Kitobni o'qish: «Взвейтесь соколы орлами!»
От автора
Моя лётная судьба схожа с судьбами сотен вертолётчиков моего поколения. Пока заканчивал 10-й класс, то посещал Юношескую планерную школу, где и научился подлётывать на маленьких планерах. Потом Первый московский аэроклуб уже на вертолётах Ми-1, далее ускоренные курсы вторых пилотов на вертолёте Ми-4 в Кременчугском лётном училище. В те годы осваивались нефтяные и газовые месторождения Западной Сибири и лётчиков не хватало. Распределили в Ярославль, но летали всё равно на Севере. Позже перевод домой в Москву командиром на вертолёт Ми-2. Полёты в средней полосе, авиахимработы и конечно же опять Север. А как итог – пенсия. Книжку написал, что бы упомянуть добрым словом тех, с кем летал и дружу. Некоторые уже ушли и ждут остальных на небесах. Ведь небо то у нас одно на всех.
Пишу который год подряд,
А впрочем, что уж говорить.
Хоть рукописи и не горят,
Но можно автора спалить.
Сейчас в обиходе часто можно услышать:
– Мол извините, если что не так, ничего личного!
Я ни перед кем извинения не прошу, потому что в этом пасквиле всё личное. И все имена и события – не совпадения.
А тем кто летал, летает или будет летать хочу пожелать:
Чистого неба, горячих завтраков и холодной водки на ужин!
Пролог
И каждому воздастся по вере его.
М.А.Булгаков «Мастер и Маргарита»
Самолёт из Америки прибыл точно по расписанию. Я – коренной москвич, но уже более 25-ти лет живу в Нью-Йорке. Эмигранты бывают в основном трёх категорий. По религиозным убеждениям – это баптисты, адвентисты и т. д. По политическим разногласиям – диссиденты. По национальному вопросу – это в основном евреи. Я же отношу себя к более редкой категории – эмиграция по глупости. Ещё в 1991-м уехал в Америку на заработки, да так тут и остался. И семью сюда же перетащил. Ну и возвращаться как-то не очень-то тогда и хотелось. Пенсия была мизерная, в магазинах пусто, а по улицам танки грохотали. Но примерно раз в три года прилетаю в Москву. Вот и сейчас брат встретил меня в Шереметьево и мы поехали в отель «Кузьминки». Номер сняли один на двоих, чтобы ему выпивши за руль не садиться. А там и пара старых друзей подтянулись, с кем я когда-то вместе летал, как Мимино. Выпивки и закуски было вдоволь, благо брат заранее позаботился. Да и я в Дьюти-Фри неслабо затарился. Хорошо посидели. На следующий день проспали до обеда, потом маненько поправили здоровье и съездили на Кузьминское кладбище проведать родителей. А вот помянуть вернулись в ресторанчик на первом этаже отеля. Там ещё к нам бабы какие то подсели. Потом мы их зачем то к себе в номер пригласили. А дальше не помню – как отрубило.
Глава 1. Господи! Укрепи и направь!
Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мёртвых воскрешал.
Потому что если не любил,
Значит и не жил, и не дышал.
(В. Высоцкий)
Открываю глаза. В комнате дневной полумрак, окна зашторены. Состояние мерзопакостное. Во рту послевкусие пустыни Сахары и театра кошек Куклачёва. А голова гудит, как вечевой колокол в Великом Новгороде. Оторваться от подушки нету сил. Но чувствую, что рядом под одеялом посапывает что-то горячее. И вот это что-то или кто-то на секунду перестаёт сопеть, повернулось с боку на спину и ещё громче засопело. Ну тут уж любопытство взяло верх. Приподнимаюсь на локте и заглядываю под одеяло. Батюшки святы! Рядом в полном неглиже моя жена Зинаида Павловна. Но только не сегодняшняя, которой уже под 60, а совсем юная, как в студенческие годы. Потихоньку сползаю на пол. Оказывается я и сам нагишом, как Адам до грехопадения. И одежды моей рядом не видать, хотя по полу какие-то шмотки и разбросаны. Беру первое, что под руку попало. Раз с рукавами – значит пиджак. Рассматриваю внимательнее, а это гусарский доломан, расшитый золотистыми шнурками. Вот был бы я хорош в доломане до пупка и без трусов. А на кресле рядом шелковый халат с иероглифами. Скорее накинул его на плечи и запахнул. А воротник-то у халата соболий. Ну точно, китайская подделка, умеют же гады делать. Сажусь в кресло в дальнем углу, где потемнее. Любое освещение сейчас может ударить по глазам, как настольная лампа в допросной на Лубянке. И откуда здесь гусарская форма? Прямо Бородино какое-то вперемешку с Хеллоуином. Надо вспоминать на каком же я свете? Просто наваждение какое то. «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»… И в неё входит босиком, но в халате молодой мужчина лет двадцати. Высокий, стройный, офицерскую выправку за версту видать.
