Kitobni o'qish: «Наследник»
Благодарности от автора:
– Сергею Казакову (СПб) за идею и главного героя;
– Илье Щербакову (СПб—Пенза) за техническую и моральную поддержку;
– Владимиру Жукову (Москва) за обеспечение средством производства;
– Елене Хаецкой (СПб) за своевременные советы;
– И конечно же Славику Антонову, токарю и разгильдяю, без которого эта история никогда не появилась бы на свет.
Все совпадения с реальными лицами, событиями и географическими точками следует считать злостными и преднамеренными.
Глава первая
Наследники из Калькутты
– …Собственно, вот, – Славик распахнул дверь и эпическим жестом указал на светлый проем. – Нравится?
– Нравится, – кивнула высокая модная девица и полезла в сумочку за сигаретами. Извлекла пачку тоненьких «Vogue», четырежды щелкнула дамской зажигалкой, прежде чем удалось прикурить. – И дальше что?
– Понятия не имею. Особенно после всего случившегося…
– У тебя пиво есть? – Девица осторожно затворила дверь и повернула ключ замка. Быстро сунула ключ в ладонь Славику. Машинально вытерла пальцы о светло-бежевые брюки, словно испачкалась.
– Пошли на кухню. Я вчера черное «Очаково» покупал, еще две бутылки должно остаться… Эй, Алён, ты чего?
– Так не бывает, – твердо сказала Алёна. Повторила по слогам: – Не бы-ва-ет, понимаешь?
– Я суслика тоже не вижу, а он есть, – неудачно сострил Славик и мигом перехватил слегка ошалелый взгляд подруги. – Не бери в голову. Давай пиво пить. Заодно расскажу откуда взялся… Ну… Этот.
Славик покосился в сторону маленькой комнаты, куда, говоря откровенно, временами и сам побаивался заходить. Оттуда доносился приглушенный храп, словно мелкие камушки перекатывались.
– Не проснется? – полушепотом спросила Алёна.
– Пока не должен. Второй день держу на транквилизаторах…
* * *
Если вам скажут, будто нет в жизни счастья – не верьте. Есть. Разве что в большинстве случаев улыбается фортуна не приветливо и доброжелательно, а ехидно, не без издевки и с откровенной насмешкой над объектом своего внимания.
Нельзя сказать, что Славик был «неудачником» в прямом смысле данного слова, вовсе наоборот: он искренне полагал себя вполне состоявшимся человеком. Нет своей квартиры? И что? Смысл жизни – не в квартирах, да и комнату он снял вполне удачно: во-первых, дешево, во-вторых, у хорошего человека. Бабуля Валентина Васильевна с апреля по октябрь жила на даче в Ропше, и на целых полгода Славик становился полновластным хозяином панельной «двушки» на Ленской – пускай Ржевка район не самый престижный, но ведь до метро десять минут на трамвае? Поливай цветы, вовремя плати по коммунальным счетам, поддерживай порядок в доме, а в остальном – вольному воля. Хозяйка совершенно не возражала против появления в квартире славиковых девиц, разрешила провести интернет-кабель и за дополнительные три тысячи в месяц варила постояльцу обеды – отрава из «Макдональдса» на Ладожской не идет ни в какое сравнение с домашним борщом.
Машина? А фига она нужна при таких пробках в городе? Четыре года назад Славик купил скутер, который держал в гараже соседей по лестничной клетке, и горя не знал. Престижная работа? В офисе штаны протирать? Премного благодарны, но отказать – обычнейший токарь сейчас получает куда побольше иных менеджеров.
Справедливости ради надо упомянуть, что образование у Славика было медицинское. Нет, он не был доктором – среднее медицинское. То есть до 2003 года занимаемая Славиком должность именовалась «операционная медсестра», что вызывало понятную иронию со стороны ближних и дальних знакомых. Кем работаешь? Медсестрой. Дурацки звучит, верно? Токарь – куда лучше, тем более что Славик всегда умел и любил работать руками, что по нынешним временам редкость.
