Kitobni o'qish: «Стратагема несгораемой пешки»

Благодарю ветеранов российского спецназа и бойцов сибирского СК «Десантно-штурмовая мобильная группа» за консультации, оказанные мне при написании боевых сцен и, в особенности, кульминационного сражения.

Отдельная благодарность Лизхен Амелиной и Анне Черновой за создание карты «Фоертурма».

Спасибо Владимиру Удалову за внимательность, положительную въедливость и замечания, после которых тексты становятся чище и технически-вернее.

Нью-Йорк
17 декабря 2068 года
10-30

В какие бы уголки мира не забросила его очередная командировка, которым он отдавал себя без остатка, больше всего на свете Мартин Данст любил возвращаться домой. Возможно, сложись жизнь по-другому, он бы с удовольствием променял мрачный термитник на тихую мансарду у самого берега Сены. На запах круасанов и благочинных соседей.

Но иначе не сложилось. А потому оставалось ценить то, что имел.

Даже если объектом обожания являлись двадцать три этажа темно-серой, ободранной ветром и химическими дождями глыбы пенобетона на пересечении Фостер и Кони-Айленд. Не самого дорогого многоквартирника, но и не самого дешевого. В точности соответствующего потребностям. С сотнями одинаковых, конвейером штампованных квартир и тысячами столь же схожих бруклинитов – серых, бесцветных людей, нагруженных заботами и бытовыми проблемами глобальной важности.

Обитатели, как и место обитания, всецело отвечали нуждам Мартина.

Работяги с пищевых фабрик, вкалывающие с восьми до пяти, а затем проплавляющие мозги в сферах «Менгджинг» – самых дешевых шлемах инфоспатиума. Матери-одиночки, едва выживающие на пособие, но умудряющиеся каждый вечер нагрузиться соевым элем. Разорившиеся клерки, еще не потерявшие надежд вернуться на самый верх. Механики, вечерами украдкой перебивающие номера на деталях ворованных соратобу. Депрессивные потомки семейств, тридцать лет назад гордо заселивших реконструированный район. Мигранты. Будущие самоубийцы, жулики, толкачи и бегунки. Начинающие суррогатные матери, только вступившие на путь превращения в ходячее производство. Торговцы нелегальным софтом или пенсионеры, безжалостно выброшенные детьми на обочину жизни. Среди них едва ли нашелся бы еще хоть один, любящий возвращаться в термитник так же, как это любил делать Данст…

Вынужденный держаться границ легенды, он часто задумывался, каким соседи воспринимают его самого. Молодого брюнета, не перенесшего ни одной пластической операции. Энергичного и улыбчивого корпоративного фельдъегеря, половину жизни проводящего в разъездах. Одевающегося со вкусом, но просто и отнюдь не богато. Регулярно посещающего, судя по фигуре, спортивный зал. Всегда гладко выбритого, аккуратного и педантичного; вежливого с окружающими, но не дающего себя задирать ни шпане, ни уличным бандитам. Готового прийти на подмогу престарелым соседкам и вдовам, но никогда не позволяющего себе лишнего…

Осмотревшись, Мартин миновал пустой холл западного блока. Медленно, осторожно.

Не заметил ничего нового, за исключением еще одного слоя настенной живописи, теперь перебравшейся и на матовые двери лифта. Осторожно поставил на битый кафельный пол объемные спортивные сумки, утопил разболтанную кнопку вызова. Улыбнулся, услышав знакомое дребезжание и стон. Улыбнулся еще раз, задумавшись о том, что действительно полюбил эту «пустынную келью, где пылает камин».

Сколько в точности его не было? Девятнадцать дней? Мартин заранее представил себе трогательную реакцию миссис Биллингс, живущей в квартире напротив.

– Милый Мартин, как же долго тебя не было! – скажет она, складывая ладони, будто для молитвы. – Мы все так соскучились! Проклятые, да простит меня Господь-Объединяющий за злобу, Квезада опять взялись водить к себе чужаков… Полагаю, они снова торгуют запрещенным…

Последнее слово, наверняка, будет произнесено с придыханием и многозначительным поднятием бровей.

Лифт гудел в недрах шахты, мерно отсчитывая этажи и приближаясь.

