Kitobni o'qish: «Планета червей»
Искренне признателен моей семье и близким друзьям за силу их веры в меня!
Невероятно благодарен внуку за его внутренний свет и «эксклюзивные» слова, которые стали именами для некоторых героев этой книги.
Особые слова благодарности гуру кардиологии Игорю Цупко, за тактичные правки.
Отдельное спасибо дотошному «товарищу» Сергею Бостону (моя едкая фанастическо-техническо-литературная совесть:), который помог «взять голову в руки» и хлёстко откорректировать начальные версии.
Поясной поклон Марии Якубович за тонкое умение тактично направлять мои мысли к более грамотному и чуткому изложению.
P.S. Люди, пожалуйста, не взрослейте душой – это ловушка!
Ваш А.И. Щеглов
Пояснения
Меры длины/времени на планете Поса:
День/неделя/месяц/год – оборот/на́дель/мах и период.
Расстояния: один вид – 0,6 километра, или 0,35 мили.
Высота/ширина: маховая сажень – 1,78 метра.
ИМЕНА В КНИГЕ ИМЕЮТ ЗНАЧЕНИЕ: все они – часть языков земного мира и каждое имя подробно объясняется в конце книги.
«Любой Разум <…> в процессе эволюции первого порядка проходит путь от состояния максимального разъединения (дикость, взаимная озлобленность, убогость эмоций, недоверие) к состоянию максимально возможного при сохранении индивидуальностей объединения (дружелюбие, высокая культура отношений, альтруизм, пренебрежение достижимым). Этот процесс управляется законами биологическими, биосоциальными и специфически социальными. Он хорошо изучен и представляет здесь для нас интерес лишь постольку, поскольку приводит к вопросу: а что дальше? Оставив в стороне романтические трели теории вертикального прогресса, мы обнаруживаем для Разума лишь две реальные, принципиально различающиеся возможности. Либо остановка, самоуспокоение, замыкание на себя, потеря интереса к физическому миру. Либо вступление на путь эволюции второго порядка, на путь эволюции планируемой и управляемой, на путь к Монокосму. Синтез Разумов неизбежен. Он дарует неисчислимое количество новых граней восприятия мира, а это ведет к неимоверному увеличению количества и, главное, качества доступной к поглощению информации, что, в свою очередь, приводит к уменьшению страданий до минимума и к увеличению радости до максимума. <…>
Возникает новый метаболизм, и, как следствие его, жизнь и здоровье становятся практически вечными. Возраст индивида становится сравнимым с возрастом космических объектов – при полном отсутствии накопления психической усталости. Индивид Монокосма не нуждается в творцах. Он сам себе и творец, и потребитель культуры. По капле воды он способен не только воссоздать образ океана, но и весь мир населяющих его существ, в том числе и разумных. И все это при беспрерывном, неутолимом сенсорном голоде».
Аркадий и Борис Стругацкие. «Волны гасят ветер».
Пролог
В черноте космоса вокруг далёкой пылающей звезды неспешно вращалась по орбите огромная планета. Бледно-бирюзовый газовый гигант временами являл на своём теле сине-зелёные всполохи, порождая на поверхности вихри из тёмных спиралей. При этом космический исполин имел интересное свойство: с особым изяществом оборотами выписывал по внутренней оси символ бесконечности1. Проходя пересечение двух лепестков этого знака в своём внутреннем вращении, планета-гигант немного отдалялась от звезды и остывала, меняя сияние на мутно-белое с огромными розовыми разводами. А приближаясь к звезде по элегантной кривой, снова наполнялась бледно-бирюзовым светом.
«Система безопасности – Базе: Тревога! Тревога! Тревога! Критически недопустимое сближение с объектом! Системы торможения не функционируют на 75,8%. Столкновение произойдёт через 30… 29… 28…»
Красная надпись полыхала истерической вспышкой на тонких переплетениях шестигранников, полностью опутавших пространство огромного чрева звездолёта.
Газовый гигант как будто с молчаливым осуждением наблюдал, как крошечный по его меркам предмет коснулся поверхности и вскоре замер на границе света и темноты.
