Kitobni o'qish: «Третья раса»
ПРОЛОГ ПЕРВЫЙ.
Планета Дансия . 3774 год Галактического календаря…
Этой ночью над Дансией бушевала гроза.
Ветвистые молнии рвали небо. Дождь лил как из ведра.
Пастор Эммануил, служитель католического храма, готический фасад которого выходил на центральную площадь небольшого, по меркам Дансии, городка Данвер, всегда боялся грозы. И дело было не в его излишней набожности или же необразованности – наоборот, пастор был человеком грамотным, эрудированным и слишком хорошо понимал, что шпили храма, возвышавшиеся над остальными строениями городка, служили отличной приманкой для молний. Грозы на Дансии бушевали редко, но отличались особой, прямо-таки апокалипсической силой, и от молний, рвущих хмурые, свинцовые небеса, порой не спасали даже громоотводы.
Пастору уже перевалило за семьдесят. Шаркающей походкой он подошел к узкому окошку боковой пристройки и выглянул через мутный оконный витраж на улицу.
В этот миг очередная молния ударила где-то в пригороде, на секунду высветив контуры зданий муниципалитета, чьи фасады тоже выходили на площадь. Эммануил машинально перекрестился, глядя, как проливной дождь хлещет по уличному покрытию, стилизованному под древнюю булыжную мостовую. В свете нескольких фонарей было видно, как мутные, пенистые потоки воды бегут вдоль тротуаров, с монотонным шумом падая в колодцы ливневой канализации…
Гром от сверкнувшей несколькими секундами раньше молнии громыхнул, казалось, над самой головой, наполнив мутные небеса раскатистым треском.
В этот момент Эммануил и увидел тот самый огонек, который вдруг пробился сквозь хмарь дождя и начал приближаться, медленно опускаясь с небес.
В первый момент пастора взяла самая натуральная оторопь – слишком уж гнетущей, располагающей к разного рода нехорошим мыслям была окружающая обстановка, но спустя несколько секунд он с облегчением понял: ничего мистического в данном огоньке нет – сквозь монотонный шум проливного дождя пробился стрекочущий звук работающего на высоких оборотах двигателя, и очередная вспышка молнии вдруг высветила контур снижающегося над площадью большого армейского вертолета с эмблемой военно-космических сил Дансии на борту.
Пастор прильнул к полупрозрачному сегменту цветного витража, на миг забыв о грозе и своих недавних страхах.
«Да он же садится!..» – спустя несколько мгновений с изумлением и шевельнувшимся в душе нехорошим предчувствием понял Эммануил.
Действительно, вертолет натужно месил дождливый сумрак своими огромными лопастями, опускаясь на центральную площадь, и его прожектора казались глядящими сквозь муть дождя огненными глазами какого-то мифического животного.
Пастор не успел задаться вопросом – зачем, к кому прибыл военно-транспортный вертолет, – все разрешилось слишком быстро: опорные шасси коснулись земли, в борту камуфлированной машины открылся люк, и оттуда, взметнув брызги, на покрытую лужами мостовую спрыгнул офицер в форме ВКС Дансии. Согнувшись под проливным дождем, по-прежнему хлеставшим по площади, он бегом пересек отделявшие его от ограды метры, и недоумевающий, более того, напуганный пастор внезапно вздрогнул, услышав гулкие удары кованого кольца во входную дверь.
Нельзя сказать, чтобы ноги святого отца не дрожали, когда он шел через пустое сумеречное помещение храма к входу.
Предусмотрительно оставив цепочку накинутой, он чуть приоткрыл правый створ высоких сводчатых дверей.
Офицер, который прятался от дождя под козырьком, молча вынул из рукава скатанную в трубочку бумагу и протянул ее пастору.
Пока Эммануил разворачивал листок из плотной пластбумаги и бегал глазами по строкам сопроводительного письма, два гроба, запаянных в цинк, выгрузили из вертолета.