Мартин снял утепленную кепку с неизменным логотипом «Нью-Йорк Янкиз», провел пятерней по коротким темным волосам, сунул головной убор в карман куртки. Нагнулся, намереваясь поднять сумки, но в этот момент зашипела внешняя дверь термитника. С характерным скрипом отползла в сторону, впуская в пустынный холл волну морозного воздуха, пронзительные звуки далеких автомобильных сирен, тяжелый запах зимнего смога и ворчливый темнокожий вихрь вдовы Айо Тунде.

– Однако! – с порога протянула еще одна из соседок Мартина.

Несмотря на то, что впервые посетить аэропорт Джона Кеннеди крохотная Тунде смогла еще в начале века, нигерийский акцент не затерся, превратив слово в «онаакоу». Эхо щелкнуло по плиткам пола, большинства которых не хватало, ударилось в стены и вернулось к дверям.

Старуха суетливо пересекла холл, останавливаясь рядом с Мартином. Словно неусидчивого ребенка, перехватила на локте пакет из разлагаемой пленки; внутри глухо брякнули консервные банки. Невысокая, седая и темная, с глубоко-запавшими глазами, мистресс Тунде выглядела болезненно и сухо, что совсем не вязалось с ее неугомонным характером и умением совать нос в чужие дела.

Она наизусть знала всех, кто живет в доме. Знала их родню. И дальнюю – тоже. Знала привычки, музыкальные предпочтения, долги за коммунальные услуги, любимую марку виски и количество часов налета на соратобу. Иногда Данст думал, что женщины, подобные ей, автоматически прилагаются к любому многоквартирному дому, словно подвальные крысы или протекающая кровля.

– Как поживаете, мистресс Тунде? – натянув дежурную улыбку, поинтересовался Мартин.

Конечно, первой после возвращения он бы предпочел встретить милую миниатюрную Нину, живущую на двенадцатом. На худой конец – Роберта Эшли, с которым иногда пропускал по кукурузному пиву, несколько раз ходил на бейсбол или смотрел матчи по телевизору. Однако силы, отвечающие за его благополучное возвращение с Филиппин, распорядились иначе.

– Юный Мартин Данст… – Покачав головой, женщина протянула тонкую левую руку, неожиданно крепко сжав его локоть. – Я рада твоему возвращению, мальчик! Особенно сейчас. – Она прищурилась, будто готовилась отчитать нашкодившего школьника. – Ты ведь помнишь, что завтра я снова пойду собирать средства на восстановление забора вокруг детской площадки?

Английский пожилой соседки, равно как и ее католингво, грешил рычащим и протяжным акцентом, превращая любой комплимент в рокочущее предостережение.

– Разумеется, мистресс Тунде.

– Тогда отложи еще пару зеленых, молодой Мартин, – назидательно посоветовала она, продолжая растягивать слова и глотать целые слоги. – Система отопления готова лопнуть, как переполненный аппендикс. Добивает лишь до семнадцатого, выше люди замерзают в собственных постелях. Я этого так не оставлю, мальчик. Особенно с учетом обещанного похолодания. Поверь, такого января Большое Яблоко не видело с пятьдесят шестого…

– Непременно отложу, мистресс Тунде, – кивнул Данст, продолжая улыбаться.

Забросив одну сумку на плечо, он перехватил вторую той же рукой, свободной забирая у старухи пакет. Та хмыкнула, кивнула, а затем мелко похлопала его по плечу – вышло почти по лопатке, но выше Айо Тунде не дотягивалась.

– Ты хороший молодой человек, юный Мартин…

Лифт распахнул створки, выдохнув в лицо запахи мочи и синтетической марихуаны. Мартин чуть отступил, пропуская соседку внутрь.

– Любезен, как пришелец из прошлого, молодой Данст, – мистресс Тунде сухо раскашлялась в коротком приступе смеха, осматривая его с ног до головы, будто искала изъян. – Галантен и силен, только подумай…

– Мистресс Тунде, вы опять меня смущаете. – Мартин опустил глаза, умудрившись пожать плечами и при этом не уронить тяжелую сумку. – Неужели старомодность стала недостатком?