Мощь, исходившая от бледно-бирюзового космического исполина, завораживала своей несокрушимостью и монументальностью. Ни одно разумное существо не решилось бы бросить ему вызов. Но то разумное существо, а вот инертным, бездушным осколкам планет, что веками странствовали по бесконечной вселенной, было всё равно, в какую сторону лететь, и что встретится на их пути.
«Информаторий – Базе: повреждения корпуса составляют 17%. Системы энергоснабжения находятся в допустимой норме. Технические службы приступили к ремонту повреждённых частей корпуса. Ориентировочное время восстановления – 10 638 часов».
«Служба безопасности – Базе: критических аномалий на поверхности, способных причинить ущерб, не обнаружено».
«База – всем системам: приступить к спектральному анализу новой среды. Протоколу – начать сбор, обработку и формирование базы данных. Зафиксировать и принять момент стабилизации корпуса на поверхности за начало отсчёта нового летоисчисления».
***
В глубине космической бездны еле заметно блеснула искра. Она становилась всё ярче и вскоре, после нескольких оборотов бледно-бирюзового гиганта вокруг пылающей звезды, мерцание этой далёкой искры превратилось в яркое сияние кометы, которая стремительно приближалась. По сравнению с фантастически громадным газовым шаром комета выглядела как микроскопическая раскалённая иголка со слепящим длинным шлейфом. Но, по неписаным законам Вселенной и малое может сокрушить великое. Тем более что Вселенная – тоже разум, и все процессы в ней идут по Её воле…
«Аналитический центр – Базе: расчётный вектор движения объекта «комета» подразумевает столкновение с газовым гигантом. По предварительным данным скорость объекта варьируется от 1/16 до 1/18 от скорости света. Точное время приближения объекта – в процессе вычисления».
Спустя короткое для бесконечности время огненный странник с неимоверной скоростью и силой врезался под острым углом в бирюзовое тело огромной планеты.
Если бы вакуум смог передавать звук, то грохот этого взрыва, вероятно, долетел бы даже до пылающей звезды!
Увы, космос мудро хранит молчание. В полнейшей тишине на месте вспыхнувшего разрыва тут же образовалось чёрное пятно, и пострадавший гигант моментально начал его втягивать в поверхность, словно собирая силы для исцеления от раны на своём боку.
Несколькими мгновениями позже недалеко от места столкновения из громадного шара мощным фонтаном выбросило в космос то, что некогда было сияющей кометой. Её изгнание сопровождалось огромным бледно-мерцающим туманным облаком, которое стало скручиваться в небольшое завихрение и плавно двинулось в неизведанную черноту за своим прародителем. Следуя долгое время за космическим исполином по его орбите, облако всё больше отдалялось и вскоре было притянуто гравитацией единственного спутника газового гиганта, что казался на его фоне зёрнышком.
Особенность такого соседства со стороны выглядела так, словно родитель-колосс загораживает и защищает от сжигающих лучей звезды своё крохотное дитя, с лихвой одаривая его бледно-бирюзовым сиянием и теплом.
Планета-спутник в своём вращении «смотрела» на огромного защитника только одной стороной, разделяя веками свою поверхность на светлое и тёмное полушария.
Блуждающее туманное облако стало обволакивать маленький спутник и долгое время сливалось всё плотнее со своим новым домом. Бледное свечение туманности на мгновение отразилось в наполовину скрытом под грунтом металлически-холодном, шлифованном боку громадного эллипсообразного предмета, что замер на вечной границе света и тьмы.
По тонким соединениям стремительно пробежала яркая зелёная искра, и среди переплетений шестигранников появилась надпись:
«Информаторий – Базе: период наблюдения завершён. Зафиксировано окончательное слияние инородной газообразной субстанции с поверхностью. Все системы приступают к проведению анализа и обработке данных».
Глава 1
Далеко на горизонте едва посветлевшее небо2, чуть разогнав густой мрак, чётче обозначило крутые склоны небольшой отвесной скалы с карликовыми кустами. Это означало лишь одно – поток вот-вот откроется.
