Kitobni o'qish: «Между седьмым и восьмым»

Shrift:

* * *

Елизавете на 14-летие

Глава 1. Да пропади он пропадом!

Катька сидела на заборе; за спиной школьный двор, перед глазами – банальная для их городка четырёхэтажка.

– Чо, красоту показываешь? – Лосось подкатил к Катьке со спины и попытался заглянуть под юбку.

Катька лениво прихватила короткий подол одной рукой, другой продолжая держаться за железную поперечину забора, и не удостоила говорившего даже взглядом.

Лосось не заставил себя ждать с очередной попыткой. Ловко протиснулся в проём, где не хватало одной вертикальной железяки – в своё время её выбили одиннадцатиклассники, сразу несколько человек, на спор – и оказался в травяных зарослях за пределами школьного двора.

– А если отсюда посмотреть?

Катька, по-прежнему лениво, махнула правой ногой в сторону мальчишки.

– Шик! – высказался предусмотрительно отскочивший Лосось. – Вижу, чёрное предпочитаешь! – и потерял бдительность за следующими словами: – Но это в общем, а хотелось бы детально…

Катька моментально двинула другой ногой, по касательной попав однокласснику носком туфли в голову, куда точно – не заметила.

– Ох! – сказал Лосось и свалился в траву – аккурат между сдавленной банкой непонятно какого пива и окурком, что плавал в плевке весьма солидных размеров; ещё на перемене Катька плевала на этот окурок семь раз, пять раз попав и лишь дважды промазав.

Впрочем, окурок был не Катькин. И Лосося она не пожалела. Во-первых, сам виноват. Во-вторых, пнула она не сильно, а так, лишь бы отвязался. Вот если бы со всей дури – тогда да, тогда, наверное, надо было бы вызвать скорую. А так…

– Больно же… – через минуту простонал Лосось и перевернулся на спину, зацепив ею пивную банку.

Он запрокинул голову в третьей, на сей раз совершенно бесперспективной попытке разглядеть то, что можно было без труда и в изобилии найти в интернете. Катька, заметив грозящую неприятность, успела соскочить с забора за мгновение до того, как парень решил ещё раз попытать своё счастье. Дурачась, коснулась пальцами русых – нечесаных, как у большинства одноклассников, – волос. Что-то сказать не успела.

– Лосев! Киршина! Вы почему не на уроке? Звонок пять минут назад прозвучал! – голос директрисы, шагнувшей из ворот школьного двора на асфальтовую дорожку, ведущую в неглубокую глубь городка, звенел булатной сталью прошлых веков и канувших в лету поединков на мечах.

– Оказываю первую помощь! – Катькин голос тоже зазвенел, но в отличие от воинственной директрисы – мелодичным колокольчиком. – Упал с забора, – Катька кивнула на одноклассника. – Несколько минут без сознания лежал. Я осмотрела, вроде бы, голова в порядке…

– Ну-ка, отодвинься! – Лира Илларионовна, отшвырнув в сторону свою сумочку, буквально прыжком оказалась в траве рядом с Лосевым и тоже взялась за голову парня.

– Я здоров! – попробовал сделать попытку приподняться Лосось, но охнул, придавленный рукой человека, привыкшего к власти.

А директриса уже командовала:

– Лежи, не двигайся! Киршина, достань из моей сумки телефон, вызови скорую!.. Не двигайся, я сказала! Да поторопись ты – где как коза, а где как улитка! Звони!.. Ещё раз говорю: только пошевелись мне!..

Через пять минут, ехидно улыбаясь, Катька смотрела, как Лосося укладывают на носилки и грузят в фургон медицинской «Газели», что должна была отправиться в краевой центр – тридцать пять километров от их городка. Про себя Катька приговаривала: «Поделом тебе, старый невежа!» В последнее время она здорово увлеклась русской классикой, начав перечитывать её, соответственно, с незабвенного Александра Сергеевича.

