Довмонт. Неистовый князь

Подпертое вершинами сосен небо сияло невообразимо яркой синью. Первые солнечные лучи золотили вершины деревьев, но вниз еще почти не проникали. В пуще царил влажный полумрак, кругом искрились крупные капли росы. Всадники и полон быстро промокли до нитки, впрочем, холода никто из них не чувствовал, в лесу быстро становилось жарко, душновато даже.

Часа три воины вели пленных по неширокой тропке, пока не вышли к неширокой реке, где был устроен короткий привал. Не разжигая костра, воины подкрепились вяленым мясом и сыром, напились из реки всласть. Пленников не кормили, разрешили только попить. Да и то для них было нехудо – хоть какое-то облегчение.

Сидя у корявой сосны, что росла на самом берегу, на обрыве, Довмонт смотрел на пленных. Молодые женщины, девушки, дети… Они заходили по колено в реку, нагибались и жадно пили, зачерпывая руками воду руками. Вчерашняя беглянка в богатой тунике с чужого плеча тоже пила вместе со всеми, высоко задрав подол. Фигурка – да, стройная. Теплые каштановые волосы, большие зеленые глаза. Наверное, и упругая грудь – сейчас под туникой не видно, вот если…

Игорь вдруг поймал себя на мысли, что рассуждает сейчас совершенно свободно, без всякого участия язычника-кунигаса. Как видно, сознание молодого Довмонта проявлялось лишь в каких-то чрезвычайных ситуациях, в обычное же время – дремало. Этим нужно было воспользоваться, обязательно!

Пленники между тем напились, и воины князя погнали их обратно из воды на песчаную излучину, густо поросшую рогозом и камышом. Зеленоглазая нахалка отчего-то задержалась, не желая выходить. Что-то сказала воину – похоже, это был Любарт – потянулась, улыбнулась… И быстро нырнула в воду, подняв тучи брызг!

Любарт заругался, но прыгать вслед не спешил, отправив на это дело слуг – Гинтарса и его приятелей.

– Вот курва! Ловите ее, ловите!

– Никуда она не денется, – повернувшись к Даумантасу, Сирвид зевнул, прикрывая рот широкой заскорузлой ладонью. – Здесь излучина. Я отправлю людей наперерез, князь. Не догонят, так достанут стрелой.

– Пусть постараются догнать, – поднимаясь на ноги, хмуро бросил князь. – Эта ушлая дева будет хорошей жертвой нашим великим богам!

– Да, и криве она понравится, – неожиданно согласился воевода. – Жертва – это всегда хорошо. Особенно – такая.

Сирвид что-то бросил воинам, те кивнули, исчезая в зарослях ивы, смородины и ольхи. Девчонку они догнали быстро – дождались на излучине, на перекатах, перехватили, да, связав, погнали пинками назад.

– Плетей ей! – жестко распорядился Довмонт, и Игорь ничего не смог сделать. Такая вот шизофрения получалась. Точно – шизофрения, классический случай раздвоения личности! Так, может, он, Игорь Ранчис, наследник вполне приличного состояния, аспирант, без пяти минут кандидат наук, и в самом деле, слетел с катушек? Просто крыша поехала от того, что случилось с Ольгой. Вот вам и результат – галлюцинации, бред…

Сорвав с беглянки рубаху, воины привязали девушку к стволу толстой осины и принялись от души охаживать плетьми. На белой коже несчастной вмиг вспыхнули кроваво-красные рубцы, вся спина окрасилась кровью. Пленница закричала от боли, по щекам ее водопадом хлынули слезы…

– Пожалуйста, не надо… не надо… всеми богами прошу…

– Хватит! – сплюнув, резко бросил князь. – А то еще не сможет идти. Придется бросить здесь. Волкам на съедение!

– Уж точно – на съедение! – расхохотался Любарт. – Правда, волки-то сейчас сытые.

Кто-то из молодых слуг проворно разрезал веревки. Девчонка просто съехала по стволу, расцарапав бедра, живот и грудь… весьма упругую, не очень большую. Приятную…

Воевода Сирвид властно схватил девку за волосы:

– Идти сможешь? Если нет, то…

– Смогу! – девчонка упрямо сжала губы. Мокрое от слез лицо ее побледнело, искусанные в кровь губы распухли. Или они и были такими вот, пухленькими? Князь как-то раньше не особо приглядывался…

– По коням! – вскочив в седло, распорядился Даумантас, и вся дружина, подгоняя пленников, последовала за своим князем.

