Kitobni o'qish: «Веселые и грустные истории про Машу и Ваню»

Shrift:

Предисловие

Чтобы вам был понятен масштаб явления: «Веселые и грустные истории про Машу и Ваню» Андрея Колесникова продолжает «От двух до пяти» Корнея Чуковского, да-да, того самого, автора главных детских хитов двадцатого века – «Мойдодыра», «Мухи-Цокотухи», «Айболита», «Котауси и Мауси», «Краденого солнца»… можете продолжить сами. Я давно знал, что инициатива Чуковского неизбежно получит продолжение. И вот теперь такое продолжение есть, буквально и бесповоротно.

Я напомню вам, о чем книга Чуковского, и вы сразу же поймете, о чем пишет Колесников.

Просто приведу отрывок из вступления Чуковского к изданию «От двух до пяти» выпуска 1965 года: «Вокруг меня, ни на миг не смолкая, слышалась звонкая детская речь. На первых порах она просто забавляла меня, но мало-помалу я пришел к убеждению, что, прекрасная сама по себе, она имеет высокую научную ценность, так как, исследуя ее, мы тем самым вскрываем причудливые закономерности детского мышления, детской психики. С тех пор прошло лет сорок – даже больше. В течение всего этого долгого срока я ни разу не расставался с детьми: сначала мне представилась возможность наблюдать духовное развитие своих собственных малолетних детей, а потом – своих внуков и – многочисленных правнуков… Широкие читательские массы отнеслись к моей книге с горячим сочувствием. Достаточно сказать, что в одном только 1958 году книга вышла в двух разных издательствах в количестве 400 000 экземпляров и в течение нескольких дней разошлась вся без остатка: так жадно стремятся советские люди изучить и осмыслить все еще мало изученную психику своих Игорей, Володей, Наташ и Светлан. Это налагает на меня большую ответственность. Поэтому для каждого нового издания книги я перечитываю снова и снова весь текст, всякий раз исправляя и дополняя его».

Собственно, можно больше ничего не добавлять, Андрей Колесников пишет о детях, прежде всего о взаимоотношениях со своим сыном, дочерью и уже совсем взрослым сыном от первого брака.

Структура нашей книги также проста и понятна – по годам. И обратите внимание на последнюю фразу Корнея Чуковского насчет «каждого нового издания книги».

Да, перед вами новое издание книги Андрея Колесникова, дополненное и переработанное, первое – «Отцеводство» – вышло в 2007 году. Потому что наши люди, как и полвека назад, продолжают все так же жадно «изучать и осмысливать все еще мало изученную психику своих детей».

Причем книга эта нужна не только взрослым, в чем я совершенно уверен, но и детям. В последнем я убедился на собственных детях, десяти и семи лет, которые переругались вдрызг за право первого чтения предыдущего издания «Отцеводство». Теперь во время какого-нибудь обеденного разговора случается, что мои дети для иллюстрации своей мысли ссылаются на высказывания или поведение Маши и Вани в соответствующей ситуации. Для моих детей Маша и Ваня – это уже как Винни Пух или Муми-тролль, герои их внутреннего понятийного мира. (Кстати, это правильный показатель художественности произведения.) Они меня даже попросили сводить их в цирк, в котором они, конечно, не раз бывали, но им захотелось прочувствовать на входе в цирк фразу, произнесенную Машей, – «Я в цирке».

Почему? Им просто нравится повествование, которое, как зеркало, в котором они узнают себя. Это, знаете, как начинает плакать младенец в салоне летящего самолета, если через ряд от него заплакал другой младенец. За компанию.

При чтении этого удивительного любовного романа продолжительностью вот уже шесть лет сопереживаешь его героям так сильно, как если бы речь шла о собственных детях. Это значит, что книга Колесникова честная и правдивая.

Наконец, при чтении историй про Машу и Ваню как-то очень хорошо представляешь себе, что радость родительской любви замешана на жертвенности и трудах. По-другому – будет фальшь.