На все слова Лосева, что он здоров и невредим, что Киршиной показалось, что ему хочется на уроки, на заверения фельдшерской бригады, что вроде бы и вправду ничего такого нет, Лира Илларионовна отвечала:

– Лучше перестраховаться! – кстати, в самый последний момент, круша собственные планы на обед, она решила поехать со скорой: – Не приведи господь, если что, а так пусть все знают: я всё делала так, как надо!

– А ты куда? – уже из машины спросил Лосось у Катьки.

Вместо неё ответила директриса:

– В школу! Скажешь Татьяне Ивановне, что я тебя тут задержала! Я потом подтвердю!

– Так и передам! – ответствовала Катька, подумав, что Татьяне Ивановне, учителю русского языка и литературы, слова Лиры Илларионовны станут очередным поводом перемыть косточки директрисе; косноязычие последней давно стало притчей во языцех.

…На заборе она, вспорхнув на прежнее место – легко и эротично, – просидела до конца урока. На кой чёрт ей сдалась литература, когда она и так дома читает больше, чем вся её школьная параллель, вместе взятая! К тому же такая шикарная отмазка, как слова директора «…я тебя тут задержала!», однозначно прикрывала её отсутствие на уроке. Да ещё и май, практически его середина, – не самое лучшее время проводить сорок пять минут личной жизни в душном кабинете.

Некоторое время Катька смотрела налево, затем направо… Потом она рассматривала, что делается в биомире, поднимающемся из земли до трети забора: видела божью коровку, кучу муравьёв, пару бабочек и ещё нечто мелкое, но летающее, что несколько раз пыталось усесться на её ноги. Ноги она тоже несколько раз поднимала – не столь высоко, как хотелось бы отсутствующему Лососю, но достаточно для того, чтобы некоторые, и не только из микромира, увидели: и ножки у неё тоже неплохи.

Тот, кто сидел за шторой окна второго этажа четырёхэтажки, удачно построенной напротив школы задолго до Катькиного рождения, точно должен был поверить в её, Катькину, неотразимую красоту. Штора колыхалась за всё время Катькиного сидения на заборе раз двадцать. При этом Катька раз двадцать прищуривала правый глаз, чтобы убедиться: штора колышется не от ветра, а… А ещё она думала. Впрочем, периодически плюясь, и уже не на окурок, а куда придётся: «Зараза!»

Слово «зараза» относилось не к тому, кто прятался за шторой, а к однокласснику – к Лососю. А за шторой должен был находиться Илья Дробан из девятого «б». Из их школы. По нему, практически круглому отличнику, но при этом спортсмену-футболисту и лыжнику, да ещё и красавцу-брюнету – высокому, стройному, одевающемуся прямо-таки моднюче, – сохли даже некоторые акселератки-пятиклассницы. И не было житья в социальных сетях этому человеку вселенной их городка от сообщений неопознанных компьютерных объектов – реальных и выдуманных. Даже сейчас, когда он уже второй день не ходил в школу из-за травмы. На матче против одиннадцатого «а» Илья вколотил выпускникам два безответных мяча, и тогда старшаки завалили звезду местного футбола на газон стадиона, повредив Дробану правую руку. Слава богу, не сломали, а то бы Катька им показала! Да и не она одна…

«Да пропади он пропадом! – подумала Катька, уже не обращая внимания на колыхание шторы окна второго этажа. – Как он догадался, что я красоту показываю?! Зараза!»

Очередная мысль про Лосося, перебившая мысли про Илюшу Дробана, вывела Катьку из себя. Она наконец-то спрыгнула с забора, решив, что урок истории – лучшее, что может отвлечь от безобразия, заполнившего её голову.

Глава 2. И что это было?

Смартфон задёргался в смс-припадке на второй минуте истории. Звук телефона Катька на уроках отключала, но вибрацию оставляла: мало ли? Впрочем, в мёртвой тишине, наступившей в их седьмом «в» после слов «истерички», что сейчас она устроит контрольную, даже вибрация прозвучала громом первой майской грозы, промчавшейся над их городком прошедшей ночью.

– Киршина! – истошно взвыла Ирина Егоровна.