– Андрюшонок! Ты тут? – спрашивает шепотом.
– Послушайте, товарищ! – так же шепотом отвечаю я: – На свете есть только один человек, который вправе меня так называть, и это вовсе не вы, а мой брат Кондрат Евгеньевич.
– А я-то по-твоему кто?
– Кто, кто? Незнакомец в пальто, вот кто. И потрудитесь представиться. Вы всё-таки в моём номере. И, кстати, что вы тут делаете?
– Андрей! Ты что, не узнал меня? Ну точно богатым буду, поскорее бы. Это же я, Кондрат!
– Вы Кондрат? Да вы в зеркало на себя гляньте. Из вас мой брат, как из меня Пугачёва!
И вот этот молодой человек подходит к зеркалу у камина и застывает, как вкопанный – ну прямо каменный гость. Тогда я поднимаюсь из кресла, подхожу к нему, встаю рядом и тоже заглядываю в зеркало. И вот уже два каменных гостя оторопело смотрят в зеркало, не в состоянии пошевелиться. Ну просто музей восковых фигур мадам Тюссо – Кузьминский филиал. И тут я начинаю, хоть и медленно, но что-то соображать. Сегодня получается третий день лёгкого запоя – «белочке» появляться явно рано. Если бы процесс мышления и переплетения мозговых извилин сопровождался соответствующим звуком, то мы бы ясно услышали скрежет заржавевшего механизма. И тут меня перемкнуло.
– Кондрат! А это действительно ты? – осторожно полюбопытствовал я.
– Да теперь уже и не уверен, но зовут меня действительно Кондрат Евгеньевич Сиваков. А вот кто ты, парень?
– Так и я знаю, что я Андрей Евгеньевич Сиваков, но вот что за вьюноша на меня из зеркала смотрит?
– Своя своих не познаша! – сказал незнакомец.
– А вот теперь я уже немного склонен к тому, что бы поверить, что Вы Кондрат, только помолодевший более, чем на пятьдесят лет, ибо только он смог бы цитировать Новый завет в подобной ситуации.
– И что с того?
– Меня терзают смутные сомнения. Я уже года три читаю фантастику про попаданцев из серии «Наши Там». И невольно ставил себя на место того или иного героя. Тебе приходилось хоть что-то прочесть из этой литературы?
– И ты называешь это литературой? Конечно же не читал и читать не собираюсь!
– А вот и врёшь! Ещё как читал и даже кино смотрел.
– И что же это?
– А вспомни у Булгакова «Иван Васильевич меняет профессию» – это классика жанра про попаданцев. Все остальные авторы с тем или иным успехом лишь подражали. Меняли имена, города, века, но суть оставалась та же. Люди из века 20-го перемещались в прошлое и, зная будущее, пытались там как-то адаптироваться. Ты улавливаешь суть? И вот срослось – мы с тобой тоже попали! Вот только бы узнать куда, в кого и в когда? Просто «Что? Где? Когда?» какое-то получается, вот только помощь клуба не возьмёшь.
– Андрей! Я готов допустить версию, что наши подсознания где-то блуждают, пока тела мертвецки пьяны. Ведь у наркоманов же что-то подобное бывает. Но глюки-то к каждому приходят персонально – это только гриппом все вместе болеют.
– А если это не глюки! Вот что это у тебя в постели лежит? – спросил я.
– Ну что-то молодое, красивое, горячее и абсолютно голое.