Могу только пожелать моему коллеге и любящему отцу Андрею Колесникову продолжения. Потому что отцовскую полноту чувств начинаешь чувствовать лишь с третьего ребенка (в чем Андрей мог убедиться), а на пятом понимаешь, что ощущение счастья настолько огромно и всеохватывающе, что это влияет уже не только на взгляды, отношение к жизни и прочее (этот процесс начинается с первого ребенка), но и меняется уже состав крови, ты окончательно и бесповоротно превращаешься (на физиологическом уровне! – поверьте, знаю по опыту) в иного человека (чтобы было понятно какого, можно употребить слово «блаженный»), а затем смотришь на шестого ребенка и не понимаешь, как ты мог раньше не дать жизнь этой удивительной дочери, которая в девять месяцев уже кокетничает, причем только с родным отцом.

Отмечу принципиальное обстоятельство, которое, возможно, придает дополнительный вес моей оценке. Я сам многодетный отец, у меня шестеро детей – пять девочек и один сын: Анна (22 года), Анастасия (20 лет), Вера (11 лет), Мария (7 лет), Кирилл (3 года) и София (1 год). Не скрою, у двух старших дочерей другая мама. Но для меня-то это ничего не меняет, степень моего родства с моими детьми от этого никак не страдает.

Теперь о практических советах и навыках, которые можно извлечь из этой книги. Разумеется, это то немногое, что стоит отметить прежде всего.

Совет 1: никогда не врите детям, никогда не вводите их в заблуждение, потому что они вам верят абсолютно и безо всякой задней мысли.

Совет 2: уделяйте своим детям как можно больше времени, причем не в каких-то воспитательных целях, а просто будьте с ними, физически, материально, гуляйте вместе, смейтесь, плачьте, ругайтесь, сопереживайте им, живите с ними не по паспорту, а в реальности; нет ничего драгоценнее этих часов времяпровождения с детьми, ничто и никогда не может с этим сравниться!

Совет 3: дети – не личная собственность, они, конечно, ваши, но научитесь видеть и уважать в них личность, самоценную и уникальную.

Совет 4: дети – это смысл и оправдание вашего существования на земле.

Совет 5: будьте честны перед собой в отношениях с детьми.

Совет 6: не увлекайтесь подарками и развлечениями – порой это выглядит как взятка детям, а настоящая жертва – это ваша любовь к ним, не за что-то, а просто так.

Совет 7: жалейте своих детей, им труднее, чем вам.

Владислав Дорофеев, журналист, литератор и отец шестерых детей

2004. Неужели это моя дочь?!

Маше сейчас уже восемь лет. И это не предел. Я перечитываю эти самые первые рассказы про нее, и у меня замирает сердце. Это она или не она? Неужели это моя дочь?! И все это было с нами?

Ей будет легче. У нее не будет такой проблемы, потому что она себя не помнит в этом возрасте. Она поверит мне на слово – просто потому, что у нее не будет выхода.

Таким образом, эти истории, как только я дописываю каждую из них, становятся каноническими. И попробуй ты изменить их, Маша. Из этих песен не выкинешь ни одной запятой.

Но это все-таки она: обожает брючки и кофточки, фотографируется с пыльным слоном, водит меня в ресторан, ищет себе няню и мечтает о море, которое было в ее жизни только тогда, когда ее мама была ею беременна.

И в 2004 году в этих главах нет – почти нет – Вани. Я читаю и не понимаю сначала, где он, и только потом соображаю: да ему же еще только год, он же даже не разговаривает.

И мне все-таки обидно, что его тут нет. Мне его не хватает. Не хватает, так же как сейчас в жизни, когда я вижу их отчаянно редко. Я хочу хотя бы читать про него. Но тут, в 2004-м, – только Маша.

Впрочем, и ее не покажется мало.

«Шикарный, шикарный лак!»

Я пошел с трехлетней Машей в магазин. Так случилось. В конце концов, в этом нет ничего необычного.

Мы зашли в довольно большой зал. Я осмотрелся. Но моя дочь осмотрелась еще быстрее и сказала:

– Папа! Купи мне, значит, эти брючки, кофточку, маечку…

Она торопилась перечислить все названия, хоть как-нибудь связанные с одеждой. Я оборвал ее на полуслове.

