Kitobni o'qish: «Заяц Золотое Ушко и лесные чудеса»

Shrift:

Золотое Ушко возвращается

Короткий зимний день потихоньку раскрашивался сполохами красноватого заката. Я неспешно возвращался домой тропинкой, петлявшей по широкому заснеженному полю, словно притулившемуся к угрюмому чёрному лесу. Всякий раз, проходя здесь, вспоминал я встречу с зайчиком по имени Золотое Ушко. Вспоминал его стихи, загадки, скороговорки, его удивительное, золотистого оттенка ушко.

Однако сейчас, на бодрящем морозце да на свежем ветерке, я вдруг подумал, что и сам заяц, и его сказки, которые он называл невыдуманными историями, мне просто приснились. Или, быть может, пригрезились наяву под убаюкивающий шелест расцвеченной солнечными бликами листвы. Конечно, уверял я сам себя, конечно, это всего лишь навеянные ласковым летним теплом фантазии. Конечно же… Кому такое незнакомо…

Но тут в поле, неподалёку от меня, что-то изменилось. Уголком глаза я заметил, как одна из снеговых кочек легонько задвигалась. Впрочем, в вечернем полусвете-полутени, да ещё посреди заснеженного поля, обман зрения – самое обычное дело. И потому я даже не взглянул в ту сторону. Однако странная кочка продолжала медленно перемещаться, причём в строго определённом направлении. И лишь ещё через пару секунд я сообразил, что она движется в мою сторону.

Что за наваждение! Сколько раз ходил я этой тропкой и никогда не видел ничего подобного. Я остановился и пригляделся. Снежная кочка уже не просто направлялась ко мне – она приближалась прыжками, большими, смелыми и уверенными.

Ба! Да это же заяц. Неужели это Золотое…

Нет, я даже побоялся подумать об этом. Сколько раз я уже был почти уверен, что Золотое Ушко рядом, что вот-вот, ещё чуть-чуть, и я увижу его… Но увы, всякий раз, к моему глубокому разочарованию, я убеждался, что ошибся. И на месте Золотого Ушка оказывался то причудливо опутанный лесной порослью пенёк, то странным образом изогнутый сучок, а то и самый обычный заяц.

Пока я боролся со своими сомнениями, снеговая кочка подкатилась прямо ко мне, чуть не под ноги, и остановилась. Я глазам своим не поверил – и впрямь заяц! Зверёк замер в паре метров от меня, повёл ушами, и одно из них, как мне показалось, слегка блеснуло.

– Золотое Ушко! – только и смог вымолвить я.

Заяц стоял, слегка покачиваясь на длинных лапах и внимательно, пожалуй, даже изучающе, рассматривал меня.

– Ты ли это? – на всякий случай добавил я, хотя сомнений уже почти не испытывал.

Заяц слегка наклонил свою головку, словно соглашаясь.

– А почему тогда не отвечаешь? – упрекнул я его. – Неужели говорить разучился?

– А кто же это ещё может быть? – ответил заяц вполне буднично, словно недолгая разлука предшествовала нашей встрече, словно шли мы, шли по лесу, ступили на разные тропинки, бежавшие в одном направлении и недалеко одна от другой, а через две-три минуты опять встретились и продолжили незаконченную беседу.

– А вдруг это не ты, а какой-то другой заяц, тоже говорящий, – попробовал выкрутиться я. – Вдруг вас тут в лесу много таких. Стоишь да молчишь… А раньше, бывало, скалобрр… бр… бородками так и сыпал.

– Скороговорками, ты, наверное, хочешь сказать, – с едва заметной лукавинкой поправил меня заяц. – Хорошо, вспомним-ка лето. – И тут же бодро отчеканил:

Киса кусала кусок сала.
Киса кусала сало немало.
Киса устала, и сала не стало:
Сало слизала из леса лиса,
А кису с уса укусила оса.

– Повторить сумеешь? – закончил он.

– Да какое лето! У меня губы еле шевелятся от холода, – неуклюже попытался я оправдаться. Впрочем, доля правды в этом была: начал подниматься ветерок, и мороз действительно казался куда крепче.

– А я? Думаешь, я его не чувствую? – возмутился Золотое Ушко. – Мол, если я заяц, то и не мёрзну. Мол, на холоде у меня температура тела становится выше, да ещё и шерсть греет, – тут он укоризненно повёл своими ушами и одно из них очень красиво сверкнуло. – Мёрзну, да ещё как. Погуляй-побегай в лесу по морозцу день-деньской, да частенько и без обеда, – тогда сам узнаешь. А если так всю зиму?

Трудно было не согласиться с ним. Мне даже немножко стыдно стало. Видимо, заметив это, заяц решил прийти ко мне на выручку.

– Хорошо, есть попроще скороговорка. Может, с ней дело лучше пойдёт. Вот такая:

Ждут ужи ежей на ужин.
(Ёжик с ужиком был дружен.)
Ёж несёт ужам ежовник.
Варит уж ежам ужовник.
Жук жужжит из ежевики:
«Вот ежовик жёлтый, дикий!»