– Вот видишь, а мы с тобой уже не в том возрасте, что бы эротические сны подглядывать. Да и глюки так сладко во сне не сопят. Всё говорит о том, что наши сознания или души куда-то перенеслись, а короче говоря – попали. Давай разделимся и каждый у своей пассии повыспросит где же мы и кто мы. У тебя-то в номере такой же кавардак? У меня вот по всей комнате «Гусарская баллада» раскидана, – констатировал я.
– А у меня «Цусима»! Флотская военная форма с якорями. Так я пойду?
– Давай! И встречаемся через полчаса для обмена информацией. Может, что и прояснится.
Когда за братом затворилась дверь я уже точно уверовал, что мы попали. Мечты сбываются! Мы снова молоды, здоровы и полны сил. Теперь бы только не растолстеть, а то в той жизни я был более чем склонен к полноте. Я подсел на край кровати и тронул за плечико мою ночную гостью.
– Ой, князь, вы уже проснулись? – сказала она, протирая глазки.
– Да, ангел мой, вот решил и тебя разбудить! – а сам подумал, что обращение «князь» уже звучит оптимистично и многообещающе.
– И то правда, заспалась я что то. А вы уже позавтракали, князь?
Я бросил взгляд на нагромождение разной посуды на ночном столике и тяжко вздохнул – холодного пивка бы сейчас. Интересно, тут князья пьют пиво по утрам или нет?
– Ну что ты заладила, князь да князь. Князья нынче в Барвихе на Рублевке живут. Называй меня просто по имени.
– Хорошо, князь Андрей Владимирович!
– Так уж и Владимирович? – переспросил я.
– А то как же? Раз Ваш батюшка Великий князь Владимир Александрович Романов, то и Вы, стало быть, Великий князь Андрей Владимирович. Или запамятовали?
«Мало мне того, что я уже князь, так ещё и великий – лепота!»
– Да нет, всё верно. А как бы ты хотела, что бы я тебя называл?
– Неужто и это запамятовали? Я же – Зина Теплякова, живу у вас во дворце воспитанницей у Вашей матушки Великой княгини Марии Павловны!
– А давай я буду тебя Зинулей величать – уж очень мне это имя приятно.
– Скажите тоже – имя как имя. А Зинулей меня только маменька называла, пока не померла. А когда меня в Павловский Институт благородных девиц отдали, то там мы друг дружку по фамилии называли. Только классная дама обращалась ко мне по полному имени – Зинаида!
– А сколько же тебе годиков, Зинуля?
– Так ещё в феврале шестнадцать исполнилось!
– А что же тебя из института так рано выпустили? Там же вроде до семнадцати лет девушек маринуют?
– Так это в Смольном до семнадцати, а в Павловском и ранее, если служба хорошая подвернется гувернанткой или репетитором. Я же сирота. Папенька мой был штабс-капитан от артиллерии и Георгиевский кавалер Тепляков Павел Гаврилович. В Русско-турецкую компанию с самими Скобелевым и Драгомировым Шипку штурмовал, а потом оборону там держал. Там он и ранен был. Его на излечение в Орловскую губернию определили. А у маменьки там родовое имение было – Богомоловка. Вот они и познакомились. Маменька его выходила, а после они обвенчались. А через год и я на свет появилась. А через несколько лет и сестричка моя младшая, Оленька. Когда мне лет десять было, то маменька сильно занемогла и преставилась, царствие ей небесное. В те годы испанка в наших краях много кого повыкосила. А батюшка наш тогда с горя и запил – слишком по матушке тосковал и вскоре следом за нею ушел. Потому-то меня и взяли в Павловский институт на казённый кошт, как сироту прославленного воина. Оленька же тогда маленькая была и её забрала к себе в Москву одна дальняя родственница.
– Но раз Вы дворянского сословия, то что же с имением то стало? – спросил я.
– А имение-то уже было заложено-перезаложено и отошло за долги во владение Тагино к Юсуповым-Трубецким. Так что я бесприданница. А когда Вы с братцем вашим, Великим князем Кириллом Владимировичем к нам на осенний бал приезжали, то мы с подружкой, Мариной Владиной, сразу в Вас и влюбились. Марина Владина-то француженка. Её из сиротского приюта взяли, как дочь учителя фехтования. Он тоже из благородных был, но погиб на дуэли. А как Ваша матушка, Великая княгиня Мария Павловна, у нашей настоятельницы попросила двух воспитанниц к себе во дворец, так мы с Мариной сами и напросились!
