Kitobni o'qish: «Лесные твари»

Бог населил живыми созданиями четыре элемента природы. Он сотворил нимф, наяд, сирен для водной стихии; гномов, сильфид, горных духов и карликов, чтобы населить ими подземное царство, а в огне живут саламандры. Все происходит от Бога. Все тела оживлены астральным духом, и от этого зависят их форма, цвет и облик. Звезды же заселены духами высшего порядка, и они вершат наши судьбы. Все, что зарождает и свершает разум, происходит от звезд…

Парацельс

Водяные, домовые, постени, лизуны, батанушки, сараешники, баенники, волосатки, кикиморы, шишиги, лешие, полевые, мавки и майки, ветрогоны, оборотни, вурдалаки, вовкулаки, упыри, кровососы, перекидыши и перевертыши, блазнители, лукавые, игрецы, мары, мороки и многие другие представители нашей фауны нечистых требуют дальнейшего изучения, в связи с чем начинающий исследователь должен при встрече с ними проявлять особое рвение и, разумеется, информировать об открытиях общественность. Только таким способом возможно осуществить выход в свет запланированного Атласа нечистой силы Эстонской ССР и создание Красной книги нечисти.

Энн Ветемаа. «Полевой определитель эстонских русалок»

ГЛАВА 1

Жила-была одна девушка.

Жила она в большом городе.

В тот вечер девушка работала. Она сидела в ресторане, с бокалом хорошего вина в руке, и разговаривала.

«Что же это за работа такая? – спросите вы. – Вечером, в ресторане, – что это за работа?»

Девушка работала переводчиком. И в тот вечер вела беседу с мистером Феттучино – полноватым, черным и даже немного кучерявым, и, конечно, очень уверенным в себе, как и полагается итальянцу, который в семнадцать лет покинул историческую родину и приехал в Америку, в тридцать два поставил на ноги собственное дело, в пятьдесят три ощутил себя богатым в достаточной мере, чтобы попробовать начать дело в России – странной и непредсказуемой стране, где с одинаковой легкостью можно заработать миллионы и потерять все, что накопил праведным трудом своей жизни.

Такое вот начало нашей сказки. Да, чуть не забыли представить нашу героиню. Звали ее Лека. Да-да, так ее и звали: Лека. Хотя по паспорту она значилась, как Елена. Но мы же с вами знаем, что имя определяет очень многое – и характер человека, и привычки его, и даже, говорят, цвет глаз. Так что Бог с ним, с паспортом. Уверяем вас, что это была самая настоящая Лека, со всеми вытекающими последствиями.

Увы, мистер Феттучино не знал этого, а потому спокойно пил Мартини Бьянко и курил тонкую коричневую сигаретку. Хотя, обладай он даром провидца, давно бы бросился в кассу Аэрофлота и купил билет на первый попавшийся самолет.

Не все обладают таким даром.

***

– Слышь, генацвале, на пару слов тебя можно?

Парень, подошедший к столу, выглядел вполне прилично и даже миролюбиво. Светлые волосы, падающие мягкими прядями. Белые, мятые по последней моде брюки, шелковая рубашка, расстегнутая на три пуговицы, толстая цепь на загорелой и безволосой груди.

Златая цепь на дубе том.

Печатка на руке тоже была золотой. А татуировка – синей, без всяких цветных модностей.

Нет, это не бык. Дохловат он для быка. Но все равно он мне не нравится.

– What does he say? ¹ – Итальянец уставился на парня с явным интересом, черные его глазки глядели снисходительно.

Идиот. Экзотикой наслаждается! Russian Ivan. Матрешки, балалайки. Идиот!

