Kitobni o'qish: «Магазинчик разбитых надежд»
Здравствуй, дорогой читатель! Что же ты – проходи, усаживайся поудобнее. Эк тебя замело! Снега по самую макушку навалило, как говорил мой дед.
Может быть, чаю? Ядренейшего такого горячего чаю с бергамотиком. И малиной, говоришь? Непременно, непременно!
Сейчас и камин разожгу, пошуршу-поворочаю угольками. Ты пока грейся – видишь, как огонек бурчит, решетку ощупывает да бока чайничка. Скоро и вода закипит. Хорошо, не правда ли?!
Сегодня я расскажу тебе подлинную историю, которая приключилась с одним мальчиком. Очень, надо сказать, смелым и добрым, но чуточку молчаливом.
Бог ты мой, про чай я и забыл. Прошу извинить, сейчас. Бери осторожнее, не обожгись. А вот и пироженки с медом – дабы не скучать.
Да ты чашку так слопаешь! Потихоньку, глоточками. Вот, молодец. Согрелся ты? Тогда слушай.
Глава 1, в которой становится ясно, что ничего не ясно
Утром в Плимуте шел снег. Уже это было удивительно, ибо ни один старожил подобного отродясь не видел. Зима хозяйничала на улицах, холмах и полях; стучалась в окна и двери, хихикала в дымоходах и тайком готовила Сочельник.
Горожане нисколько не грустили из-за погоды. Все они, от мала до велика, радовались белым хлопьям, как падающим звездочкам: ловили их руками, подставляли красные носики, щечки и ждали конца дня.
Да, город предвкушал Рождество. В домах наряжали ароматные елочки, запекали гусей; через улицы протянулись радуги гирлянд и блестящей мишуры. Люди суетились – но не как в первый рабочий день после отпуска, а по-хорошему, по-доброму. Одни готовили праздничные торты, другие (с дырявой памятью, хи-хи) разыскивали последние подарки; самих же неудачливых Рождество застало в пути.
* * *
"… туда им и дорога, дорогие радиослушатели! С вами Йен Макферсон и Лидия Райс. Начнем час с новостей: из-за возросшей миграции голубей Парламентом было принято беспрецедентное решение о закрытие воздушного пространства над Виндзорским замком и близлежащими территориями. Начавшиеся протесты…"
Из окна палаты номер сорок два – чистой, с крохотной елочкой палаты в больнице святого Фомы – смотрел на застывший в зиме Плимут мальчик по имени Питер. На вид ему было около двенадцати, и, как все ребята этого возраста, Питер рос чрезвычайно костистым и угловатым. Он, казалось, состоял из одних локтей, коленок и плеч (и пижамы с сиреневенькими цветочками).
"Опять только я и окно. Может, оно начнет со мной разговаривать? У-у, хоть бы папы с работы отпустили", – грустил наш герой, когда в дверь постучали.
– Угадай, что я принесла? – спросил женский голос.
Принадлежал он доктору Бофур, очень умной (хотя мы об этом не узнаем) и очень похожей на ангела, девушке.
– Закончу обход, и посмотрим с тобой, – продолжила доктор. – А-а?
""Да-а, – заявил соучредитель выставки, прославленный кондитер, Франсуа Безе, – наша галерея примет в ближайшие дни около сорока неизвестных работ Алана Данна. Дабы подогреть интерес, мы будет показывать в день несколько новых экспонатов, а на следующее утро их заменять".
По информации от службы охраны выставки, в текущем году были предприняты беспрецедентные меры безопасности из-за участившихся в сфере искусства краж. Напомню, не далее как…"
Мальчик посмотрел на видеокассету, которую доктор держала в руке. Прочитал название и мрачно прищурился, как обычно щурился в фильмах Клинт Иствуд, но чуть менее сурово (все-таки Питер был маленьким мальчиком, а не грозным ковбоем).
– Не нравится Питер Пэн? – удивилась доктор.
Питер взял блокнот, со скрипом вынул ручку из пружинки и написал:
"Не люблю эту сказку. Он никогда не повзрослеет, и я тоже", – буквы оказались маленькие, кругленькие и толстенькие – точь-в-точь сдобные пирожки.
– Ты что, Питер… – доктор Бофур заметно растерялась, – мы тебя вылечим. Даже не сомневайся.