– Отчего же? – вопросом на вопрос ответила она, привставая на цыпочки и нажимая кнопки нужных этажей. – За такой старомодностью молоденькие девушки охотятся уже лет двести… Редкий товар. Поверь, я знаю, о чем толкую… – Она снова раскашлялась в лающем смехе. – Юный Мартин, немедленно отвечай старой Айо, какого беса ты до сих пор не обзавелся спутницей жизни?

Ее карие глаза внимательно буравили, не позволяя отвернуться. Мартин, в душе забавлявшийся этой ритуальной игрой, теперь улыбнулся по-настоящему.

– Вы все хорошо понимаете, мистресс Тунде. – Он покосился на сумки, еще отмеченные багажными бирками. – Моя работа. Причем из числа тех, что не бросают по прихоти… А когда бываешь дома не больше пяти месяцев в году, найти понимающую жену становится почти невозможно…

– Ох, юный Данст! – Старуха прищурилась, грозя ему костлявым пальцем цвета свежего кофе. – Сдается мне, ты просто бездельник, избегающий ответственности и маленьких спиногрызов!

– Мистресс Тунде… – с укором протянул Мартин, но та уже меняла тему. Лифт постанывал и неспешно полз вверх.

– Как прошла поездка? – Она мотнула подбородком, призывая выкладывать правду, и ничего кроме правды. – Уже стал настоящим феромимом?

– Нет, мистресс Тунде, не стал. И не стану, специфики наших работ несколько различны. А еще вам хорошо известно, что я не жалую неохумовскую братию и не позволю совать в свою черепушку что-то чужеродное.

– Знаю-знаю… Значит, опять плясал под дудку очередного богача, не доверяющего традиционной почте?

– В самую точку, мистресс Тунде, – покорно склонил голову Данст, потешаясь, что почти не лжет. – Банкир из Старого Города. Естественно, параноик. Естественно, не доверяющий ни инфоспатиуму, ни даже, представьте себе, профессиональным имплициторам.

– Когда-нибудь, молодой Мартин, ты допрыгаешься! – Айо Тунде неодобрительно покачала головой. – Кто знает, что хранится в конвертах, которые ты возишь? Любовная переписка, за которую можно схлопотать пулю? Деловые секреты?

– Вообще-то, мистресс Тунде, за этот риск мне и платят, – миролюбиво подмигнул Мартин. – И пока на счету водится пара лишних баксов на ремонт системы отопления, я не перестану колесить по миру.

– Никчемная работа, юный шалопай, – хмыкнув, Айо поставила в споре точку и скрестила на груди тощие руки. – Работать на тех, кто бесится с жиру и платит огромные деньги за перевозку какого-то письма! Тьфу. Уймись, наконец. Найти нормальную работу и жену…

– Непременно, мистресс Тунде, – честно сознался Данст. – Но пока меня кормит именно эта никчемная работа. А что уж именно решил доставить клиент, будь-то бейсбольная карточка, договор или редкая марка, меня не касается. Вы когда-нибудь задумывались, что ни инфоспатиум, ни имплицитор не способны донести до адресата письмо с тонким ароматом духов, выведенное женской рукой?

– Глупости… – пробормотала она, но развивать мысль прекратила. – И где же тебя, молодой Данст, носило на этот раз?

– Филиппины.

– О! – мистресс Тунде покосилась на него снизу вверх, и в глазах мелькнула тень зависти. – Было жарко?

– Весьма жарко, – сознался Мартин, удержавшись от невеселого вздоха. – Вам помочь с пакетом?

Лифт остановился, на разбитом цифровом табло вспыхнула цифра 15.

– Справлюсь. – Айо забрала у него продукты, отодвигаясь от дверей.

– Доброго дня, мистресс Тунде.

– И тебе не болеть, юный Данст…

Кабина понесла темнокожую старуху вверх, на восемнадцатый, куда почти не добивал напор горячей воды в радиаторах отопления. Хмыкнув, Мартин наконец-то глубоко вздохнул, невольно представив, каково в свое время жилось на свете мистеру Тунде…

Осмотревшись, мужчина двинулся по широкому коридору, прислушиваясь и внимательно разглядывая ряды одинаковых светло-зеленых дверей. Из-за одной неслась музыка. Где-то сам с собой разглагольствовал мужчина. Где-то мать отчитывала ребенка. Рабочие утренних смен уже укатили на монорельсе на предприятия или в порт. Рабочие ночных отсыпались, погрузившись в тревожные сны.