Лэви стоял почти на самой вершине, ухватившись за выступающий из скалы корень, и смотрел вниз на широкую просеку, окаймлённую редким и чахлым лесом на кромке болотных земель. Он то и дело поправлял капюшон тёплой куртки, съезжавший с его высокого лба и закрывавший светло-серые, с сиреневым ободом, глаза.
На краю просеки стояла необычная с виду телега, с четырьмя широкими, высотой в рост человека, колёсами, внутри которой широкоплечий и коренастый Киркас привязывал себя к сиденью.
– Ну что? – весело прокричал Киркас, задрав голову. – Как оттуда смотрится моя «тачка»?
– Красотка! – зычно ответил Лэви и тут же добавил, – Скоро начнётся! Жди!
Словно подтверждая эти слова, по тёмному лесу пробежал резкий порыв ветра, заставив подняться в воздух сухие мелкие ветки, опавшую листву и серую пыль. От этого порыва блекло светящиеся корни деревьев и кустов чуть усилили своё оранжево-жёлтое сияние, как раздуваемые угли костра. Внезапно ветер сменил направление, будто втягиваемый могучими лёгкими какого-то великана. Весь поднятый лесной мусор завис на миг, пролетел немного в противоположную сторону и медленно осыпался. Это чудачество природы повторилось ещё несколько раз, и только после этого воздушный поток с нарастающим рёвом устремился по просеке к едва видимому вдали густому туману.
Лэви приложил свободную перевязанную ладонь ко рту и гаркнул, что было сил:
– Вперёд!
Киркас, услышав далёкий крик, громко выдохнул и, сдерживая дрожь в руках от нахлынувшего волнения, быстро натянул маску. Тяжело дыша и собираясь с духом, он спустил на глаза плотно прилегающие к лицу очки, с усилием закрутил педали и двинулся по кромке просеки. Его «тачка» быстро вошла в поток и резво покатилась, подпрыгивая толстыми ободами колёс на ухабах. Уперев ступни в два выступа над педалями, Киркас дёрнул рычаг и раскрыл первый парус.
Состояние восторга от грубого рывка и нарастающей скорости вызвало улыбку на его лице, скрытую плотной маской. Без этого чувства, холодящего всё внутри, Киркас теперь просто не мог прожить. Почти похожие захватывающие дух эмоции он испытывал в далёком детстве, когда слушал рассказы своего деда Мёркиша, один из которых в корне изменил его жизнь. Дед тогда поведал внуку и его близкому другу Лэви про невероятный Сальдар, где почти всё небо закрывало огромное бирюзовое, нещадно палящее светило Сао. Попасть в этот мир можно было только через туманные земли на стыке миров, пройдя по воздушным потокам.
Киркас и все жители его родного Полунгара, вечно пребывающего почти в кромешной темноте, знали о неимоверной силе потоков, с корнем вырывающих хилые деревья. Правда, роптать на эти капризы природы никто не решался – из-за поступающего тёплого воздуха, делавшего жизнь в стылом Полунгаре более сносной. Были и обратные потоки, уносящие ледяной ветер на светлую сторону, чему полунги радовались не меньше. Они думали, что этот ветер уносит с собой с дальних морозных земель и холод, от которого здесь страдали даже больше, чем от постоянного мрака вокруг.
Не меньшей преградой служили густые туманы, разливавшие свои мутные облака по болотам, на стыке светлого и полумрачного миров. Это препятствие отбивало охоту любым путникам входить на болота в туман, потому что внутри него из-за сильнейшей влажности дышать было просто невозможно.
Все эти трудности не смогли остановить Киркаса с его жаждой приключений. Всей своей пылкой душой он мечтал во что бы то ни стало побывать в Сальдаре и увидеть новые земли, щедро согретые светилом Сао.
От своего деда Мёркиша, знатного кузнеца и умелого сказителя, особо почитаемого за то, что держал в памяти и увлекательно складывал рассказы о прошлом людей, Киркас также узнал, что находились и те, кто смог пересечь туманный стык миров по угасающим потокам. Это негасимым огнём зажгло в сердце тогда ещё мальчика мечту – пройти по потоку.
