Kitobni o'qish: «От прокурора до «контрреволюционера»»

Издательский дом «Городец» благодарит за оказанную помощь в выходе издания независимую частную российскую производственную компанию «Праймлайн» (www.prime-l.ru)

ПРАЙМЛАЙН: КОМПЛЕКСНЫЕ ЕРС-ПРОЕКТЫ

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Гальченко А.И., 2022

© Издательский Дом «Городец» – оригинал-макет, 2022

* * *

Автор выражает признательность сотрудникам прокуратур Архангельской, Костромской, Липецкой, Магаданской, Мурманской, Нижегородской, Новгородской, Пензенской, Рязанской, Саратовской, Ульяновской областей, Республик Алтай, Коми, Саха (Якутия) и Северная Осетия – Алания за оказанное содействие в сборе архивных материалов.

Отдельная благодарность старшему прокурору второго отдела управления по надзору за уголовно-процессуальной и оперативно-розыскной деятельностью прокуратуры Нижегородской области Тимониной Алевтине Алексеевне за выполнение размещенных в монографии портретов работников советской прокуратуры.

Вступительное слово

Представляемая на суд читателей монография Андрея Игоревича Гальченко заслуживает внимания по нескольким причинам.

Это книга исторической памяти, в которой предпринята впечатляющая попытка обобщения теоретических взглядов о сталинском периоде российской государственности, о том, что на самом деле стояло за укреплением социалистической законности. Это история в лицах, в которой воспоминание о жизни конкретного человека есть не только непосредственное свидетельство о прошлом, но и отражение социально-политического контекста сталинской эпохи.

Обращение к фактам исторического прошлого очень ценно для нас. Какими бы они ни были, «стереть» историю нельзя, да и не нужно, ведь история не прощает забвения своих уроков – для тех народов, кто это делает, она преподносит новые.

Сталинская эпоха была великой по масштабам событий и мероприятий. Глобальная индустриализация страны, модернизация тяжелой промышленности, прежде всего оборонной, увеличение экспорта зерна, беспрецедентная по своим масштабам ликвидация неграмотности населения, повышение качества образования, мощное развитие науки и техники и, наконец, сокрушительная победа Советского Союза над нацизмом – все это неоспоримые достижения сталинской политики. Советских руководителей можно упрекнуть во многом, но не в отсутствии стремления вывести страну на уровень мировых держав.

Однако если говорить о том, как в настоящее время оценивается Сталин руководством страны и многими нашими соотечественниками, то вывод очевиден – Сталин совершил массу преступлений против своего народа. И несмотря на то, что он много работал, несмотря на то, что под его руководством страна добивалась крупных успехов, то, что было сделано в отношении собственного народа, не может быть прощено и забыто.

Монография «От прокурора до “контрреволюционера”» – это авторское осмысление сталинской политики через портреты людей, которых нельзя даже назвать в традиционном смысле историческими личностями. Но это еще и предупреждение. Предупреждение о том, что террор и диктатура, господство одной идеологии и монополия партии на власть – все это на деле превращает государство в молох, уничтожающий своих граждан, не щадя даже тех, кто верно служит этому государству и стоит на страже его законов.

Автор не одинок в своей попытке. Многие писатели (А. Солженицын, В. Шаламов, Л. Чуковская и др.) на страницах своих произведений рассказывали о преступлениях сталинского режима против собственного народа, иллюстрируя ужасы массовых репрессий зарисовками из жизни обычных людей. А. Гальченко же удалось на исторических примерах донести до читателя всю правду о жизни тех людей, кто в период сталинизма избрал для себя путь преданного служения закону, был честен на этом пути перед собой, перед людьми, перед государством, но оказался вне закона, в одночасье превратившись из обвинителей в обвиняемых. Важной задачей для автора было не просто показать реалии сталинского периода, а объяснить этот «юридический» парадокс.