На секунду задержавшись возле новой картины местных графитистов, занимающей площадь трех дверей и внушительного куска стены, Мартин подошел к своей квартире.

Подступил к островку уюта, едва вмещавшему пятьсот сорок квадратных футов площади. К берлоге, становящейся его прибежищем в дни, когда он жил лишь отчасти, ожидая нового заказа в анабиозной неге. Мартин облизнул губы, предвкушая вкус суррогатного кофе из автоповара на тесной кухне.

Опустил тяжелые сумки на пол, сунул руку в карман куртки.

Невольно взглянул направо. Там, в конце длинного общего коридора находилось мутное, никогда не мытое узкое окно, выводящее на Фостер-Авеню. Нью-Йорк, со всей его суетливостью, мелочностью и раздражительностью, давно пробудился и ворчал, гудел, ревел, приготовившись зарабатывать, воровать, убивать и обманывать.

Нет, наверняка где-то еще и создавали, творили, изобретали.

Но лишь для того, чтобы тут же украсть, убить или заработать.

Приготовившись чиркнуть ключ-карточкой личного доступа по электронному замку, Мартин насторожился, почувствовав на спине пристальный взгляд. Медленно обернулся, помахав в крохотную скрытую камеру, которыми его соседка напротив буквально напичкала подступы к квартире.

Лязгнув десятком засовов, дверь миссис Биллингс приоткрылась. Старуха – упитанная, круглолицая, представлявшая полную противоположность Айо Тунде, – показалась в проеме. Одетая в домашний халат неопределенного цвета, она выглянула наружу, недовольно оглядывая пустой коридор.

– Доброе утро, миссис Биллингс, – Мартин склонил голову.

– Ох, милый Мартин, доброе утро! – она улыбнулась одними губами, фальшиво и вымучено. – С приездом? – Ее серые глаза, будто сканеры, изучали увесистые сумки, словно хотели сквозь плотную ткань узнать, что же внутри. – Только что приехал? Это хорошо, Мартин, очень хорошо! Уж и не знаю, кого просить, кроме Господа-Объединяющего, чтобы приструнить этих несносных Квезада! К ним постоянно шастают какие-то подозрительные типы! Причем допоздна!

Последнее слово было произнесено тоном заговорщика.

– Они совершенно не дают спать нормальным людям! А еще невыносимая старуха Тунде скоро пойдет собирать деньги. Якобы на ремонт системы отопления. Но я-то знаю, что на самом деле она тратит их на…

– Я уже встретил мистресс Тунде, – вежливо, но решительно прервал ее Данст.

– Но Квезада…

– Я обязательно переговорю с Мигелем. При первой же возможности.

– Это хорошо, – безрадостно констатировала она, поджимая пухлые губы. – Когда тебя нет, этот дом превращается в сущий бедлам!

– Я вернулся, – негромко отметил он. – Как самочувствие Чаки?

Старуха обреченно прижала ладонь к щеке. Мало кто в доме не знал, что большую часть пенсионного пособия женщина тратит на лечение своей невыносимой псины, чья генно-селектическая конструкция дала сбой еще при рождении.

– У бедняжки снова начались головные боли… Ночами он никак не может заснуть. А когда Квезада открывают свои двери для не пойми какого сброда, и вовсе сходит с ума от собственного лая… – Она понизила голос, наклоняясь вперед, но не спеша переступать порог квартиры. – Знаешь, Мартин, я недавно узнала…

– Это голос Чаки? – осторожным, но давно отточенным приемом перебил ее тот, внимательно вслушиваясь в царящую вокруг тишину. – Мне показалось, я слышал визг…

Лицо миссис Биллингс исказилось, словно ей сообщили о гибели сына. Охнув, она отпрянула и побледнела.