Киркас всякий раз съёживался от воспоминания, как они с Лэви чуть не задохнулись в тумане, неверно рассчитав время на дорогу. Обоим только исполнилось по пятнадцать периодов3 и то юношеское безрассудство чуть не погубило друзей. Туман накрыл их так стремительно, что только прыткие ноги Лэви помогли обоим выбраться из остановившегося потока на кромку болот. Это и послужило Киркасу поводом начать в кузне деда конструировать новый тип телеги, чтобы проехать по потокам, а не идти по ним пешком.
Дед Мёркиш безумно любил смышлёного и жадного до знаний конопатого, синеглазого внука, потому помогал ему во всём. Он, будучи кузнецом не одно поколение, научил неугомонного Киркаса ковке и выплавке котлов, и каждый раз, принимая благодарности от селян, нет-нет да упоминал подрастающего внука как своего полноценного подмастерья. Благодаря опытному деду Киркас соорудил первую педальную телегу, с четырьмя колёсами из больших, изогнутых, обломанных ветром веток, поверх железного обода на каждом обмотав их ещё и тягучими водорослями в несколько слоёв.
Заказы на такие телеги валом посыпались от односельчан и изо всех соседних селений. Правда, Лэви раскритиковал в пух и прах эту конструкцию, разумно объясняя, что в ураганном потоке крутить педали и управлять телегой без сломанных рук и ног не получится. Только спустя полтора периода Киркас добился нужного результата – и назвал своё творение «тачкой».
Теперь, пройдя потоки уже чуть ли не больше сотни раз, Киркас всё равно волновался не меньше, чем в первый. Тогда они с Лэви только чудом смогли проскочить стык миров за счёт маленького паруса, приделанного Киркасом к «тачке». Чтобы парус не сорвало ветром, Лэви вцепился в его мачту руками и держал её весь путь, сидя сзади Киркаса на багажной части. Сама же мачта паруса была вставлена за спиной Киркаса и прикручена к сидению ездока несколькими верёвками из красных водорослей, чья прочность не вызывала сомнений. Ноги Лэви были крепко привязаны к спине Киркаса, чтобы тот мог удерживать друга, не мешая себе крутить педали и рулить без осложнений. Такая безумная конструкция пришла в голову Киркасу, и он сам готов был сесть на место Лэви, чтобы только доказать, что с парусом «тачка» в потоке не поедет, а полетит. Так и произошло, но стоило Лэви содранных в кровь ладоней.
Когда юноши впервые въехали в освещенный мир, их восторгу не было предела. Открывшийся вид сразу заставил их зажмуриться – так ярки были лучи светила. Это было настолько необычно, страшно захватывающе и одновременно безудержно весело, что оба, будучи семнадцати периодов от роду, просто потеряли голову от бурлящих эмоций. Смуглые люди, повстречавшиеся им вскоре в крохотном селении, были очень дружелюбны. Они с любопытством рассматривали необычную телегу и самих «странников-ездоков». «Ездоками», впрочем, парни назвали себя сами, отвечая на расспросы и обливаясь потом от жары.
Киркас улыбнулся, вспоминая, как уже спустя оборот4 пришлось им с Лэви обмазываться липким маслом из стволов местных деревьев «перфа», чтобы хоть как-то уберечь сожжённую лучами Сао кожу лица, спины, рук и ног. Хотя местные сразу же предупредили парней, что как только вся листва деревьев уткнётся с веток своей острой частью в песок, то надо тут же прятаться в любую тень. Ведь пышущее жаром светило могло спалить кожу до волдырей, и вызвать смертельную лихорадку.
Потом начались обмены. Друзья поняли, что железные крючки и ножи изготавливались и тут. Ничего, кроме связки красных водорослей из вод Полунгара, да нескольких больших рыбин с моллюсками, не заинтересовало смуглых жителей.
Были и следующие поездки – уже на двух «тачках», с усовершенствованными парусами, которые не нужно было удерживать руками.
После этого Киркас и Лэви с гордостью говорили, что смогли оседлать потоки!
На протяжении следующих десяти периодов ездоки привозили много фруктов, изделий тонкого стекла, душистого мыла и много чего ещё. Они быстро научились ловить встречные потоки спустя оборот-два, не задерживаясь по целому маху5 в Сальдаре и быстро возвращаясь домой на радость родных и близких.
Стоя на скале, Лэви горько сожалел, что из-за повреждённого в кузне запястья не может в этот раз поехать вместе с Киркасом. Да, он понимал, что место в новой «тачке» было только на одного ездока, да и была она пока единственной с двумя парусами. Хотя именно новизна такой конструкции и порождала у Лэви тревогу. Своей дотошностью он не раз вызывал приступы гнева у Киркаса, который в последнее время любые замечания встречал чуть ли не с кулаками. Лэви понимал, что Киркас торопился, потому что пообещал привезти белоснежную согревающую накидку своей красавице Эле, готовой вот-вот родить. А такие накидки делали только в Сальдаре. Все слова Лэви про то, что второй парус не доработан и нужно поберечь себя для жены и будущего первенца, так и не смогли убедить вспыльчивого друга не подвергать себя огромному риску.
Но несмотря на все разногласия, Лэви продолжал восхищаться Киркасом – и как лихим ездоком, и как самым верным другом.
Теперь Лэви с тоской провожал взглядом слабо различимый силуэт «тачки», рванувшей вперёд, как только раскрылся первый парус, и сквозь пыль в потоке с ужасом разглядел, как раскрывшееся широкое полотно жёстко скомкал ревущий ветер. Закружившуюся «тачку» подняло в воздух и вышвырнуло в густой туман, поднимавшийся стеной по краям потока…
Глава 2
Чёрные горы ледяной воды бросали с волны на волну утлый челнок, почти до бортов нагруженный рыбой, с измотанным и усталым человеком, продолжавшим упрямо грести. От пронизывающего ветра и холода его руки с трудом повиновались и уже не чувствовали вёсел, а кожа на лице перестала чувствовать боль от хлещущего острыми иголками мокрого снега. Упорная мысль, что нельзя останавливаться, заставляла его с величайшим трудом ворочать уже кажущиеся неподъёмными вёсла.
Правда это мысль была не единственной. Временами рыбака одолевало осознание бессилия: что стихию не победить, нужно просто положиться на волю волн и будь что будет.
В такие моменты Песко, так звали рыбака, заставлял себя вспоминать о пропавших в этой пучине отце с братьями и друзьях, и эти воспоминания злобно взбадривали его. Он, сжав зубы, с натугой рвал тяжёлые вёсла и мысленно ругался со стихией: «Эй, Большая Чёрная Вода! Слышишь меня? Уж больше двадцати периодов, как оседлали потоки, а ты всё не даёшься! Что с тобой не так-то?! Гордая, да? Сильная? Ну, ничего! Кто-нибудь сможет и твою водную тьму укротить! Слышишь?!»
Вдруг Песко скорее почувствовал, чем услышал, как днище челнока заскрежетало по мелким камням. Ещё несколько натужных рывков вёслами, и судёнышко замерло без движения.
Рыбак с трудом встал, почти без сил вывалился на спасительный берег, уткнулся лицом в ледяную прибрежную гальку и почувствовал, что вот-вот провалится в сон. Возможно, в последний сон своей жизни.
Словно споря с кем-то, он приподнялся на локтях, мотнул головой и стал всматриваться в кромешную темноту, бормоча под нос: «Нельзя здесь смотреть последний сон… Я слишком молодой… для последнего сна под корнями…» Его слипавшиеся от усталости глаза с трудом могли разглядеть что-то, кроме чёрно-серой мути, заполненной мокрым снегом вперемешку с брызгами волн. Внезапно ветер на мгновение замер, и юноша увидел неподалёку бледно-жёлтое свечение, исходящее из-под густых кустов.