«Ну и дела, подумал я. Француженка Марина Владина – что то знакомое. Да и девичья фамилия моей жены Теплякова. Это что же получается? Я в бредовых мечтаниях изменил собственной жене с ней же самой? Ну, это уж точно фантастика. Так не бывает. И находимся мы сейчас не в отеле, а в собственном дворце»…
– А в постели то вместе мы как оказались? Неужто снасильничал по пьяни? – испуганным голосом спросил я.
– Скажите тоже, снасильничал. Да я по Вам с первого денёчка сохну, А как Вы с братцем Вашим князем Кирилом на Пасхальные каникулы прибыли, то всеношную то в домовой церкви отстояли. А на крёстном ходу, как христосоваться стали, то Вы нас с братцем Вашим к себе и зазвали разговеться. Ну вот и разговелись, – сказала Зинуля и покраснела.
Тут я заметил на простыне темное пятно.
– А это откуда?
– Откуда, откуда? Оттуда! – ответила Зинуля и ещё гуще покраснела.
В этот момент боковая дверь приоткрылась и в ней показался Кондрат. Зина тут же юркнула под одеяло.
– Пойдем ко мне! – шепнул мне Кондрат – Марина только что в ванну отправилась.
У него в комнате царили такой же беспорядок и полумрак, как и в моей.
– Ну что, братец Великий князь Кирилл Владимирович, уразумел, кто мы теперь и в чьи тела переселились наши грешные души?
– Ну, на счёт греховности я бы ещё поспорил, кто грешнее. Я – в той, прошлой жизни или князь Кирилл в нынешней?
В этот момент я заметил и у брата на простыне темное пятно. Он перехватил мой взгляд и смущенно произнес – Ну как-то так!
– Вот это мы удачно зашли! – только и смог я сказать в ответ.
– Так! Давай обобщим информацию, что же нам удалось выяснить, – сказал Кондрат – Я про себя уже всё узнал. Или почти всё.
– Ну я то про себя тоже много чего узнал, кроме того – где же я учусь, раз прибыл на каникулы, а не в отпуск.
– Ты уже скоро на выпуске из Николаевского кавалерийского училища. А я – гардемарин Морского кадетского корпуса и тоже на выпуске, хотя учился и подольше. Тебе недавно исполнилось восемнадцать, а мне – двадцать один. И это радует. Учитывая наш возраст и возраст наших барышень, нас нельзя обвинить в совращении малолеток – сами такие. А в тогдашней России девушек в 15 лет уже замуж выдавали. Значит, минимум информации у нас уже есть, а с остальным будем разбираться в порядке поступления. Андрей, а мы точно не глючим? – подытожил Кондрат.
– А вот ты поди к Марине в ванну, там и почувствуешь, глюк это или нет. Да и я пожалуй Зину в ванну приглашу, а уж потом будем похмеляться и завтракать!
– Выходит мы – названные дети Великого князя Владимира, родного брата императора Александра Третьего и кузены Николаю Второму. Это я из истории точно помню. Так мы не слабо пристроились! – подытожил брат. А я лишь кивнул и отправился к себе в спальню. Зина все ещё сидела на кровати, чуть прикрывшись одеялом.
– Зинуля! А как бы в комнате прибраться и поесть чего-нибудь соорудить?
– Ну так, Андрей Владимирович, у вас на то лакей есть, Прошка. Ему и прикажите!
– И то правда, совсем запамятовал. Вы, Зинуля, прикройтесь ненадолго! – и громко гаркнул: – Прошка!!! Подь сюды, щучий сын!
Главная дверь отворилась и вошёл лакей в измятой ливрее. Морда опухшая, красная и так же измята, как и ливрея. Явно, что тоже с бодуна.
– Чего изволите, сударь? – спросил он, явно стараясь дышать в сторону.
– Вот что, Проша, мил дружочек, – начал я елейным голосом – Сейчас ты пойдёшь на кухню и распорядишься на счет завтрака, а через десять минут вернёшься, всё в комнате приберёшь, накроешь стол на четыре персоны и растаешь в тумане, как с белых яблонь дым. Через полчаса я выйду из ванны, так чтобы тут всё в лучшем виде было, а вот тебя бы не было! Уяснил?
– Так точно, ваше высочество! А что изволите на завтрак подать?