– Не слышу… Господь-Объединяющий, почему я его не слышу? Ох, прости, Мартин, я бы поболтала, но, кажется, пора кормить Чаки пророщенной соей. Знаешь, ученые недавно выяснили, что линолевая кислота способна укрепить генетическую решетку хворающих селекто-питомцев… Еще раз с приездом, сосед! – Она потянула створку, готовясь закрыть. – И не забудь про обещание разобраться с этим тупоголовым Мигелем! А еще сходи-ка к врачу…

Мартин стер улыбку с лица. Утро определенно грозило не задаться. Но он был готов ко встрече с соседями, а потому не позволил дурному настроению взять верх.

К врачу… Кроме любви к подыхающей собаке-конструкту и букета фобических страхов, проросших на убеждении, что ее хотят ограбить, изнасиловать или убить, миссис Биллингс была соткана из нерушимой уверенности, что знает о людях абсолютно все. Например, старуха всерьез полагала, что такой видный и красивый мужчина, как Мартин Данст, при посещении экзотических стран не может не воспользоваться услугами эскорт-девушек. Следовательно, каждый раз привозит из какой-нибудь Малайзии что-нибудь смертоносное и малазийское, а выжил до сего дня лишь благодаря мудрым советам миссис Биллингс…

Данст вздохнул и поднес чип-карту к замку. Тяжкое бремя любимца старушек он нес с честью и терпением, достойным любого из апостолов Господа-Объединяющего.

Потому что так было нужно.

Мартин вплотную, чтобы не было заметно на системах наблюдения миссис Биллингс, приблизился к собственной двери и чиркнул ключом. Индикатор тут же ответил подмигиванием зеленой лампочки. Но Данст не торопился открывать.

Толкни он сейчас зеленую металлопластиковую створку и все престарелые мистресс серого термитника мгновенно испарятся в воздухе, позволив телестудиям и порталам инфоспатиума уже следующим утром разродиться сенсационными заголовками: «Неужели снова? Чудовищный взрыв обрушил многоквартирный жилой дом в центральном Бруклине!» или ««Исламский Корпус Очищения Запада» готов взять ответственность за гибель пятисот американцев».

Но Данст не хотел давать газетчикам такого шанса…

Достал из потайного кармана куртки плоский десятикнопочный пульт. Привычно прищелкнул его к невидимым, хорошо замаскированным пазам в верхней части двери…

Актуальное имя: Мартин «Доппельгангер» Данст. Биологический возраст 36 лет, мужчина, европеоид, предположительно американского происхождения. Доминирующий психотип: флегматод, уравновешен, нераздражителен. Специализация: штурмовик широкого профиля. Дополнительные возможности: разведка, командование боевой группой, спасательные операции, ликвидация объектов высокого уровня. Биоимплантаты: отсутствуют; механические усилители: отсутствуют. Уровень подготовки: Альфа-V. 2058 год: специальное подразделение Французского Иностранного легиона, имеет награды. 2062 год: участие в «Хлопковом конфликте» на стороне европейских Транснациональных Статусов. 2063 год: Сан-Франциско, «Казус силиконовых правителей» на стороне Статуса «Локхид Мартин Крайслер». 2064-2066 годы: штатная пешка ТрансСтата «Спектраком». 2067 год: активное участие в ряде операций с обеих сторон в ходе так называемой «Десятилетней войны за куст герани» между Большими Эшелонами на территории стран-участников Европейского Альянса. Имеет шесть ранений. С 2065 года по контрактам различных Статусов самостоятельно формировал восемь боевых групп, общая оценка эффективности мероприятий: 81 %.

…уверенно набрал короткий код. Повторно провел карточкой чип-ключа по щели электронного замка. Дождавшись тройного щелчка, толкнул дверь. Подхватил сумки, торопливо исчезая в недрах небольшой уютной квартиры.

Больше всего на свете Мартин Данст, львиную долю своего времени колесящий по командировкам, любил возвращаться домой.

Ливерпуль
17 декабря 2068 года
15-30 минут

Это зуммер? Это зуммер… Это зуммер!

Киллиан вскинулся. Уже садясь в кровати, самым дальним краешком сознания успел понять, что совершенно не выспался. Проморгался, покачивая пистолетом, сосредоточился на мигающем индикаторе вызова. Сонное лицо осветила привычная, доведенная до автоматизма нахальная улыбка, с легкостью укладывавшая к его ногам десятки женщин.