Короче говоря, Славик был непритязателен и не амбициозен. В неполные двадцать восемь лет он так и не обзавелся костюмом (про галстуки и речи нет!), таскал потрепанные кожаные штаны, косуху и бандан, отрастил светлую соломенную бородку, длинный хайр увязал в косичку, тусовался по рок-клубам (увлечение перестроечной юности не избылось и в двадцать первом веке) и был если не счастлив, то уж точно вполне удовлетворен текущим положением дел.
Гром грянул в середине октября 2008 года. Да так, что оглохнуть можно было. От эйфории и необдуманных поступков Славика спас только философский склад характера и категорическое нежелание «встревать» – к «неприятностям» он относился отрицательно и всегда переживал из-за непредвиденных приключений, заканчивавшихся громкими разборками, милицией или мордобоем. По счастью, с возрастом поводов для грустных забот становилось все меньше. Не восемнадцать лет уже.
…В выходные пришлось помогать Валентине Васильевне с переездом из садоводства домой, в город – искать друзей с машиной, забирать квартирную хозяйку и едва не три центнера варений-солений плюс мешки с картошкой с дачи (бабуля доселе заблуждалась, полагая, что двенадцать соток способны обеспечить ее самыми необходимыми продуктами на всю зиму), а затем перетаскивать провиант из багажника и с заднего сиденья на седьмой этаж при традиционно не работающем лифте. Удовольствия мало, но ничего не поделаешь. Надо.
Кроме того, Славик был обеспокоен: в пятницу пришло извещение с почты – извольте получить заказное письмо на имя Антонова В. М. Сбегал после работы, забрал, вскрыл незамедлительно – он испытывал прямо-таки физическое отвращение к любой бюрократической официальщине, поход в жилконтору или, боже упаси, в мировой суд (было дело – въехал на скутере в задний бампер «девятки») являлись сущим мучением. А письмецо оказалось от нотариальной конторы Адмиралтейского района – да в чем дело-то? Что нужно от меня государственному нотариусу?
Выяснить это незамедлительно не получилось: эпистола содержала сухое приглашение на беседу к некоему Новикову В. Г., кабинет 24, с десяти до восемнадцати. Паспорт с собой. Славик попытался вспомнить, что же такого-эдакого он мог натворить, однако ничего толкового в голову не приходило – особых безобразий в последнее время не учинял, да и вызвали бы тогда в милицию или, допустим, в…
А, да чего тут думать! Схожу! Меня ведь там не зарежут? И не съедят? Сообщений о нотариусах-людоедах в «Московском комсомольце» пока не проскакивало.
Вечером в понедельник Славик вышел из конторы с глуповато-ошеломленной улыбкой на лице и пешочком направился к Сенной площади. Попутно заглянул в «Толстого фраера», уселся за самый дальний столик и за кружкой темного «Василеостровского» принялся тщательно изучать тонкую папку с документами, полученную от упомянутого Новикова В. Г.
– Охренеть, – громко сказал Славик самому себе. – Не верю!
Домой на Ленскую он вернулся поздно, изрядно поддатым. Валентина Васильевна уже спала – постоялец мог припереться и в три часа ночи, дело молодое. Обнаружил на кухне накрытые тарелкой холодные голубцы, съел без хлеба, потом сразу рухнул на диван. И только на следующий день осознал, что жизнь круто переменилась.
Беготня по инстанциям продолжалась три с лишним недели. Славик пересилил стойкую ненависть к любому, самому невинному государственному крючкотворству и, отпрашиваясь с работы, честно стоял в бесконечных очередях, получал справки, заполнял формы и стойко продирался сквозь густые дебри отечественной бюрократии, отчего невзлюбил таковую еще больше. Впрочем, дело того стоило, почти месяц мучений и недовольные взгляды толстых конторских теток на «этого гопника» скоро забудутся, а результат – вот он! В наилучшем виде!
– Ты теперь жених, – постановила Валентина Васильевна, живо интересовавшаяся ежедневными сводками с полей канцелярских сражений и являвшаяся консультантом Славика в области общения с чиновниками. – Не понимаю, почему ты разругался с Олей, она мне нравилась…
– Я не чувствую себя способным брать ответственность за семью и детей, – с подчеркнутым пафосом сообщил Славик в ответ. Прозрачные намеки квартирной хозяйки, яро желавшей упорядочить личную жизнь постояльца, были делом обыденным, словно июльская гроза или отключение горячей воды летом. – Я ж разгильдяй, вы сами постоянно говорите!
– Взрослеть надо, – отрубила Валентина Васильевна. – Через два года тридцать исполнится!
– Через два с половиной, – уточнил Славик. – И я дорожу свободой. Кстати, я ведь съеду в следующем месяце…
– Хоть навещать будешь? Шесть лет прожили под одной крышей, – женщина немедленно расстроилась.
– Вы Сережу с моей работы помните? Он как раз комнату ищет. И опять же человек не чужой…
Эпопея закончилась восемнадцатого ноября – приодевшийся в новые джинсы и светлую курточку Славик, смахивающая на оживший комод могучая жилконторская мадам, пожилой капитан-участковый и обязательный Новиков В. Г. прошествовали под арку во двор и взошли на второй этаж дома номер 56 по набережной реки Мойки.
– На третьем этаже жил знаменитый танцор Михаил Барышников, – поджав губы, сообщила тетя-комод. Словно намекала, какие звезды обитали в подведомственном ей доме. Славик жилконторской явно не глянулся, несмотря на чистые волосы и стеснительные манеры. Он не дурачился – Славику действительно было не по себе. Некая смесь боязни того, что сказка сейчас внезапно закончится, и подсознательных опасений по отношению к «начальству» – участковый, это, несомненно, начальство! Да и посматривает капитан скептически – чувствует неформала, глаз наметанный.
– Полная опись имущества, – Новиков В. Г. извлек из кейса очередную папочку, на этот раз пухлую. – Ключи, пожалуйста. Ключ-карту от ячейки в отделении «Альфа-банка» сможете получить завтра, у меня в офисе. Что же вы стоите, Вячеслав Михайлович? Открывайте.
– Но дверь опечатана, – заикнулся Славик.
– Не беда. – Участковый мгновенным движением сорвал бумажки с косяка тяжелой металлической двери с глазком и пластиковой декоративной отделкой. – Отпирай. Потом будем сверяться с описью, а это часа на два…
В половине девятого вечера официальные лица отбыли, а Славик остался один на один со своей законной, частной и неприкосновенной собственностью.
Двухкомнатной квартирой на углу Мойки и Гороховой площадью семьдесят четыре квадратных метра. Приватизированной в соответствии со всеми правилами, и до окончания оформления документов на наследство терпеливо ожидавшей нового владельца. Квартирой в самом центре города, и по нынешним временам стоящей безумных денег.
Нет, не так: БЕЗУМНЫХ!
– Живем, – только и сказал Славик, заново оглядевшись. – Мать ети, да что же это такое?..
Он аккуратно погасил везде свет, некоторое время повозился со сложными замками на двери и поехал домой, на Ленскую. По дороге купил пельменей и пива – Валентина Васильевна уехала на три дня в гости к дочери, готовить некому.
* * *
– Ячейка четыреста тринадцать, услуги оплачены на год вперед, – подтвердил менеджер банка. Выглядел он профессионально-доброжелательно, будто радовался Славику, как родному брату, потерянному много лет назад и нежданно вернувшемуся в родную семью. Он и бровью не повел, увидев бородатого типа с косухе с заклепками и грязными руками – Славик забежал в банк прямиком с работы, благо рядом: цех на Сызранской. – Будьте добры, введите свою часть кода.
Менеджер уступил свое место перед ноутбуком и отошел в сторону, демонстративно отвернувшись.
– А, счас… – Пришлось забираться в карман куртки за бумажкой. – Так, три-семь…
– Не вслух, пожалуйста, – оборвал Славика менеджер.
– Извините…
Двадцать минут спустя клиента оставили в пустой комнатке, где находились только стол на тонких металлических ножках и единственный стул. На столе громоздилась тяжеленная металлическая коробка, которую приволокли сюда двое служащих.
