Kitobni o'qish: «Щекочу нервы. Дорого»

1

Юдин с напряженным вниманием смотрел, как Мила листает рекламный буклет со скрипуче-резиновыми мелованными страницами. Лазуритовое море выплескивалось с них на зеркальный столик.

– Может, в Таиланд? – спросила она, и ее перламутровый ноготок уткнулся в пальму, похожую на горящий зеленым пламенем факел.

– Мне надоели вонючие слоны и наглые обезьяны, – ответил он ледяным голосом.

В Таиланде они были три месяца назад. Вонючих слонов и наглых обезьян он видел там лишь издали, они никак не могли ему надоесть. Ему надоела жена. Окончательно. Бесповоротно. До краев терпения. Мало того, он почувствовал, что она начинает потихоньку приучать его к своим желаниям, начинает навязывать ему свою волю. Это были опасные симптомы. Впрочем, опасные – слишком громко сказано. Юдин не позволит ей поднять голову, и ни на йоту не утратит власти над женой. Потому что она – ничто. Человечек, от которого ничего не зависит в их семье. Она ничего не может. Она не родила ему ребенка, не заработала денег, не сделала карьеры, не стала актрисой, фотомоделью или, на крайний случай, мелким начальником. Полнеющая и быстро стареющая женщина.

Он смотрел на ее ухоженные руки, на отливающие ракушечным перламутром ногти. И это тоже – его заслуга. Его деньги облагораживали заурядную внешность Милы. Она, как давно повелось в их семье, попросила у него денег на маникюр. А он ей ответил: «А ты попробуй быть красивой без денег. Возьми естественную красоту у природы. Сядь на диету, начни бегать в парке, купайся в проруби». Он вволю поиздевался над ней перед тем, как дать деньги, и хорошо видел, что его слова достигают цели, причиняют ей унижающую боль. Но не возмущалась, терпела. Знала кошка, чье мясо съела…

И Юдин дал себе зарок, что никогда больше не поедет с Милой в отпуск. Он и только он будет распоряжаться собой, придумывать себе развлечения и выбирать удовольствия. Ибо он хозяин, кормилец, лидер – словом, Бог и Царь для этого жалкого и слабого существа… Мила перевернула страничку. Он смотрел на жену исподлобья, с тоскливым ожиданием очередной попытки проявить требовательный каприз. Ему доставляла удовольствие эта игра, и он ждал, когда она снова заговорит, чтобы ответить насмешливо и высокомерно.

Мила рассматривала большую фотографию пронзительно-синего залива, стиснутого горячими желто-коричневыми холмами. Наверняка там американцы снимают пейзажи, которые потом выдают за марсианские. В Шарм-эль-Шейхе они отмечали прошлый Новый год, это была идея Милы. Юдин чувствовал себя идиотом, прогуливаясь в плавках по пляжу. Его генетическая память пребывала в панике, ей не хватало мороза, сугробов и пахнущих свежей хвоей елок. Но Миле там очень понравилось. Особенно ее впечатлило, как курчавый, со сверкающими жуликоватыми глазенками арапчонок, прибиравший в номере, скручивал из полотенец белых лебедей.

– В Шарм-эль-Шейх ты, конечно, не хочешь, – сказала жена, почувствовав, какое мощное противление для нее подготовлено. – Тогда, может быть, на Канары? Да! Я хочу на Канары!

– А ты заработала на Канары?

Она молча опустила глаза, делая вид, что читает список услуг и расценок. Вопрос без ответа. Вопрос – напоминание. Вопрос – хлыст. Мелованная страничка дрожала в ее пальцах. Лет пять назад всё было иначе. Юдин служил авиационным техником в умирающей подмосковной воинской части, и эта служба не была нужна ни родине, ни семье, ни ему лично. Она вообще никому не была нужна, даже командиру части, обрюзгшему полковнику, который продал на металл все, что пожелали купить китайские предприниматели. Юдин с Милой несколько лет сидели без денег, жили в тещиной квартире. Тёща, злобная и жадная лупоглазка, похожая на железнодорожный семафор, скрещивала руки на своей высохшей груди и отрывисто выплевывала одни и те же слова: «И долго это будет продолжаться? Долго ты собираешься сидеть на моей шее?» Мила заблаговременно исчезала в закоулках большой, темной, промастиченной квартиры, чтобы не предавать Юдина открыто. Потом, оставшись с Юдиным наедине, хлопала глазами, до отвращения сильно смахивая на мать, и фальшиво сокрушалась: «Неужели она так и сказала? Я обязательно с ней поговорю! Я ей все выскажу!»