Сбросив ноги на теплый пол, он облизнул губы и отложил оружие на простыню. Выставив указательный палец, лениво прицелился в электронную систему в рабочем углу большой комнаты.

– Ба-бах, железяка, loscadh is dó ort¹… – пробормотал Киллиан, изобразив выстрел и по-ковбойски дергая невидимый курок.

Не менее, чем жизнь и свою непростую работу, Киллиан Финукейн любил эффектные, подчас никому не заметные выходки, временами граничащие с дешевым театральным фарсом.

Отбросил плед, встал. Повел затекшими плечами, покачал корпусом, зевнул. Выставив пистолет на предохранитель, переложил оружие на стол. Все еще потягиваясь и морщась, прошлепал к терминалу, заглядывая в плоский изогнутый экран.

Программа дешифровки вытолкнула на дисплей строку с данными о приоритетности вызова. Поджав губу в гримасе «ну, тогда другое дело», мужчина небрежно провел пальцем по встроенному в столешницу тачпаду, окончательно активируя систему. Выключил зуммер. Гул охладительных систем набрал силу, включились вспомогательные экраны, обретая глубину и яркость. Почесав живот, Киллиан тяжело опустился в кресло, перебрасывая голые ноги через левый подлокотник.

Он был приятно удивлен. Но все же удивлен.

Потому что совершенно не успел отоспаться, даже несмотря на две капсулы метазепа. И Пороха пристроить толком не успел. И себе нормальную лежку найти не свезло. И с поводырями из аэропорта Джона Леннона разобраться времени не хватило. Да что там – как бы сказала Марго, на ближайшие сутки дел, впору подметкам гореть, а тут…

Киллиан снова зевнул.

Тяжело вздохнул, все еще наблюдая за мерцающей иконкой вызова. Сверился с часами, прикинул личные планы на ближайшие два-три часа. Вспомнил, что в аптечке еще хранятся несколько нейростимов, без которых сегодня, судя по всему, не обойтись. Провел пальцем по столу и яркой светящейся сетке, запуская программу приема. Все же, как ни крути, удивление было приятным…

Машина оперативно прогнала канал на наличие клещей, сноуденов или иных вирусно-отслеживающих программ. Выставила барьеры. Подтвердила цифровую визитку звонящего, отдельно просигналила об отсутствии реальной видео-трансляции и подмене изображения, затем настроилась на запись беседы и перешла в охранный режим повышенной готовности. На всякий случай, больше в силу привычки, Финукейн попробовал вычислить источник. Но наткнулся лишь на привычную фантомную маску, оценившую географический диапазон источника от Пхеньяна до Парижа.

Как и прежде, немец не позволял установить свое местоположение. Не сказать, что эта информация была Киллиану крайне необходимой. Но он любил страховаться. А потому раз за разом пытался поймать поверенного на случайном проколе…

Он побарабанил пальцами по призрачной клавиатуре, парящей в нескольких миллиметрах над поверхностью стола. Еще раз убедился, что его собственную точку входа без целенаправленной атаки тоже не отследить. И лишь затем разрешил выход на линию.

На центральном мониторе развернулось псевдоголографическое окно. Большую часть которого занимал поджарый мужчина в идеально выглаженном костюме-тройке цвета спелой сливы. Из той категории одежды, где один лишь пиджак которой стоит больше месячного жалования большинства жителей планеты. Хотя агента было видно лишь до середины груди, Финукейн мог поставить на кон нечто ценное, что его штанины отутюжены до состояния, когда стрелки остротой не уступают вольфрамовым ножам с толщиной заточки в один атом.

– Надеюсь, разбудил… – Уголки губ раздвинулись, моментально делая звонящего похожим на очеловеченную охотничью борзую. Брови, тем не менее, чуть дрогнули, выдав удивление. – Спарси Свит? Издеваешься?