Вот тут то он меня озадачил. Голова-то по-прежнему болит, хоть и чуть меньше. Ну что же, воспользуюсь рецептом Воланда – лечить подобное подобным. Ведь Стёпу Лиходеева могли вернуть к жизни две стопки водки под острую и горячую закуску.
– Вот что, голубчик! Принеси-ка нам графинчик водочки, да похолоднее, к нему грибков, огурчиков и что там ещё. Икры черной, икры красной, да почки заячьи верчёные, да щучьи головы с чесноком. Шампанского ледяного бытылочку и там пироженных разных к чаю. Да, самоварчик спроворь.
– А водочку какую изволите, сударь, анисовую?
– Это ту, что ключница делала?
– Почему же ключница? У нас всё от Елисеева!
– Ну раз от Елисеева, значит не палёная!
– Какая такая Палёная? Новая что ль какая? Так до нас ещё значит не дошла.
– Ну Бог даст, и не дойдёт. Всё запомнил?
– Не извольте беспокоиться. Всё будет в лучшем виде и сей же час!
– Не сей же час, а через полчаса и ни минутой позже – время пошло! И вот что ещё, Проша. Отчего это у тебя морда лица такая круглая и мятая? Ты случаем не из Мордовии?
– Так точно, ваше высочество, из-под Саранска я! – выпалил Прошка и убежал.
Когда дверь за ним затворилась, я обратился к Зинуле:
– А давай-ка ещё раз похристосуемся!
Она встала, стыдливо прикрываясь простыней, прильнула ко мне и прошептала:
– Христос Воскресе, любимый!
«Воистину Воскресе!» – хотел сказать я в ответ, но мои губы были уже заняты. Тут и простыня упала под ноги. В ванну я отнёс Зину на руках. Так вот что означает выражение – «розовое Ню»…
Минут через сорок мы вернулись в спальню. Зина куталась в пушистое полотенце, а я всё в том же китайском халате, вот только уже был уверен, что соболий воротник был натуральный. В спальне был идеальный порядок, а на небольшом столике теснились разные вазочки, тарелочки, розеточки и судочки. Всего перечислять не берусь. Но главным был, конечно, пузатенький графинчик с водочкой. И он, мерзавец эдакий, аж инеем зарос. Я постучал в дверь к брату.
– Вы завтракать собираетесь?
Дверь отворилась и сначала в неё вошла, явно смущаясь, красивая девушка, обмотанная белым, махровым полотенцем по самые подмышки. Так вот как выглядела Марина Влади в молодости! Когда выпили по первой, то я вспомнил золотое авиационное правило – между первой и второй, должна быть ещё одна. Только с третьей рюмки нас с братом маленько отпустило. Можно было и закусить поплотнее. Да и разговор как-то сам завязался.
– Андрей Владимирович, а что это вы братца всё Кондратом величаете, когда он князь Кирилл? – спросила Марина.
– Да не расслышали вы, барышни. Не Кондратом, а комрадом, что по-английски означает товарищ. Мы же с ним не только братья, но и друзья-товарищи. А где, кстати, лакей князя Кирилла? Ведь в его спальне тоже надо прибраться.
– Это Вы про Фролку спрашиваете? Так он в холодном чулане спит. Разговелся сразу полуштофом водки. А он ведь как выпьет лишку, то до женщин уж дюже охочий. Особенно до кухарок. Они же сдобные. Вот можордом наш, Анатолий Иванович Лялин, его и запер в чулане от греха, пока не проспится, – пояснила Зинуля.
Девчата уже пригубили шампанского, раскраснелись и всё больше налегали на пирожные. Видать не больно-то их в ихнем институте сладким-то баловали. Вдруг за окном раздался то ли гром, то ли отдалённый взрыв.
– А это ещё что за салют наций? Что это было? – чуть не поперхнулся я.
– Так это же пушка с Петропавловки. Значит уже полдень! – пояснила Зина.
– Это получается, что мы в Санкт-Петербурге? В городе на Неве? – удивился я голосом пьяного Мягкова.
Тут уже брат меня осадил:
– Ну, княже, ты опять хватил лишку. И правильно Мягков говорил – Пить надо меньше, надо меньше пить!