– Маша, подожди! Секундочку! Мы сейчас все сделаем по-другому. Идем, на все смотрим и ничего не покупаем. Даже руками не трогаем. Потом поворачиваем обратно…

Маша казалась чрезвычайно заинтересованной моим рассказом.

– А почему? – спросила она.

– Потому что там конец магазина. Некуда идти.

– А-а…

Она кивнула, давая понять, что все поняла.

– А потом? – спросила она наконец.

– А потом, – не без удовлетворения закончил я, – мы и покупаем то, что нам в результате понравилось.

– Папа, расскажи еще раз, – попросила Маша.

Ей, как мне показалось, очень понравилась эта необычная история.

– Ну вот, вошли мы в магазин, осмотрелись и не спеша пошли по нему. Вокруг нас яркие красивые вещи.

– Детские? – с беспокойством уточнила она.

– Детские, – успокоил я ее. – И вот мы идем и идем, и ничего не покупаем… А потом разворачиваемся и идем обратно… И только потом выбираем то, что нам больше всего понравилось.

Маша наконец осознала весь смысл моего предложения. И вот она смотрела на меня уже довольно снисходительно.

– Папа! – сказала она. – Ну ведь так у нас никогда ничего не будет!

Когда я рассказал эту историю своему приятелю Олегу, он даже не рассмеялся, а только коротко кивнул.

– Конечно, она права. Надо сразу все хватать. Ты что, еще не понял?

И он в свою очередь рассказал мне поучительную историю про свою трехлетнюю дочь Алису. Маша и Алиса в хороших отношениях и даже, можно сказать, дружат семьями своих родителей. На днях Алиса тоже пошла в магазин. Это был парфюмерный магазин. Она переступила порог этого заведения, и глаза ее широко раскрылись. И вот она, никого не замечая, уверенно пошла к прилавку, за которым стояла во всех отношениях ухоженная продавщица. Она держала в руках какую-то склянку с туалетной водой и довольно рассеянно разглядывала ее.

– А что, праздник? – словно вскользь спросила ее Алиса.

– Праздник, – ответила продавщица. – Именины сердца.

– А-а… А ногти чем накрасила?

Отец Алисы утверждает, что только в этот момент обратил внимание на то, что длинные ногти продавщицы выкрашены в яркий фиолетовый цвет.

– Лаком, – удивленно ответила продавщица.

– Женщина! – вдруг простонала Алиса. – Я тебя умоляю! Накрась мне ногти! Шикарный, шикарный лак!

Продавщица чуть не выронила из рук склянку, а потом достала свою косметичку, присела и долго красила Алисе ногти фиолетовым лаком.

Подытоживая, Олег сказал, что гордится своей дочерью и что только так и следует жить.

Вернувшись домой, я рассказал эту историю даме своего сердца, Машиной маме. Пока я говорил, Маша несколько раз встревала с одним вопросом:

– А это про кого?

– Про Алису, – наконец ответил я.

– Про мою Алису? – уточнила она.

– Про твою, про твою.

Маша кивнула и замолчала. Дослушав историю до конца, она посидела, подумала и наконец пожала плечами:

– Я ее не узнаю.

Так я пока и не понял, как же все-таки следует жить.

«А трусы?!»

Маша никогда не была в цирке, но уже несколько лет очень хотела попасть туда. Несколько раз она была близка к этому. Но ее родители в последний момент предпринимали все необходимые усилия для того, чтобы поездка в цирк именно в этот день оказалась невозможной.

И вот, наконец, Маша оказалась в цирке. Чего она ожидала от него? Безусловно, чего-то важного в своей жизни. Она придавала визиту в цирк явно преувеличенное значение. Как только мы поднялись по ступенькам цирка на Цветном бульваре и вошли в двери, она истошно закричала:

– Я в цирке!