Выбритая прямоходящая борзая в нереально дорогом костюме умело взяла себя в руки. Но Киллиан все же улыбнулся – дубликат на экране повторил его улыбку, – довольный этим мимолетным замешательством. Он никогда не следовал деловой этике, издеваясь над агентами и раз за разом подменяя собственное изображение реалистичными моделями, вроде Микки Мауса или русского Дядюшки Джо. В этот раз предоставив Даниэлю Шлейзингу возможность общения с восходящей малолетней порнозвездой инфоспатиума.

Шлейзинг тоже раздвинул губы. Неубедительно, натянуто, одним выражением лица оценив всю неудачность выходки и дурновкусие собеседника. Пожал плечами.

– Вероятно, в свое время матушка перехвалила твое остроумие…

– Приветик, Даниэль, – Киллиан взлохматил и без того растрепанную рыжую шевелюру. Свит в точности повторила движение, растрепав каштановые локоны. Надула губки. – Я что, тебе не нравлюсь?

– Сиськи маловаты. – Шлейзинг повел кустистой бровью. – А еще, Киллиан, я предполагаю, что за сексуальным подтекстом твоей фантомной занавески кроется неудовлетворенность проделанной работой. Возможно, также тут наличествуют страх и повышенная тревожность, предшествовавшие моему звонку. Ты злишься на самого себя, ожидая ответной реакции на недавние события, и совсем не уверен, что сможешь им противостоять.

Немец откинулся на спинку кресла, лениво барабаня пальцами по столу. Вся его поза будто предлагала подтвердить или опровергнуть высказанные предположения. Киллиан снова не сдержал улыбку, причем искреннюю, откровенно радостную. Он всерьез считал Шлейзинга большим молодцом. Настоящей акулой шахматных морей, знатоком человеческих слабостей и мастером хождения по чужим головам. В сорок четыре года тот сумел заработать репутацию одного из самых значимых людей по ту сторону бизнеса… И уже не первый год изумлял Финукейна умением переходить к делу с идеально равными долями обидного и честного.

– Я бы включил видеосвязь, – ирландец неопределенно взмахнул рукой, – но совсем не одет.

– Она тоже.

– Ты нашел меня для того, чтобы оценивать гардеробы, строить шаткие конструкции психологических предположений, или перейдем к делу?

– К делу? – Казалось, Шлейзинг удивился. Аккуратно провел ладонью по современной лакированной прическе, словно там могло что-то растрепаться. Оценивающе покачал головой, пожевал губу. – Ну что ж… если ты действительно готов отложить поход по борделям, барам и притонам… или бегство до Сторнауэя… если готов на время забыть про комитетчиков из аэропорта… и свой жуткий похмельный недосып… Тогда я согласен перейти к делу.

Киллиану стоило немалого труда сохранить на лице Спарси Свит выражение глуповатого недопонимания. Потому что информированность немца, как обычно, оказалась на высоте. И не будь они знакомы с пятьдесят третьего, Финукейну было бы впору паниковать и выискивать на теле, в одежде или норе средства слежения…

– Твои источники… преувеличивают, – с легким нажимом ответил он, шутливо погрозив объективу пальцем.

– Мои источники никогда не преувеличивают. – Шлейзинг окаменел, теперь шевелились только губы. – А еще я доверяю интуиции. Резолюциям комитетчиков. И недурному знанию тебя, ирландский отморозок. Ну, давай, Киллиан, попроси меня рассказать, что творилось в Комитете минувшей ночью?

Финукейн вздохнул. Подобные вести предпочтительнее выслушивать на трезвую и чистую голову, но раз уж они все равно начали беседу…

– Расскажи.

– Вот. Теперь мы на верном пути. – Даниэль протянул руку за кадр и извлек оттуда чашку кофе. Наверняка натурального, выращенного на нелегальных плантациях Южной Америки. Дорогого, как настоящий, почти канувший в Лету кокаин. – И сейчас, когда мне удалось привлечь твое внимание, первым делом хочу успокоить. Возможно, я помогу…

– Возможно? – Киллиан помассировал висок.

Начинала болеть голова, и ирландца все сильнее подмывало вскрыть аптечку с завалявшимися в ней нейростимами.