В 30-е годы прошлого столетия в Советском Союзе резко возросла роль карательно-репрессивного аппарата, в первую очередь НКВД. На этом фоне невероятные масштабы приобрел культ личности Сталина, усердно раздуваемый его ближайшим окружением. Не только активное неприятие партийной власти и строительства социализма (крестьянские восстания, посягательства на представителей власти и активистов коммунистической партии), но и любое мнение, не звучавшее в унисон с культом личности верховного правителя, рассматривалось как контрреволюционное преступление. Большую часть политической преступности составляли мнимые «преступления», это была расправа с призрачными политическими противниками путем фабрикования органами ОГПУ, НКВД фальшивых уголовных дел. Не без участия органов прокуратуры многие из этих дел были доведены до «логического завершения» – заключения в колонии и лагеря, расстрела…

Автор показал ту историческую реальность, о которой редко говорят, – как прокуроры, будучи участниками этого тоталитарного правосудия, порой сами попадали в его жернова. В каждом очерке (а их в монографии 62!) о трагической судьбе прокуроров подробно описаны все обстоятельства сфабрикованных в отношении них уголовных дел по печально известной статье 58 УК РСФСР.

Но не только о правовой составляющей сталинских репрессий пишет автор. Он напомнил читателю еще об одном важном вопросе. Это вопрос человеческого и, в определенной мере, философского плана: что есть высшая ценность государственности – сила государства, его экономическая мощь или человек? Может ли власть, запятнавшая себя жестокостью и бесчеловечием, снискать оправдания высокими достижениями? Этическая парадигма Ф. Достоевского и Л. Толстого дает безапелляционно отрицательный ответ на этот вопрос; Н. Макиавелли, Т. Гоббс, Б. Паскаль, напротив, известны как апологеты политической теории консеквенциализма. Эта проблема, связанная с феноменом власти, – одна из пульсирующих «болевых» точек, точек противостояния между полярными этическими концепциями.

Читатель неизбежно погружается в подобные размышления, когда знакомится с жизнеописанием репрессированных прокуроров, ведь автор не ограничился вопросом уголовного преследования жертв политических репрессий, а показал их профессиональный путь, приоткрыл дверь в личное пространство – детство, семью, быт, увлечения. На страницах своей монографии автор вдохнул жизнь в сухие архивные данные, «очеловечил» образы.

Такая литература, безусловно, нужна. Современная эпоха, отмеченная драматическими социальными и политическими событиями, заставляет вновь осмыслить сталинское прошлое, поскольку это была эпоха, когда страна не раз стояла, колеблясь над бездной, эпоха выведенных из идеологического равновесия и столкнувшихся миров. Углубление в историю помогает шире познать и раскрыть суть животрепещущих проблем современности. Сегодня, как может быть, никогда ранее, с беспощадной определенностью, «по-достоевски», стоит перед всем человечеством проблема совести, выбирающей между будущей гармонией мира и слезинкой ребенка…

Ректор Университета прокуратуры Российской Федерации, доктор юридических наук, профессор, профессор РАН, Почетный работник прокуратуры РФ, государственный советник юстиции 2 класса

Оксана Сергеевна Капинус

5 апреля 2022 г.

 
Неоценимы давние события
Мерилами сегодняшней системы:
Другими были общество, развитие,
Мышление, условия, проблемы…
 

Введение

Сразу после Октябрьской революции 1917 г. в России были упразднены ранее существовавшие судебные учреждения, институты судебных следователей, прокурорского надзора, присяжной и частной адвокатуры¹. Начались политические репрессии, жертвами которых становились бывшие работники государственных органов царской России, предприниматели, помещики, священники и лица, выражавшие несогласие с новой властью большевиков.

Во главу угла ставились не законы, а «революционная совесть» и «революционное правосознание». Все то, что было направлено против «новой власти рабочих и крестьян», называлось контрреволюционным.

Слово «контрреволюция» является составным и образовалось от латинских слов “contra”, т. е. «против», и “revolutio” – «переворот».

Толковый словарь живого великорусского языка В. Д. Даля определял контрреволюцию как «противовосстание, возмущение в пользу прежнего порядка, бывшего до переворота»².

В Советском Союзе под контрреволюцией понималась борьба свергнутого или свергаемого социальной революцией класса, направленная на реставрацию или сохранение отжившего общественного и государственного строя³.

Задачи по борьбе с этой угрозой для новой советской власти, а также ведение предварительного расследования и предание контрреволюционеров и саботажников суду революционного трибунала были возложены на специально организованную в декабре 1917 г. Всероссийскую чрезвычайную комиссию для борьбы с контрреволюцией и саботажем (ВЧК).

В дальнейшем в результате переформирования государственных органов данные вопросы относились к ведению Государственного политического управления (ГПУ) при НКВД РСФСР, Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) при СНК СССР, Народного комиссариата внутренних дел (НКВД) СССР, Наркомата государственной безопасности (НКГБ) СССР, Министерства государственной безопасности (МГБ) СССР, Министерства внутренних дел (МВД) СССР, Комитета государственной безопасности (КГБ) при Совете министров СССР.