Другие мальчики и девочки косились на нее с демонстративным недоумением и старались делать вид, что ничего особенного не происходит. Возможно, посещение цирка было для них таким же привычным делом, как и поход в библиотеку. Не знаю. И вот мне уже казалось, что они ни много ни мало обходят ее стороной. Мою дочь, про которую трехлетний Денис в детском саду с гордостью говорит, что она его жена, здесь обходили стороной! А сама она при этом считает своим мужем Кирюшу. А Никиту в этом проекте вообще никто не рассматривает всерьез.

Так вот, мы вошли, значит, в цирк и сразу увидели слона. Я-то, честно говоря, оторопел. Дело в том, что большой серый пыльный слон, идущий рядом с тобой по коридору, вообще-то редкость для меня.

Маша кивнула слону как старому знакомому, и я лишний раз подумал о том, что надо бы воспринимать мир попроще и допускать, что с тобой в любой момент может произойти любая неожиданность. То есть надо бы равняться в этом смысле на нее.

Между тем это машинальное движение души моей дочери не осталось незамеченным. К ней сразу подбежал фотограф и, на всякий случай заискивающе улыбнувшись мне, спросил ее:

– Девочка, хочешь сфотографироваться со слоном?

– Да, – тут же ответила Маша.

Заручившись ее поддержкой, фотограф уже довольно нагло посмотрел на меня и сказал:

– С вас 300 рублей.

– А не много? – на всякий случай спросил я. Он не успел ответить.

– Нет, папа, – ответила Маша. – Мало.

– Две фотографии, – пожал плечами фотограф, – 10 на 15. Нормально. Со слоном же. Может за ухо его подержать. Он не укусит.

– Да он шевельнется, и от нее ничего не останется, – раздраженно сказал я.

Я понимал, что вряд ли они, конечно, держат тут такого слона, который шевелится, когда дети хватают его за ухо. Так я на самом деле думал. Но просто мне не нравился этот фотограф.

– Вы что, папа? – посмотрел на меня фотограф. – Вы не знаете, с кем имеете дело. Этот слон будет стоять, как фарфоровый.

На ум ему пришло странное сравнение.

– Но на всякий случай вы, конечно, станете рядом с ребенком, – добавил фотограф.

Мы подошли к слону. Я взял Машу на руки, она схватила слона за ухо и дернула что было сил. Я замер. Но слон, по-моему, даже не заметил нашего присутствия. Фотограф нажал на кнопочку.

– Слон, ты плохой, – вдруг обиженно сказала Маша.

– Почему он плохой? – спросил я, но тут же и сам понял. На самом деле для слона, как выяснилось, все это переживание тоже не прошло даром. В результате он пукнул. Представляете, что бывает, когда пукает слон? Запахло жареным.

– Папа, – спросила Маша, когда мы отошли на безопасное расстояние, – а если я опять возьму слона за ухо, он опять пукнет?

– Да, моя девочка, – сказал я, – поэтому больше мы к слону никогда подходить не будем.

И мы пошли в зал. Началось представление, и оказалось, что деликатная тема в этот вечер еще вовсе не исчерпана. Один клоун забавы ради начал на арене раздевать другого. В итоге клоун оказался в центре арены в одних блестящих трусах. Он медленно и с удовольствием поворачивался вокруг своей оси. У него был мощный загорелый торс. Его-то он, наверное, и стремился продемонстрировать публике.

Но его торжество продолжалось недолго. Маша смотрел а-смотрела на него, а потом с недоумением прошептала:

– А трусы?

Ее, конечно, никто, кроме меня, не услышал. А она обращалась, как оказалось, именно к клоуну. И, выждав еще несколько секунд, звонким детским голосом прокричала уже на весь цирк:

– А трусы?!

Взрослые и дети начали хохотать. Большинство, наверное, решило, что это так и надо, что моя Маша – «подстава». Но клоун-то знал, что она не «подстава». Он еще раз медленно обернулся вокруг своей оси и начал всматриваться в зал. В душе этот парень, я уверен, был стриптизером. И Машин крик донесся до самых потаенных уголков его души. Если бы она крикнула еще раз, он бы, возможно, снял трусы.

Но она этого не сделала. Хорошая девочка.

«Папа, снимай брюки!»