* * *

Честно сказать, Нальшанский замок какого-то особенного впечатления на Игоря не произвел. Все, как обычно. Высокий холм, окруженные частоколом хоромы, деревянные башни, узкий деревянный мост через ров. Невдалеке – поля, луга, пара компактных избенок и мельница. Все какое-то серое, неприглядное, непритязательное. Впрочем, и такую – путь и деревянную – крепость, возьми, попробуй!

Князя уже встречали. Уже были распахнуты настежь ворота, уже толпился любопытный народ. Где-то около сотни человек, не так уж и мало. Дородные бородачи в разноцветных плащах, женщины в длинных платьях, много народу попроще, самого что ни на есть крестьянского. Радостно крича, носились повсюду босоногие ребятишки, за частоколом, почуяв своих, дружелюбно лаяли псы.

– Кунигас, наш кунигас вернулся! – все вокруг славили молодого князя.

– Вернулся с победой! Привез богатую добычу, полон!

– Нынче будет у нас много работников!

– Будем с урожаем, братцы! Уж точно все соберем, до последнего колоска.

– Ага… если только эти ленивые утенские свиньи будут хорошо работать!

– Не будут – заставим!

– Слава Перкунасу!

– Слава богам!

– Слава князю!

Сидя в седле, Даумантас милостиво кивал всем. Кого-то одаривал улыбкой, а на кого-то, наоборот, посматривал строго, словно напоминал о былых грешках, либо о каком-нибудь долге. Сказать по правде, эта искренняя радость подданных пришлась по нраву и Игорю, хоть он и был равнодушен к лести. Но здесь-то – не лесть, здесь-то правда! Вон как сияют глаза у мальчишек, небось, все хотят стать воинами и верно служить своему князю.

Въехав на просторную площадь, молодой кунигас спешился, снял шлем и, передав поводья коня подскочившему слуге, низко поклонился вкопанным в землю идолам.

– Спасибо тебе, Перкунас, повелитель молний. Спасибо, Диевас, отец богов. И тебе спасибо, Лайма, владычица судьбы. Я принесу вам богатые жертвы. Уже очень скоро, сегодня.

– Жертвы – это хорошо, князь, – подойдя ближе, одобрительно покивал плечистый чернобородый мужчина в длинной тунике до самых пят. Дорогой, с золотыми бляшками, пояс, посох с навершием из черепа козла, на шее – ожерелье из мертвых птичьих голов. Кустистые брови, пронзительный взгляд, фактурное морщинистое лицо с горбатым, словно клюв хищной птицы, носом. Будивид, жрец – криве. Игорь вдруг почувствовал неприязнь, исходящую из глубины души Довмонта. Жрец был хитер, влиятелен и коварен. К тому же имел много сторонников и частенько осмеливался интриговать против молодого князя. С таким ухо нужно было держать востро и, по возможности, не ссориться. По крайней мере, сейчас.

– Рад тебя видеть, славный Будивидас, – молодой кунигас и криве обнялись под приветственные крики народа. – Слава богам, наша месть оказалась удачной.

– Потому, что наша месть – праведна, – ухмыльнулся жрец. – Не мы первые напали, не мы затеяли эту бесконечную войну. Мы просто вынуждены были ответить. За смерть наших людей, за все то зло, что причинили нам Наримантас и его людишки. Как все прошло?

– Мы разрушили и сожгли городище, – Довмонт гордо понял голову. – Вывезли все добро: соболей, меды, дорогие ткани и золото. Привели с собой пленников – крепких работников и красивых молодых женщин. Слава богам!

– Слава!

Выполнив положенную ему часть ритуала, Будивид отступил назад, и молодой кунигас важно зашагал дальше – к высокому резному крыльцу, ведущему в большой и просторный бревенчатый дом, княжеское жилище. Пойдя к крыльцу, он поклонился… и вздрогнул. На нижней ступеньке, в окружении красивых молодых девушек стояла… Ольга!

Длинное темно-голубое платье с красно-белыми рукавами. Золоченый пояс, конец которого ниспадал до самой земли. Голову покрывала ослепительнобелая накидка, но все же были видны локоны, длинные светло-русые локоны. Узкое, в обтяжку, платьице еще больше подчеркивало тоненькую, аристократически хрупкую фигуру девушки, темно-голубой цвет оттенял тонкую светлую кожу, чуть тронутую холодным солнышком бескрайних литовских лесов. Знакомое, такое родное, личико с тонкими нежными чертами, синие очи, ах…

Не совладав с собой, Игорь бросился к девушке:

– Ольга! Ты жива?