– Nothing. ² – сказала Лека. Повернулась к белобрысому. – Он не генацвале. Он вообще по-русски не понимает…

– Айзер твой папик? – Типчик наклонился к Леке и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Он итальянец. Он иностранец, понимаете? Я вас прошу… У него связи в администрации и все такое. Его сам губернатор принимал. Не надо никаких эксцессов. Он не ваш…

– Он не наш. – Парень выпятил нижнюю губу. – Это понятно. Наши черными не бывают. Он черный и богатый. Он совсем не наш!

Он повернулся и побрел к своему столику. Обернулся, посмотрел на Леку и снова пошел восвояси.

– Who is this persone? – Итальянец все же забеспокоился. – Who's this guy? ³

– Nothing special. That's mistake. Sorry. ⁴

– Nazy, – произнес Феттучино. – Он выглядит, как наци. Я хорошо представляю, что это такое. Достаточно пожить итальянцем среди спесивых янки, чтобы узнать, что это такое. Ему не понравился цвет моих волос и мой нос, слишком похожий на еврейский. Они могут улыбаться, но они никогда не полюбят тебя. Это можно даже не переводить.

Наци? Фашист? Может быть… Хотя парень не считает себя таковым, он просто не любит черных. Это же так естественно – не любить черных. Влипла? Говорила мне Верка: «Не суйся в этот ресторан с итальяшкой! Иди в „Океан“, как все». Нет, заладил Феттучино: «Хочу настоящей русской кухни! Хочу понять русскую душу!» Сейчас узнаешь, что такое русская отбивная.

– Кстати, где же наш партнер, мистер Коробов? Конечно, я понимаю вашу специфику, но должен заметить, что в правилах успешного бизнеса…

– Мистер Феттучино, извините… Я считаю, мы должны покинуть этот ресторан. Немедленно, из соображений безопасности.

– Вот как? – Брови итальянца медленно поползли вверх. – Вы думаете, этот мальчишка может меня испугать? Когда в начале шестидесятых я подметал улицы Бронкса, нож постоянно был у меня под рукой, вот здесь. – Чарльз похлопал по себя поясу. – Я никого не боялся. Никого! Я был быстр и худ. Я был дерзок, но девушкам это нравилось. Да-да, Чарли Феттучино нравился черноглазым гибким девчонкам! Вы думаете, что Россия – чемпион мира по преступности? Мне приходилось видеть кое-что похуже. Итальянский квартал шестидесятых – вот что научило держать меня голову. Я никогда не был мафиози, я стремился к респектабельности. Но я не привык бояться юнцов.

Вот и дерись с ними сам. И где эта скотина Демид? Я его убью! Вечно отдувайся за него!

– Чарли… – обворожительные улыбки редко удавались Леке, но эта, кажется, вылепилась неплохо. – Давайте уйдем, Чарли. Я знаю одно великолепное заведение. Там чудесная рыбная кухня!

– А мистер Коробов? Это может расстроить нашу договоренность.

К черту договоренность! Жить тоже хочется.

– О, не беспокойтесь! Я думаю, мы имеем дело с обычным недоразумением. Демид действительно заинтересован в вашей поддержке. И его проект заслуживает внимания…

Замороженные бараньи эмбрионы. Маразм полный!

– Хорошо, хорошо… – Феттучино привстал, его пестрый галстук-полотенце сделал молниеносное движение, пытаясь залезть в тарелку с салатом, но итальянец успел придержать его рукой. – В конце концов, мы можем поехать в мой отель…

Глазки-то как заблестели! Думаешь, ради спасения демидовой сделки я к тебе в постель полезу? Черта с два! Что бы итальяшке такое сказать, чтобы не обиделся?

– Извините, Чарли. Я думаю, нам лучше перенести встречу. В конце концов, господин Коробов…

– Привет! – Демид влетел в ресторан – мокрый от пота, в несвежей рубашке, с растрепанными волосами. – Good evening⁵, мистер… э-э… Феттучино. Прошу извинения за опоздание. Машина сломалась.

И сует итальянцу лапу, в самом деле грязнущую от машинного масла. Руки помыть не мог. Как есть скотина.

– Nice to meet you… – Чарли озадаченно посмотрел на Демидову красно-коричневую клешню и осторожно дотронулся до нее волосатыми пальцами. – Oh, I see! Russia⁶…

– Ни черта ты не понимаешь. – Демид повернулся к Леке. – Слушай, он по-русски сечет?

– Нет.

– Слава богу. Лека, ты что, совсем свихнулась?

– Чего?!

– Какого черта ты притащила его в этот гадюшник? Приличного места не нашла?

– Он сам уперся, упрямый как осел! А ты… Ты опоздал на сорок минут! Знаешь, кто ты после этого?

– Знаю. Я же тебе сказал русским языком – машина у меня сломалась. Бензонасос сдох. Я, знаешь, движок не хочу запороть, даже из-за богатого итальянца. А если бы знал, куда ты меня затащишь, вообще бы не пришел. Сама бы выпутывалась. Вон, полюбуйся на ту парочку.

Двое краснощеких хлопцев в косоворотках встали у выхода. Смотреть на них было одно удовольствие – кровь с молоком.

– Братья Черникины, – сказал Дема. – Борются за национальную идею – в основном методом отнятия денег у лиц нерусской национальности. Мелкая шпана, но настроение твоему буржуину испортить могут. И физиономию тоже.

– Никакой он не мой. Твой он! Я, в конце концов, просто переводчик. Это тебе деньги нужны.

– Притащила его сюда ты. Значит, он твой. Вот и разбирайся сама.

– Sorry⁷, – влез в разговор слегка ошарашенный итальянец. На английском, естественно. – Нельзя ли уточнить наши планы на сегодня?

– Ага. – То, что изобразил Дема, никак не походило на джентльменскую улыбку – скорее на кривую улыбку киношного негодяя. – Все о'кей. Мистер Феттучино, вы знаете, что такое направленная мутация?

Как всегда – сразу быка за рога. Безо всяких церемоний.

– Направленная… э… как вы сказали?

– Мутация. – Дема отломил половину бутерброда и запихнул его в рот, что сразу придало его английскому языку голландский акцент. – Вы жнаете, как детей в пробирках делают?

– Имею определенное представление. Но какое отношение это имеет к мясной промышленности?

– Ошношение прямое. – Демка глотнул как яичная змея, и бутерброд со стуком свалился к нему в желудок. – В пробирках можно выращивать любых животных – барашков, свиней, кроликов. Даже слонов. Можно сделать целый конвейер по производству мяса. Знаете только, в чем проблема?

– В чем?

– Каждая такая свинья или корова, выращенная в искусственной питательной среде, обойдется вам в пятнадцать-двадцать тысяч раз дороже, чем рожденная естественным, так сказать, образом.

– Замечательно! – Ситуация, похоже, начала забавлять Чарльза. – Это что, новый, никому неизвестный способ выкидывать деньги на ветер?

– Это способ заработать деньги. Такие деньги, что вам и не снилось. – Дема зашарил голодным взглядом по столу, но Лека уже все съела, а отнимать тарелку с салатом у Феттучино Демид не решился. – Конечно, если использовать эмбрионы обычных коров, пусть даже породистых, то ничего путного не выйдет. Выход прост! Нужно создать породу животного с нужными нам свойствами – чтобы оно росло на искусственной среде как на дрожжах, быстро достигало нужной массы, было нетребовательно к пище и, к тому же, обладало замечательным, вкусным и нежным мясом. Таким, знаете ли, как молочная телятина. Из нее превосходно получаются эскалопы по-корсикански: с базиликом, тимьяном, обвалять в муке, обжарить с лучком, немного хорошей мадеры…

Дема голоден, как пес. Сейчас он захлебнется слюной.

– Но в этом нет ничего нового, мистер Коробов. Селекция существует испокон веков. И достигла, сами понимаете, немалых успехов.