– А вдруг мама?! – хватая смартфон, выдала Катька. Она даже руками развела: – Болеет же.

– Кто болеет? – не поняла «истеричка».

– Мама, – выдохнула Катька и округлила глаза, мол, неужели непонятно.

– Ну-ка, посмотри! – потребовала Ирина Егоровна, издалека, от учительского стола показывая пальцем на смартфон, зажатый в Катькиной руке.

Катька раскрыла сообщение с неопознанного номера и глаза её, едва успевшие вернуться в прежние границы, округлились снова.

– Что? – не поняла учительница.

Выдержав паузу, Катька пробормотала:

– Давление, блин…

На экране смартфона высвечивалось одно слово, набранное заглавными буквами: СВОЛОЧЬ.

– Да, давление – это плохо, – вздохнула Ирина Егоровна, задумавшись о чём-то своём.

После этого с вероятностью в сто процентов должна была последовать-таки контрольная, но жизнь внесла коррективы в течение последнего на сегодня урока.

Смартфон в руках Катьки выдал ещё одну «вибротрель», заставив вздрогнуть весь класс. Причём половина дёрнулась совершенно искренне, а другая – так, чтобы стулья скрипнули, столы стукнули и посыпалась на пол всякая мелочь: ручки, тетрадки…

– Что на сей раз? – в голосе Ирины Егоровны металл смешивался с дрожью.

Мельком глянув на экран, Катька опечалилась:

– Эх-х!

– Давление? – уточнила «истеричка».

– Ну… – коротко, но многозначно выдала Катька, успев трижды за секунду перечитать новое сообщение, отправленное всё теми же немаленькими буквами: ГАДИНА.

– Так! – приняла решение учительница. – Киршина… Кто тебе больше нравится: Наполеон или Бонапарт? – спросила Ирина Егоровна, делая жутко серьёзное лицо.

Половина седьмого «в» задумалась, четверть – промолчала, отличники – хихикнули.

Катька спокойно пожала плечами:

– Вообще-то, это один человек.

– Это была шутка, – подтверждая Катькины слова, расплылась в довольной улыбке «истеричка».

– Правда?! – совершенно искренне выдал Костик Байков, двоечник и охламон, обладавший единственным положительным качеством: в школьной столовой он съедал всё, что ему давали.

И класс грохнул – даже те, кто несколько секунд назад размышлял: как нужно ответить?

– Тихо! – рявкнула Ирина Егоровна. Обведя семиклассников сквозь толстые стёкла жёстким очковым взглядом, она заставила всех замолчать. И вновь уставилась на Катьку: – Теперь серьёзно. Что происходило в одна тысяча семьсот сорок первом – одна тысяча семьсот сорок третьем годах?

– Вроде, со шведами воевали, – Катька дёрнула правым плечом – почему-то нервно.

Учительница кашлянула:

– Так. А вот Вольтер, Монтескьё, Дидро, д'Аламбер…

– Вы про политику просвещённого абсолютизма? – перебила Катька.

– Ну-у?.. – задумалась «истеричка». И вновь ожесточилась: – Во что была преобразована Духовная коллегия, которая управляла церковными делами?

– Да в Синод, – Катька дёрнула левым плечом.

– В какой? – потребовала уточнения учительница.

– В Святейший. – Катька пожала обоими плечами.

– И правительствующий! – ткнула пальцем в потолок кабинета Ирина Егоровна.

– Ну да, – согласилась Катька и вздрогнула от третьей эсэмэски.

– Всё! – «истеричка» остановила Катьку, выставив в её сторону ладони. – Киршина может идти домой. Поможешь матери, если что. И если что, вызывай врача, поняла? За урок пять. Остальным – контрольная! Предварительная! Но – контрольная! И по всему материалу! За год!

Класс нервно вжался в столы и стулья, забыв позавидовать и плюнуть вслед однокласснице.

А Катька счастливо выдохнула и, схватив сумку, выскочила в школьный коридор.