Сразу под крышкой лежали отпечатанные на лазерном принтере и упакованные в файлик совершенно непонятные документы. Несколько рядов цифр и латинских букв, затем какой-то график – в первом столбце названия крупных российских и европейских городов, в следующих даты, время по часовым поясам. Муть.
Что дальше?
Четыре большие шкатулки – самых обычных, «под Палех». Такие можно купить в любом сувенирном магазине или перед Спасом-на-Крови, где лохам-иностранцам впаривают ушанки, матрешек и прочую «чисто русскую» экзотику. Взглянем на первую.
– Гос-споди. – У Славика мигом выступил на лбу холодный пот.
Нынешнему владельцу ячейки стало нехорошо. «Ты вляпался!» – это была первая мысль. «Во что? – возразил другой голос, возникший в голове. – Новиков сказал, будто все законно, комар носа не подточит! Оспаривать наследство некому!»
Шкатулка была набита завернутыми в пергаментную бумагу «колбасками» – монеты. Много. Но не царские империалы (Славик видел такие и даже когда-то держал в руках), а совершенно непонятные. Некоторые явно арабские – очень характерная вязь. На других – лупоглазые изображения неизвестных мужиков в тогах и со скипетрами. Шрифт не латинский, скорее всего греческий.
Монеты золотые, это даже дебил поймет. Очень тяжелые.
Отложил по две каждой разновидности. Взялся за вторую шкатулку. На крышке – пушкинский Руслан, ведущий задушевную беседу с гигантской говорящей головой в шлеме-шишаке.
Еще не легче. Пачки стодолларовых банкнот, ровно двадцать штук. Купюры «новые», то есть с голографическими примочками и увеличенным изображением президента Франклина. Походу, двести тысяч долларов. Чума!
«Не трогай, – услужливо подсказал первый голос. – Если окажется, что это какая-то ошибка, ты труп. Понял? Труп».
«„Бандитского Петербурга“ насмотрелся? – отозвался второй. – Но осторожность не повредит. Возьми сотню-другую, случится что непредвиденное, всегда можно вернуть – двести баксов не такие уж и гигантские деньги…»
Славик аккуратно извлек две банкноты, сунул в задний карман джинсов. Передумал – свернул вчетверо и запихнул в полупустую сигаретную пачку.
«Параноик», – хором сказали оба голоса, и Славик с ними полностью согласился. Зачем спорить с очевидным?
В третьей шкатулке оказалась фирменная коробка, вмещавшая абсолютно новый сотовый телефон, точнее коммуникатор iPhone 3G – не такая уж редкость, но вещица дорогая. Можно сказать – статусная. Пусть пока полежит, есть не просит.
Четвертая, украшенная славянскими девами, тусующимися на берегу озерца с лебедями, окончательно повергла Славика в глубокое недоумение. На металлическом кольце висели непонятные маленькие фигурки, кажется амулеты. Вот вроде бы лошадка почему-то с восемью ногами, голова совы, скандинавский молот – такой реконструкторы из «раннятников» обычно на шее таскают. Серебряный волк, коловорот, похожий на нацистскую свастику, только лучи в другую сторону направлены, еще один – на этот раз не с четырьмя, в с девятью скругленными лучиками. Козел с выгнутыми рогами. Два полушария… Постойте, это же стилизованные женские груди, вон сосцы отлично видны.
Вещицы сделаны из серебра, несколько железных. Выглядят новенькими, не антиквариат.
Славик нажал кнопку звонка и закрыл банковский ящик, щелкнул замочек. Давешний вежливый менеджер появился через минуту.
– Вы закончили?
– Да… Забирайте. Хранение точно оплачено на год вперед?
– Срок заканчивается в июле две тысячи девятого года. Желаете продлить договор?
– Пока нет. И вот еще. У вас обмен валюты работает?
– Крупная сумма? – уточнил менеджер.
Славик с трудом подавил искушение.
– Не-не, всего две сотни долларов.
– Конечно, в операционном зале, окно шесть.
– Спасибо.
Вынимать деньги из пачки с сигаретами у всех на виду было неприлично, поэтому операция по извлечению стодолларовиков на свет проходила под прикрытием воротника косухи.
Доллары оказались настоящими. Девочка в обменнике отсчитала ровно пять тысяч сто тридцать два рубля. Славик видел, как она пропустила банкноты через детектор. Значит, не фальшивка…
Двести тысяч долларов?.. Двести тысяч? А золото? Около Сенной есть магазин «Нумизмат», успею зайти!
В «Нумизмате» скучал пожилой дяденька еврейского вида – густые брови и пронзительно-внимательный взгляд. Славик опять не понравился, на лице дяденьки отчетливо прочиталось: клиент несерьезный. Но когда Славик выложил «арабскую» и «греческую» монеты на стекло витрины, под которой красовались иностранные денежки в пластиковых коробочках, мигом сменил скуку на живой интерес.
– Изумительные подделки, – покачал головой нумизматический еврей. На его бейдже значилось «Кантор Григорий Эммануилович, продавец-консультант». Сдвинул на лоб очки, вновь наклонился над большой настольной линзой. – Солид базилевса Михаила Третьего, Византия, середина девятого века… Минутку, я найду каталог… Вот, посмотрите, это довольно известная монета. По поводу второй ничего точно сказать не могу, скорее всего динарий Саладина, султана Египетского, двенадцатый век. Разумеется, у вас не оригиналы, а позднейшие копии. Недавние. Года два-три.
– Почему? – осведомился Славик, вообще ничего не понимавший в нумизматике.
– Идеальная сохранность, как вчера из-под пресса. Отсутствие царапин.
– А металл?
– Золото. Очень высокой пробы. Вы продаете? Могу принять по биржевой стоимости золота, сейчас посмотрим. – Кантор пробежался по клавишам компьютера. – Сами понимаете, юноша, мировой финансовый кризис, цены меняются чуть не ежедневно. Если не хотите, посоветовал бы обратиться к профессиональному стоматологу, он даст чуть больше. Вот, возьмите визитку – обычно я советую…
Что именно хотел посоветовать старикан Славик не услышал. Просто сгреб монеты в кулак и потопал к выходу под ленивым взглядом охранника магазина. Спустился по переходу в вестибюль «Садовой», купил жетончик метро – после неприятной аварии с «девяткой» скутером он пользовался редко, а проездную карточку оформлять не хотелось. В нагрудном кармане лежали пять с лишним тысяч, обменянные на странные доллары, и четыре золотых монеты, которыми интересуются знакомые стоматологи господина Кантора.
В довесок – квартира и железный ящик в «Альфа-банке».
Дождавшись поезда на платформе, Славик вдруг понял, что ехать обратно на Ржевку вовсе не обязательно. Валентина Васильевна вернется только завтра к вечеру, так почему бы…
Почему бы не обновить наследство?
Он вышел на «Достоевской», поднялся по эскалатору и уверенно пошел к Пяти Углам, оттуда повернул на Фонтанку и через десять минут оказался на Гороховой.
– Будем привыкать к новым магазинам, – сказал Славик, увидев полуподвал, над которым мерцала неоном архаично-советская надпись «Гастроном». Прямо впереди по улице освещенное прожекторами Адмиралтейство жалило золотой иглой вечернее осеннее небо.
«Ольге позвонить, что ли? – подумал Славик. – А ну на хрен, дура она… Или Сереге? Он вроде сегодня свободен?»
– …Але? Привет? Ты счас где? На Гостинке? Короче, давай подваливай, тут рядом…
Выдав нужные координаты, Славик спустился в «Гастроном». Раньше он редко роскошествовал, а тут набрал на все халявные пять тысяч хорошей рыбы, оливок, корейских салатов, колбасных нарезок… Хорошая водка опять же. Литр на двоих, чтоб потом не бегать. Три коробки сока – это запивать и на утро. Почему бы и не попировать? Иногда можно, а то от пельменей скоро тошнить начнет.
Да, пиво обязательно. Пригодится.
Серега подошел через двадцать минут, ошибиться он не мог – раньше на Гороховой в этом месте находился чудесный бар «Висла», тут не перепутаешь.
Вышли на Мойку, свернули налево во двор. Вторая парадная. Код простейший, 1324 – первые четыре цифры, только не подряд, а в «шахматном» порядке.
Славик включил свет в обширной прихожей и, подбадривая себя, отправился на кухню, не снимая армейских ботинок. Наследил на паркете, конечно. Включил холодильник – он так и стоял со смерти прежней хозяйки, начисто вымытый, с приоткрытой дверцей. Рассовал продукты в морозилку и нижнее отделение.
Холодильник уверенно заурчал. В доме появилась жизнь.
– Значит, это и есть твое наследство? – Бывший в курсе недавних заморочек Славика Серега остановился на пороге ярко освещенной оранжевым абажуром кухни, больше напоминавшей немаленькую комнату. Потрясенно присвистнул. – А тут уютно, кстати.
– Чего застыл, хлеб нарежь. Вон ножи на стойке!
Они напились. Завтра была суббота.
* * *
Дом принял нового обитателя благосклонно – хотя бы потому, что забывший купить необходимые чай и сахар Славик поутру нашел на одной из полок в кухне жестяную банку с настоящим индийским, а в ящике буфета нераспечатанную коробочку рафинада.
Чайник со свистком стоял возле газовой плиты, как и на протяжении последних лет. Осталось открыть кран, налить в него воду и поставить греться. И вновь в старой квартире на Мойке сверкнула очередная искорка жизни. Чайник такая же составляющая настоящего, обжитого дома, как, допустим, кошка или заполненная окурками пепельница.
Дом ожил, да. И Славик это видел так же отчетливо, как и лучик тусклого ноябрьского солнца, пробившийся во двор дома на Мойке и улегшийся на его синий свитер.
А что с деньгами, кстати? Ну вот, как всегда. Из выданных в обменнике «Альфа-банка» осталось двести рублей с копейками. И пиво в холодильнике. Апельсиновый сок. Блок сигарет. Хавки порядочно.
Живем! Живем, парни!
* * *
Серега был не только хорошим другом и отличным собутыльником, но еще и человеком понимающим. Он первым сказал Славику тем похмельным утром – уже после чая, сока и пива в указанной очередности, – «Славка, чего-то тут не так».
А что не так-то? Вся эта история выглядит довольно странно – кто бы спорил! – однако квартира самая обычная, никаких пугающих явлений в стиле Стивена Кинга или булгаковской мистики. Ничего выходящего за грань разумного, даже проклятущий ящик в «Альфа-банке», по здравому размышлению, тоже не ахти какое чудо – его прежний владелец (точнее – владелица) вполне мог удачно играть на бирже или, к примеру, в свою очередь получить наследство от богатого иностранного родственника – покопавшись в секретере, Славик нашел перевязанную ленточкой пачку писем и открыток на немецком языке, все они приходили на этот адрес в конце восьмидесятых и в девяностых годах…
Короче, надо разобраться, а для вдумчивого изучения наследства требуется время. Уходить с работы Славик не думал – во-первых, остерегался тратить деньги из банковской ячейки, а во-вторых, не собирался нарушать привычный образ жизни. Выход был найден вполне рациональный: взять отпуск на три недели. За это время можно перетащить вещи от Валентины Васильевны и начать обживать новый дом.
Так Славик и поступил. Директор, конечно, выразил недовольство, рабочих рук не хватало, фирма как раз взялась за новый объект, однако Славик напомнил, что вкалывал он целое лето – в конце концов, сейчас ноябрь месяц, не сезон! Отпуск все-таки дали.
Итак, кто же она была, эта Людмила Владимировна Кейлин, решившая отписать свое достояние человеку, которого видела два или три раза в жизни, во времена славикова детства? И кстати, «Кейлин» фамилия немецкая, еврейская или прибалтийская?