– Здравствуй, муж мой и повелитель, – подставив для поцелуя щеки, отозвалась… Оленька? Или все же кто-то другой? Но ведь… одно лицо, одна фигурка… и глаза, глаза!

– Я так скучал по тебе, так скучал… – целуя возлюбленную, зашептал Игорь.

– Я тоже скучала, мой князь, – красавица шептала в ответ, томно прикрыв глаза длинными загнутыми ресницами. – Я так хочу обнимать тебя, чувствовать твое тело…

– Ах, милая моя, милая… – молодой человек принялся покрывать поцелуями нежную шейку.

– Тихо, тихо, мой князь, – княжна пришла в себя первой. – Люди же смотрят, жрецы. Дождемся ночи, ага?

– Не знаю, как и дождаться…

– Бояре хотят говорить с тобой. И Будивид, криве. Прямо всю плешь проел.

Именно так, довольно-таки грубовато, мозг Игоря воспринял последнюю фразу красавицы. Оказывается, и она не очень-то жаловал жреца! Осознавать это почему-то было приятно.

Вне себя от охватившей его страсти, кунигас едва высидел на затянувшемся почти до самой ночи совете. Во всех подробностях рассказав о походе, Даумантас ответил на все вопросы бояр, а также согласился уже назавтра же устроить большой праздник, с пивом, хороводами и богатыми дарами богам.

– Я сам выберу жертв из полона, – пошевелил бровями жрец. – Надеюсь, ты княже, не против?

– Как могу я быть против воли богов?

Эта фраза понравилась криве, и он довольно закивал:

– Все так, князь, все так. Думаю, праздник выйдет на славу. Начнем уже с утра. На рассвете.

Все остальные охотно согласились, после чего стали ужинать или, лучше сказать – пировать. Тяжелые жернова ржаного хлеба ломали руками, резали ножами дичь, стучали костями по столу, выбивая вкусные мозги… Мясо Игорю не понравилось – жестковато, а вот рыба оказалась выше всяких похвал. Как и просяные лепешки с жирным соусом из сметаны и шкварок, как ягодный кисель, пироги и, конечно, брага. Опростав два рога, молодой кунигас несколько захмелел и хотел было сослаться на усталость, уйти. Однако тут же рассудил иначе. Ни на что не ссылался! Вот еще – он же князь. Просто встал…

– До завтра, други!

Сказал и ушел, провожаемый гулкими пьяными голосами.

– Довести тебя до покоев, мой князь? – в темных сенях подскочил верный Гинтарс.

Довмонт грубо отпихнул мальчишку:

– Не надо. Я еще не пьян.

– Тогда… какие будут указания на утро?

– Разбудить на рассвете!

– Понял, мой князь.

Похоже, ноги сами знали дорогу. Заплетались, но, куда надо, вели. Сени, крытая галерея – переход, вот и опочивальня супруги. Бируте… Да, так ее звали – Бируте. Из какого-то там знатного, но единого рода… княжна.

Княжна дожидалась мужа на ложе. Лежала на лоскутном одеяле в короткой рубашонке из тонкого выбеленного солнцем льна. Нет, конечно же, не Ольга… Но похожа – как две капли воды! Эта вот Бируте и Оленька – словно близняшки. Русые теплые волосы, нежная кожа, синие, как майское небо, глаза…

– А, иди-ка сюда, миленькая моя…

– Я и так здесь, мой герой…

Тяжело дыша, князь погладил женушку по колену. Сильная ладонь его полезла и выше, под рубашку к трепетному, горячему и уже влажному от желания лону. А ну-ка…

Даумантас сорвал бы сейчас рубашонку, как зверь, и так же взял бы жену, по-звериному грубо… Однако теперь действовал Игорь…

Поцеловав жену в губы, осторожно положил ее на спину. Задрал рубашечку, обнажив грудь. Накрыл губами трепетные сосочки, поласкал, потрепал языком, затем отпрянул, зажал между пальцами, чувствуя нарастающую упругость и твердость груди…

– Ах, мой князь…

Красавица выгнулась, и князь не мог больше ждать, просто был не в силах. Да и Бируте-Оленька уже томилась в нетерпении, истекая пряным соком любви, изнемогая от охватившего низ живота жара…

Кунигас взял жену осторожно и нежно, обнял за талию, выгнулся, словно тисовый лук…

Бируте закатила глаза… стонала так громко и страстно, что, казалось, было слышно на все княжество. И пусть! Пусть слышат. Пусть завидуют тупые ханжи.