"… да мы и не сомневаемся, да, Йен? В конце концов, нам обещали холодную снежную погоду со шквалистым ветром и небольшой облачностью. Скажем спасибо синоптикам! Давай, Йен, помоги мне. СПАСИБО! А теперь поговорим о новостях спорта…"
Мальчик пожал угловатыми плечами, но щуриться перестал – уж очень клинтистудство было нелегко, даже несмотря на каждодневные тренировки.
"Почему мне не становится лучше?"
Доктор взглянула на блокнот, затем на Питера и поводила рукой в воздухе – точно ловила за хвостик убегающую мысль:
– Это долгий и сложный процесс, – наконец произнесла женщина. – Обычно люди сталкиваются с подобным в куда более зрелом возрасте, но и… ох, Питер, иногда нужно верить, всего лишь верить.
Мальчик снова пожал костлявыми плечиками.
– Я поищу другой фильм, хорошо? – предложила доктор. – А ты пока придумай… придумай подарок на День Выздоровления!
Девушка запнулась, удивленная своей же идеей.
– Верно! Думай над подарком, Питер, ведь ты точно поправишься. Хорошо?
Мальчик неуверенно кивнул, и доктор выпорхнула на крыльях собственных слов (продолжила обход).
"Что бы я хотел? – подумал Питер, смотря на летящие в окно снежинки. – Книжку про анаконду? Да, пожалуй. Вторую и третью, иначе так и не узнаю, чем ее приключение закончилось. Железную дорогу? Нет, лучше космическую станцию. Или…"
Тут мальчику пришлось прерваться, ибо со стороны окна раздалось настойчивое "Тук. Ту-тук".
"Я сплю???"
Это было бы самым раз умным объяснением, так как стеклом топтался самый настоящий пряничный человечек. В лакричных цилиндре, ботфортах и мундирчике из бежевой глазури. Одной рукой незнакомец держал карамельную трость-зонтик в красно-белую спираль, другой рукой накручивал пышные усы.
Глаза Питера округлились от удивления, но все же он открыл окно (Бррр! Ну и холодно, скажу я вам, было в тот Сочельник на улице).
– Добдый день! – крайне гнусаво поздоровался пряничный человечек. – Констебль Шнапс к вашим услугам! Это восьмое отделение? – и громко чихнул. – А-а-апчхы!!!
Питер поморгал – но человечек и не подумал исчезнуть. Тогда мальчик ущипнул себя (Ай!) и наконец взял блокнот (пока господин Шнапс тряс зонтик и критически шмыгал на каждую летящую на пол каплю).
"Будьте здоровы, – написал Питер. – Меня зовут Питер. Нет, второе. Здесь только шесть отделений. Мистер Шнапс, вы ничего не перепутали?"
– Спасибо. Пдостуда одолела! Но я не мог ошибиться. Мы же в больнице святого Фомы?
Питер кивнул, и маленький констебль смело шагнул к выходу из палаты:
– Ох уж эти голубиные авиалинии! Памятник увидят – и все, одни эмоции. Пойдем, поможешь доехать на лифте, гдомила.
Питер невольно загордился от "громилы", прищурился и попытался сунуть пальцы за ремень (так обычно делали ковбои). Но ремня, конечно, не было, и юному герою пришлось ограничиться кармашками пижамы.
Команда двинулась по праздничным коридорчикам больницы. На стенах висели декоративные снежинки и мишура, под потолками – омела; даже маленькие пальмы нарядились в елочные игрушки. Все это безобразие сверкало, искрилось и дожидалось Рождества. Питер, которого выпускали из палаты только на процедуры, рассматривал пейзажи больницы, как туристы – древний Колизей (то есть, во все глаза). Одновременно мальчик старался не обогнать пряничного человечка и размышлял, сон ли вокруг, или приключение случилось на самом деле.
"Как-то вот непонятно".
Так они добрались до лифта. Удивительно, но на панели действительно оказалась вожделенная кнопочка – хотя мальчик отлично помнил, как ездил вчера вечером на процедуры без "восьмерок" непонятного происхождения.
"Навещаете кого-то?" – решил проявить вежливость Питер. Кабинка с громыханием дотянулась до четвертого этажа и зашуршала дверьми. Неясно, зачем, ибо ни единой души снаружи не было.
– О, нет! Дасследую дело, – посмотрел на блокнотик маленький констебль. Створки снова закрылись, вверху заскрежетали невидимые тросы. – Укдали, или хуже… Семицветика, и, я подоздеваю, не обошлось без Годчичного куста. Тем более он снова объявился в окдестностях Плимута. Опасный децидивист, скажу я тебе. С виду… А-а-пчхы! Только что не хдизантема, но так и нодовит все подгодчить.