В том, что бывшая владелица квартиры на Мойке являлась женщиной оригинальной, Славик убедился очень быстро, еще когда нотариус, участковый и гигантская мадам из жилконторы сверялись с тщательно и скрупулезно составленной описью имущества. В квартире вполне гармонично соседствовали старинная (Славик был уверен – дореволюционная) мебель, бронзовые канделябры в большой комнате, старые фотографии в рамках и новейшая, очень дорогая техника. Ну скажите, зачем восьмидесятидевятилетней старухе трехъядерный монстр с LCD-монитором и принтером? А ноутбук на кухне? Как его там оставили, так и лежит доселе на широченном подоконнике!
В общем, бабуля жила с удобствами – микроволновка работает, в каждой из комнат по телевизору, DVD-плеер, обширный набор дисков, в основном классика, от фильмов с Марлен Дитрих до «Покровских ворот». На пианино фотография Аркадия Райкина с подписью «На память дорогой Людочке, А.Р., 1959 г.» – ничего себе! Стиральная машина BOSCH в ванной. Книг мало: художественные альбомы, несколько разрозненных томов издания «Брокгауза и Эфрона», «Жизнь замечательных людей» и прочее в таком же духе. Славик отправил в книжный шкаф свою подборку фантастики в цветастых обложках и сразу подумал, что эти издания смотрятся тут не слишком уместно…
На второй день после вселения Славик обнаружил в почтовом ящике конверт со счетом от компании «Твой Интернет» – напоминали, что не оплачены услуги за октябрь и ноябрь. Ага, значит, бабушка и кабель в квартиру провела. Тариф, однако, безлимитный. Интере-есно!
Новый дом по сравнению с панельной девятиэтажкой на Ленской был просторным – из обширной прихожей налево вела дверь в большую комнату с компьютером, пианино и круглым обеденным столом, если пройти по коридору вперед, то направо будет кухня с окном на Гороховую, напротив кухни – спальня. Диван современный, откидной, а шкафы и секретер старинные; открыв один из шкафов, Славик почувствовал легкий, едва ощутимый запах нафталина, мигом пробудивший детские воспоминания: от вещей бабушки пахло так же. Что внутри? Почти ничего – мадам Кейлин или раздала свои платья и костюмы, или просто выбросила, когда поняла, что домой уже не вернется… Осталась только каракулевая шубка в матерчатом чехле и меховая накидка, кажется норковая. Архаика, теперь такое никто не носит.
Кстати, о запахах! Славик внезапно сообразил, что своего собственного, неповторимого запаха в доме нет, и это выглядит необычно. Жилища большинства пожилых людей или пропитаны корвалоловой вонью или пахнут, как у Валентины Васильевны, домашней едой и дачными соленьями. Здесь же абсолютная стерильность, квартиру словно отдраили начисто перед тем, как вручить следующему владельцу. Как Славик не искал, а коробочки с таблетками и флакончиками – обязательной принадлежности любого пожилого человека! – не обнаружил. Зато отыскался раритет: старый тонометр с ртутной шкалой. Можно сказать, такой же антиквариат, как и обитые малиновым с золотом кресла в гостиной…
И вообще квартира была выдержана в красных тонах: обои, мебель, кухонный уголок. Глаз, однако, не режет, тона спокойные.
Первые дни Славик чувствовал себя здесь чужим, невзирая даже на новый штамп о прописке в паспорте. Ночевал на кухне, одна только мысль перебраться в слегка мрачноватую спальню и устроиться на диване бывшей хозяйки, вызывала неприятное чувство.
Людмилу Владимировну он помнил очень смутно. В восьмидесятых это была весьма элегантная пожилая дама, всегда ходившая в брючках и импортных курточках (дефицит по тем временам!), запомнились сигареты в костяном мундштуке, тихий голос с хрипотцой и подаренная на день рождения музыкальная открытка. Больше отдаленная родственница интереса к маленькому Славику не проявляла – у нее была своя жизнь, никак не пересекавшаяся с бытием славиковой семьи.
«Надо ехать к родителям и выяснять, что к чему, – решил Славик. – Тем более, я у них не появлялся больше месяца… И в больницу где она умерла, заглянуть, расспросить персонал. Прав был Серега, что-то здесь нечисто!»