Песко в изнеможении закрыл глаза и, собирая последние силы, вслепую пополз вперед к спасительному свечению. Вдруг, резко замерев, он обернулся, облизнул потрескавшиеся губы и прошептал: «Мой улов…»
С огромным трудом юноша развернулся, с натугой встал на колени и ухватился за край челнока онемевшими от холода пальцами. Издав гортанный вопль, чтобы придать себе сил, он дёрнул судёнышко на себя и смог чуть дальше вытянуть его на берег.
Сколько прошло времени, пока весь улов оказался возле спасительных кустов, Песко не смог бы сказать. Только когда молодой рыбак полностью стал уверен, что его добычу вместе с челноком не поглотит Большая Чёрная Вода, он заполз поглубже в кусты и, просунув руки среди ветвей к бледно светящимся корням, постарался согреться их еле ощутимым теплом.
От ледяного ветра и мокрой одежды Песко колотила мелкая дрожь, и он понимал, что это первый признак подступающей болезни…
Он стал напрягать и расслаблять мышцы, как учили его опытные рыбаки, чтобы хоть как-то заставить быстрее бежать кровь по венам и немного согреться, но сил даже для этого уже не хватало. Охваченный отчаянием, он зарыдал и стал звать на помощь, стараясь перекричать вой ветра.
Что он кричал дословно, и как долго, юноша вряд ли помнил, но вдруг заметил, как наружные корни кустов и нижняя часть веток стали высвечиваться оранжево-жёлтыми бликами, и жаркая волна коснулась его рук. Онемевшие пальцы Песко ощутили особое тепло, что согревало не только кожу, но и заполняло всё тело, растворяя напугавшую его дрожь. Сжавшись в комок, он плотнее припал к кустам, продолжая рыдать уже от нахлынувшей радости и осознания своего спасения.
Замутнёнными от слёз глазами он осмотрелся, и страх стылым комом вперемежку с восторгом буквально сжали его внутри. Песко увидел, что и почва под ним мерцает таким же оранжево-жёлтым пульсирующим, как волны свечением, даря спасительное тепло.
Молодой рыбак попытался протереть глаза, в надежде лучше рассмотреть – что же его окружает? Но всё ещё непослушные от холода пальцы лишь чуть ободрали веки.
Внезапно, осенённый догадкой, он замер и еле слышно выдохнул: «Черви…».
Лицо озарилось улыбкой неподдельного счастья, и он провалился в спасительный согревающий сон.
***
Хлада понимала, что не сможет больше отдирать от скользких камней моллюсков, чтобы наполнить всю корзину. Руки и ноги её уже окоченели от ледяной воды, да и утомилась она быстро. Девушка с трудом разогнулась и с досадой выругалась про себя: «Да и в пекло! Хватит на сегодня! Сама съем, хотя опять ничего не обменяю… Эх… Да ещё и в дальнюю протоку пошла, дурёха…»
Хлада выбралась из воды и, подхватив почти пустую корзину, быстрым шагом направилась к жилищу, то и дело оглядываясь по сторонам. Опасалась она не зря, так как услышала на утреннем перезвоне, что рядом с их селением стая войлов пол-оборота назад насмерть разорвала охотника. Да и рыкуны тоже часто шастали вокруг, норовя залезть в ледники с рыбой. От постоянной темноты да холода и так не сладко жилось, но этих огромных мохнатых зверюг люди опасались больше всего. Ведь рыкун мог и в жилище залезть, как уже случилось однажды. Тогда тот рыкун задрал семью из четырёх человек, живущих на отшибе. Потому и стали позже селиться ближе друг к другу и утыкивать острыми сколами сланцев пологи над входами в жилища. А спустя пару махов начали расставлять крест-накрест железные пики вокруг каждого навеса с жилищами и по кругу селения, чтобы только отвадить живоглотов и не менее опасных войлов.
Густая трава переливалась белёсыми бликами, отчего давящий мрак чуть отступал, что давало возможность выбирать тропу без ям и колдобин. Небо, обычно затянутое чёрно-серыми облаками, сегодня обильно рассыпало мелкий бисер далёких звёзд, свет которых немного рассеивал темноту.