Моя дочь, когда была маленькой, легко решала все свои проблемы со мной. Как-то раз, год назад, она попросила меня почитать ей на ночь. А я и сам в этот момент не отказался бы, чтобы мне кто-нибудь почитал на ночь. Примерно так я ей, зевнув, и сказал. Ну, то есть на самом деле я, конечно, попытался объяснить ей, что надо же учиться засыпать безо всяких книжек, потому что скоро она начнет ходить в детский садик и там ей никто книжки перед сном читать не будет. Таким образом я решил одним выстрелом убить двух зайцев: ничего ей не читать и заодно подготовить ее ко взрослой жизни со всеми ее тяготами и лишениями.

Она спокойно выслушала. Потом она встала на четвереньки, придала своему личику максимально зверское выражение и прорычала своим тоненьким голоском, глядя на меня снизу вверх откуда-то с самого пола:

– Я – волк! Читать!

Я чуть не расплакался. Она-то, конечно, не знала, что от умиления. Решила, что от страха. Ну и читал ей потом разумеется, эту книжку, пока не пришла мама этого волка и не уложила его спать.

Теперь все иначе. Теперь она не может влиять на меня так прямолинейно. С возрастом ее методы усложнились.

– Папа, – говорит она, – дай мне конфетку.

– Хватит, – отвечаю, – ты сегодня целый день ешь конфеты. Посмотри на свой живот.

Она внимательно смотрит на свой живот.

– Папа, – говорит она, – мне только одну. Такое впечатление, что я собираюсь дать ей десять конфет, а она пытается остановить меня.

– Нет, Маша, наверное, не дам.

– Почему?

– Ты меня не убедила.

– Да? – с каким-то пониманием спрашивает она.

– К сожалению, да.

– А как тебя убедить?

– Подумай. Она подумала и бежит к маме:

– Мама! А как папу убедить?

– Это невозможно, – искренне отвечает ей мама.

– Невозможно… – тихо повторяет моя дочь. – Папа! Пойдем почитаем книжку!

– Другое дело! Конечно, пойдем.

Я рад, что она уже не просит эту конфету, от которой у нее покраснеют щеки.

– Мама, – кричит она, – мама! Я его убедила!

А вчера вечером я собирался на одно мероприятие и вынужден был надеть костюм. Я редко это делаю. Она, когда увидела меня, очень удивилась.

– Папа, ты что? – с недоумением спросила она.

– А что?

Она покачала головой.

– Ты куда?

– В гости.

– В таком виде?

Мне стало смешно. Всегда смешно, когда трехлетняя дочь разговаривает с тобой, как двадцатипятилетняя жена.

Но я тут же все понял. Она вообще-то была права. Она что, в гости никогда с отцом не ходила? Она очень хорошо знает, в чем ее папа ходит в гости. Оранжевая рубаха, разноцветные джинсы. Да что угодно, но ведь не костюм.

Но не мог же я ей сказать, зачем я на самом деле надел костюм. Я этого вообще никому сказать не могу. Слишком это все серьезно.

– Папа, снимай, – сказала Маша.

– Что? – не понял я.

– Галстук.

– Маша, – говорю я ей, – ты откуда слова-то такие знаешь? Галстук…

– А Кирилл пришел в садик в шарфе и сказал, что это галстук.

– Маша, – говорю, – если я сниму галстук, то тогда вообще никуда не пойду. Туда без галстука не пустят.

– Снимай, папа, снимай, – торопливо сказала она. – И брюки снимай.

Я из чувства протеста говорю:

– Не сниму.

И тут я понимаю, что за несколько минут роли как-то поменялись. То есть это она со мной разговаривает, как мама с капризным ребенком. А он оказывает сопротивление, хотя в душе и понимает, конечно, что оно бессмысленно.

– Маша, – говорю я тогда, – ну допустим, сниму я галстук, потом пиджак, потом брюки сниму. Зачем тебе все это? И что мы будем делать?

– Папа, – говорит она. – Как что? Книжку читать!

«Я какать хочу!»