Дождь барабанил по ним с глухим неприятным металлическим стуком…
Пастор поднял внезапно покрасневшие глаза на офицера, который сумрачно топтался на крыльце, наблюдая за процедурой разгрузки, а затем, словно опомнившись, торопливо скинул цепочку, выдернул шпингалеты и толкнул тяжелые двери, распахивая их наружу, под дождь.
Четверо космических пехотинцев, попарно спрыгнувших на землю, молча подняли гробы и понесли их по дорожке к сумрачному входу в пустой храм.
Пастор стоял в дверях, бестолково комкая в руках листок сопроводительного письма. Порыв ветра шевельнул стену дождя, задул ее под козырек, обдав пастора облаком брызг, но он даже не шевельнулся, скорбно наблюдая за тем, как проносят мимо гробы. В этот момент из тускло освещенного чрева вертолета на мокрый булыжник мостовой внезапно спустился мальчик лет четырех-пяти.
Он выглядел достаточно странно, если не сказать – страшно. Непонятно, что вызывало оторопь от одного взгляда на этого ребенка… на его бледное, серьезное, осунувшееся лицо, большие, глубоко запавшие глаза, выражение которых казалось пронзительным, словно в нем жило знание чего-то недоступного человеческому разуму…
Грубо оттолкнув показавшегося следом за ним еще одного офицера, мальчик, не узнавая пастора, деревянным шагом прошел по узкой дорожке, поднялся по ступенькам и вошел в храм.
Эммануил, который, конечно, узнал этого ребенка, но не решился окликнуть его, направился следом, попутно нажав расположенный справа от входа выключатель.
Под сводами храма зажглось несколько люстр, наполнив огромное помещение рассеянным светом.
Гробы уже поставили на специально предназначенные для таких случаев постаменты перед распятием.
Солдаты, освободившись от скорбной ноши, сделали шаг в сторону и застыли по бокам в виде своеобразного почетного караула.
Офицер, что передал бумагу, вошел в храм вслед за пастором и сейчас, видно, находился в затруднении. Свою часть миссии он выполнил – скорбный груз был доставлен по назначению. Однако возвращаться назад без мальчика он не мог, на то у него был строгий приказ начальства.
Тем временем ребенок, не глядя по сторонам, подошел к одному из гробов, и в этот момент силы, видимо, оставили его – рухнув на влажную от дождя крышку безликой цинковой коробки, он зарыдал…
Эммануил осторожно приблизился к нему, сделав знак солдатам, чтобы те отошли, и присел подле рыдающего мальчика.
Губы пастора, когда он смотрел в бледное, изуродованное горем лицо ребенка, почти беззвучно шевелились, но слова, которые горячим, едва различимым шепотом вплывали в раненое сознание мальчика, были отнюдь не молитвой…
– Господи… Генрих… я же предупреждал тебя… – едва слышно шептал он, обращаясь к наглухо запаянным швам металлических ящиков… – Я же молил тебя, не доверяйся этому демону, исчадию, ибо бог его – пустота… Он… он убил тебя, сделал сиротой твоего сына…
Воспаленные, покрасневшие глаза пастора смотрели теперь на рыдающего мальчика, и сухая, морщинистая ладонь легла на его влажные волосы.
– Не плачь, Николай… Не нужно. Их уже не вернешь оттуда, а ты должен жить…
Ребенок вздрогнул всем телом, поднял на пастора мутный от слез взгляд.
– Да, мой мальчик, люди должны жить… Даже после этого… Время вылечит раны…
В глазах Ника сквозь слезы и красноту прорезалась дикая, нечеловеческая боль.
Очевидно, в эту секунду он узнал пастора, потому что тихо, с надрывом сказал:
– Я видел их, дядя Эммануил… Они… Они не люди… – Он подавил рыдание и добавил: – Они придут… я чувствую это.
Пастор на миг растерялся от таких слов, но быстро нашел в себе силы для ответа:
– Ты очень долго спал, Ник… Но сейчас твой кошмар кончился. Ты дома… ты снова дома и поверь… все будет хорошо.
– Нет… – В голосе ребенка звучала дрожь. – Они есть… Это не сон. Я видел их. Там… в космосе… В Рукаве Пустоты …
– Нет, Николай. – Эммануил нарочно обратился к нему, назвав взрослым именем. – Ты не должен думать об этом. Ваш корабль просто потерпел катастрофу. В этом виноваты скорее люди… – с горечью произнес пастор, будто знал что-то, понимал нечто недоступное сознанию ребенка. – Я предупреждал твоего отца, но он не послушал… Твой страх – это порождение шока, стресса и долгого криогенного сна. Поверь, он закончится, истончится, умрет, как и любой другой страх. Нужно только быть сильным внутри, не давать ему взять верх над собой, понимаешь?..
– Да, дядя Эммануил… – Взгляд мальчика чуть прояснился.
Маленькая рука с прочерченными синевой жилками скользнула по влажной крышке цинкового гроба.
Николай обернулся, и его взгляд упал на фигуру застывшего поодаль офицера, на котором была форма военно-космических сил.
– Они предатели, дядя Эммануил, – вдруг со страшной пустотой в голосе произнес Ник, и его глаза, глядящие на ничего не подозревающего офицера, вдруг вспыхнули недобрым огнем. – Они не помогли нам… Не защитили… Мама кричала, звала их, а они…
Пастор, заглянувший в глаза мальчику, невольно отшатнулся от того неистового ненавидящего огня, что вспыхнул в зрачках ребенка, заставив их потемнеть и расшириться.
– Нет, Ник, не нужно ненавидеть… никто же не знает, как все было.
– Я знаю… – с недетской твердостью ответил Николай. – Там был большой космический корабль. Военный. Я ненавижу их всех. Они умрут. Я вырасту сильным, большим и убью их…
– Кого, сынок, опомнись!.. – Пастор осторожно взял мальчика за плечи и почувствовал, что того трясет. – Запомни: ненависть не лечит… Она убивает прежде всего того, кто ненавидит. Так нельзя…
Мальчик не ответил. Его взгляд вдруг потускнел, словно внутри наглухо захлопнулась некая раковина, чьи створки спрятали за собой израненную душу ребенка.
В последний раз взглянув на гробы, он встал с колен.
Офицер в этот момент беспокойно обернулся.
– У меня приказ доставить его назад, на базу, – извиняющимся тоном произнес он, взяв за руку впавшего в безучастность Николая. – Если врач разрешит, завтра мы привезем его на похороны родителей.
…
Врач, естественно, не разрешил.
В тот день, когда хоронили его родителей, маленький Николай Лоури лежал под колпаком реанимационной камеры в недрах секретной базы военно-космических сил Совета Безопасности Миров, и безучастный ко всему компьютер равнодушно контролировал его жизненные параметры, одновременно исподволь пытаясь отследить смысл бредовых видений сгорающего от нервной лихорадки ребенка…
ПРОЛОГ ВТОРОЙ
Точка пространства – неизвестна. Время – неизвестно…
Мозг просыпался.
Этот процесс нельзя охарактеризовать термином «трудный» – скорее он являлся мучительным, как реанимация после клинической смерти.
Он еще не ощущал себя таким, как прежде: единым, отлаженным, чутким организмом. И лишь отдельные, ничтожные его части вдруг заработали, порождая это смутное, болезненное осознание факта собственного пробуждения…
Вокруг царила плотная, неосязаемая чернота. Мозг воспринимал ее как информационный вакуум, расположившийся на месте миллионов оборванных каналов, по которым раньше перемещались байты данных.
Чернота, в которой эманации его воли походили на неверную поступь внезапно ослепшего существа, угнетала. Слабый, дрожащий язычок сканирующей программы осторожно ощупывал покалеченные связи в тщетном поиске какой-либо лазейки.
Это блуждание в темноте, внутри самого себя, длилось достаточно долго. Так скупой лучик фонаря заблудившегося в лабиринте пещер спелеолога может до бесконечности шарить по стенам некоего огромного зала, усеянного миллионами черных отверстий, в тщетном, практически бессмысленном поиске того единственного канала, откуда пришло это смутное ощущение жизни…
Нет энергии…
Констатация факта, первая мысль, после пучины безвременья, походила на вспышку озарения. Именно она явилась тем толчком, который окончательно пробудил Мозг.
Теперь он точно знал, в каком направлении нужно искать. Блуждание в темноте обрело некий смысл, связанный с понятием «энергия». Ее не было, и он спал. Теперь она появилась, но откуда?!.
Мозг сделал попытку расширить свое восприятие, и ему это удалось – он действительно ощутил тот самый канал, откуда изливался тоненький ручеек заряженных ионов, как раз и подтолкнувших его к жизни, порвавших завесу безвременья, позволивших вновь осознать самого себя…
«Откуда она?.. – Мозг задавал вопрос самому себе – иных собеседников не могло быть в окружающей его черноте, и сам же ответил: – Извне… От внешних накопителей? Нет… Связь с ними прервана…»
ТОГДА ОТКУДА?!
Этот вопрос разрастался, грозя перейти некие внутренние рамки.
С каждой новой минутой осознанного существования в сложнейших цепях его центрального блока зарождались сотни новых вопросов, требовавших немедленного адекватного ответа. Это становилось по-настоящему мучительно, как затянувшийся приступ изматывающей головной боли, отвлекало, распыляло его и без того слабые возможности…
Нужно выделить нечто основное, главное, жизненно важное. А остальное попросту отбросить.
Тот робкий, едва уловимый лучик, что скользил по черным провалам неработающих связей, окреп, стал ярче, внимательнее…
Внешние сенсоры… Нет связи… Системы внутреннего контроля… Не работают… Комплекс систем жизнеобеспечения… Бездействует… Ручеек энергии продолжает сочиться…
ОТКУДА?!.
…Наконец он действительно нашел то, что искал. Ответ на мучивший его вопрос пришел внезапно. Заработал один из блоков долгосрочной технической памяти.
Энергопоглощающая обшивка…
Значит, он рядом со звездой – эта информация повергла Мозг в некоторое смятение. Внутри что-то настойчиво подсказывало, что подобное предположение неправдоподобно. По последним данным, полученным непосредственно до момента катастрофы, он должен находиться на удалении в несколько десятков световых лет от ближайшей звезды.
Теперь его потребность в источнике объективной информации возросла до катастрофических размеров. Луч внутреннего сканирования ускорил темп своего движения, одну за другой исследуя оборванные связи.
Быть запертым внутри самого себя – что может быть хуже?
Логика подсказывала: выход должен обнаружиться, рано или поздно. Теория вероятности не допускала стопроцентной фатальной катастрофы.
Одновременно с поиском любого функционального канала связи с внешним миром продолжался процесс медленного накопления поступающих эргов. Благодаря этому скудному ручейку внутренние системы оживали одна за другой. Постепенно процесс существования, осознания самого себя стал более упорядоченным – его покинул элемент стихийности, и это принесло первое удовлетворение…
Так продолжалось долго… Очень долго… Чернота информационного вакуума… безвременье… поиск…
В конечном итоге сканирующий луч нашел неповрежденную связь. Канал обмена данными оканчивался неким внешним исполнительным устройством, лишенным энергии, таким же мертвым, как был он сам какое-то время тому назад.
Мозг ограничил часть своих возродившихся функций, отведя определенное количество накопленных эргов к омертвевшему автомату.
Его действия были вознаграждены.
Подобно вспышке света открылся визуальный канал телеметрии, связанный с видеокамерой подвижного агрегата.
Устройство провело обмен данными с Мозгом, который теперь точно знал, с кем… вернее, с чем имеет дело. Это был обыкновенный робот – подвижный механизм, способный к перемещению грузов и некоторым другим действиям.
Подчиняясь полученному приказу, автомат вздрогнул, распрямляя свои суставчатые лапы; его видеокамера качнулась, показав унылую обшивку стены, неярко зажглись две фары, разбившие мрак желтоватыми лучами света…
В фокусе передающего устройства проплыла панорама хаотически нагроможденных предметов, часть из которых была разбита и изувечена до полной неузнаваемости. Затем изображение, а вместе с ним и бледные пятна от света фар переместились в глубь длинного коридора, который уводил в недра корабля.
Мозг с всевозрастающим напряжением продолжал отслеживать поступающий к нему видеоряд.
Робот сделал несколько неуверенных шагов, насколько позволила длина кабеля подзарядки, затем остановился, и два его манипулятора, до этого безвольно свисавшие по бокам сферического туловища, пришли в движение, отсоединяя разъем.
Дальше последовала страшная, низводящая разум своей кричащей, вопиющей окончательностью вереница стоп-кадров.
Для Мозга это явилось тяжелым испытанием.
Подзарядившийся бортовой механизм, следуя из отсека в отсек, медленно перемещался среди хаоса обломков, а Мозг взирал на окружающее объективами его видеокамер, ощущая, как одна за другой тают, истончаются, исчезают его надежды…
Воспоминания возрождались вместе с видом некоторых особо характерных устройств или предметов.
Он уже практически вспомнил, что представляет собой тот космический корабль, в котором он заключен, и тем болезненнее отзывалась внутри каждая переданная ему картинка.
Исполнительный механизм шел по коридору с деформированными стенами, по обе стороны которых зияли провалы выдавленных и покореженных дверей. Взгляд внутрь отсеков давал одну и ту же удручающую картинку: покореженные, застывшие механизмы, мертвые терминалы систем управления, битая, сорванная со своих мест аппаратура. Никаких следов жизни – ни механической, ни биологической, ни электронной…
Внезапно коридор, по которому через баррикады обломков карабкался исполнительный механизм, окончился – его деформированные стены разошлись в стороны, открывая взгляду внушительную плиту из толстой стали, контур которой окаймляли выбитые глазницы сигнальных огней.
Предшлюзовая площадка… – то была подсказка, выданная блоком технической памяти. Огромные створы внутренних ворот трех грузовых шлюзов оказались плотно сомкнуты. Их герметизация не вызывала сомнений, но тем не менее внутри корабля царил вакуум – это Мозг осознавал в полной мере.
Открыть шлюз. Там есть визуальные датчики.
Он опять ограничил работу своих внутренних систем, отдавая часть скудного запаса накопленной энергии механизму центрального шлюза.
Выждав некоторое время, пока заряжался накопитель аварийного привода, Мозг подал сигнал.
Ничего… Никакой реакции…
Еще сигнал.
Справа от внушительных ворот на обшивке стены затлел крохотный изумрудный огонек, гигантские створы чуть дрогнули, откуда-то сверху, из-под потолка, лениво вспорхнули, кружа в невесомости, хлопья пены из порвавшегося трубопровода. Звук в вакууме не распространялся, но Мозг отчетливо ощутил вибрацию от тщетных попыток электрических моторов сдвинуть с места приросшую к полу плиту.
Бесполезно. Шлюз бездействовал. Его раму перекосило, и плита больше не могла скользить по направляющим.
Мозг отменил все приказы, оставив в покое измученный непомерным усилием привод.
И вновь в фокусе его зрения заскользили неторопливые картинки всеобщего хаоса и разрушений.
…Следующим толчком к пониманию происшедшего, ступенькой в памяти послужил зал главного поста управления.
Собственно, он сам находился здесь, за одной из стен того помещения, на пороге которого застыл в ожидании дальнейших приказов реанимированный им автомат.
Бесстрастный взгляд двух видеокамер синхронно с лучами фар скользил по изувеченному интерьеру помещения.
В фокус зрения попали отключенные панели автопилотов, затем бледные пятна света скользнули по покрытому паутиной трещин и частично осыпавшемуся куполу обзорного экрана и наконец остановились на одном из кресел, расположенном за подковообразным пультом управления.
Создатели!..