Внезапно Хлада краем глаза заметила две зелёные точки в полумраке и у неё внутри всё сжалось от страха. Войлов она видела издали не раз и этот зелёный блеск их глаз был ей знаком.
Девушка, не думая ни мгновенья, ринулась по тропинке к спасительной ограде. Проскочив в проход, Хлада отшвырнула корзину и одним рывком завалила его связкой железных пик. И вовремя, потому что тут же увидела за перекрестьями ограды мощный силуэт зверя, хорошо различимый на фоне бликов от травы. Дикое животное, ощерившись, смотрело пристально, чуть опустив мохнатую голову с прижатыми ушами, издавая низкий утробный рык. Хлада, тяжело дыша от пережитого, встретилась с ним взглядом и ужаснулась – с какой яростью и звериной злобой светились эти зелёные глаза. В них не было пощады…
Дрожащими руками девушка упёрлась в железные перекрестья в рост человека и через мгновение вдруг рассмеялась в голос:
– Что? Съел?..
Её нервный смех заставил животное поднять голову и выставить острые уши торчком.
– То-то же! – не успокаивалась Халда, нервно вскрикивая. – Сгинь отсель! Ну!..
Зверь отступил на шаг, потом ещё раз взглянул на девушку, высоко тявкнул и, задрав заднюю ногу, начал мочиться на одну из пик ограды.
– Ах, ты падаль! – уже гневно крикнула Хлада. – Гадить здесь удумал?! Сейчас людей кликну и из шкуры твоей ещё накидку иль шапок нашьём! Кыш, сказала!
Войл закончил опорожняться и не оборачиваясь скрылся в темноте, а Хлада, осознав прошедшую опасность, кулём осела на траву. От пережитого её затрясло и она, обхватив себя за плечи, разрыдалась в голос.
В её голове стали мелькать тяжёлые мысли о своей непростой сиротской судьбе, которые не раз рвали ей душу все её семнадцать периодов жизни.
Как следует проревевшись, Хлада поднялась, собрала в корзину немного просыпанных моллюсков, и ёжась от холода, быстро пошла к своему жилищу. Она шла и снова и снова жалела себя, что судьба уготовила ей родиться здесь, в стылом Полунгаре, а не в тёплом Сальдаре.
В далёком детстве Хлада услышала историю о том, что за туманными болотами огромное светило Сао не уходит с неба, меняя цвет ото дня к ночи. После того рассказа малышка долго не могла заснуть, размышляя – как же светило Сао сменяет бирюзовый жар, на бело-розовое тепло? Потому что для маленькой девочки даже эти названия цвета звучали как сказка. Ведь в её родном Полунгаре не было никакого внешнего природного света, кроме мерцающей белыми искрами травы, светящихся слабым бледно-жёлтым светом корней деревьев и кустов, даривших слабое тепло, да блеклого мигания далёких звёзд. Этот постоянный полумрак, что заполнялся временами лишь туманами, дождями и снегом, был настолько привычен Хладе, что она и не мыслила себя в ином мире.
Зайдя в жилище, девушка поставила корзину, быстро разделась и скатала с ног толстые упругие чулки, служившие и обувью, и защитой от холода. Подбросив в гаснувший очаг несколько плоских сланцевых камней, Хлада юрко запрыгнула в кровать в бледно светившимся дупле огромного дерева и съёжилась под толстым одеялом. Поворочавшись немного, она тяжело вздохнула и начала ворчать себе под нос:
– Вот ведь угораздило меня… Хорошо, хоть от войла спаслась… Да ещё поздно проснулась, разиня, чтобы весь улов пропустить в ближней протоке… Ладно бы сразу ко всем пойти… Эх… И зачем на этого хвастуна Песко было смотреть-то?