Тем временем лифт доехал до восьмого этажа, и Питер шагнул вперед, с интересом вглядываясь в каждый предмет мебели.
"Будьте здоровы! А кто такой Семицветик?"
– Спасибо! Семицветик – цветок, кто ж еще! Соведшенно обычный цветок. Пдимус, наш скульптод, выдезал его из Севедного Сияния года три назад. Милейший был паденёк, скажу я тебе: вежливый, понимаешь, начитанный. Не чета всем этим… Задослям!
За поворотом оказался пост медсестры, где читала газету маленькая фея в форме, – до того чистенькая и хорошенькая, что Питер невольно покраснел. И тут же был вынужден отвлечься, когда мимо прошествовало пирожное "Наполеон": гордо вскинуло подбородок, руки за спину заложило – вылитый император.
– Добдый день! – устремился к конторке мистер Шнапс и чуть приподнял лакричный цилиндр (как обычно поступали раньше джентльмены, коих уже – впрочем, как и цилиндров, – почти не осталось). – Констебль Шнапс к вашим услугам! Где находится Годчичный куст? Дело неотлагательной важности!
Фея поморгала и, пискнув "сейчас", принялась листать журнал приема.
– Палата 812: направо и по коридору, – захлопала она ресницами и пожала с видом "я – не я, принцесса не моя" прозрачными крылышками.
– Спасибо! Полицейское упдавление благодадит вас за содействие, – пряничный человечек лихо крутанул ус и направился по указанному маршруту.
Питер затопал следом, не отрывая восхищенный взгляд от крылышек феи, и не заметил, как зашел в палату.
– Привет, – весело помахал лапкой снеговичок в больничной пижаме; он по одной вытаскивал из мешка морковки и примеривал на место носа.
У Питера задергалась левая бровь, но все же мальчик поднял ладошку… и шмыгнулся в коридор, догоняя пряничного человечка.
* * *
"На смерти… хмельной…" – донеслось горестное шепто-пение из палаты 812. Источником его был унылый горчичный кустик с кислолицей мордочкой на стебельке. Завидев злодея, маленький констебль р-рьяно шагнул внутрь, выставил указательный палец и обвиняюще завопил "До-об-дый день!". У Питера начало складываться четкое впечатление, что мистер Шнапс имел обыкновение утрамбовывать в данную фразу не только приветствие, но и любые возможные значения. Так, сейчас, было похоже на "Ага, негодяй!".
– Пошто укдал Семицветика, пдоходимец?! – продолжил знакомство пряничный человечек.
Кустик обернул печальное личико к вошедшему и тихо сказал:
– Ах… как это все тоскливо, – почесал веточку и ссутулился. – Снег, Рождество… Как пусто и тоскливо. Семицветик…
"Как это тоскливо", – мысленно повторил Питер, закатывая глаза к потолку. Мистер Шнапс тем временем попытался спросить, где вчера находился кустик "между шестнадцатью нуль-нуль и аналогично осемнадцатью".
– Где я могу быть, мне негде быть, – последовал протяжный вздох. – Жизнь моя печальна и бессмысленна. Зачем я существую? Зачем нужно существование? Ты знаешь? – спросил кустик Питера. Тот в ответ заморгал и пожал костистыми плечиками.
– Шифдуется, задаза, – подытожил пряничный человечек и вздохнул. – Пойдем, гдомила.
Напарники, как мысленно уже поименовал себя и маленького констебля Питер (или точнее, "нападники"), вернулись к фее и стали узнавать о подозреваемом. Оказалось, кустик уже давно лечился от "большого ума" и целый день вчера был в палате.
– Несостыковочка, – почесал цилиндр мистер Шнапс. – Кто ж тогда укдал цветок?
Питер предложить еще раз осмотреть место преступления и неожиданно для себя приписал:
"Я мог бы помочь", – на самом деле мальчик был готов расследовать хоть секреты ночного уборщика, лишь бы не просидеть все Рождество в палате.
– А верно! Ты, гдомила, со своей башни много чего увидишь! – завертел усами пряничный человечек и засеменил к лифту. – Впедед! Служить и защищать, гдомила, служить и защища-а-пчхы!!! Вот, пдавду говодю.
Bepul matn qismi tugad.