Особенная часть Уголовных кодексов (УК) РСФСР, первый из которых принят в 1922 г.⁴, начиналась именно с перечня контрреволюционных преступлений. Это свидетельствовало о том, что руководство страны расценивало их как наиболее опасные для государства и советской власти.

Постановлением ЦИК СССР от 25 февраля 1927 г. утверждено для включения в уголовные кодексы союзных республик Положение о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления)⁵, согласно которому под контрреволюционным преступлением стало пониматься всякое действие, направленное:

– к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими на основании Конституции СССР и конституций союзных республик рабоче-крестьянских правительств СССР, союзных и автономных республик;

– к подрыву или ослаблению внешней безопасности СССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции.

Такие же действия признавались контрреволюционными и тогда, когда «они были направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в СССР».

А. П. Апсит «Корабль контр-революции разбивается об советския твердыни». 1918

Прокуратура принимала активное участие в подготовке указанного Положения путем участия в разгоревшейся дискуссии по поводу проекта и дачи на него заключений⁶.

Предусмотренные уголовным законодательством виды контрреволюционных деяний с течением времени претерпевали изменения, и к 1934 г. в УК РСФСР насчитывалось семнадцать статей о контрреволюционных преступлениях. Несмотря на то что контрреволюционные преступления предусматривались несколькими статьями (с 58-1а до 58.14), все они в обиходе именовались как «58-я статья». Осужденные по данным статьям назывались «политическими», в отличие от других категорий преступников («уголовников», «бытовиков»).

К подстрекателям и пособникам применялись меры социальной защиты судебно-исправительного характера (т. е. меры наказания) одинаково с исполнителями (статья 17 УК РСФСР).

Ответственности подлежали даже невиновные ни в каких запрещенных законами действий или бездействии лица, а именно совершеннолетние члены семьи изменника родины, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления. Эти лица лишались избирательных прав и ссылались в отдаленные районы Сибири на пять лет (часть вторая статьи 58-1в).

Кроме того, отсутствие в Уголовном кодексе прямых указаний на те или иные деяния не являлось гарантией не привлечения к уголовной ответственности, поскольку наказания могли применяться согласно статьям Уголовного кодекса, предусматривавшим наиболее сходные по важности и роду преступления.

В Законе СССР от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за государственные преступления»⁷ вместо понятия «контрреволюционные преступления» стало говориться об особо опасных государственных преступлениях. Тем не менее понятие контрреволюционного преступления в уголовном законодательстве сохранялось до 1961 г., т. е. до введения в действие нового Уголовного кодекса РСФСР.

Политические репрессии осуществлялись на протяжении всей истории существования советского строя, однако с момента прихода к власти большевиков до начала 1950-х годов репрессии носили массовый характер, причем их пик пришелся на 1937–1938 гг., вошедшие в историю как годы «большого террора». По надуманным основаниям карательному воздействию были подвергнуты миллионы ни в чем не повинных граждан, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам.

Последняя действовавшая редакция Главы I «Контрреволюционные преступления» УК РСФСР

К так называемым контрреволюционерам по политическим мотивам применялись не только лишение жизни или свободы, но и меры принуждения в виде помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод.

Такие меры осуществлялись по решениям судов и других органов, наделенных судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти, должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделенными административными полномочиями.

Репрессивных кампаний было немало, но, пожалуй, самым масштабным и жестоким стал совершенно секретный Оперативный приказ НКВД СССР от 30 июля 1937 г. № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов»⁸.

Его издание мотивировалось тем, что согласно материалам следствия по делам антисоветских формирований в деревне осело значительное количество бывших кулаков, ранее репрессированных, скрывшихся от репрессий, бежавших из лагерей, ссылки и трудовых поселков. Осело много, в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений. Остались почти нетронутыми в деревне значительные кадры антисоветских политических партий, а также кадры бывших активных участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов и т. п. Часть перечисленных элементов, уйдя из деревни в города, проникла на предприятия промышленности, транспорт и на строительство. Кроме того, в деревне и городе гнездились значительные кадры уголовных преступников, отбывавших наказание, бежавших из мест заключения и скрывавшихся от репрессий. Недостаточность борьбы с этими уголовными контингентами создала для них условия безнаказанности, способствовавшие их преступной деятельности. Все эти антисоветские элементы являлись главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте, и в некоторых областях промышленности.

Перед органами государственной безопасности ставилась задача самым беспощадным образом разгромить эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства.

К контингентам, подлежавшим репрессиям, относились:

1. Бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания и продолжавшие вести активную антисоветскую подрывную деятельность.

2. Бывшие кулаки, бежавшие из лагерей или трудовых поселков, а также кулаки, скрывшиеся от раскулачивания, которые вели антисоветскую деятельность.

3. Бывшие кулаки и социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, отбывшие наказание, скрывшиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения и возобновившие свою антисоветскую преступную деятельность.

4. Члены антисоветских партий (эсеры, грузмеки, муссаватисты, иттихадисты и дашнаки), бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели, бандиты, бандпособники, переправщики, реэмигранты, скрывшиеся от репрессий, бежавшие из мест заключения и продолжавшие вести активную антисоветскую деятельность.

5. Изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований.

6. Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, содержавшихся в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжавших вести там активную антисоветскую, подрывную работу.

7. Уголовники (бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты, скотоконокрады), ведшие преступную деятельность и связанные с преступной средой.

8. Уголовные элементы, находившиеся в лагерях и трудовых поселках и ведшие в них преступную деятельность.

Репрессируемые разбивались на две категории:

а) к первой – относились все наиболее враждебные из перечисленных выше элементов; они в первую очередь подлежали немедленному аресту и по рассмотрению их дел на тройках – расстрелу;

б) ко второй – причислялись все остальные менее активные, но все же враждебные элементы; они подлежали аресту и заключению в лагеря на срок от восьми до десяти лет, а наиболее злостные и социально опасные из них – заключению на те же сроки в тюрьмы по определению тройки.

Были утверждены ориентировочные цифры подлежавших репрессиям лиц по всем республикам, краям и областям. В случаях, когда обстановка требовала увеличения этих цифр, наркомы республиканских НКВД, начальники краевых и областных управлений НКВД обязывались представлять наркому соответствующие мотивированные ходатайства.

Доведенные лимиты на репрессивные меры однозначно свидетельствовали об отсутствии их связи с реальными «враждебными элементами» и «зачинщиками преступлений». Действительность не имела значения. Задача состояла в массовых расстрелах, которые посеют страх и сами по себе заставят подчиниться и замолкнуть всех⁹.

Семьи приговоренных по первой и второй категориям, как правило, не должны были репрессироваться. Исключение составляли:

а) семьи, члены которых были способны к активным антисоветским действиям – члены такой семьи с особого решения тройки подлежали водворению в лагеря или трудовые поселки;

б) семьи лиц, репрессированных по первой категории, проживавших в пограничной полосе – подлежали переселению за пределы пограничной полосы внутри республик, краев и областей;

в) семьи репрессированных по первой категории, проживавших в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове-на-Дону, Таганроге и в районах Сочи, Гагры и Сухуми, – подлежали выселению из этих пунктов в другие области по их выбору, за исключением пограничных районов.

Однако все семьи репрессированных лиц брались на учет, и за ними устанавливалось систематическое наблюдение.

По всей территории страны создавались оперативные группы сотрудников НКВД, с приданными им по необходимости войсковыми и милицейскими подразделениями. На начальников групп возлагалось руководство учетом и выявлением подлежавших репрессированию, руководство следствием, утверждение обвинительных заключений и приведение приговоров троек в исполнение.

На репрессированных следовало собирать подробные установочные данные и компрометирующие материалы. На основании последних составлялись списки на арест, которые подписывались начальником оперативной группы и утверждались наркомом внутренних дел, начальником управления или областного отдела НКВД.

Каждый арест оформлялся ордером. При аресте производился тщательный обыск, в ходе которого обязательно изымалось: оружие, боеприпасы, военное снаряжение, взрывчатые вещества, отравляющие и ядовитые вещества, контрреволюционная литература, драгоценные металлы в монете, слитках и изделиях, иностранная валюта, множительные приборы и переписка. Все изъятое заносилось в протокол обыска.

На арестованного или группу арестованных заводилось следственное дело. Следствие требовалось проводить ускоренно и в упрощенном порядке, при этом должны были быть выявлены все преступные связи арестованного.

К делу приобщались: ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, протокол допроса и краткое обвинительное заключение. По окончании следствия дело подлежало направлению на рассмотрение тройки.

Приведенным Оперативным приказом НКВД СССР от 30 июля 1937 г. № 00447 утверждался персональный состав республиканских, краевых и областных троек, во многие из которых входили соответствующие прокуроры. Но даже там, где прокурор не входил в состав тройки, он мог присутствовать на ее заседаниях.

Заседания троек протоколировалось. Протоколы направлялись начальнику оперативной группы для приведения приговоров в исполнение. К следственным делам приобщались выписки из протоколов в отношении каждого осужденного.

Основанием для приведения приговора в исполнение являлись заверенная выписка из протокола заседания тройки с изложением приговора в отношении каждого осужденного и специальное предписание за подписью председателя тройки лицу, приводившему приговор в исполнение. Время и место приведения приговора по первой категории в исполнение сохранялось в тайне. Документы об исполнении приговора должны были приобщаться в отдельном конверте к следственному делу. Направление в лагеря лиц, осужденных по второй категории, производилось на основании нарядов, сообщаемых ГУЛАГ НКВД СССР.

* * *

Советская прокуратура учреждена в 1922 г., и ее функциями определены:

– осуществление надзора от имени государства за законностью действий всех органов власти, хозяйственных учреждений, общественных, частных организаций и лиц путем возбуждения уголовного преследования против виновных и опротестования нарушающих законов постановлений;

– непосредственное наблюдение за деятельностью следственных органов дознания в области раскрытия преступлений, а также за деятельностью органов государственного политического управления;

– поддержание обвинения на суде;

– наблюдение за правильностью содержания заключенных под стражей.

Несмотря на многие трудности, обусловленные разрухой и голодом, отсутствием в стране необходимых специалистов и крайне низким образовательным уровнем лиц, наделенных властными полномочиями, работники прокуратуры, сами имевшие, как правило, низшее образование, старались добросовестно осуществлять возложенные на них обязанности, противостоять различного рода нарушениям.

От губернских и областных прокуроров РСФСР требовалось «поставить своей основной задачей… такое повседневное направление работы прокуратуры, чтобы каждый трудящийся страны знал и понял, что именно в лице прокурора он всегда имеет своего первого и самого близкого защитника и охранителя его интересов»¹⁰.

Следует отметить, что в силу существенных изменений уровня развития общества и государства, правовых и культурных норм нельзя рассматривать с позиций современных реалий былое состояние законности, а также подходы к обеспечению частных и государственных интересов в стране.

Как отмечал в 1934 г. Нарком юстиции РСФСР Н. В. Крыленко, содержание «социалистической законности» включало три основных элемента: «борьба с классовым врагом, принуждение к исполнению советских законов тех, кто позволяет себе нарушать их; гарантирование каждому трудящемуся возможности приложить свой труд в пределах, которые ему дает советский закон»¹¹.

В работе по защите прав граждан прокуроры были вынуждены учитывать классовый подход, уделяя основное внимание малоимущим крестьянам и рабочим. Активная же защита зажиточных лиц, например, «кулаков», могла привести к обвинению самих прокуроров в антисоветской деятельности, направленной против завоеваний революции.

Кроме того, прокуратура как часть государственного механизма постепенно (с предоставлением соответствующих полномочий) была втянута в осуществление массовых политических репрессий, в том числе путем санкционирования арестов и утверждения обвинительных заключений по делам о контрреволюционных преступлениях, самостоятельного расследования некоторых дел данной категории, а также поддержания обвинения в суде, участия в вынесении приговоров во внесудебном порядке и т. д. Руководители прокуратур СССР и РСФСР вносили отдельные предложения об изменении правовых норм, касавшихся вопросов осуществления репрессий и прокурорского надзора за деятельностью органов государственной безопасности, а также давали разъяснения в виде директивных указаний о порядке применения законодательства.

Введенным в 1922 г. Уголовно-процессуальным кодексом (УПК) РСФСР¹², а также переработанным и утвержденным в 1923 г. новым Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР¹³ (с последующими внесенными в него изменениями; утратил силу в 1961 г.) определялся порядок производства по уголовным делам, а также регламентировались полномочия прокурора в уголовно-процессуальной сфере.

Общий надзор за производством дознания изначально возлагался на прокуратуру, которая имела право знакомиться со всеми материалами дознания в любой момент и по любому делу, давать указания органам дознания и предлагать им произвести те или иные действия. Жалобы на действия органов дознания разрешались прокурором.

В 1924 г. указанные положения изменились¹⁴. Несмотря на то что по-прежнему декларировался общий надзор прокурора за действиями органов дознания, надзор за производством дознания по каждому отдельному делу со всеми полномочиями, ранее принадлежавшими прокуратуре, передан следователю, в участке которого состоял орган дознания. При этом отмечалось, что порядок и наблюдение за дознаниями, производимыми органами ОГПУ, регулировались особым положением.

Согласно ст. 59 Положения о судоустройстве РСФСР 1926 г. на прокуратуру возлагалось лишь «общее наблюдение за деятельностью органов дознания в области розыска и производства дознания». Фактический надзор за деятельностью органов дознания возвращен прокуратуре лишь Положением о прокурорском надзоре в СССР, утвержденным Указом Президиума Верховного совета СССР от 24 мая 1955 г.¹⁵

В соответствии с уголовно-процессуальным законодательством с 1922 г. надзор за производством предварительного следствия осуществлялся прокурором, который знакомился с актами предварительного следствия и был вправе давать обязательные для следователя указания.

Заинтересованные лица жалобы на действия следователя, нарушавшие или стеснявшие их права, были вправе приносить суду и прокурору. Однако прокурору приносились жалобы только на медленность производства, несоблюдение сроков предъявления обвинения, принятие мер пресечения и незаконные действия следователя.

Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1923 г. исключил право принесения жалоб в суд, при этом прокурору теперь могли приносить любые жалобы на действия следователя, нарушавшие или стеснявшие права заинтересованных лиц.

Срок на принесение жалобы ограничивался семью сутками, считая с того дня, когда жалобщику сделалось известным обжалуемое действие следователя. Вместе с тем не ограничивалась сроками подача жалоб на избрание меры пресечения, на медленность действий и незаконные действия следователя.

Рассмотрение прокурором жалобы должно было занимать не более трех суток. Он мог потребовать от следователя объяснения, если таковые не были представлены ранее, а также истребовать для изучения дело. Вынесенное прокурором по жалобе определение объявлялось жалобщику и немедленно приводилось в исполнение. В случае несогласия следователя или жалобщика с постановлением прокурора последнее могло быть обжаловано в суд.

В 1928 г. в полное подчинение прокуратуры перешел следственный аппарат, образованный в 1922 г. в составе наркомата юстиции, и органы прокуратуры получили полномочия по расследованию уголовных дел. Более того, с 1929 г. согласно уголовно-процессуальному законодательству прокурор сам наделялся правом принять на себя как производство отдельных следственных действий, так и расследование по любому делу.

На практике доля расследованных органами прокуратуры уголовных дел о контрреволюционных преступлениях была невелика, поскольку это относилось к основной компетенции органов госбезопасности, деятельность которых носила секретный характер.

Вплоть до начала 1950-х годов законы в стране подменялись многочисленными закрытыми для общества государственными и ведомственными секретными нормативными актами. В частности, законодатель, т. е. ВЦИК, считал необходимым регулировать деятельность органов государственной безопасности по борьбе с контрреволюционными преступлениями и осуществление прокурорского надзора за данными органами специальными секретными документами.

Согласно не подлежавшей оглашению части Декрета ВЦИК от 16 октября 1922 г. «О дополнении к постановлениям “о Государственном Политическом Управлении” и “об административной высылке”»¹⁶ функция прокурорского надзора по наблюдению за следствием и дознанием по политическим делам (т. е. по всем делам о контрреволюционных преступлениях) и делам о военном шпионаже ограничивалась исключительно наблюдением за точным соблюдением органами ГПУ положений Декрета ВЦИК от 6 февраля 1922 г. о порядке производства обысков, выемок и арестов¹⁷.

Между тем некоторые положения Декрета от 6 февраля противоречили введенному с 1 августа 1922 г. Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР. В частности, в отношении лиц, застигнутых на месте преступления, Государственному политическому управлению и политическим отделам обыски и выемки разрешалось производить без специального постановления, тогда как Уголовно-процессуальным кодексом такого не допускалось. По делам обо всех остальных преступлениях, которые расследовались органами ГПУ, подтверждалась возможность осуществления прокурорского надзора, но с некоторыми особенностями.