– Селекция? Да это каменный век! Ждать сто лет, пока природа случайно подкинет нам более или менее подходящий материал? Направленная мутация – вот суть новой технологии, моего ноу-хау, которое я хочу вам предложить.

– Очень интересно. – Итальянец вертел в руках очередную сигаретку, словно раздумывая, заслуживает ли она доверия – как и все, что окружает его в этой стране. – И в какой же стадии находятся ваши разработки?

– В самой успешной. Теоретически уже все просчитано. Экспериментально… ну, тоже, можно сказать, подтверждено. Могу представить вам смету на оборудование. Речь идет о каких-то копейках: полтора миллиона долларов для производства первой линии. Последующие обойдутся дешевле, на тридцать два процента каждая партия из пяти конвейеров. Окупаемость составит…

Ну все, понеслось.

– Извините, мистер Коробов. Я бы сказал, что речь идет о совсем немалых деньгах, тем более с учетом инвестиционного риска данного проекта. Вы уже предлагали кому-нибудь осуществление вашего предприятия?

– Нет, что вы. Коммерческая тайна, сами понимаете.

Трепло. Полмира, наверное, уже знает о твоей линии по производству съедобных мутантов. Фу, мерзость какая. Как звали этого немецкого чеха? Франц его звали. Ты, Дема, возил его на дачу на своем коптящем жигуленке, поил нефильтрованным пивом и кормил превосходным шашлыком. Но когда ты с восторгом выложил ему, что сей шашлычок изготовлен из мутировавшей нутрии с пятью ногами, бедного Франчека вырвало. Потом в твои лапы попал настоящий американец. Он был очень приветлив, даром что был миллионером. Вы ездили с ним на яхте и пили водку. Обнимались, хором пели «Let it be» и клялись в дружбе вечной, бесконечной. Договор был на мази. Но когда бедный Дэйв по пьянке заявил, что Россия – лишь сырьевой придаток Запада, ты схватил его за грудки и выкинул за борт. Дело было в апреле и Дэвид не утонул только по счастливой случайности. Хороший парень, между прочим. Даже не обиделся, только денег не дал. А Клаус? Верзила Клаус из ЮАР. Ты обхаживал его как принцессу, потому что он был из Африки, а ты собирался накормить голодающих негров своим дешевым мясом. Ты сломал Клаусу челюсть, когда он пытался залезть мне в лифчик. Одним ударом. Ты был прав, конечно. Но денежки тю-тю…

Лека вздохнула.

– Мистер Коробов, все это замечательно, – сказал итальянец. – Я бы не стал вдаваться в технические детали проекта, поскольку не являюсь узким специалистом в этой области. Моя работа – менеджмент и маркетинг. Вы представляете, что это такое?

Ну конечно, откуда нам, азиатским невежам, знать, что такое маркетинг? А также консалтинг, инжиниринг, лизинг, охрениринг и прочая лабуда? Мы ж только с деревьев слезли…

– Мистер Коробов, – продолжал между тем Феттучино, – рынок мясопродуктов развитых стран сформирован давно. Более того, имеется устойчивая тенденция к перепроизводству. Сами понимаете, существуют немалые проблемы со сбытом продукта. Временами разгораются настоящие торговые войны: к примеру, между Британией и Европейским Сообществом. Притом это мясо высочайшего качества, смею заметить! Достаточно малейшего намека на его недоброкачественность, как это было недавно в Британии со случаями коровьего энцефалита, и тысячи тонн мяса идут на свалку. Вы готовы к оплате издержек?

– Европейское и американское мясо, может быть, и высокого качества, но и имеет немалую цену, – заявил Демид. – Цену эту держат искусственно, и любой, кто попробует эту цену снизить, будет разорван на кусочки и развеян по ветру. Знаю я ваш маркетинг. Суть заключается в том, что я не собираюсь лезть на ваш рынок со своим мясом. В мире есть сотни стран, в которых тысячи людей умирают от белкового голодания. Вы когда-нибудь ели саговые опилки, господин Феттучино?

– Подождите, подождите. – Феттучино побагровел. – При чем тут я? Вы что, не знаете, что представляют из себя африканские княжества? Они берут в долг и расплачиваются обещаниями. Вспомните, сколько денег отдала им Советская Империя. И что она получила взамен – пару слонов в зоопарк? Вы хотите повторить подобный филантропический опыт, господин Коробов? Да, в России работать тяжело, но Африка по сравнению с ней – сущий ад. Говорят, что инвестиционный риск там – восемьдесят процентов. А по моему мнению – все сто процентов, а может быть, и двести!

– Я – филантроп? – Демид посмотрел на итальянца так, что тот съежился. – А почему бы и нет? Мое изобретение может накормить все человечество. Моя говядина будет питаться любой органической массой. Ей не будет нужен комбикорм, пшеница, сочная трава. Она будет фантастически дешева. И фантастически вкусна.

– Но принесет ли это пользу человечеству? По-моему, накормленное человечество – страшная картина. Сытая Африка, где лоснящиеся миллиарды негров копошатся и плодятся, как кролики. Да, сейчас сорок процентов людей, живущих на планете, недоедают. Но уверяю вас: эти карлики с раздутыми животами, тонкими ручками и ножками – не лучшая часть человеческого генофонда. Естественный отбор закончился. Природа не терпит пустоты, она убьет лишних людей, как бы вы не хотели их сохранить. Не голод, так СПИД. Не СПИД, так война.

– А я и не собираюсь никого спасать, – зло сказал Демид. – Вы, оказывается, неомальтузианец, господин Феттучино. Знаете ли, у каждого человека есть свои принципы. У меня они тоже есть, Чарли. Если я знаю, что не в силах изменить что-либо, то не буду рвать себе волосы, плакать и стенать о несбыточном. Но если я уверен, что дело мне по силам, я возьмусь за него, и буду его делать, чего бы мне это не стоило. У нас, в России, мой проект может осуществиться очень успешно. И принести немалые деньги – и нам, и вам.

– Деньги, деньги… – Итальянец усмехнулся и покачал головой. – Знаете что, Демид? Если меня что и пугает, то именно глобальность ваших идей. Если бы вы предложили мне построить завод по производству консервированного ризотто и гамбургеров в жестяных банках, я бы отнесся к этому как к привычному бизнесу. Ваш же проект требует длительного осмысления. И, разумеется, тщательнейшей технической экспертизы. Что значит «мутировавшие животные»? Как вы заставляете их изменять свои генетические свойства? Подвергаете жесткому гамма-излучению? Расстреливаете эмбрионы из кобальтовой пушки? Можете ли вы дать гарантию, что у людей, употребляющих такое мясо, не будут рождаться дети с двумя головами?

Он не идиот, этот Чарльз, далеко не идиот. Он очень образован, между прочим. Он схватывает все на лету. И ничего хорошего в этом нет.

– Господин Феттучино, моя технология уникальна. Мое мясо не мутагенно. Если вы попробуете его хоть раз в жизни, то не захотите больше никакого другого – никогда. Что же касается санитарной экспертизы…. – Дема ткнул пальцем прямо в ростбиф, недоеденный итальянцем. – По сравнению с моей телятиной то, что вы едите каждый день – скопище стафилококков, рассадник бруцеллеза, трихинеллы и прочих отвратных гадостей, измазанное экскрементами и напичканное предсмертным адреналином.

Кожа Феттучино быстро потеряла багровость и приобрела неестественно бледный оттенок.

Дема, как всегда, неотразим в своих аргументах. Очень кстати за столом. Интересно, стошнит господина Феттучино или нет? Ручаюсь, что недели две мяса он есть не будет.

– Прошу извинения, миз, – быстро сказал Феттучино. – Мне нужно выйти.

Стошнит.

Дема оторвался от беседы и вспомнил, где в настоящий момент находится. Братья Черникины все так же бодро подпирали косяк и начисто перекрывали выход в уборную.

– Черт возьми, – сказал Дема по-русски. – В сортир ему захотелось. Это от Мартини.

– Да, как же, от Мартини… От тебя его блевать потянуло. Иди, проводи его. Только не убей по пути никого.

– Ага. – Дема вскочил. – Мистер Феттучино, лет ми фоллоу ю. Вомитинг? Велкам ту лаватори⁸.

Само изящество и вежливость… Тебе бы по Европам ездить, Дема! Изысканнейший человек!

Феттучино пулей вылетел в дверь. Черникины услужливо расступились и пропустили его, а также Дему, хвостиком семенящего следом. А потом кинули ленивый взгляд на Леку (почему на меня все так многозначительно таращатся?) и медленно, с чувством собственного достоинства, направились к ♦туалету.

***

– Тебя как зовут? – Блондинчик уже стоял здесь.

– Медуза, – сказала Лека. – Медуза Горгона. Не пялься на меня так, окаменеешь.

– Кое-что у меня уже окаменело, – сказал блондинчик. Не хочешь посмотреть?

– Нет.

Что делать? Бежать в сортир на помощь Демиду? Неудобно как-то. Дать этому типу в морду? Прибежит еще десять таких. Ну точно влипла.

– Ты это… – примирительно сказал блондин, – мужичков своих не жди. Их это, отоварили уже. Да ты не расстраивайся. Не дело это – со всякими черными связываться. Не понимаю я этого. Что, своих русских не хватает?

– Слушай, у тебя работа есть?

– Ну, есть. – Парень нерешительно топтался на месте. Не таким уж и крутым он был. Прав был Дема – шпана мелкая. – А чего? Может, в секретарши ко мне пойдешь?

– У меня тоже работа есть. Работа у меня такая – переводчик. Понимаешь?

Из туалета раздался рев трех глоток одновременно. Лека вскочила, но ее вмешательство уже не требовалось. Дверь распахнулась и оттуда вывалился толстяк Феттучино. Под глазом у него красовался свежий фингал, галстук был оборван наполовину и затянут на жирной шее так, что непонятно было, чем господин Феттучино дышит. Глаза его лезли из орбит – то ли от нехватки кислорода, то ли от возмущения. Ширинка Феттучино была расстегнута. Нетвердым шагом двинулся он к Леке. Блондин ухмыльнулся, достал из кармана кастет – аккуратный, никелированный, и медленно надел его на руку.

– Сейчас будем веселиться, – произнес он деловито.

Где Демид? Неужто его достали?

Из туалета независимой походкой вышел Дема. Выглядел он, пожалуй, лучше, чем полчаса назад. Умытый, даже причесанный. В руке он нес две пары штанов, которые только что украшали мясистые ляжки братьев Черникиных. Дема скомкал их в узел и закинул на ресторанную люстру. Люстра закачалась и едва не свалилась ему на голову.

– Приношу свои извинения, мистер Феттучино, – сказал он громко. – Я куплю вам новый галстук.

Феттучино уже не слышал его. Потому что картина, которую он увидел, не могла присниться ему даже в страшном сне. Пятеро или шестеро молодцов со ржанием вскочили из-за столиков и бодро двинулись к нему через зал. Дверь туалета слетела с петель и оттуда, стискивая друг друга животами, с отборным матом вывалились два братца – оба в ситцевых семейных трусах до колена.

Лека опередила всех. Она схватила блондина за руку с кастетом, и пока тот с тупым мычанием пытался освободиться, въехала ему лбом в нос. Не очень сильно. Так, чтоб не убить.

Пусть живет.

Блондин упал, выпал из поля зрения. Лека в три прыжка оказалась рядом с ошалелым итальянцем, схватила его за рукав и потащила к выходу. Кажется, она кричала что-то – по-русски, переводу не подлежащее. А может, это матерились братья Черникины, которых Демид вколачивал обратно в туалет как костыли в шпалы. "Porco madonna!!! ⁹" – орал оживший Феттучино, когда бил в морду швейцару – ни в чем не виноватому, а может быть, как всегда, виноватому во всем. В такси остро воняющий потом Феттучино перестал выражаться, застегнул ширинку, достал платок и приложил его к глазу.

– Черт возьми, – сказал он. – Давно не попадал в такие заварушки. Да, потерял я форму. Потерял.

Лека молчала. Что она могла сказать?

– Как Коробов? – Феттучино морщился от боли. – Мы оставили его одного. Очень плохо. Там целая банда. Нужно вызвать полицию.

– Не нужно. – Лека смотрела в окно. – Он сам разберется. Это же Демид.

***

– Ну, как он? – Демид был спокоен, как удав. Ну конечно, чего ему беспокоиться?

– В порядке. Он ничего оказался, этот Феттучино. В молодости, наверное, всякого повидал. Тобой восхищался. Спрашивал, не хочешь ли ты пойти к нему в телохранители?

– В телохранители? Круто… А о моем проекте?

– Ничего. Ни слова.

– Понятно, – сказал Демид. – Это понятно.

– Зато мне ничего не понятно! – заорала Лека. – Что произошло?! Как ты мог допустить, что эти два урода, два жирных индюка, добрались до Феттучино? Зачем ты это сделал?

– Да, я сделал это. Я задержался – секунд на десять. – Глаза Демида, обычно затуманенные серой дымкой, вдруг обрели кинжальную ясность. – В конце концов, я тоже человек, я не машина. Имею право на слабости. Мне стало обидно, что этот чванливый Чарли Феттучино, толстый вонючий чмошник, думает обо мне, о тебе, обо всех нас, как о полном дерьме и ничтожестве. Он понятия не имеет, что за сокровище я ему предлагаю. Он и мысли не допускает о том, что русские могут изобрести что-то путное. Я для него – прощелыга, халтурщик, даже пытающийся придумать что-нибудь, не смахивающее на полную бредятину, чтобы выцыганить у него денежки. А знаешь, что он думает о тебе?

– Плевать мне на это, – устало сказала Лека. – Опять ты за свои сказки, Демид. «Он думает… Она подумала…» Человек не может читать чужие мысли. И ты не можешь их читать. Вся эта телепатия – чушь собачья. Просто тебе хочется считать, что Чарли так думает. Ты сам придумал его мысли, на основе своего кретинского самомнения совершил суд и вынес приговор: «Денег не даст, а раз так, пускай все собаки рвут его на части!» Ты невыносим, Демид. И никогда не видать тебе денег, как своих ушей! Ты распугиваешь клиентов как болотная кикимора! Сам жри своих эмбрионов!

Слезы предательски пролились по щекам горячими дорожками, Лека опустила голову. Ей не было жалко Феттучино, не было жалко денег. Ей было страшно за Демида – ее родного, любимого Демку. Что-то странное творилось с ним. Он менялся. Он стал

(хуже?)

нет, жестче. В стертых архивах памяти Леки зашевелились воспоминания. Когда-то такое уже случалось с ним.

До болезни? Нет, ничего не помню, и не хочу вспоминать. Я просто устала.

– Телепатия существует, – сказал Демид.

– Да? (осел упрямый) Тогда угадай, о чем я сейчас думаю! (раз два три четырепять вышел зайчик погулять) Ну, давай, угадывай! (ни черта у тебя не получится)

– Сейчас не могу. – Демид виновато почесал в затылке. – Это иногда само собой получается, помимо моей воли.

– Все. – Лека хлопнула ладонью по столу. – Вопрос закрыт. Еще раз услышу об этом – сдам тебя в психушку.