Мы с Машей иногда ходим в ресторан. Это очень хлопотное занятие, от которого участвующим в нем людям, если разобраться, нет никакого толку. Но Маша иногда просится в ресторан. Почему?

Один раз она обратила внимание на то, как бурно люди среагировали на ее радостный крик маме:

– Я какать хочу!

И теперь, как только мы приходим куда-нибудь и садимся за стол, она некоторое время изображает из себя девушку из высшего общества, но только для того, чтобы в какой-то момент крикнуть на весь зал:

– Я какать хочу!

Реакция всякий раз такая, на какую она рассчитывает. Люди ведь в ресторане часто едят. И вот едят они, едят, а потом слышат этот крик.

Один раз тетенька, сидевшая рядом, сделала ей замечание.

– Девочка, – с раздражением сказала она, – я вот тоже, может, какать хочу. Но я же молчу.

– Почему? – удивилась Маша.

Тетенька задумалась. У нее не было готового ответа.

– Мама, тетенька говорит, что какать хочет! – крикнула тогда Маша изо всех сил.

Все, конечно, сразу с интересом посмотрели на эту тетеньку. И чем дольше она потом сидела, тем с большим интересом на нее все смотрели. И когда она ушла, все, кажется, вздохнули с облегчением.

В другой раз Маша очень заинтересовалась тарелкой с водой и лимоном. Сначала, когда перед ней поставили эту тарелку, она хотела, конечно, воду выпить, а лимон съесть. Но мы, на свою беду, объяснили ей, что в воде надо вымыть руки.

Я жалею об этом до сих пор. Мало того что, вымыв руки, она дождалась-таки удобного момента и сначала попила из тарелки, а потом затолкала в рот лимон. Настоящая проблема была в том, что у этой истории оказались, как в хорошем медицинском опыте, отдаленные результаты. Теперь она требует такую же тарелку и дома. Она требует ее всякий раз, когда мы говорим ей, чтобы она вымыла руки. Объяснить, почему в ресторане надо мыть руки в тарелке с лимоном, а дома можно вымыть и из-под крана, невозможно. Более того, она приучила мыть руки в тарелке с лимоном всех своих кукол и уже несколько раз осторожно говорила мне, что надо бы достать из аквариума рыбок и тоже вымыть их в тарелке с лимоном.

Короче говоря, от этого ресторана одни только проблемы. И я бы, конечно, ни за что по своей воле не ходил бы с ней в ресторан. Но ведь она сама просится. И так, что я не могу отказать. Ну я понимаю, ей там хочется крикнуть, что она хочет какать. Ну и что, только из-за этого? Из-за одного этого она не стала бы заводиться. А тарелка с лимоном есть и дома. Что же еще? Обязательно должно быть что-то. Я спрашивал ее об этом. Она говорила, пожав плечами: «Ну мы же с тобой так редко куда-нибудь ходим!» Эту фразу она, я так понимаю, подслушала у мамы. Нет, и не в этом, конечно, дело. И я решил повнимательнее понаблюдать за ней.

Мы пришли в бар «Джек Рэббит Слимз» на Соколе. На входе стоял картонный кролик ростом чуть выше Маши. Она как-то машинально кивнула ему. Так же рассеянно, как старому знакомому, она кивнула и гардеробщику, повидавшему жизнь дяденьке. Она стала к нему спиной, и он помог ей раздеться. Маша сказала «спасибо» и уже было отошла, но потом решила, что должна сказать ему еще пару слов.

– А у меня новые трусы, – лениво сказала она.

– Везет тебе, – покачал он головой.

Она кивнула и прошла в зал. Я сделал заказ. Она молчала. Официантка пошла к барной стойке.

– Подожди! – вдруг крикнула ей Маша. – Стой! Девушка остановилась.

– Иди сюда.

Официантка подошла. У нее была правильная улыбка.

– Сока хочу.

– Виноградного? Яблочного? Апельсинового?

– Красного.

– Вишневого? – спросила догадливая девушка. – Да!

– Сию минуту!

Маша радостно засмеялась и только потом с облегчением крикнула на все заведение: