Kitobni o'qish: «Наемник. Книга 1»

Пролог

История не терпит вольных трактовок. Она – неразрывная цепь свершившихся событий, объективно существующих причин и следствий… Как бы ни старались ее отредактировать, представить в нужном для определенных людей свете, все – тщета. Скрытые от нас факты рано или поздно становятся достоянием пытливых исследователей, ибо мы живем не в век изустных преданий, а в эпоху высоких технологий. Каждое событие, способное существенно повлиять на ход истории, оставляет следы, как материальные, так и информационные. Они не могут быть скрыты навсегда, уничтожены окончательно.

Поиск неизвестных нам страниц истории начинается с возникновения противоречий, туманных трактовок, несоответствия данных, полученных из разных источников. И тогда возникает поиск. Увлекательный, порой смертельно опасный, но неизбежный.

Как любой исследователь, ищущий истину, я вижу противоречия в ныне существующей официальной трактовке новейшего периода истории цивилизации и спрашиваю себя: могла ли Галактическая война, длившаяся три десятилетия, иметь движущей силой лишь притязания на жизненное пространство с одной стороны, и ненависть к захватчикам, стремление любой ценой отстоять свои миры – с другой?

Математические модели, учитывающие реально существовавшие балансы сил, упрямо отвечают – нет, Галактическая война завершилась бы в течение трех-пяти лет.

Я понимаю, невозможно оцифровать понятие «человеческий фактор», нельзя измерить героизм и трусость при помощи чисел, как невозможно оценить воздействие тотальной пропаганды на умы граждан Земного Альянса. Однако существует ряд неоспоримых, документально подтвержденных фактов. Вот лишь некоторые из них:

Спустя десятилетие войны, к 2618 году, население Солнечной системы и планет, входящих в Земной Альянс, составляло один миллиард девятьсот тысяч человек. Остальная часть цивилизации, призванная под знамена прародины, погибла в титанических битвах. Нуждались ли они – оставшиеся в живых – в жизненных пространствах колоний? Ответ очевиден – наполовину обезлюдевшие мегаполисы Земли, бескрайние терраформированные равнины Марса, колонии лун Юпитера и Новой Земли предоставляли достаточно простора для жалких остатков Человечества, создавая идеальные условия для того, чтобы война угасла сама по себе, даже вопреки амбициям высшего генералитета Альянса.

Вы спросите о справедливой ненависти жителей колоний?

Да, она полыхала, требуя отмщения, и могла затянуть войну еще на год или два. В ту пору Землю от «удара возмездия» надежно защищали два рубежа обороны. Разработанные земными учеными генераторы помех, установленные в пространстве гиперсферы, искажали силовые линии аномалии, вдоль которых когда-то двигались колониальные транспорты Первого Рывка, не позволяли кораблям Флота Колоний совершить прямой прыжок на координаты прародины. Любой из гиперсферных маршрутов, ведущих к Земле, неизбежно выводил космические корабли в одну из систем так называемой Линии Хаммера, под удар автоматических станций обороны, к планетам, превращенным в неприступные цитадели, окруженные пространственными минными полями, в царство машин, полностью изменивших реальность двадцати четырех миров. Лишь к 2635 году, когда конструкция гиперпривода была усовершенствована, Земля оказалась в зоне прямой досягаемости, а все пространственные рубежи утратили былое стратегическое значение, Флотом Колоний был нанесен удар по метрополии, фактически положивший конец войне.

Однако вернемся к статистике.

В 2608 году на вооружении Земного Альянса появились первые системы боевого искусственного интеллекта. К 2619 году они составляли уже девяносто семь процентов от общего числа боевых единиц, сражающихся на стороне Земли, восполнив, а где-то и полностью заменив людей в командовании низшего и среднего звена.

В свете приведенных фактов возникает ряд закономерных вопросов:

Чья воля руководила боевыми действиями со стороны Альянса на протяжении полутора десятилетий, в период с 2620 по 2635 год, планируя не только боевые операции, но и строительство периферийных опорных пунктов на планетах, находящихся вне границ освоенного космоса?

Не трансформировалась ли война людей, развязанная Всемирным Правительством Джона Хаммера, в войну машин?

Данные статистики утверждают – да. Гибельный шаг был сделан. Сейчас широко распространено мнение, что победа Свободных Колоний стала возможна благодаря трем факторам: личному мужеству солдат и офицеров, сражавшихся за свои планеты, изобретению аннигиляционной установки «Свет», применение которой остановило вторжение армад Альянса еще в начале войны, и постоянному приросту населения колоний за счет потерянных миров эпохи Великого Исхода, вновь открытых в результате боевых действий на пространственных фронтах.

Мое мнение – подлинную историю войны замалчивают.

Мужество защитников колоний неоспоримо, но его недостаточно для победы над противником, обладающим миллионными армиями боевых механизмов.

Глупо подвергать сомнению адскую, всеразрушающую мощь аннигиляционной установки «Свет», но семь флагманских крейсеров, оснащенных этим видом оружия, не в состоянии выиграть войну, они способны лишь выжечь дотла энное количество звездных систем.

Документальные свидетельства тридцатых и начала сороковых годов двадцать седьмого века говорят о затяжных позиционных боях и крупномасштабных техногенных сражениях на восьми пространственных фронтах, включающих десятки звездных систем и сотни планет.

Постоянное напряжение непрекращающихся схваток, когда не выдерживала техника, а люди сходили с ума, требовало непрерывного притока пополнений…

Я не ставлю под сомнение героизм солдат, защищавших свои планеты, но возникает вопрос: могли ли принятые в союз Свободных Колоний деградировавшие поселения эпохи Великого Исхода, пережившие четырехсотлетний упадок, мобилизовать бойцов, подготовленных для управления сложнейшими техническими комплексами, сражавшимися против «Одиночек» Альянса?

Нет.

Напрашивается вывод, что у Свободных Колоний находились на вооружении собственные системы искусственного интеллекта, но их роль в войне тщательно скрыта, а информация о ней покоится под грифом «Совершенно секретно» в недосягаемых для простого смертного хранилищах данных, расположенных на подземных уровнях Форта Стеллар.

И, наконец, последнее. Кто остановил боевые искусственные интеллекты у роковой черты, когда физическое уничтожение Человечества, как вида, стало неизбежным?

Ответ на поставленные вопросы и будет правдой о Галактической войне. Вполне вероятно, что такая информация, поданная честно, не только откроет истинную историю величайшего противостояния, но поможет предотвратить рецидив, зреющий на периферии Обитаемой Галактики спустя годы после капитуляции Альянса.

Эрест Норг Логвил. «Новейшие исследования».

Издание 2640 года…

Часть I

Глава 1

2634 год по летоисчислению Земли.

Граница исследованных секторов пространства. Планета Роуг. Опорная точка

Флота Свободных Колоний.

Глеб не любил планеты.

Он родился и вырос на орбитальной станции в системе лун Юпитера. Сознание, сформированное в условиях искусственного микроклимата, среди отсеков и коридоров исполинского космического дома, так и не сумело окончательно примириться с реальностью открытых пространств. Откровенное проявление фобий из него вышибли в учебном центре, где происходила подготовка пилотов боевых серв-машин, но глубоко скрытая неприязнь осталась.

В помещении врезанного в скалы временного командного пункта царил зеленоватый сумрак.

Вдоль стен располагались блоки кибернетических систем, десятки голографических экранов тускло сияли, отображая общие данные тактической обстановки. Неяркий свет стек-голографов ложился на лица людей землистыми, неживыми бликами.

Командир батальона Перегудов дремал в кресле, в боковом ответвлении бункера два пилота серв-машин негромко разговаривали.

– Слышал последние новости? – Алан Хорс потянулся за сигаретой, но передумал, покосившись на комбата, не выносившего табачного дыма.

– Ты о чем? – Глеб устало помассировал виски. Голова ныла с самого утра. Сказывалось напряжение последней недели непрекращающихся боев.

– Я тут оперативные сводки смотрел. Флот Колоний начал штурм Линии Хаммера. Юнона, Везувий и Новая Земля атакованы.

Комбат пошевелился, стряхивая дрему. В объеме одного из голографических экранов появилась пиктограмма активизации канала гиперсферных частот, секунду спустя пошла развертка данных.

– Пустое это все, – Дымов улегся на койку, заложил руки за голову. – Зачем штурмовать морально и технически устаревший оборонительный рубеж? – спросил он. – Сам подумай, новые модели гиперпривода позволяют менять навигационные линии гиперсферы, не осуществляя промежуточные всплытия, так что Линия Хаммера давно утратила былое стратегическое значение.

– Да, но там полно техники, – напомнил Хорс. – Если бы я намеревался атаковать Солнечную систему, то позаботился бы о тылах. Чтобы в спину никто не ударил. Что молчишь, Глеб? Или скажешь, тебе все равно?

– Устал. Голова болит, – Дымов отвернулся к стене.

– А я тебе говорю – войне конец, – не унимался Алан.

Глеб ничего не ответил.

На панорамной сборке экранов тактической системы было отчетливо видно, как солнце коснулось вершин горных пиков и быстро исчезло за ними. В считаные минуты наступили сумерки, глубокие тени легли на серый фон скал, лишь гладь морского залива, расположенного ниже, далеко в тылу позиций батальона, матово отсвечивала алыми красками скоротечного заката.

– По ГЧ¹ сообщили: к нам направлена эскадрилья «Валькирий», – произнес Перегудов.

– Это новые штурмовики? – оживился Хорс.

– Они самые. Будут работать по седьмой батарее.

Глеб поворочался с боку на бок, потом сел и начал обуваться. Поспать все равно не дадут.

– Ты куда?

– Выйду воздухом подышу, – Дымов взял со стола распечатанную Хорсом пачку сигарет.

– Подождал бы. Сейчас штурмовики начнут работать. Сам знаешь, техника новая, в боях еще не проверена. Всякое бывает. Могут случайно и наши позиции зацепить.

– Два раза не умирать, – буркнул Дымов, натягивая куртку.

– Не нравишься ты мне в последнее время, – комбат осуждающее взглянул на Глеба. – На самом деле смерти ищешь?

– Я сам себе не нравлюсь, – отрезал капитан, направляясь к выходу из бункера.

* * *

Лес кишел сервами.

Под пологом маскирующего поля, накрывшего десятки квадратных километров горных склонов, ни на секунду не утихала «жизнь» механического муравейника. Тысячи автономных сервомеханизмов, не обращая внимания на человека, занимались неотложными делами, обеспечивая боеспособность батальона. Глеб остановился, мысленно отдал приказ на прямое подключение сканеров кибстека² к устройствам импланта,³ но привычное для пилота восприятие двух накладывающихся друг на друга реальностей вдруг вызвало резкое чувство отторжения, неприятия.

Тьма расступилась, теперь он отчетливо воспринимал энергоматрицы затаившихся под прикрытием маскирующего поля штурмовых носителей класса «Нибелунг-12NT», – к одному из них как раз подполз тягач, доставивший подбитый сегодня днем «Фалангер» сто восьмидесятой модели, из состава штурмовой группы, пытавшейся подняться по ущелью. Остальные машины так и остались там, погребенные под завалами обрушившихся в результате ураганного обстрела скальных пород. Погибшее серв-соединение возглавлял майор Шагетов – его вытащить пока не сумели, связь с командиром мобильной группы оборвалась пять часов назад. Фрайг его знает, жив майор или нет, возможно, что последняя передача данных велась уже не им, а модулем искусственного интеллекта серв-машины.

Глухая, безысходная тоска острыми коготками царапала грудь, норовя добраться до сердца. Глеб отключил сканеры. Царство машин в минуты глухой, неодолимой усталости вызывало неосознанный протест, все казалось неправильным, зашедшим слишком далеко, – ведь подсознательно он понимал: три человека на батальон – это ничтожно мало. Рано или поздно – наступит и их черед, но, похоже, ничего не изменится с полным исчезновением людей.

Сплюнув, Глеб запретил себе думать о копошащихся вокруг механизмах.

Холодало рано, звезды в небе тускло мерцали, их призрачный свет искажался маскирующим полем, вокруг темной массой громоздились скалы, среди которых едва угадывались позиции батальона, зацепившегося за склон у подножия горного массива.

Некоторое время он машинально всматривался в небеса, но тщетно.

Заметить невооруженным взглядом звено современных штурмовиков попросту невозможно, да Глеб и не старался, – опустошенный, озлобленный, потерявший интерес к жизни, Дымов стоял, равнодушно созерцая окрестности. Вырезанные лазерами капониры пластались заплатками тьмы на фоне серого камня, хищные контуры притаившихся в глубине укрытий серв-машин казались потусторонними призраками, иней, испятнавший скалы сразу после заката солнца, вызывающе белел, клочья маскировочной сети, разбросанные по краю свежей воронки, напоминали о трудном, но уже прожитом дне, два сгоревших дотла остова боевых планетарных машин чернели возле узкого разлома ущелья, постоянно нашептывая: ты на прицеле, о тебе помнят…

Обстрел, прекратившийся час назад, мог возобновиться в любой момент.

Роуг – проклятое место. Отсюда не возвращались. «Отправиться на Роуг» означало – умереть. Без вариантов. Уже не первый год на истерзанной планете шли затяжные бои. Отдельный дивизион Флота Колоний, оборудовавший стартопосадочные площадки в глубинах горной страны, укрепивший позиции десятью сверхтяжелыми батареями противокосмической обороны, держался насмерть… хотя ходили упорные и, по мнению Дымова, далеко не беспочвенные слухи, что в живых там не осталось никого, а господствующие высоты контролируют исключительно сервомеханизмы, иначе сложно объяснить несгибаемое упорство защитников стратегически важной планеты.

Кем я был десять лет назад? – невольно подумал он, и сам же мысленно ответил: – Девятнадцатилетним подростком. А тут уже шли бои. Нет там живых, а может, никогда и не было.

Он присел на выступающий край капонира, достал сигарету, прикурил. В черно-серой глубине укрытия притаился его «Фалангер» с бортовым номером 17. Сканеры серв-машины тут же отреагировали на крохотный источник тепла от уголька сигареты, мгновенно прикрыв пилота дополнительным маскирующим полем.

Мимо, царапая металлом о камень, резво пронеслась группа штурмовых сервомеханизмов. Промелькнув сумеречными тенями, они исчезли во мраке, направляясь в сторону ущелья.

Глеб глубоко затянулся. Говорят – от судьбы не уйдешь. А что такое судьба? Он усмехнулся внезапным мыслям, четко представив окружающую действительность. Армия сервомеханизмов, затаившаяся на склонах горного хребта, ждет приказа на очередной штурм господствующих высот. Они не ощущают обреченности, им неведомы чувства, разве что синтезированные сознания некоторых из искусственных интеллектов, управляющих серв-машинами, испытывают некий эквивалент повышенной нервозности перед боем. Но они – случай особый. Синтетические личности, существующие на основе нейросетевых модулей некоторых «Одиночек», не в счет. Они не люди и не сервы. Нечто среднее, одинаково чуждое, как для человека, так и для кибернетических систем.⁴

Сигарета дотлела, обжигая пальцы.

Глеб раздавил окурок ногой. Два сонмища боевых машин ждут рокового приказа. Еще немного, и они ринутся уничтожать друг друга. И судьба горстки людей, оказавшихся среди ведущих бескомпромиссную борьбу кибернетических исчадий, – сгореть в предстоящей схватке.

Тьма скалилась серыми тенями. Холод заползал под одежду.

Его личное, субъективное падение в пропасть завершилось. Он достиг дна. Больше не осталось иллюзий, да и цель жизни потускнела, истерлась, словно подметка старой обуви.

Глеб зло усмехнулся набившим оскомину мыслям, гримаса горечи исказила черты лица. Десять лет назад ему, как многим другим подросткам, бросили обглоданную, уже не раз и не два использованную кость надежды, обернутую в красивую упаковку пустых обещаний. Тогда казалось – нет ничего хуже, чем прозябание в опустевших мегаполисах Земли. Душа рвалась прочь от серых, унылых стен, и вербовочный пункт военно-космических сил, куда зазывала яркая голографическая реклама, казался вратами в иную жизнь.

Потом был учебный центр Юноны и полигоны Везувия.⁵

Надежда умирала долго. Ее выдавливало постепенно, от боя к бою, от одной потери к другой. Лица друзей – тех, с кем он когда-то вместе покинул Солнечную систему, – серыми тенями скользили во тьме. Никто из них не дожил до обещанных побед, никто не получил своего райского уголка на далеких планетах, да и не мог получить, потому что за спиной серв-соединений Альянса оставался лишь прах выжженной дотла земли.

Глеб сопротивлялся дольше других. Он прошел через все: познал и липкий удушливый страх, и неистовое, граничащее с помешательством, животное желание жить, уцелеть в техногенном аду, затем будни войны взяли свое, и на смену инстинкту самосохранения пришел губительный азарт. Познав глубины полного нейросенсорного контакта с подчиненной кибернетической системой серв-машины, Дымов стал сдержан, холоден, логичен, но в его усталом, воспаленном взгляде теперь таилась искорка безумия. В часы и дни затишья между боями он впадал в глухую депрессию, жил ожиданием новой схватки, очередной возможности еще раз пройти по тонкой грани между жизнью и смертью, ощутить слияние рассудка с мощью кибернетического механизма, выстоять там, где не выдерживал металл…

Его душа медленно погибала, но Глеб не понимал этого. Однажды, в последней попытке защититься, она заснула летаргическим сном, не в силах вынести боль потерь, не принимая подступающего в бою безумия, а Дымов даже не заметил, как подкравшееся безразличие к окружающему, циничное равнодушие, ожидание неизбежного финала окончательно превратили его жизнь в существование. Поблек азарт, остался лишь холод отрешенности, жизнь потеряла всякий смысл, – он не сломался, но угас, как гаснет свеча под порывом ветра. Утратив веру, окончательно похоронив иллюзии, Глеб с определенного момента смотрел на окружающее, уже не пытаясь скрасить его тщетными надеждами на мифическое «светлое будущее». Все окончательно встало на свои места, и ему вдруг нестерпимо захотелось поставить точку.

Высоко в горах полыхнула серия разрывов.

Скалы вздрогнули, близкий, изломанный контурами горных вершин горизонт подсветили зарницы, – пламя вспухло, ударило в облака, разметав их багряно-седые космы; судорогой прокатился грохот обвалов, затем штурмовики, атакующие под защитой фантом-генераторов, истратив ракетный боекомплект, огрызнулись плазмой. Над позициями седьмой батареи ПКО противника блеснула ослепительная цепь молний, расходящаяся веерами сотен ветвистых разрядов, с оглушительным треском ударили раскаты грома, и все стихло так же внезапно, как началось, лишь по подбрюшью свинцово-серых облаков, клубящихся над горными вершинами, скользили режущие нити лазеров, да огненными трассами отплевывались скорострельные зенитные орудия.

Из укрытия появилась широкоплечая фигура. Командир батальона полковник Перегудов взглянул в потемневшие небеса, словно рассчитывал увидеть там нечто большее, чем продемонстрировали ему мониторы боевого тактического комплекса, затем, заметив Дымова, подошел, присел рядом и негромко спросил:

– Видел, что новая техника вытворяет? Вышли из гиперсферы, подкрались, словно кошки, ни один сканер не пискнул.

Глеб кивнул. Машины действительно высококлассные. Жаль, что появились недавно и выпущены небольшой серией.

– Батарею они не уничтожили, – продолжил комбат. – Но потрепали конкретно.

– Поднимешь батальон?

Перегудов поморщился, неодобрительно посмотрел на Дымова, но все же ответил:

– Разведгруппа сервов уже выдвигается. Не знаю, Глеб, мы столько раз атаковали, что уже не осталось желания рисковать. Даже учитывая успешную атаку штурмовиков.

– Не век же нам на склонах торчать под обстрелом. – Капитану излишняя осторожность командира показалась неуместной. Атака «Валькирий» давала неплохой шанс закрепиться на высоте. Сложный рельеф горной местности позволял серв-машинам подобраться достаточно близко к системе укреплений противника, находясь при этом вне секторов обстрела соседних батарей тяжелых противокосмических орудий. Главное, чтобы седьмая молчала.

– Послушай, Глеб, не лезь сегодня в пекло. Нас всего трое осталось. Пусть «Одиночки» начинают штурм.

– А мы? Отсидимся в бункере?

– Мы будем в рубках своих машин. Но не возглавим атаку.

– Это приказ?

– Глеб, не заносись! – Перегудов гневно взглянул на него. – Знаешь ведь, что официально отдать такой приказ я не могу.

Дымов кивнул. Спорить с комбатом, говорить лишнее не хотелось. В рубку. А там посмотрим…

– Я пошел, – Глеб направился к укреплению, где хранилась боевая экипировка.

Риск предстоящей атаки все же вызвал некоторый подъем сил, легкую нервозность. Опыт боев подсказывал, – если наверху, среди атакованных «Валькириями» позиций батареи ПКО, уцелел хотя бы один генератор плазмы – батальону придется туго. За последние годы системы плазменных вооружений превратились в грозную силу. Пример тому – атака штурмовиков. Двигаясь на малых высотах, они ракетным ударом взломали защитные диэлектрические слои, изолирующие бункерную зону противника, а затем сбросили сгустки временно стабилизированной плазмы. При разрушении эти сгустки спровоцировали возникновение шквала из тысяч мощнейших электрических разрядов, которые человек исстари привык обозначать термином «молния».

В идеале комбинированный ракетно-плазменный удар должен полностью разрушить или привести в состояние временной негодности до девяноста процентов кибернетических систем и связанных с ними исполнительных комплексов, но как произошло на самом деле, насколько глубоко проникли разряды в недра бункерных зон, покажет только разведка боем.

Глеб подошел к нише с бронескафандром, приложил личный кодон⁶ к окошку сканера, и сервоприводная оболочка, считав полномочия пилота, пришла в движение, открывая доступ. Машинальным, отработанным до автоматизма движением Дымов развернулся, сделал шаг назад, ощутив мышцами спины упругое сопротивление внутренней термоизолирующей и амортизирующей оболочки боевой экипировки.

Внешний мир тут же померк, истончился, осталось лишь ощущение вибрирующей дрожи от работы сервомоторов, сдвигающих на место бронепластины, затем включились электромагнитные замки, сухо щелкнула дублирующая механика, сотни датчиков плотнее прижались к телу, и ощущения внезапно трансформировались, – это приемопередающий комплекс импланта установил прямой контакт с подсистемами бронескафандра.

Дымчатое проекционное забрало шлема разделилось на несколько оперативных окон, куда начала поступать информация от БСК⁷«Аметист».

Границы восприятия окружающего резко раздвинулись, теперь Глеб видел не только предметы, но и энергетические сигнатуры,⁸ поддающиеся обнаружению при помощи встроенных в скафандр сканеров.

Загрузка командного интерфейса завершилась. Нервозность исчезла. На фоне ледяного спокойствия непроизвольная мышечная дрожь пробегала жаркими волнами, мощь сервоусилителей боевой брони особенным образом воздействовала на разум, меняя мировоззрение. Глеб повернулся, окинул взглядом лес, предвкушая еще одно перерождение рассудка, его полное слияние с подсистемами «Фалангера».

Под маскирующим пологом лесопосадок кишело сонмище боевых сервов. Механический муравейник, разворошенный поступившими командами, пришел в целенаправленное движение, но Глеб уже не обращал внимания на всякую мелочь, почтительно уступающую дорогу человеку в бронескафандре.

Четверть часа назад он лежал на жесткой койке, отвернувшись к шероховатой стене бункера, безучастный к происходящему, но сейчас Дымова словно подменили. Им овладело гибельное предчувствие близкого боя. Что бы там ни говорили военные медики, но адреналиновый голод тут ни при чем. Он – лишь бледная тень той зависимости, что развивается в результате прямого нейросенсорного контакта между человеком и искусственным интеллектом серв-машины.

Существует грань, шагнув за которую вернуться назад уже невозможно.

Для каждого пилота она разная. Многие погибают в кресле пилот-ложемента, не в силах возвратиться обратно, в серый, унылый мир, где практически не осталось ничего живого, где любой серв, случайно зацепив тебя, способен ненароком искалечить… Человек, познавший ритмику техногенного боя, уже не видит в реальности ничего более яркого, слепящего, стремительного, любое ощущение – лишь тень прожитого там, за чертой.

Существует мнение, что пилоты серв-машин – кровожадные отморозки.

Чушь. Глеб не убил ни одного человека. Люди попросту не встречались ему на полях сражений, где сходились в схватке тысячи сервомеханизмов. Война еще до его рождения ушла за грань, сожрав практически все человечество, но боевые машины, призванные заменить своих погибших создателей, продолжили безумное противостояние, придав ему новый, уже запредельный для живых существ импульс.

Дымов относился к особому поколению, рожденному в период войны, – он, как и миллионы сверстников, вырос в полностью автоматизированном мире, с первыми осознанными впечатлениями впитал сокровенную суть понятия «техносфера», чаще общаясь с искусственными интеллектами, нежели с людьми.

Ему с детства внушали: для избранных смерти нет. Какой смысл страшиться неизбежного, ведь человеческое тело несовершенно, оно, рано или поздно, стареет, изнашивается и погибает в силу естественных причин. Есть лишь один способ изменить установленный природой порядок вещей – доказать, что ты лучший, первый среди равных. Шагнуть за предел человеческих возможностей, соединив рассудок с искусственным интеллектом боевой машины, – сражаться, ничего не опасаясь, ведь разум пилота не умирает, он после гибели тела продолжает жить в нейросетевых модулях «Одиночки».

Глеб верил постулатам этой новой религии. Десятки его боевых товарищей оживали там, в иной реальности. Извращенная, порожденная войной психология, невозможная для человека, родившегося и выросшего в обычных условиях, стала для Дымова новым смыслом жизни.

Бытие определяет сознание. Древняя истина нашла еще одно подтверждение. Глеб вырос среди машин, человеческие радости и горести бледными тенями прошли мимо, и только в бою, на пике возможностей рассудка, он ощущал себя хозяином собственной судьбы.

Он умел различать искусственные интеллекты «Одиночек», безошибочно классифицировать их, пренебрегая эрзац-сознаниями, чутко ощущая, в каких нейросетях сохранилась матрица рассудка настоящего человека, а в каких она – лишь заводская запись.

Он бессмысленно страдал между боями, не понимая ни себя, ни других, часто не находил общего языка с Перегудовым и Хорсом. Они были старше, помнили довоенный мир, их страшила смерть, волновали события, связанные с ее неизбежным приходом.

Дымова не заботила судьба Земли. За десять лет непрекращающихся боев он растерял большинство идеалов, похоронил прежние мечты и надежды, но не обрел новых.

У него развилась жесточайшая психологическая зависимость, мир вне прямого нейросенсорного контакта с кибернетической системой казался невыносимым, замедленным, бесцветным. Хотелось туда, в иное измерение, но уже навсегда.

Текущая боевая задача манила. В ней, как никогда прежде, ощущался предельный риск.

* * *

В капонире, где затаился «Фалангер» Дымова, царила антрацитовая тьма.

Глеб пересек границу маскирующего поля, и обстановка вдруг резко изменилась: из мрака проступили контуры боевого сервомеханизма, источающие ощущение неукротимой мощи. Для пилота исполинский механизм значил намного больше, чем боевой друг или живое, близкое по духу существо. Восприятие титанической силы смягчалось неразрывными узами глубоких психологических взаимосвязей между человеком и кибернетической системой искусственного интеллекта. Их духовное тождество зачастую принимало самые невероятные, необратимые формы, классифицируемые психологами как тяжелейшие виды зависимостей, психических расстройств, но страдали ими не только люди. «Одиночки» перенимали от своих пилотов не просто бесценный опыт нестандартного человеческого мышления – они формировали в искусственных нейросетях копии человеческого рассудка, и здесь речь уже идет о двустороннем воздействии. Прямой нейросенсорный контакт необратимо менял и человека, и искусственный интеллект машины.

Глеб спустился в укрытие. «Фалангер» теперь возвышался над ним. Триста двадцатая серия по праву считалась венцом технической мысли. Каждый сантиметр активной брони, под которой за трехслойным корпусом скрывались десятки тысяч подсистем, каждый агрегат, сервоприводный узел, огневая точка или сканер прошли отшлифовку в боевых условиях и были доведены до состояния некоего конструктивного абсолюта.

Восемьдесят тонн кибернетики, металлокерамики, оружия – для кого-то верный боевой друг, для кого-то необузданный зверь, исчадие высочайших, далеко опередивших свою эпоху технологий.

Дымов не задавался вопросом: кем является для него затаившийся в глубине капонира сервомеханизм. Они прошли вместе через столько смертельных испытаний, что уже не мыслили жизнь друг без друга. Для Глеба искусственный интеллект «Фалангера» был ближе, понятнее и дороже любого человека, с кем сводила и беспощадно разлучала судьба за годы войны. А как иначе? Прямой нейросенсорный контакт – это шаг за предел обычных человеческих возможностей, переход в иное измерение, на другой уровень восприятия окружающего мира и всего происходящего в нем. Сложно выразить словами внезапные и необратимые перемены, наступающие в тот миг, когда рассудку впервые открывается совершенно иная реальность, и блеклый день вдруг распахивается навстречу, взрываясь красками неведомых ощущений. Сенсорика машины открывает перед пилотом неведомую вселенную, где он способен видеть, слышать, ощущать в миллионы раз сильнее, ярче, проживать за краткие мгновения целые эпохи, воспринимать окружающий мир посредством мощнейших сканирующих комплексов, не отделяя ни одну из исполнительных подсистем машины от своего тела и разума.

Пространство техногенного боя требует от человека предельной мобилизации моральных и физических сил – доли секунд порой спрессовывают в себе больше информации и событий, чем вмещают иные годы жизни, и при таком невероятном напряжении полное слияние человеческого рассудка и кибернетической системы неизбежно. Те, кто не в состоянии принять иную данность, попросту сходят с ума еще до того, как боевая машина успевает отработать первый такт сложнейшего действия под названием «шаг».