На экране смартфона высвечивалось: КОЗА. Впрочем, Катьку это не задевало, она даже чмокнула экран с этим словом:

– Лосось, ты зараза, но я тебя обожаю – ты меня с контрольной вытянул!

Смартфон тут же выдал ещё одну эсэмэску: ДУРА.

Вот теперь надлежало действовать. Катька решительно набрала номер, с которого приходили сообщения, приложила аппарат к уху. И… долго ждала ответа. И не дождалась.

– Не поняла?! – произнесла сурово и набрала номер во второй раз. А когда где-то далеко что-то щёлкнуло, дав понять, что абонент наконец-то на связи, тут же наехала на него – без предварительной подготовки: – Ты чего, совсем, что ли? Точно голову отбило? И не судьба сразу ответить, да?

Она взяла паузу, чтобы дать Лососю возможность оправдаться, и уже наслаждалась грядущей дрожью его голоса, что должен был – обязательно! – раздаться в ответ, однако! Однако вместо этого вздрогнула сама.

– Да! – ответил её смартфон. В её, Катькино, ухо. – Не судьба, – а потом голос спросил: – А вы кто?

– А… – сказала Катька и замолчала.

Голос был не Лососевский. Ну не мог её одноклассник, даже после мнимого падения со школьного забора, говорить таким голосом! Хриплым, уставшим, далёким, но самое главное – взрослым.

– Алло, – повторил голос. – Вы меня слышите?

– Слышу-слышу, – на автомате отозвалась Катька зайцем из старого советского мультсериала.

– Вы… – мужчина из далёкого «откуда-то» задумался, прежде чем произнести новые слова. – Вы, наверное, ошиблись?

– Я?! – искренне изумилась Катька. Ошибиться после «сволочи», «гадины», «козы» и «дуры» было сложно, но. – Даже не знаю, что и сказать! – выдала она в конце концов, думая про себя примерно так: «Не, ну нормально! Обозвали! Оскорбили! Накатили! И – ошиблись?! И как вам это, нормально?!»

В следующее мгновение смартфон ошарашил ещё раз.

– Когда будете знать, что сказать, пожалуйста, перезвоните, – раздалось из трубки. А затем в ухо запиликало: – Пи-ип, пи-ип, пи-ип.

Говоривший с Катькой мужчина отключил свой аппарат. Просто отключил.

Просто. Отключил.

– И что это было? – спросила Катька у пространства.

И пространство ей тут же ответило. Правда, уже знакомым голосом – Татьяны Ивановны.

– Вот и я спрашиваю: что это было? Ты почему на литературе отсутствовала?

Возвращаясь в реальный мир, Катька выдала:

– Ой! Татьяна Ивановна! Вы не представляете, что было! Что бы-ыло-о! Но Лира Илларионовна велела передать, что это она меня задержала. Она потом сама вам скажет, когда из больницы вернётся. Её на скорой увезли.

– Кого увезли? – округлила глаза учительница русского языка и литературы, так некстати оказавшаяся на школьном крыльце, где оказалась после ухода с истории и Катька.

– Лиру Иннокентьевну увезли, директора, – Катька с трудом сдержала улыбку. – Она ещё сказала, что, мол, пусть все знают, что она делала всё, как надо.

– А… – открыла рот Татьяна Ивановна.

– И всё! – развела руками Катька. – А я домой. Меня Ирина Егоровна отпустила.

Проводив Катьку взглядом до калитки в школьном заборе, Татьяна Ивановна распахнула дверь родного учебного учреждения и рысью припустила. Куда? Ну, наверное, всё-таки в учительскую.

«Ой, что там сейчас будет! Или не сейчас, а на перемене!» – злорадно подумала Катька, не задумываясь о том, что, возможно, будет с ней самой – завтра.

Глава 3. Второй случай за сегодня

Мама была дома. Спала, но проснулась от скрежета ключа в замке входной двери.

– Катька, ты? – полусонно вопросила мама.

– А как бы ты хотела? – парировала Катька, оказываясь на пороге родной квартиры.

Мама замолчала, однако ненадолго, и задала второй вопрос, видимо, глянув на часы:

– А почему так рано?

