися знаменами гарцует на белом коне.

Звенят фанфары.

Симфония корпоративного торжества.

Честно признаюсь, я такого не ожидал. Мне еще минуту назад казалось, что те невнятные образы, которые мы с Олегом Немитой записывали на громоздкой, капризной, не внушающей доверия онейрологической аппаратуре, являются порождением исключительно моей психики – этаким калейдоскопом желаемого, всплывающего из глубин подсознания. Ни к каким межзвездным коммуникациям это отношения не имеет. О параллельной онейрографике Чака мне ничего известно не было. Но если визуалы из независимых источников до такой степени совпадают, то Лорд прав: это действительно коммуникационный прорыв, мы, вероятно, не сразу конечно, но сможем установить прямую связь с Террой, и тогда все, и у нас, на Земле, и там, в звездной дали, будет выглядеть совершенно иначе. Возможно даже, что вероятность апокалипсиса резко снизится, и мы в очередной раз выберемся из тупика, в который загнали сами себя.

Во всяком случае, мне хочется в это верить.

Единственное, о чем я жалею сейчас, что не присутствует здесь Андрон Лавенков.

Вот кто был бы по-настоящему счастлив.

Андрон, Андрон…

Я до сих пор иногда вижу картину: болезненно вздрагивающий, с трудом отрывающийся от земли вертолет, хлопки выстрелов, крики, взрывы, раздающиеся по сторонам, груз навалившейся на меня Сары и оставшийся внизу человек, безнадежно распластанный, точно краб, подгребающий под себя серый песок.

Врезалось в память.

Мне почему-то кажется, что в его гибели есть и моя доля вины.

А Лорд в это время, наверное, для того, чтобы окончательно закрепить в сознании присутствующих главный смысл презентации, нарочито будничным голосом говорит, что, по нашим данным, которые, разумеется, еще следует уточнить, сами арконцы такими психогенными способностями не обладают. Это эксклюзивная прерогатива Земли, и это тот уникальный ресурс, который вполне способен обеспечить человечеству особый межзвездный статус.

На этот раз аплодисменты слабее.

Информация слишком неожиданная и серьезная, всем нужно время, чтобы ее осознать.

Затем начинают проклевываться вопросы.

Хайма ван Брюгманс, которая нисколько не изменилась – то же мятое, будто из теста вылепленное лицо, те же светлые, нелепые, как у девочки, тугие кудряшки, тот же брючный костюм, только уже не синего, а бордового цвета, – интересуется, скоро ли, по нашему мнению, будет установлен контакт с обеих сторон. Ведь без этого говорить о полноценной межзвездной связи нельзя. Лорд легкомысленно отвечает, что это дело ближайшего будущего. Сейчас разрабатывается программа, которая, как мы полагаем, позволит синхронизировать коммуникат. Результат, видимо, дело месяцев, а не лет. Давайте наберемся терпения и чуть-чуть подождем.

Далее физик-индонезиец спрашивает, насколько эффект нуль-связи воспроизводим.

– Вы же понимаете, – вежливо улыбается он, – что воспроизводимость – критерий научного знания. Иначе все будет выглядеть так, словно это наколдовал шаман.

Здесь Лорд чуть запинается, но все-таки отвечает, что воспроизводимость эффекта пока лишь частичная. Судя по всему, нуль-связь возникает, только если реципиент испытывает сильный эмоциональный инсайт. Внезапное потрясение. А этого не каждый раз удается достичь.

– Я потому и сказал, что главное для нас – проблема синхронизации. Но я надеюсь, и основания для этого есть, что мы эту задачу решим.

А затем разговор сползает в привычную колею. Можно ли верить арконцам и состоится ли еще их визит? Что им в действительности было нужно от нас? Какова – в культурологической перспективе – судьба всех тех, кто переселился на Терру: останутся ли они землянами, сохранив наши базисные черты, или создадут принципиально иную, уже нечеловеческую цивилизацию? Ну и так далее и тому подобное. Все это перемалывалось в дискуссиях на семинарах ДЕКОНа бесчисленное количество раз. Неизбежно всплывает вопрос и о так называемой операции «Бонобо». В западных СМИ это сейчас тема номер один. Я тоже мельком просматривал в новостях подобные материалы. У меня они доверия не вызывают: загадочная гибель одного из бывших сотрудников администрации президента Соединенных Штатов… его записки, которые он незадолго до смерти передал некоему журналисту… разоблачение инцидента с заложниками как секретной операции спецслужб трех великих держав… опровержение «конспирологических измышлений»… опровержение опровержений… Не знаю. Мне кажется, что это очередной мыльный пузырь, из тех, что надуваются вокруг актуальной тематики каждые несколько дней. Я совершенно согласен с Лордом, который укоризненно замечает, что обсуждение дешевых сенсаций не входит в задачу нашего нынешнего собрания.

– Давайте оставим это для пресс-конференции, для журналистов, и поговорим о более серьезных вещах…

О серьезных вещах я слушать уже не могу и минут через двадцать осторожно выскальзываю за дверь. Спустя мгновение появляется Чак. Мы, не сговариваясь, поднимаемся на четырнадцатый этаж и устраиваемся в кафе, где кроме нас нет никого. Из окна открывается вид на проспект, по которому медленно, как мигрирующие муравьи, с явной натугой ползет плотный автомобильный поток.

– Ну и что? – спрашивает Чак.

– Да ничего, – отвечаю я и пожимаю плечами.

Настроение у меня приподнятое, но сумбурное, и, судя по тому, как нервно выглядит Чак, у него состояние нисколько не лучше.

– Ты веришь, что это действительно связь?

– Похоже на то, если только мы себя не обманываем.

– Ну, дай бог, если так…

И Чак, слегка путаясь от волнения, говорит, что у него при контакте с Ай Динь вообще никакой внятной картинки не возникало. Это не было визуалом в его подлинном смысле. Скорей – набор ощущений, в котором всплывали отдельные зрительные детали. И он, Чак, просто не понимает, как Саймус Тилд, это второй оператор, кстати, прежде работавший в АНБ, сумел собрать их в осмысленный и внятный сюжет.

– Но сам контакт был?

– Что-то такое… очень неопределенное… Вот рука с хлебом, она точно была, и реку, по-моему, я тоже видел… А чтобы все вместе…

Он дергает темной щекой.

– Полагаешь, фальсификат?

– Ну, заявлять публично я бы об этом не стал… Однако немного откорректировать мои скриншоты по твоему материалу – вполне могли. Здесь подтянуть, там добавить, в третьем месте слегка, совсем чуть-чуть, уточнить… И знаешь, что хуже всего? А то, что, просмотрев визуал в собранной форме, я теперь верю, что видел все именно так. Хоть через полиграф меня пропускай. А у тебя, как я понимаю, сомнений нет?

Я отвечаю ему, что, разумеется, сомнения были и у меня. Но вот сегодня, посмотрев оба чистовых визуала, не знаю, быть может, операторы их и в самом деле отредактировали, я вдруг – вопреки всем сомнениям – ощутил, что во время этих сеансов действительно иногда вижу Дафну. Точнее – вижу эпизоды жизни на Терре ее глазами. И вряд ли это можно объяснить обычным самовнушением, когда человек видит именно то, что страстно жаждет увидеть. Ведь что такое спонтанная аутогения? Это рекомбинация уже известных, заведомо знакомых реципиенту явлений. Подсознание лишь увязывает их между собой. А в моих, достаточно длительных визуалах, коих, между прочим, скопилось уже восемь штук, наличествуют подробности, которых в земной жизни нет. Я просто не смог бы их самостоятельно вообразить. В качестве примера я привожу схватку с карликовыми волками, выловленную из моего «трансцензуса» примерно месяц назад. Это были именно волки, только размером с лису, и не серые, как следовало бы ожидать, а почему-то синевато-зеленоватые. Кстати, и уши у них были тоже не волчьи. Мне бы такое в голову не пришло. Хотя доказать, что это был подлинный нуль-контакт, я тоже, разумеется, не могу. Лорд, скорее всего, прав: нужный сигнал проходит лишь на фоне экстремальных эмоций, а поскольку подобные ситуации в жизни терран складываются, по большей части спонтанно, то и связь устанавливается спонтанно, когда ее вовсе не ждешь. И я, разумеется, не могу поручиться, что Дафна на Терре тоже чувствует этот контакт, не могу поручиться, что она, в свою очередь, хоть как-то воспринимает меня.

Я хочу успокоить Чака и потому свою уверенность слегка акцентирую. Смещаю действительное к желаемому, чтобы оно выглядело правдоподобнее.

Чак это, видимо, понимает и вдруг хитро прищуривается:

– Слушай, а правда – дошел до нас такой слух, – что доктор Менгеле предложил руководству новый гениальный проект? Якобы осенило его. Чтобы, значит, несколько сотрудниц ДЕКОНа, добровольно конечно, вступили с тобой в сексуальные отношения? Не образуется ли при этом между вами нуль-связь? Это действительно так? Интересно, а право выбора таких сотрудниц тебе дадут? Ну – завидую. Очень, очень перспективный эксперимент…