Три дня спустя Славик начал ощущать себя эдаким Шерлоком Холмсом, взявшимся за крайне запутанное дело. Для полноты ощущений вечером поставил в плеер диск с «Собакой Баскервилей» – сам того не замечая, Славик проводил все больше времени не на кухне, а в гостиной, начал привыкать к дому. Пока шел фильм, вынул из принтера листок бумаги, устроился за столом и вкратце записал не без труда собранные сведения.
Вывод оказался предсказуем: мадам Кейлин была ой как не проста. И это при том, что Славику не удалось узнать главного: чем занималась эта женщина?
Среди старых писем и открыток в секретере обнаружилась трудовая книжка. Славик глазам своим не поверил: за неполные девяносто лет жизни Людмила Владимировна работала всего четыре года – помощником режиссера в Театре комедии на Невском, там, где Елисеевский магазин, с 1947‑го по 1951‑й. Прочие страницы трудовой оказались девственно чисты. Это подтверждало версию, намедни озвученную мамой Славика, – «бездельница». Родители были людьми советской закалки – отец бывший военный, уволился с Балтфлота в звании капитана второго ранга, мать сорок лет отработала воспитательницей в детском саду – к трудовому стажу они относились по старорежимному трепетно и отзывались о странной тетушке неодобрительно. Мама высказалась откровенно: единственным полезным делом в ее жизни оказалась неслыханная щедрость по отношению к Славику. И то после смерти.
«Людочка» выходила замуж семь или восемь раз, ее последним супругом оказался брат славикова деда по матери, тоже военный и тоже флотский – аж целый контр-адмирал. Умер он в 1988 году. Весьма сомнительное родство, прямо скажем. Детьми за свою долгую жизнь Кейлин не обзавелась. Обладала обширными связями в театрально-богемной среде, упомянутый жилконторской толстухой балерун Миша Барышников запросто бегал к соседке за солью. Собственно это было все, о чем поведали родители. С двоюродным дедом и его супругой они общались только на престольные советские праздники, когда семья собиралась вместе…
«Тусовщица, – перевел на понятный для себя язык Славик. – Олдовая тусовщица советского образца. Вот откуда портрет Райкина. Жила за счет бесконечных мужей, не работала, большую часть времени обитала на даче в Репино – кстати, а кому она отписала дачу? Новиков ничего о ней не упоминал! В целом диагноз ясен – Ксюша Собчак своей эпохи».
Да, дело обстояло очень непросто. Во-первых, как говорили при клятом тоталитаризме, социальное происхождение – заинтересовавшийся расследованием Славик проявил неслыханную настойчивость, отправился в архив и слегка обалдел, узнав, что «Людочка» была дочерью личного адвоката помещика, владевшего конезаводами и землей в Аскания-Нова, некоего Владимира Кейлина. Теперь хоть ясно, откуда антиквариат.
Во-вторых, Людмила Владимировна всю Блокаду провела в Ленинграде, в этой самой квартире. В альбоме среди множества фотографий этой, несомненно очень красивой в молодости, женщины отыскалась карточка, датированная ноябрем 1943 года, со штампом фотостудии номер 17, набережная канала Грибоедова. Кокетливый беретик с брошью, темное платье с отложным воротничком и тесьмой, крошечная сумочка, вышитая бисером. Никакого трагического блокадного отсвета в глазах – внимательный Славик не раз замечал такой у родственников или родителей друзей, переживших войну в городе. У них у всех одинаковый взгляд. У этой наоборот – хитрая искорка, милая улыбка. Будто ничего и не происходит…
Очень, очень подозрительно. Что она делала во время войны? Как выжила?
В-третьих. Тусовочная старушка подготовилась к грядущей смерти с тщательностью, наводящей на серьезные размышления. Имущество полностью описано, вплоть до последней книжки и нераспечатанных наборов постельного белья в спальной: почему она, перед тем как отправиться в больницу, купила новые простыни-наволочки? Откуда такая неслыханная забота о наследнике? Про идеально оформленное на имя Славика завещание и говорить нечего.