– А я лучше всех историю знаю! – не преминула похвастаться Катька и, избавившись в прихожей от обуви, протопала в большую комнату, которую мама почему-то называла гостиной. – Представляешь, Ирина Егоровна решила контрольную устроить. Предварительную, но за весь год. А я ей устно на вопросы ответила, и она мне пять поставила! Круто?

– Нормально, – вздохнула мама и потянулась, закинув руки за голову.

Лежала она на неубранном после ночи диване и, судя по всему, так и не вставала с того момента, как легла спать. Вернулась она домой после двойной смены поздно, спросила у Катьки, сидевшей на кухне за Достоевским и двумя пряниками, всё ли нормально, и, услышав, что всё тип-топ, упала на заранее расправленный Катькой диван.

Мама работала кондуктором. И смены были плавающими – по графику. Однако иногда у кого-то из сменщиц заболевал ребёнок, кто-то сам уходил на больничный… Тогда приходилось трудиться за двоих. Туда-обратно семьдесят километров. Разумеется, на автобусе. Утром и вечером переполненном: по утрам люди уезжали из городка в краевой центр на работу и учёбу, чтобы вечером вернуться в свои квартиры. В свои четырёх- и пятиэтажки. Других домов в городке не было, даже частных. А жаль. Мама мечтала о собственном домике.

– Представляешь, – сказала она, – собственный дом! Лежишь, и над тобой никто не топает. А под тобой не курят и не поют в полночь гимн Советского Союза. Ладно бы в записи, а то ведь вживую!

– Сегодня же не пели! – пожала печами Катька, проходя через гостиную в маленькую комнату, по-маминому – детскую.

– Зато топали! – мама сменила позу, перевалившись со спины на живот, и раскинула руки в стороны. – Но я, вроде, отоспалась.

– Значит, вечером за Лоркой ты пойдёшь? – из детской, переодеваясь в домашние шорты и футболку, поинтересовалась Катька.

Чаще всего отводить в детский сад и забирать оттуда вредную мелочь, пусть и подготовишку, приходилось старшей сестре. Особой радости это никому не доставляло. Ссорились сёстры регулярно. И даже дрались. При этом, когда мать влепляла им обеим за вой, мирились моментально – садились в обнимку на первом этаже двухэтажной кровати и долго жалели друг друга. А когда вставали, снова начинали обзываться, пинаться, кусаться и тырить друг у друга разные вещи: Лорка – Катькины канцтовары и заколки, Катька – Лоркины игрушки и резинки для волос.

Ещё у Катьки и Лорки были разные отцы. У Катьки – Роман, у Лорки – Магомет.

С Катькиным отцом мама прожила почти восемь лет, а развелась, когда того посадили. Пьяная авария, к тому же подрался – сначала с хозяином машины, в которую врезался, потом – с приехавшими полицейскими. Матери от отца тоже перепадало – до приличных синяков. И Катька помнила, что творилось иногда дома, только вспоминать старалась как можно реже. В общем, тюрьма и развод совпали. К счастью. К несчастью, мама познакомилась с Магометом. Он был офицером и… погиб при исполнении служебных обязанностей, как было написано в официальной бумаге, которую маме вручил командир бригады, в которой служил Магомет. Кроме этой бумаги и денежного пособия, у мамы от Магомета осталась ещё Лорка. Её несчастье. Потому что иногда мама смотрела на мелкую и вспоминала её отца. И начинала плакать. Лорка родилась после того, как Магомета не стало.

– Сходи ты, – по-прежнему не поднимаясь с дивана, попросила мама.

– Я сегодня утром отводила. Вчера вечером забирала. Вчера утром отводила. Позавчера вечером забирала… – начала перечислять Катька.

– Ленивая ты! – остановила её мама. И диван заскрипел от движений встающей хозяйки. – Вместе пойдём. Вечером.

– А кто уроки будет делать? – попыталась возмутиться Катька.

– Ты! – Мама прошлёпала босыми ногами по линолеуму и остановилась в дверном проёме между большой и маленькой комнатами. – В кафе хочешь?