– Ну-у… эта очень сложная… – взмолился я. – Её сразу не запомнить… И сколько там разных странных названий…

– А что в них странного? – удивился заяц. – Ужовник, ежовник – растения, травки такие, ежевика – колючий куст, жёлтый ежовик – гриб. Летом каждый день мимо них пробегаешь и с ними здороваешься.

Я опять почувствовал лёгкий укол смущения. Действительно, сколько раз я бродил лесными тропами, не обращая ни малейшего внимания на расстилавшееся под ногами изумрудное великолепие. А ведь каждая травинка в лесу по-своему красива и растёт не где попало, а на самом пригодном для себя месте, как и каждый куст, и каждый гриб.

У меня даже зубы начали слегка постукивать – больше от волнения, конечно, чем от холода, – но говорить об этом зайцу мне почему-то не хотелось.

Впрочем, своим чутким слухом он и сам это уловил.

– Э-э, да ты и впрямь совсем продрог, – сказал Золотое Ушко. – Давай-ка погреемся.

– Это как? – удивился я.

– А вот так, – сказал он. – Попрыгаем на месте. Смотри.

И заяц начал ловко скакать вверх, подпрыгивая чуть ли не до уровня моих глаз, да ещё при всяком прыжке разворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Я где-то слышал, что когда зайцам что-то очень нравится, они ведут себя именно так.

Чтобы составить ему компанию, я тоже решил попрыгать и помахать руками. Правда, поворачиваться вокруг себя не стал: на двух-то ногах прыгать не так удобно, вдруг поскользнёшься, да и в сугроб нырнёшь. Что заяц подумает обо мне, таком неуклюжем?

Однако уже через полминуты мне и вправду стало теплее. А ещё через минуту я остановился перевести дух. Но самое удивительное, я почувствовал, что и губы мои стали послушнее двигаться.

Я попробовал повторить заячьи скороговорки – и хоть и не с первой попытки, но у меня получилось. Обе скороговорки получились. Выслушав меня, Золотое Ушко – теперь у меня не оставалось никаких сомнений в том, что это был он, – сказал:

– Ну вот, теперь и я вижу, что ты – это ты. А то вас здесь тоже немало бродит. Людей всяких разных…

Что и говорить, заяц был, как всегда, прав. Действительно, легко ли признать зимним сумеречным вечером в случайном встречном того, с кем ты когда-то делился своими самыми сокровенными мыслями? Без обстоятельных расспросов тут никак не обойтись.

Впрочем, и мне непросто было разглядеть в одетом в роскошную, поистине царскую белую шубку зайце того скромного серо-рыжего зверька, каким Золотое Ушко был минувшим летом.

– Слушай, а ты же вроде сереньким был, когда мы в последний раз виделись… – непроизвольно вырвалось у меня.

– Так я всё-таки заяц-беляк. Летом мы действительно серые и рыжие, а зимой – хм-м – становимся белыми, как видишь, – пояснил заяц очевидную истину, о которой нетрудно было и самому догадаться. И я, конечно, догадался бы, не стань для меня встреча с Золотым Ушком таким сюрпризом.

– Зато моё ушко всегда одинаково золотое и зимой, и летом, – с едва уловимым оттенком гордости добавил он.

– Да? И даже не линяет? – опять совершенно не к месту спросил я и тут же пожалел о сказанном: вдруг Золотое Ушко подумает, что я не верю ему; вдруг решит, что мне захотелось подшутить над ним? Но заяц лишь укоризненно-снисходительно посмотрел на меня.

– Оно же золотое, – только и сказал он. По его мнению, это был вполне исчерпывающий ответ.

Я нахмурился; конечно же, всем прекрасно известно, что золоту, самому стойкому металлу в природе, нипочём капризы погоды и смены сезонов. Но ведь заячье ушко, скорее всего, не из золота. Едва ли оно металлическое. Какое же тогда? А если ушко покрыто обычной шерстью, то почему оно не линяет?

Интересно было бы найти ответ на эту загадку. Но, положа руку на сердце, сейчас мне совершенно не хотелось искать его. Самое главное – мы снова встретились с Золотым Ушком, а всё остальное не имело большого значения.

А заяц, будто не заметив моих сомнений, спросил, словно невзначай, словно и впрямь желая продолжить наш давний незаконченный разговор:

– Помнишь, я рассказывал тебе про трёх маленьких мишек, которые всё о мёде знали-ведали и потому прозваны были ведмежатами?

Конечно же, я помнил, хорошо помнил истории про трёх ведмежат – Чёрного, Серого и Рыжего. Помнил, как они ходили за грибами да за ягодами в дальний лес, как переходили овраги и болотца и как крепко уснули, уставшие, в чужой избушке и что потом было тоже помнил. Как не помнить. Наверное, Ушко прочитал всё это на моём лице и уверенно продолжил:

– Тогда послушай ещё истории про них. С ними много интересного случалось.

Я лишь молча кивнул, соглашаясь.