– Ах, мой князь… мой милый…

Она уже не могла говорить, да и не нужны были слова. Княжна закусила губу, вновь застонала, забилась, словно попавшая в капкан лань, трепетная и нежная… Застонал и князь…

– Как хорошо, – Бируте прижалась к его груди, довольная и счастливая, как только может быть счастлива юная женщина, не видевшая любимого мужа уже несколько дней.

– Ты нынче такой… Такой нежный, такой… Мне так нравится куда больше… ой! Прости, я сморозила глупость, мой господин. Прости!

В синих очах возлюбленной Игорь углядел страх! Отчего так? Чего юная княжна боялась?

– Ну, ну, милая, тебе не в чем себя упрекать. Совершенно не в чем.

Нет, это все же была не Ольга. Хоть и очень похожа, но нет, не она. Оленька как-то по-другому мыслила и никогда никого и ничего не боялась.

Успокаивая супругу, князь погладил ее по плечам, по спинке… девушка выгнулась, словно кошечка, вот-вот замурлыкает. Довольная, растянулась на ложе, заложив за голову руки, вся такая счастливая, стройненькая… и красивая – невероятно!

Игорь вновь погладил упругую грудь, потеребил сосочки. Потом отпрянул, встал на колени и принялся покрывать нежными поцелуями все трепетно-юное тело. Такое ласковое, гибкое, родное.

Начал с губ, затем перешел к нежной шейке, потом опять – к груди. А потом спустился вниз, к пупку… и еще ниже, к лону.

Молодая красавица вздрогнула, застонала, выгнулась… Игорь обхватил ее руками за талию, чувствуя на губах кисловато-терпкий запах любви… Вот отпрянул… Погладил по бедрам… Обнял за плечи, чувствуя шелковистое тепло…

И снова влюбленные предались страсти, коей, верно, позавидовали бы и сами боги!

* * *

Гинтарс разбудил князя на рассвете, как и было приказано. Уже варили пиво, уже, в ожидании праздника, бегали взад-вперед вездесущие ребятишки. В отверстия под крышами выходил рвущийся из очагов дым, пахло тестом, мукой и свежей выпечкой. Молодые парни отправлялись на охоту и на реку – за рыбой, раз уж праздник, так нужно было объедаться от пуза, таким образом прославляя великих богов. А где взять еду в конце июня? Грибов еще нет, а ягоды – так те на бражку! Земляника, голубика, морошка. Черника, опять же, уже, говорят, пошла. Вкусная брага будет, ничуть не хуже константинопольского или немецкого вина. Такими винами торговали в Кернаве и в Новогрудке, у Миндовга, богатые заморские купцы. Даумантас пивал однажды – не понравилось, кисло. Уж куда лучше хлебнуть ягодной бражки, хмельного кваску или вот пива. Ух, какой запах пошел! Медовуха – тоже неплохо, только ежели хорошо перепить, так голова вроде бы ясная, а ноги не идут. Так тоже бывает.

– Здрав будь, князь, – кунигас еще не спустился с крыльца, а жрец Будивид уже тут как тут. Стоит, от солнца щурится, бородищу ладонью гладит.

– Я, князь, выбрал девок для жертвы Перкунасу. Как ты и сказал – из пленниц.

– Девок? – Довмонт недовольно поморщился. – Помнится, речь шла об одной. Кстати, я как раз хотел предложить тебе…

– Не мне, князь – богам, – криве развел руками и улыбнулся, вроде бы как вполне дружелюбно и даже радостно, только вот глаза из-под кустистых бровей зыркали очень даже злобно. Не любил Будивид, когда ему перечили, вот и юного князя, походу, и в грош не ставил. Все по-своему делал, гад.

Все эти поползновения жреца нужно было пресечь, обязательно пресечь, и лучше – раньше, чем позже. Криве – известный интриган, можно было не успеть. С другой стороны, и поспешать тоже не следовало, прежде нужно было обезопасить себя и молодую княгиню от многочисленных сторонников жреца, в основном из среды купцов и старого родового боярства.

Про девушку, кстати, вчера слышали все. Все, кому надо. Про одну девушку, не про двух и не про нескольких. Уступи сейчас князь – и полезут со всех щелей слухи, мол, кунигас слишком еще молод и послушно пляшет под свирель жреца. По сути, и Нальшанским-то княжеством управляет Будивид, а не молодой Даумантас. И на что, скажите, пожалуйста, такой князь? Разве что в военные походы ходить, и то, пока они будут удачными. Удача – есть дар богов, не будет удачи, можно и самого кунигаса – в жертву, как делали когда-то в старые добрые времена, да и сейчас еще поступают у жемайтов.

– Одну девушку, – завидев идущих к святилищу воеводу и воинов, Довмонт повысил голос. – Именно об одной и шла речь. Так, дядюшка Сирвидас?

Воевода тоже уже был немолод, как и родовитые бояре, однако, в отличие от последних, Будивида не очень-то жаловал. Наверное, когда-то давно вышло меж ними какое-то соперничество, спор. Никто не победил, все при своих интересах остались, и никому про то не рассказывали. Однако друг друга не переносили с тех пор на дух.

– Да, одну, – веско молвил воевода. – Об одной шла речь. У нас еще и осень впереди. Сейчас если нескольких богам отдать, что осенью делать будем? Своих девок в жертву? Оно, конечно, можно и так. Как великий криве скажет.

Сирвид усмехнулся в усы, жрец же злобно поджал губы. Понимал, в чей огород швыряет камни воевода. Когда-то, не так уж и давно, в какой-то голодный год, по совету криве, принесли в жертву Перкунасу сразу трех местных дев. Так их матери потом жреца чуть не убили! Подловили в лесу – пришлось отбиваться. Да что там отбиваться – бежать! Будивидас потом-то с нахалками теми расправился, и все вроде бы стало хорошо, но осадочек нехороший остался. И не просто осадочек – страх.

Язычники литовских пущ, как заметил Игорь, человеческую жизнь вообще не ценили. Ни свою, ни тем более чужую. Вообще, жизнь никогда не считалась чем-то неприкосновенным. Даже самоубийство рассматривалось как благородный поступок. Такая смерть была для язычников гораздо более предпочтительной, чем смерть от руки врага. Тела самоубийц и тех, кто по какой-либо другой причине преждевременно ушел из жизни, не хоронили вовсе, оставляли на земле для «доживания».

Об этом с утра как-то обмолвилась Оль… Бируте. Хорошая, кстати, девчонка, хоть и первобытная княжна. Хорошая, не только в смысле секса, хотя и здесь тоже плохого слова про княжну не сказать. Однако еще и характер неплохой: смешливый и немного упрямый. Совсем как у Оленьки.

– Одну так одну, – затаив злобу, криве покладисто улыбнулся. – Сколько дадите. Не мне ведь – богам.

– Богов тоже раскармливать не надобно, – сквозь зубы заметил Сирвид. – Привыкнут, потом жертв для них не напасешься.

Хорошо сказал! – про себя восхитился Игорь. Очень даже мудро. Действительно, чего раскармливать-то? Вот если только слегка прикормить…

– Княже! Князь! – выбежав на крыльцо, закричал, замахал руками Гинтарс. – Тут такое, такое…

– Что сучилось? – тревожно обернулся Довмонт. – С княгиней что-то?

– Нет. Просто она сказала… чтоб ты прямо сейчас зашел. И – один. Так она сказала.

Мальчишка так и не пояснил, что же, собственно, такое произошло в княжеских покоях? Отвечал как-то уклончиво, да все напирал на княжну. Мол, она зовет, она все и скажет.

– Ну, надо так надо. Вы порешайте тут все, а я быстро.

Сказав так, кунигас быстрым шагом направился в дом, провожаемый подозрительным взглядом криве. Поднялся – взлетел – по высоким ступенькам, миновал сени…

В опочивальне Довмонта ждал сюрприз! Недаром Гинтарс выглядел таким взволнованным. Еще бы! На княжеском ложе, рядом с лежавшей поверх одеяла княжной, нагло сидела вчерашняя пленница-беглянка. Та самая, зеленоглазая, в рубахе с чужого плеча. Мало того что сидела, так еще и держала у самого горла юной княгини старый заржавленный серп.

Нет, ну это уж вообще, вконец обнаглеть надо! Просто ни в какие ворота.

– Стой, где стоишь, князь, – зловеще ухмыльнулась злодейка. – И знай, если что…

– Верю, – спокойно промолвил Довмонт… точнее сказать – Игорь. Сказал и натянуто улыбнулся: – Сейчас, небось, вертолет требовать будешь? И чемодан с долларами или евро?

– Чего-чего?

– Я на лавочку присяду, ладно?

В этой ситуации нужно было соблюдать хладнокровие. Девке этой терять нечего, возьмет да и полоснет серпом по горлу Бируте. Жалко княгинюшку, да!

– Ты чего хочешь-то?

– Свободы! – злодейка зыркнула зелеными очами и фыркнула, словно рассерженная кошка.

Князь неожиданно расхохотался:

– Свободы? И что ты с ней делать-то будешь? Одна ведь пропадешь, сгинешь.

Вот в этом он был прав абсолютно. В древние времена одному, без сородичей, не выжить никак. Прокормиться проблематично, да и вообще – любой обидит… или – любые. Все, как у Маяковского: единица – вздор, единица – ноль. Так как-то.

Девчонка отвечала классически, по типу – сам дурак.

– Пропаду. А тебе-то что? Все одно ведь вашим идолищам поганым в жертву назначена.

– А в жертву ты, значит, не хочешь? – Игорь уже начал кое о чем догадываться. – Идолища, говоришь, поганые? Так ты что, христианка, что ли? Нет, ну, говори, коль уж начала… Да, и серп-то опусти, никто здесь тебя не обидит.

– Погожу пока…

– Нет, ты поясни! Как тебе эту свободу дать-то?

Девчонка неожиданно вздохнула:

– Просто отпусти. Дальше я уж сама выберусь.

– И куда? До первого воина? Кстати, ты кто? Как зовут, из какого рода?

– Какое тебе дело, из какого я рода?!

– Ну, не рычи уже, – недовольно покривив губы, замахал руками князь. – Ты же сама велела меня позвать, так?

– Ну… так.

– Значит, поговорить хочешь. Говори! Ну-ну, говори же, я слушаю. Или уходи уже. Никто тебя не держит.

Дева дернулась:

– Вместе уйдем. Вот, с ней и уйдем. Из детинца выберемся, женушка твоя и вернется.

– Из детинца? – хмыкнув, кунигас перешел на русскую речь. – Ты что же, с Руси?

– Псковские мы, – пленница ничуть не удивилась, в этой части литовских земель русский язык вовсе не был какой-то экзотикой, многие аукшайты на нем говорили, особенно купцы, бояре, князья.

– Воины Миндовга-князя взяли в полон, давно уже. С тех пор – в полонянках.

– Ну, так беги! Я тебя отпускаю.

– Не верю я тебе, князь.

– Верь – не верь, твое дело. Звать-то тебя как?

– В Утене Жмутой кликали, а на самом деле – Рогнеда.

Довмонт специально заговаривал опасной полоняннице зубы, цепляя слово за слово. Рука наглой девчонки дрогнула, и серп уже не касался нежной шеи княгини.

– Рогнеда? Так это же варяжское имя.

– Та и мы из варягов… Были. Нынче нет уж ни семьи, ни рода.

Рогнеда прикрыла глаза… И князь стремительно ударил ее кулаком в лицо, обросив к стенке. Тут же и прыгнул, словно разъяренный тигр, выхватил меч…

– Не надо! – Бируте повисла на руке. – Прошу тебя! Не надо лить кровь.

– Она же чуть не убила тебя! – гневно воскликнул Довмонт. – Осмелилась поднять руку…

– Она не убила бы, нет. Я чувствовала.

Кунигас успокоился неожиданно быстро, и этому немало способствовал Игорь. Тем более юная княгиня была настроена против сурового наказания пленницы. Та же, забившись в угол, сверкала зелеными глазами, выставив вперед серп. На скуле ее, слева, растекался изрядных размеров синяк. Князь ударил от души, сильно, однако челюсть все же не сломал… кажется.

– Гинтарс! – убрав меч в ножны, глухо позвал Довмонт.

Слуга тут же заглянул в дверь:

– Звал, мой князь?

– Звал, звал. У тебя есть старая одежда? Ну, рубаха там, порты, телогрейка какая-нибудь.

– Одежда? – мальчишка озадаченно взъерошил затылок. – Ну… есть. Только не старая – праздничная.

– А сегодня ведь как раз – праздник! – весело расхохотался князь. – Вот и беги, переоденься. Эту же одежку, что на тебе, принесешь сюда. И держи язык за зубами, понял?

Гинтарс, похоже, обиделся: набычился, шмыгнул носом:

– Мог бы и не говорить, Даумантас! Ты же знаешь, как я предан тебе и княгине!

Махнув рукой, кунигас выпроводил слугу и с улыбкой обнял женушку:

– Ах ты, моя красавица. Видишь – как ты сказала, так я и поступил.

Бируте зарделась от удовольствия и, ничуть не стесняясь, пленницы, чмокнула мужа в щеку. Видно, молодой нальшанский властелин не очень-то баловал свою красотку супружницу.

Вскоре явился Гинтарс, выполнивший приказ князя буквально бегом. Аж запыхался, парень, употел! Прибежал, протянул одежонку:

– Вот!

Рубаха пришлась Рогнеде не то чтобы впору, но налезла, а выпирающую грудь прикрыли безрукавкой из козлиной шкуры. Ее слуга тоже принес.

– Гинтарс проводит тебя, – глянув на девушку, негромко промолвил Довмонт. – Выведет из крепости, ну а дальше – сама…

Пленница ожгла дерзким взглядом:

– Я должна благодарить?

– Вообще-то вежливые люди именно так и делают. Однако же обойдемся. Пошла прочь! Эй, Гинтарс… Проводи.

* * *

Жрец Будивид выглядел не на шутку обиженным и разозленным. Еще издали завидел спускающегося с крыльца кунигаса и тут же бросился жаловаться:

– Я ведь сам выбрал ее! Сам, для богов! Для Перкунаса. А ее нет! Сбежала. Она сбежала, мой князь, – криве прищурился и скривил губы. – Сама не могла, не-ет. Кто-то помог. Прикажи высечь всех пленников, кунигас. Узнаем, кто помог. Сечь, пока не скажут. Ах, теперь уж придется принести сразу трех дев, – настойчиво плакался жрец. – Только так! Жертва должна быть праздничной, должна…

– Будет тебе жертва, – перебил Довмонт. – Именно такая, какой и должна быть – праздничная.

– Три, князь! – Будивид наглядно показал три пальца. – Три! Вели привести их в старое святилище.

– То, что в священной дубраве?

– Да, мой кунигас, туда! Думаю, именно там мы будем нынче славить наших великих богов.

– Я тебя понял, криве, – кивнув, кунигас запрокинул голову и посмотрел в высокое летнее небо. Светло-синее, с белыми, медленно плывущими, облаками. Интересно, как далеко уже успела уйти Рогнеда? Наверное, пока не очень-то далеко, верный Гинтарс еще не успел вернуться. Рогнеда… надо же. Из варяжской семьи… которой уже нет. Варяги, а жили и в Ладоге, в Новгороде, Смоленске, Пскове. Часть их давно уже смешалась с местными славянами, ассимилировалась, однако некоторые рода не смешивались, бережно храня родной язык и традиции.

Почему он, князь, отпустил эту наглую девку? Просто пожалел? Игорь пожалел, не Даумантас, тот бы наоборот – жестоко расправился с пленницей или отдал бы жрецу. Однако это хорошо! Игорь неожиданно для себя улыбнулся, понимая, что именно его сознание все больше и больше влияет на поведение юного нальшанского кунигаса! Раз так, то можно уже и поразмыслить на тему – как вернуться домой. Ведь, если нашлись двери сюда, в эту жуткую эпоху, то, верно, можно отыскать и обратный ход. Вот только как? Может быть, с помощью жрецов? Того же Будивида. Хотя нет, лучше обойтись без него.

– Так мы пойдем готовить жертвенники, княже? – криве подозвал младших жрецов, околачивающихся неподалеку крепких молчаливых парней несколько дебиловатого вида. – Нынче будет славная жертва!

– Будет, – заверил князь.

* * *

На пологом холме невдалеке от реки, под сенью священной дубравы уже собрался нарядно одетый народ. Жрецы в желтых одеждах торжественно встали у жертвенника, поглядывая на юных девственниц-жриц. Три юные девушки с распущенными по плечам волосами, три жрицы, называемые вайдилутес, поддерживали неугасимый огонь пред алтарем из плоского черного камня. Здесь же нынче были вкопаны в землю три столба. Вкопаны совсем недавно, буквально только что, в преддверие и в ожидании праздника. Рядом аккуратной кучей был сложен хворост, а под сенью священного дуба, росшего на самой вершине холма, виднелась целая копна сена.

Собравшиеся весело переговаривались и шутили, поглядывая на широкую, наезженную телегами дорогу, что шла вдоль реки. Все ждали князя. Мальчишки, убежав в лес, забрались на высокие липы, высматривали… Вот наперебой закричали:

– Едут! Едут! Вон они, вон.

Теперь и с холма заметили показавшихся на дороге всадников в дорогих разноцветных плащах.

– Кунигас! Кунигас со свитою.

– Слава богам, скачут уже!

– Ну, наконец-то.

Взобравшись на холм, князь, княгини и свита спешились, поклонились на все четыре стороны, оказывая почтение богам.

Будивид в нетерпении подошел к Даумантасу, спросил насчет жертв.

– Семь белых петухов, – негромко отозвался князь. – Еще три черных поросенка для матери-земли, и…

– И…

– И Лудгес. Конь моего отца.

– Конь отца… – криве ошалело моргнул.

– Конь, – подтвердил кунигас. – Тот самый, белый. Видишь, Будивидас, мне для богов ничего не жалко!

– Да, но… Ладно. Конь так конь. Думаю, боги будут довольны.

– Уверен!

Коня стреножили и крепко привязали к столбам. Жрец Будивид лично перерезал несчастному животному горло, после чего принялся мазать жертвенной кровью лбы всем желающим, прежде всего – князю, княгинюшке и боярам.

Конь захрипел, забился в конвульсиях и быстро затих – кто-то из младших жрецов по знаку Будивида ударил коня рогатиной – в сердце. Вымазав кровью всех, кто подошел, жрецы проворно обложили труп только что убитого коня хворостом и сеном. Три юные девственницы вайдилутес торжественно зажгли от священного огня факелы и подошли к жертвеннику. Налетевший ветер растрепал светлые волосы дев, раздул рванувшееся к небу пламя!

– Прими нашу жертву, великий Дьявас! И ты, Перкунас, прими! – измазанный кровью Будивид истово заметался вокруг костра. За ним принялись прыгать и остальные жрецы, а юные жрицы вовлекли все присутствующих в хоровод. Прямо вокруг костра и ходили. Пели, кто-то бил в барабан, играли на свирелях и флейтах.

Все вроде бы шло хорошо, весело. Славили всех богов, не забыли и богинь, принеся белых петухов им в жертву. Матери же земле достались черные поросята. Водили хороводы, пели песни, радовались, а, вернувшись в селение, пили свежее пиво и брагу.

Правда, уже вечером поползли по всему городищу недобрые слухи. Говори о том, что священные ужи – залтисы – так и не выползли, а это очень плохой знак! Потому и не выползли ужи, что не было нынче славной человеческой жертвы. Не оказали нальшанские жители и их кунигас должного почтения богам! Нет, нет уже того почитания, что раньше, нет!

Слухи такие разносили по селению молодые жрецы и юные жрицы. Будивид-криве не хотел ссориться с князем на людях, но про себя затаил обиду. Как же, ведь кунигас обещал в жертву дев, а что вышло? Заменили людишек на неразумную тварь. Хоть и хорош был конь, поистине княжеский, но… Все же не то это, совсем не то! Человеческая-то кровь богам угоднее, ближе.

Юная княгинюшка, употребив на пиру изрядное количество бражки и пива, немножечко упилась. Так, самую малость. Раскраснелась, развеселилась и прямо в опочивальне принялась петь песни. Про разных проказливых лесных духов, про русалок, леших и домовых:

– Ежеринис, Ежеринис, славный бог озер, Ежеринис, Ежеренис, дев нагих не тронь…

– Ух, какие мы песенки знаем! – шутливо ущипнув жену за бок, рассмеялся князь. – Что, прямо так, в одежде спать и будешь?

Бируте томно облизала губы:

– А я спать и не собираюсь сейчас! И тебе не дам. Ну-ка, помоги мне раздеться.

Игоря не надо было упрашивать дважды. Аккуратно развязав шнурочки, он снял с захмелевшей женушки платье, оставив ее в одной лишь нижней сорочке из тонкого льна. Которую тоже стянул, но чуть позже, предварительно поцеловав Бируте в губы…