– Не стоит недооценивать ситуацию, мой кельтский друг. У тебя на руках пенс в категории «неактивного игрока», а еще цунами дерьма, наступающее с Филиппин. У меня – в немалой степени ошалелые заказчики. Еще вчера вечером настаивавшие на привлечении именно Киллиана Финукейна, а уже сегодня утром не очень-то уверенные в выборе. Как считаешь, чью сторону примет Шахматный Клуб?

– Брось, Даниэль! – Ирландец отмахнулся, поймав себя на том, что начинает злиться. – Ты не первый день знаешь меня. И ребят моих знаешь. Все в норме. Не без накладок, но… Сейчас – в норме. Совершенно точно.

– В норме…

Шлейзинг покатал слово на языке. Послюнявил мизинец и пригладил правую бровь, густую и идеально подстриженную.

– Возможно, ты никогда не посвятишь меня в детали произошедшего на Филиппинах. Но тебе следует хотя бы ознакомиться со свежими котировками. – Даниэль скосил глаза, будто на соседнем экране у него как раз были развернуты статистические таблицы Шахматного Клуба. – Рынок реагирует очень чутко. Даже на намеки и сплетни. Особенно – на намеки и сплетни. Падение твоего рейтинга составило шесть пунктов за три с половиной часа. Последнюю игровую партию вынесли на разбор специального заседания Комитета. Тридцать минут назад представители «Конро» взяли официальный тайм-аут. Наблюдают, подбирают альтернативные варианты. Ты ведь помнишь, какой уровень ответственности они заявляли?

– Помню. – Киллиан фыркнул, и Спарси Свит сексуально повторила его эмоцию, сморщив носик. – Падение котировок… Надеюсь, хоть ты-то слухам не веришь?

Немец молчал, не мигая уставившись в объектив камеры. Пожалуй, он мог действительно не верить, но цифры, статистика и перспективы… Финукейн нетерпеливо мотнул головой, словно призывая игнорировать свой последний вопрос.

– Поправь меня, Даниэль, если я ошибусь. – Он наконец снял ноги с подлокотника, садясь ровно и придвигаясь к столу. Голова болела все сильнее, ткань кресла неприятно щекотала обнаженную спину, мошонку и зад. – Но мне кажется, что лучшим выходом из ситуации сейчас будет получение и безупречное выполнение нового задания. Да… Данст действительно помочился в мое пиво, старик… Я это понимаю, как готов к негодованию мумий из Комитета. Но верни меня в строй, дай работу, и я за считанные часы восстановлю упавшие пункты.

– Фильтр чуть ли не ежеминутно отсекает твое досье от высокооплачиваемых проектов…

– Наплевать… – Киллиан сжал кулак, заставил себя сделать пару глубоких вдохов. – Если «Конро» сорвется с крючка, бери дешевку. Когда мои загудят, доброшу им бонус из личных фондов. Главное, вернуться в обойму до того, как Клуб примет окончательно решение и скорректирует резюме…

– Котировки Данста и без того высоки… – Шлейзинг будто не услышал собеседника, изучая что-то вне его поля зрения. Глотнул кофе, с одобрением покосился на чашку. – А теперь еще и подрастают. Не активно, в пределах суточной погрешности, но… – Немец перевел взгляд на полуголую Свит. – Точно не хочешь рассказать своему поверенному, что именно произошло на Филиппинах?

– Данст оказался слабаком! – Финукейн снова фыркнул, с трудом удержавшись, чтобы не врезать по столешнице. Вцепился в подлокотники кресла. – Cac ar oineach²! Малодушный недоносок! Даю руку на отсечение, что первым делом он бросился плакаться Комитету…

– В «Конро» о случившемся узнали из личных источников…

– Да без разницы! Данст – выкидыш портовой шлюхи! – Киллиан едва не вскочил. Подлокотники заскрипели, хрустнули. – Господь свидетель, Даниэль, если ты сможешь убедить их прикрыть глаза на пункты и свежайшие рекомендации Комитета По Разбору, я стану твоим вечным должником…

– Ты и так мой вечный должник, ирландский пес… – Даниэль улыбнулся, и впервые с начала беседы Финукейн почувствовал, что все не так плохо. Если бы заказчики озвучили окончательный и решительный отказ, немец не стал бы тратить время на плетение словесных кружев. – Что с твоим пострадавшим?