Так ещё и девушки забеспокоились. Уже полдень, а они ещё не при делах. Ох и попадет им от баронессы-домоправительницы. Но брат их успокоил:
– Не бойтесь, не попадёт. Если Ваша баронесса женщина умная, а дуру бы сюда не взяли в начальницы, то она уже поняла Ваш теперешний статус и сердиться не будет. Ну, а ежели не поняла, то все равно не волнуйтесь – мы своих не сдаём!
– Куда не сдаёте? – переспросила Марина.
– А никуда не сдаём! – ответил я – И вообще я требую продолжения банкета!
Но девушки засуетились, пособирали свои вещи и ушли в другую спальню одеваться. Когда вернулись, то по их виду нельзя было и подумать, что они провели весьма бурную ночь. Накрахмаленные воротнички и фартучки, аккуратные прически и потупленный взор – сама покорность.
– Барышни, а как Вы думаете, где сейчас наши батюшка с матушкой?
– А что ж тут думать-то? Это мы с Вами и со всей челядью Пасхальную службу в домовой церкви справляли. А Великий князь Владимир с княгиней на всю ночь в Зимний укатили. Да и средний Ваш братец, князь Борис Владимирович, с ними! – сказала Зина.
– А что же князь Борис с нами не остался?
– Разве ему можно? Он же ещё в прошлом году получил чин корнета и был зачислен в свиту Его Величества Государя. Так что ему по службе надлежит там быть. А родители Ваши наверняка останутся у Государя и на Пасхальный обед. Так что раньше вечера мы их и не ждём. – пояснила Марина.
– За то мы вас ждём! И гораздо раньше вечера.
На этом барышни и упорхнули.
– Это ты здорово придумал с Комрадом! – похвалил меня брат: – Я бы сам не допетрил.
– Кабы только в этом была проблема. Настоящие заморочки только начинаются. Как думаешь, а не прогуляться ли нам? – предложил я.
– И то правда, надо проветриться, а то в голове сплошная каша.
– Прошка! Одеваться!
– Во что изволите? Парадные мундиры или повседневные?
– Нет. Подай-ка нам партикулярное платье. А пока будешь его собирать, покажи-ка нам наши парадные мундиры. Глянем в каком порядке Вы их с Фролкой содержите.
Прошка вывесил наши парадные мундиры. Матерь Божья и пресвятые угодники, орденов то сколько! И голубая лента Андрея Первозванного у каждого через плечо. Это где же мы столько наград нахватать-то успели? Но тут Кондрат пояснил, что раз мы внуки Императора Александра Второго, то мы тоже помазанники Божии и нам все эти награды положены за факт самого рождения. Когда мы оделись, то я спросил у Прошки:
– А деньги мои где?
– Так в Вашем же секретере в верхнем правом ящике. Там же и конверт с подарочной тысячей от Ваших родителей на Пасху.
Я пересчитал деньги. Всего получилось 1835 рублей. Интересно, много это или мало? Но купюры были очень красивые и большие.
– Ладно, Проша! Вот тебе и от нас пять рублей на Пасху, да только гляди, служи усердно!
– Премного благодарен, Ваше Высочество! Я уж и карету велел заложить – сей секунд к парадному подкатит.
– Не надо карету! Мы на извозчике поедем!
– Как же так, Ваше Высочество? Никак не можно Вам на извозчике!
– Делай, что велят и не рассуждай. А то пять рублей обратно заберу!
Прошку, как ветром сдуло ловить лихача.
– А чего это ты в самом деле решил ехать на извозчике, а не в карете? – спросил брат.
– Да мало ли куда мы вздумаем зарулить по дороге. Не хочу что бы прислуга знала об этом.
Когда Прошка услужливо подсаживал нас в коляску, извозчик спросил – Куда ехать изволите, Вашсочество?
– Поезжай пока прямо, голубчик, да не торопись! – не хотел я, что бы Прошка услыхал, куда мы направляемся, да по правде говоря, и сам ещё не знал куда. Когда завернули за угол, я обратился к кучеру – Вот что, шеф, Дадим мы тебе целковый, а ты покатай нас по набережным, где почище!
– Покатать то можно, барин, вот только к целковому то хорошо бы добавить маненько – овёс-то нынче дорог!
– Ну не хочешь за целковый, так катай за полтину. Или мы другого извозчика возьмём – вон их скока стоит сегодня без почину.
– Да что Вы, барин! Да с превеликим нашим удовольствием и за целковый покатаю. Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз.
– Вот так бы сразу, шельма! Гляди, у меня не забалуешь!
Увы, таксисты во все века одинаковы – по себе знаю. Кушал этот хлебушек в Нью-Йорке. Свежий ветерок с Невы приятно холодил головы, а ласковое весеннее солнышко нежно припекало. Мимо пробегал мальчишка-газетчик. Я кинул ему пятак, и он, вскочив на подножку, всучил мне «Петербургские Ведомости». Я глянул на число – 13 апреля 1897 года.
– Что, браток, каков итог? Разъясняется чуток. Куда мы попали и кто мы теперь уже известно. А сейчас узнали и в когда. Меня другое настораживает. Наше сознание или души, называй как хочешь, каким-то образом угнездились в новых телах Кирюши и Андрюши. А вот их сознание как-то не торопится проявляться. А ведь раз ты гардемарин морского корпуса, да ещё и выпускник, то должен обладать кладезем всевозможной информации. А я, хоть и выпускник Николаевского кавалерийского училища, но я же лошадей боюсь. А если сознание Великих князей к нам так и не вернётся, то придется дружно симулировать амнезию. Так ведь лечить начнут, а в дурдом так не хочется. Ну и чо притих?
– Чо да чо! Андреевская лента через плечо! Я думаю.
– Ну думай, думай. На то ты и старший брат, что бы думать!
– Ну-ка, любезный, тормозни здесь! – сказал брат кучеру.
Я не уверен, что тот понял слово тормозни, но коляска почему то остановилась и мы сошли у книжного развала. Брат взял первую попавшуюся книжку с нерусскими буквами, бегло пробежал взглядом по обложке и передал её мне. Это был «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Взял другую книгу – «Виндзорские проказницы» Шекспира. Третья книга была «Разбойники» Шиллера. Мы сели обратно в коляску.
– Ну и что это нам даёт? – недоумевающе спросил я – Мы же эти книги уже читали!
– Не тупи, Андрюшонок! Это значит, что английским, французским и немецким мы владеем в совершенстве. А из этого следует, что наше с тобой сознание уже воссоединяется с сознанием наших новых тел. Так что психушка нам не грозит. Я вот пытаюсь понять, как же мы сюда попали?
– Ну с этим существует множество версий. Я прочел множество книг про попаданцев, и все попадали по-разному. Относительно нас у меня на вскидку такая версия. Помнишь тех тёлок, что мы зазвали к себе в номер за добавкой?
– Конечно помню. Но какие же это тёлки, когда бабёнкам явно под сорок, а то и больше!
– Да не в этом суть. Изначально-то они сняли нас, а не мы их. Так что я думаю, что они – клофелинщицы. При чем весьма неопытные. Бухнули нам чего то в рюмки с явным передозом, обобрали нас, а мы и ласты склеили. А теперь главный вопрос! Куда попадает душа или сознание, когда плоть отмирает? Согласно основным религиям, или в рай, или в наоборот. Но это когда сознание нормальное. А у нас с тобой, после лошадиной дозы клофелина, сознание не просто помутилось. Оно вообще перемешалось, как в миксере. И куда ему прикажешь податься? А у меня давно на подкорочке было и не раз, что мы с тобой куда-нибудь да попадаем. Вот мы и попали – мечты сбываются. Но это только версия. Можно предположить и с десяток других – угадать нельзя.
– А мы тут ничего не напортачим такого, что потом потомкам аукнется?
– Есть такое понятие у фантастов, как «эффект бабочки».
– А что это?
– Ну это когда незначительное событие в прошлом коренным образом меняет будущее.
– А разве такое возможно?
– Ну вот тебе конкретный пример. Сейчас какой год? Ага. Значит девять лет назад в Австрии спал у себя дома мелкий чиновник Алоис Гитлер. И укусила его во сне вошка. Он проснулся, почесал укушенное место. Глянул, а рядом жена во сне вся разметалась и сопит. Ну он её разбудил и вместе они посопели и попыхтели. А через девять месяцев у них родился сыночек, Адиком назвали. Так вот не укуси вошка Алоиза за машонку, то и не было бы этого зачатия, не появился бы на свет Адольф Гитлер и не было бы Второй Мировой войны. И человечество не потеряло бы несколько десятков миллионов человеческих жизней. Вот что такое эффект бабочки. Маленькая вошка смогла поменять весь ход истории.
– А ну-ка, любезный, останови-ка нам у какой-нибудь ювелирной лавки!
– Так вот как раз ювелирный магазин Котлярского!
Уже у входа нас встретил сухощавый хозяин заведения.
– Что же ты, любезный грешишь-то так? Ведь в светлое Христово Воскресенье работать-то грех!
– Ну воскрес он или не воскрес – это вопрос спорный. А вот как Вы справедливо заметили, сегодня именно воскресенье, а не суббота и работать нам вовсе не грех. И потом это же Ваша Пасха, а не наша. Так что желают молодые господа – выбирать украшения или изучать Тору?
– А подберите-ка нам, уважаемый Петя, пару одинаковых колье и по паре сережек к ним.
– А откуда Ви знаете моё имя?
– Ну имя Петра Котлярского, чуть ли не единственного честного ювелира во всем Санкт-Петербурге известно многим.
– Если Вы такой грубой лестью рассчитываете получить скидку, то Вы уже ошиблись. Честных ювелиров не бывает! Вот то, что Вы ищите и общая цена этих побрякушек сто рублей и не меньше.
– Ну, сто рублей – это цена, чтобы купить. А какая Ваша цена, что бы продать?
– Вы мне уже начинаете нравиться и я готов уступить Вам червонец!
– А вот Вы нам сразу понравились, и потому мы платим полностью сто рублей.
– Вы меня удивили ещё больше, господа. Тогда позвольте мне от себя добавить к вашим гарнитурам ещё и по перстеньку с такими же камешками!
– А вот это как раз и не нужно. С перстеньком трудно угадать с размером пальчика. Да и колечко, как подарок, намекает женщине на долгосрочные отношения. А оно нам надо? Так что колье и серёжки – это камильфо. Ни к чему не обязывает, но является заслуженной наградой для дамы сердца.
– Тогда возьмите мою визитную карточку. Думаю я Вам ещё не раз пригожусь. Ведь Вы так молоды, в Ваших сердцах ещё предостаточно свободного места, а прекрасных дам так много!
– И карточка Ваша нам не нужна. Магазин Петра Котлярского мы не забудем. Тем более, что товар, предложенный Вами не стоит и шестидесяти рублей, но тем не менее мы платим полную сотню!
– Вы удивляете меня уже в третий раз, и это только за сегодня. Так точно знать цену на ювелирные изделия в Вашем возрасте это большая редкость.
– Я не разбираюсь в ювелирке, но зато я хорошо разбираюсь в людях. Так что зайгизунд, мсье Котлярский! – попрощался я.
Когда мы садились в коляску с двумя бархатными коробочками в руках, то Кондрат похвалил меня:
– Это хорошо, что ты про девчат вспомнил. А как думаешь, зачем их наша названная маменька в дом привела?
– Ну тут всё просто. Вспомни у Пикуля, «Окини-сан». Там в дома, где воспитывались юноши, сердобольные мамаши специально нанимали молодых горничных, что бы парни по борделям не шастали. Антибиотик-то ещё не скоро изобретут. А наши не горничные, а воспитанницы. Вот мы их и воспитываем, как умеем.
– А почему она именно этих выбрала? – спросил брат.
– Ну что касаемо фигуры, то сам понимаешь о чем может мечтать парень в двадцать лет. А вот про внешность, так это опять из нашей подкорочки. Да к тому же они говорят, что и сами напросились.
– Что то-Саляривщиной пахнуло! – задумчиво промолвил Кондрат.
Я повёл носом и принюхался.
– Вроде нет. Да и откуда здесь взяться солярке?
– Опять тупишь, Андрюха. Не солярка, а Соляровщина. Вспомни у Станислава Лема. Там материлизовались именно сокровенные желания тех, кто был на орбите планеты Солярис.
– Ах вот ты о чем. Ну что же, одобряю твой выбор. Твоя подкорочка на одной частоте с Владимиром Высоцким. Ну как, к тебе возвращается сознание твоего реципиента?
– Да что то чувствую, что вот-вот, но какая то пелена в мозгу мешает.
