Kitobni o'qish: «Монета Рюрика. Приключения дилетантов»

Глава 1

Четвёртую уже ночь подряд Гога толком не спал. Ворочался, то и дело вставал попить, выходил на крыльцо в одних трусах, несмотря на сентябрьскую чувствительную уже прохладу. Ложился, натягивал одеяло на голову. Сон не шёл, что ты будешь делать! И опять выходил, крадучись, чтобы не потревожить жену и детей.

Одолевало Гогу беспокойство, заставлявшее последние несколько дней от всякого резкого звука вздрагивать, как бывает с тяжёлого похмелья, без причины тревожно озираться по сторонам и отводить глаза в разговоре даже с самыми близкими.

В начале недели был Гоге поздним вечером звонок с незнакомого номера. Чей-то голос учтиво спросил, мол, Георгий Иванович? Гогу только один раз в жизни величали по отчеству, да и то в районном суде, когда он проходил свидетелем по делу о краже бывшей колхозной водокачки. А незнакомец на другом конце провода, не дожидаясь ответа, продолжил голосом следователя, нащупывающего подход к неопытному гражданину, впервые оказавшемуся в роли подозреваемого, вкрадчиво:

– Скажите, а где вы взяли эту вашу монету? Она что, у бабушки в сундуке лежала? Впрочем, можете не отвечать. В ближайшее время, пожалуйста, никуда из Киселёва не выезжайте. К вам приедут. Получите за вашу находку очень приличные деньги. Вы меня хорошо поняли?

Сказал так, будто подписку о невыезде взял. И сразу же отключился. Наступила тишина. Гнетущая. Задним числом, минут через десять, в Гогиной запылавшей с ушей голове возник сбивчивый ответ: – Нашли на околице, под старым дубом … в кожаном мешочке лежала… там ещё другие были… а продавать не собирались… А кто вы такой? Вообще-то, это не только моя собственность… я не могу сейчас…

Короче, обескураженный Гога выдал жалкий лепет пацана, схваченного за руку на краже мелочи в школьной раздевалке. Только осознав всю никчемность произносимых в никуда слов, тупо замолчал. В тот вечер, точнее, уже ночью, он не придумал ничего лучше, чем достать из буфета початую бутылку «Smirnoff» и опростать её с короткими перерывами до донышка, закусывая исключительно сигаретами. Вообще-то, после женитьбы Гога от нездоровых привычек решительно отказался. Выпивку и курево держал для друзей, для случая. Вот случай и представился.

Три года тому назад, заработав на пару с дружком Витьком по три сотни на брата у фермера на картошке, взяли они у бабы Маши литр свекольной в пластиковой бутылке и уселись как обычно в роще, на краю деревни. Уже махнули по одной, луком и хлебом заели, а тут глядь, – по направлению к ним идет не торопится какой-то дядька в экипировке как у охотника, пера в шляпе не хватает. В берцы обутый. Высокий такой, статный, седобородый. В очках.

– На профессора похож, – отметил вслух Гога.

В одной руке у дядьки гуляла туда-сюда какая-то мудрёная штанга, обмотанная проводом и с колесом на конце. В другой держал он аккуратную лопатку, по виду иностранную. И штанга эта попискивала, мелодично так, навроде тетрикса. Приятели отвлеклись от выпивки и стали гадать, что за конструкция такая. Гога высказал предположение, что мужик геолог, ископаемые ищет. Витёк возразил, мол, какие тут у нас, в Киселях, ископаемые?

– У нас тут отложения одни. Морские. Помнишь, географичка в школе рассказывала, что мы на дне древнего моря живём? А этот радиацию замеряет! Я в восьмидесятом родился, а в восемьдесят шестом Чернобыль взорвался. Ты же чернобыльские получаешь? Вот он и замеряет, чтоб чернобыльские тебе отменить!

А профессор, геолог или кто он там был, запросто подошел, приветливо улыбнулся, поздоровался, спросил разрешения и подсел, бережно поместив непонятный аппарат и лопатку рядышком.

– Вы, господа, я вижу, трапезничаете? Позволите ли присоединиться?

С таким благородным обращением деревенские парни столкнулись впервые в жизни, как ответить не нашлись, однако невольно привстали, тем самым как бы не возражая. Незнакомец расположился поудобней, извлёк из нагрудного кармана жилетки аккуратную фляжку с причудливым вензелем в виде буквы «П», опутанной какими-то вавилонами, сделал глоток и сладко зажмурился.

Понемногу завязалась беседа, в ходе которой парни много чего про родную деревню интересного узнали. И при Иване Грозном разбойник Кудеяр, незаконнорожденный брат царя здесь со своей бандой лиходействовал. И через Киселёво пролегал путь степняков летом 1552 года, которых вел Девлет-Гирей на Тулу, прихватив в качестве группы поддержки османов из числа янычар, да ещё и с артиллерией. А когда отгрёб от молодцов воеводы Григория Тёмкина-Ростовского по полной и улепётывал стремглав восвояси, где-то здесь саблю свою знаменитую утерял, которую до сих ищут.