Хлада замолчала и погрузилась в мечты: «Да, Песко – красавец… Мышцами так играет, когда рыбу разделывает… ох, да… Ну и что? Насмотрелась, балда? Даже не взглянул на меня ни разу! Ладно бы была кривой какой. Конечно, не так пышна, как балаболка Третка. И что? Волосы у меня гуще и темнее Треткиных, и глаза, говорят, красивые. Голубые! Да, что уж теперь про фигуру с лицом вспоминать, если голодной лежу… Эх… Теперь вот и замёрзла, и новой накидки не выменяю… А она, зараза, белая да тёплая… Сразу видно, что со светлой стороны материя! Так и мерцает даже без деревьев и кустов, словно сама светится…»
С тех пор как Песко вернулся с богатым уловом из Большой Чёрной Воды, слухи о его спасении червями и умении молодого рыбака говорить с ними разбегались всё дальше и дальше. Ведь ещё от предков было известно, что под корнями живут светящиеся черви. Хоть мало кто мог разглядеть их, но словам своих прародителей старались верить.
Яркое доказательство, что черви существуют и даже помогают людям, как раз и явил Песко.
Хлада, как и многие девушки, скорее приходила полюбоваться на кудрявого зеленоглазого блондина, чем снова послушать его рассказ.
Происходило это, как всегда, под большим навесом, где собирались жители селения поесть, разделить улов и обменяться кто чем хочет.
Рассказ о своём спасении Песко теперь повторял почти на каждом вечернем перезвоне. Сразу после него он начинал звать червей на виду у всех и просил дать больше тепла. Когда же деревья, к которым лепились жилища с навесом, натянутым поверх крыш и между стволов, начинали светиться оранжево-жёлтым сиянием от почвы и выше человеческого роста – что, впрочем, большинству не было видно, а вот пульсирующее тепло, наполнявшее помещение, ощущали все, – то разрастался и восхищённый гул голосов людей. Они подхватывали хором слова Песко и в упоении, с восторгом усиливали этот призыв.
Конечно, для юноши это не прошло бесследно, потому что он стал получать уж слишком много внимания и ласки. Да и не только от односельчан, но и от девиц из соседних селений, которые в общем хоре зова червей только и делали, что призывно смотрели на Песко, стараясь подобраться ближе. А тот в своём восторженном исступлении лишь громче повторял и повторял заветные слова:
– О черви, свет несущие и тепло дарящие! Согрейте мои руки и ноги! Прошу вас о помощи! Не поскупитесь! Взываю к вам со всей силой сердца! Одарите тёплым чудом своим!
Но с каждым разом Хлада стала замечать, что её всё больше раздражает такое нарочито показное управление червями. Она где-то на краю сознания начинала понимать что-то очень важное и про червей, и даже про то, как нужно с ними общаться. А всё потому, что при зове тепла свечение на стволах деревьев словно подсказывало ей о чём-то. Именно это её умение видеть оранжево-жёлтые всполохи давало девушке особую уверенность, что она находится совсем рядом с тайной, которая вот-вот должна ей открыться.
Вот и теперь, плотно закутавшись в одеяло, Хлада снова и снова старалась уловить ту самую важную мысль, которая всё ускользала. Мешало и то, что она никак не могла согреться. Повздыхав, девушка высунула нос из одеяла.
– О черви, свет несущие и тепло дарящие! – громко сказала она. – Согрейте меня, пожалуйста! А то прямо не могу, как продрогла, – и, закрыв глаза, мысленно стала повторять заученные слова зова.
Через несколько мгновений из-под земли появилось тусклое сияние, которое окрасило бледными оранжево-жёлтыми переливами корневище дерева с дуплом-кроватью, и волна тепла окутала девушку.
Хлада с улыбкой вздохнула и негромко поблагодарила:
– Спасибо, свет и тепло дарящие! Какие вы безотказные всегда…
Девушка закрыла глаза и задремала. Последними её мыслями перед сном были обычные мечты лентяйки: что было бы хорошо приходить в те места, где сразу много моллюсков, чтобы долго не стоять и не отковыривать по нескольку штук, и что хорошо бы вырастить свою плантацию красных водорослей, из которых получаются отличные и прочные одежда и обувь. Да и свои чулки уже пора бы поменять на более новые… тогда и светлые накидки от сальдарцев можно менять хоть каждый день…