– Сейчас?! – удивилась Катька.

– Вечером, – мама пожала плечами и по-доброму улыбнулась. – С Лоркой пойдём. Из садика в кафе.

– Типа готовить не хочешь, – Катька тоже улыбнулась, но – ехидно.

– И это тоже, – мамина улыбка превратилась в виноватую.

Катька задумалась и потребовала точного ответа:

– Короче!

– Ну… – мама обхватила плечи, в одно мгновение став хрупкой и беззащитной. – Ты не представляешь, как трудно одной.

– А ты одна, что ли? – искренне не поняла Катька.

– Я не про вас, – мама вздохнула. – Про мужчину…

– Тебе чё, мужика надо?! – Катькино возмущение не нашло более подходящих слов.

– Дура! – мама резко всплеснула руками, так же резко развернулась и ушлёпала в ванную.

– И чё такого я сказала? – пожала Катька плечами, но за матерью не пошла. Крикнула вслед: – Тебе что, с нами плохо?

Ответом был звук бегущей воды – мама открыла кран.

Катька на цыпочках поспешила к ванной. Встала у прикрытой двери и прислушалась. Потом позвала:

– Эй! – и спросила: – Ты не топиться собралась? – и, не дождавшись ответа, толкнула дверь. – Ты чего, мам?

Мама плакала. Сидела на краю ванны и плакала. Тихо, беззвучно – слёзы бежали по лицу, крупные, тяжёлые, падали на серый пушистый коврик на полу, оставляя на нём тёмные пятна.

Катька встала – руки крест-накрест, внутри клокотала непонятная злость:

– Я тебя не понимаю. Не можешь на домик заработать, решила третьего родить и землю получить? За счёт государства? Так, что ли?

Мама поняла голову, с ненавистью глянула на Катьку: – Что-о?!

– Что-о-о?! – передразнила Катька. – Что слышала! За меня ничего не дали, а за Лорку несколько сотен тысяч получила! За третьего страна землю даёт… А чё, давай тогда четвёртого и пятого рожай! Озолотишься! Сейчас-то: Лорочка да Лорочка! Лорке платья, Лорке игрушки! Лорке фрукты, ягодки! Лорочка, поедем в цирк! Лорочка, а в зоопарк не хочешь? Как же, на Лорку пособие есть! Да ещё из Баку чё-то шлют! А я? А мне? Я твоё ношу! Не заметила?!

– А юбка? А туфли? – через ненависть у мамы просквозили нотки наивности.

– А чё, от Лоркиных отцепила? На меня? И не пожалела.

Катька не договорила. Мама одним движением встала и влепила ей пощёчину.

Головой, затылком, Катька врезалась в косяк, и – будто выключили свет. Разом исчезло всё: мама, ванна, звук бьющейся в раковину воды.

Очнулась Катька тоже как-то разом. Поняла, что лицо мокрое. Не поняла, отчего: то ли мама плеснула, то ли мамины слёзы. Потом Катьку вырвало. Потом приехала скорая.

Уже знакомая фельдшерица, ощупывая Катькин затылок, удивлялась:

– Надо же! Второй случай за сегодня!

В больницу Катьку увезли одну. Мама осталась, кому-то надо было забрать из детского сада Лорку.

– Как себя чувствуешь? – по дороге спрашивала фельдшерица. – Голова болит? В ушах шумит?

…В приёмном покое Катька спокойно, даже чересчур спокойно отвечала другой женщине в белом халате:

– Голова? Голова кружится. Немного. Болит ещё. Слабость? Да. Тошнит? Нет, подташнивает… – а на вопрос: «Как ударилась?», ответила: – Пошла в ванную умыться, поскользнулась и упала. Только не помню, обо что ударилась. Хорошо, что мама дома была. Она помогла. И скорую тоже она вызвала. Она со мной не поехала. У нас папы нет, а сестра младшая есть. Её из садика забрать надо.

Потом Катьку на каталке повезли на рентген, и там она неожиданно уснула.