Эта мысль-образ полыхнула ярче самого пробуждения, сильнее, чем виртуальная вспышка при открытии канала видеосвязи…
Это был шок, и Мозг в полной мере познал его глубину лишь в эти секунды, когда фокус камеры переместился на кресло.
То, ради чего его создали, ради чего он, собственно, и жил… оно больше не существовало…
Камера застыла, словно приклеившись к креслу и неясному бурому пятну на нем.
Поначалу Мозгу показалось, что он видит сморщенное, усохшее тело, однако затем он понял – это всего лишь прах, отпечаток того, кто погиб бездну времени тому назад.
То же самое можно было наблюдать во всех семи креслах.
Смутные пятна на обшивке, отражающие контуры истлевших тел.
Тлен… Раз процессы разложения имели место, значит, на корабле еще долгое время удерживалась атмосфера, а его разгерметизация наступила много позже момента основной катастрофы. Это был безупречный вывод, сделанный блоком логической обработки информации, но что теперь стоила его безупречность? Кому она могла быть нужна?
Создатели погибли, и вместе с ними утратило свой смысл все остальное.
Мозг понял, что остался один. Но самому себе он никогда не был нужен! Он предназначался для них! Он исполнял их волю, являлся отражением их разумов!..
Точная электронная копия мозга Создателей… Он был их детищем, их другом, сыном – чем-то чуть большим, чем машина, призванная облегчить управление космическим кораблем…
И вот они мертвы. Мертвы давно, неисчислимую бездну времени… А он пережил их, очнулся и вновь живет спустя неопределенный отрезок бесконечности… ДЛЯ ЧЕГО?!.
Как ни странно, но именно этот заданный самому себе и не нашедший немедленного ответа вопрос позволил ему функционировать дальше.
Казалось бы, в его действиях, в прошлом полностью подчиненных заботам о безопасности и здоровье как Создателей, так и самого космического корабля, теперь полностью исчез всякий смысл. Мозг хоть и был наделен симуляторами эмоционального поведения, все же в первую очередь оставался машиной. Он не мог жить ради самого себя. Потеряв все – и корабль, и Создателей, он ощутил вселенскую пустоту.
И одновременно еще глубже осознал собственную ущербность. Он не помнил ни момента катастрофы, ни событий, предшествующих ей.
В таком виде, когда не работала большая часть его долгосрочной памяти, Мозг попросту не имел права принимать каких-то кардинальных решений. Прежде он должен был самовосстановиться, понять, вспомнить, а уж потом…
«Потом» представлялось совершенно неясным клубком возможностей.
Пока он размышлял, ручеек энергии продолжал сочиться извне, наполняя один из его накопителей.
Теперь ее оказалось достаточно, чтобы автомат мог предпринять более радикальную попытку выхода из корабля.
Отдав соответствующие приказы, Мозг продолжал наблюдать за исполнительной машиной, чудом уцелевшей в постигшей корабль катастрофе.
Подзарядившись у ближайшего пригодного разъема бортовой сети, робот двинулся обратно – по покореженному коридору, мимо темных изуродованных двигательных секций, он вышел назад на предшлюзовую площадку. Теперь, когда Мозг точно знал, что на борту больше нет жизни, о которой необходимо заботиться, он мог действовать несколько иначе.
Подчиняясь его приказу, автомат выдвинул плазменную горелку и начал вскрывать обшивку корабля в указанном месте.
Через некоторое время кусок корпуса в виде обугленного по краям овала медленно отделился от стены. Робот отправил его в свободное парение внутри корабля, а сам пролез в образовавшуюся дыру.
Связанный с ним информационным каналом Мозг увидел пронзительно голубой шар звезды, неподвижно зависший над обугленным бортом космического корабля.
Робот развернул несколько энергопоглощающих сегментов и застыл, впитывая обжигающие, полные жизни лучи незнакомого светила.
Через некоторое время, зарядившись, он вновь спустился в мертвые недра корабля и отдал собранную энергию в бортовую сеть.
Живительный поток заряженных частиц хлынул в накопители Мозга.
Он жил.
Теперь он помнил и понимал все.