Вон там, краем леса, проходил тракт, по которому купцы товары богатые возили. А их частенько лихие люди тормозили. А вон туда если пройти, наискосок, – каменный дом о двух этажах стоял, с решётками на окнах. Потому с решётками, что в том доме помещался собственный Киселёвский сельский банк. Киселёво когда-то было богатым селом, не то что сейчас – задрипанная деревня. А почему богатым, потому что местные мужики из трезвых и додельных работали в Туле, на императорских оружейных заводах. Царь-батюшка Александр Павлович пожаловал за это киселёвскому храму Пресвятой Богородицы серебряный позлащенный ковчег весом более килограмма, который после революционного разорения неизвестно куда подевался.

– А вот тут, где мы сидим, на этом самом бугорке, – завершая свой удивительный рассказ, поведал не менее удивительный незнакомец, – стояла часовня, которую построили во имя чудесного спасения другого Александра, Третьего, когда тот под Харьковом чуть не погиб вместе со всей своей фамилией при крушении поезда, как полагают, подстроенного бомбистами. А вообще-то, люди в этих местах с незапамятных, царьгороховых ещё времён селились.

– Места-то какие у вас здесь благодатные! – воскликнул неожиданно «профессор», поднялся на бугре во весь рост и, раскинув руки, обозрел с широким разворотом долину. – Так то, господа. Да-с!

Господа, только что заедавшие репчатым луком вонючий самогон, слушали, разинув рты, как дети. Однако Витёк, с рождения отличавшийся слегка замедленной реакцией, неожиданно философски заметил, что оно, конечно, лапши деревенским изрядно можно на уши-то понавешать. Ну, был колхоз. Теперь нету. Земля как земля, ничего особенного. Косогоры да овраги. Чего тут благодатного? Разве что грибов много. На что дядя молча полез в другой нагрудный карман и достал коробочку, вроде табакерки, тоже украшенную П-образным вензелем. Раскрыл и поднёс к носам случайных своих собеседников. В коробочке лежали монетки, одни тёмные, сходу не разобрать какие, однако явно старинные, другие чистенькие, блестящие. А ещё два крестика нательных, простенький девичий перстенёк и пуговица с непонятной эмблемой. Витёк неприлично громко икнул и сказал, обращаясь к Гоге:

– Видал, а?!

Гога, конечно, видал. И ответил другу не без ехидства:

– Отложения, говоришь? Это у нас с тобой, Витёк, отложения. А у него – ископаемые!

Дядя от души рассмеялся и запрятал табакерку обратно в карман. Гога перевёл взгляд на штангу и с разрешения хозяина внимательно её осмотрел и даже ощупал.

Завершая мимолётное общение, городской спросил, как зовут парней.

– Гога, – тиская диковинный аппарат, бросил Гога.

– Как-как? – добродушно хохотнул «профессор», – Гога? А вы, – повернулся он к Витьку, – стало быть, тогда Магог будете?

Пожал парням руки, поблагодарил за компанию и пошёл себе дальше, к припаркованному у старого клуба большому как носорог чёрному внедорожнику. Предварительно расчленив свою пикающую конструкцию, которую вместе с лопатой, тоже разборной упрятал в цилиндрической формы рюкзак. И стал выглядеть не как искатель сокровищ, а как городской грибник-неудачник, у которого в корзинке всего-то пяток перестоявших свинушек.

Вскоре среди земляков прозвища неразлучных друзей раздельно уже и не произносились.

– Вон Гога с Магогой опять куда-то подались, – ворчали им в след благообразные киселёвские старушки. – Опять, небось, к Машке за сивухой. Откуда ж было им знать, что Витька следовало бы называть не Магогой, а Магогом. А Гогу Гогом. Старушки хоть и были набожными, «Откровение Иоанна Богослова» не читали. А если и читали, то особо в детали не вдавались. Между прочими серьёзными пророчествами там сказано: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобождён из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань, число их – как песок морской».Именно библейских Гога и Магога подразумевал тот учёного вида дядька, краткое общение с которым повлияет впоследствии на судьбы наших персонажей самым существенным образом. А если бы и знали бабушки, всё одно звали бы парней Гогой и Магогой. Так проще и привычней. На наш манер.

Однако относились бабушки к парням душевно. Оба хоть и выпивали частенько, но никогда не безобразничали, на людях не сквернословили, а при случае и помогали. Кому забор поправят, кому порося, вырвавшегося ненароком на оперативный огородный простор, обратно в закут затолкают.

Хорошие ребята, – судачили бабки, знавшие парней ещё карапузами. Только несчастные. У Магоги отец шибко пьющий был, вот и уродился он… Ну, не очень сообразительным. А Гогу, мало что рано родителей лишился, ещё и невеста из армии не дождалась. Чего их судить сердечных? – искренне горюнились бабушки.

На следующий день после той эпохальной, можно сказать, встречи Гога залез на чердак, долго там копался в самом разнообразном хламе и сбросил на пол перевязанную почтовым шпагатом стопку журналов «Юный техник», которую притащил домой из библиотеки. Культурное сельское учреждение упразднили лет пять назад в рамках оптимизации. Помнится, уволенная по сокращению библиотекарша оставила двери настежь, а над крыльцом прикнопила написанные от руки горькие слова: КНИГИ НИЧЬИ. БЕРИТЕ КТО ХОТИТЕ!

И ведь разобрали. Кто на что. Кто для интерьера – попонтоваться перед соседями, кто печку растапливать и для иных хозяйственных нужд. Но кто и почитать. Гога был хоть и не дюже охоч до чтения, но любил смастерить что-нибудь своими руками, а в «Юном технике» попадались интересные схемы. По этим схемам твёрдый троечник Гога собрал сначала цветомузыку, потом релейную схему для ёлочной иллюминации и ещё потом инкубатор для высиживания цыплят. Инкубаторов пришлось делать целых три, имелся на сей агрегат среди селян спрос.

Конструкции он с относительной выгодой сбыл землякам. Кроме иллюминации. Её под Новый год отдал Гога Нине, бывшей однокласснице. Той самой подруге, которая из армии его не дождалась. Впрочем, и не сказать, чтоб обещалась. Просто Гоге так хотелось, что вроде бы кто-то его ждёт. Но когда Витёк написал ему в часть, что Нинка родила от какого-то там в городе и вернулась с ребёнком, но без мужа, то, конечно, огорчился. Больше даже не за себя. Но это дело прошлое.

Среди прочих схем его заинтересовала тогда одна очень занятная, опубликованная в апрельском номере журнала за 1979 год.Только особого внимания Гога на неё не обратил. Больно мудрёная. Да и деталей необходимых по тем временам не достать было.

А теперь, чихая от чердачной пыли, Гога тщательно пролистал почти всю трехлетнюю подшивку, прежде чем нашёл искомое. На утро, заняв у соседской бабушки небольшую сумму, поехал в район. За деталями. Через неделю прикопал во дворе на полштыка горстку мелочи. И в присутствии заинтригованного Магоги потерпел фиаско. Сработанный им из подручных средств «миноискатель» на секрет никак не среагировал. Товарищ уже было выдернул из горлышка бабымашиной свекольной газетную затычку, но Гога жестом велел повременить и поднёс вплотную к кривоватому колесу кустарного прибора перочинный ножик. Прибор несмело всхлипнул. Магога, глуповато улыбаясь, но уже понемногу начиная осознавать вероятные перспективы, только и выдохнул: – Ну, ты, мля, Кулибин!

Гога ещё пару дней поколдовал над прибором, заставив его пищать посмелее и погромче, и первой находкой друзей стала водочная пробка с хорошо сохранившейся по ободку тиснёной надписью «Тульский ЛВЗ»

– Батина, – с нежностью сказал Гога и тепло посмотрел на друга. – Он тут, под яблоней… Любил посидеть.

Магога взирал на первую добычу с таким воодушевлением, будто это была не банальная «бескозырка», каких предстояло им откопать ещё сотни, а, по меньшей мере, серебряный полтинник первых лет СССР.

Запрятав фольгу бережно в нагрудный карман, Гога произнёс отвлечённо, мол, талисманом будет, и воодушевлённо, однако не торопясь, двинулся далее по двору. Магога с лопатой верным оруженосцем – следом.

Напрасно баба Маша ждала их в тот день, разливая по баклашкам свой дрянного качества, зато весьма ходовой товар. Откопав во дворе ещё с десяток пробок, как с козырьками, так и без оных, и к ним горсть разного калибра гвоздей и шпингалетов, новоявленные кладоискатели отправились в сельмаг, где к акцизной водке прикупили ещё и пива. Уж больно день необычный выдался. В такой день, решили друзья, бабымашиной грех закидываться.

Когда спустя неделю друзья откопали в заброшенном дворе, на окраине, первую монетку, у обоих дрожали руки. Послюнявив почти до черноты потемневшую находку, едва разглядели: ½ копъйки 1907. Притаилась она долгожданная среди груды камней, из которых сложен был фундамент давно разрушенного дома. Поэтому не рыли даже, а на каждый сигнал с остервенением разбирали известняковые бульники, отбрасывая в сторону гнилые деревяшки и стекольные осколки, сбивая в кровь пальцы и ломая ногти.

– Вот она – черняшечка! – возопил Магога чуть не на всю деревню. Сколько могла стоить эта первая их относительно интересная находка, определить они тогда не имели возможности. Не было у них ни компьютеров, ни справочников. Зато был такой лютый энтузиазм, что загрустили и баба Маша, лишившаяся стабильной выручки от продажи этим двоим своей тошниловки, и фермер, у которого остался дожидаться первых заморозков изрядный клин картошки, битой полосатым американским броненосным жуком. Некогда было друзьям ни пить, ни с картошкой возиться. Они рыли землю.