А потом вдруг его брат Виктор тихо и быстро приватизировал занюханный заводик по производству арматуры, где служил военпредом, подмял мелкие, раскиданные по городу цеха и склады и выставил счет должникам. В качестве вышибалы принял на работу Юдина, который уволился со службы за один день и стал стремительно прибавлять в весе. Периферийные должники, напуганные тугим животом и уголовным сленгом Юдина, расплачивались быстро и чем могли. Если не было денег, отдавали подержанные иномарки, дачи, строительные материалы. Через год Юдин въехал в четырехкомнатную квартиру, отобранную у обанкротившегося бизнесмена за долги, занял загородный дом другого должника, и сел за руль навороченной БМВ. Но высшее удовольствие доставили Юдину новые отношения с тещей. В меду захлебывалась его душа, когда теща униженно лебезила перед ним: «Сашенька, а что ты хочешь на ужин? Что тебе приготовить такого, чтобы тебе было вкусно? А давай я твои носочки постираю!» И Юдин, протягивая теще ногу, смотрел, как она, раскорячившись перед ним, бережно стягивает носок, и думал: «По-другому запела, поганая старуха?» Или, например, приезжал Кабанов к ней в гости, обедал, а потом сразу же надолго занимал туалет. Просидев там изрядно, он выходил и объявлял: «У вас, Зинаида Викторовна, сегодня был на редкость вкусный борщ!» Тем самым он обращал тещу в тяжкие и мучительные размышления о том, почему зять пришел к такому выводу сидя на унитазе.

Вся его семейная жизнь с тех пор стала реваншем, восполнением вычерпанного до дна достоинства, замасливаньем былых унижений. Юдин не мог насытиться. Слаще секса стали обыкновенные разговоры с женой, когда она, с отчаяньем щадя свое самолюбие, просила у него денег. «Скажи «гав!» – требовал Юдин, зажав в пальцах и подняв высоко несколько крупных купюр. «Гад!» – отвечала жена, ловко смазывая последнюю букву. «Плохо! Еще разочек!» – требовал Юдин. «Гад!» – звонко повторяла жена, по-собачьи безвольно свесив руки над грудью…

– А если в Испанию, Саша? Бой быков, красное вино, лазурный берег?

– Пошлятина! – Юдин закатил глаза под потолок, который подпирали нежными плечиками лепные амурчики. – Небоскребы стоят по границе пляжа. Над головой грохочет хайвэй. Я чувствовал себя там цирковым дельфином во время представления… У тебя запросы провинциальной дурочки, падкой до любой рекламы.

Мила застыла на мгновение, обида парализовала ее. Но замереть, застыть – значило показать, что обида достигла цели, усвоена, растворена где-то в пульсирующей аорте. Она попыталась вести себя так, будто Юдин сказал ей что-то приятное. Повела плечом, склонила голову на бок, неловко поправила упавшую на лоб челку. Юдин обратил внимание, что у нее полные руки. И зачем она купила это дурацкое платье в стиле ретро, без рукавов и с наглухо закрытым воротом? Разве можно такие руки выставлять напоказ? Мила неудержимо полнеет. Это первый признак приближающейся старости. Замедляются обменные процессы, тело становится менее подвижным, и под кожей начинают разбухать комочки жира, похожие на желтые грозди недозрелых куриных яиц. Какая гадость! Юдин представил на ее месте тонкую, как осока, нимфеточку, только что сошедшую с модельного подиума. Заманчиво. Однако… Многие коллеги Юдина, поднявшиеся на бизнесе, поменяли стареющих жен на полупрозрачных фотомоделей. Какой-то болезненный бум – всё новое, всё дорогое, всё престижное: машину, квартиру, костюм, зажигалку, мобильник, собаку, жену… Но Юдин удержался от столь радикальной хирургии, стареющую жену вырезать из жизни не стал. А зачем? Для качественного секса вовсе не обязательно иметь красивую жену, все плотские радости можно найти в ночных клубах. Зато стареющая, бездетная, безденежная и накачанная комплексами вины жена блестяще оттенит мужское лидерство, его монопольное право на власть в семье. А молодость и красота – это сильное оружие, против них нужны сверхмощные аргументы, особенно большие деньги, особенное обаяние, любовь и мужественность, с которыми у Юдина были проблемы.

– Тогда, может, на Мальдивы? – осторожно предложила жена, прекрасно помня, как два года назад на атолле Ари Юдин наступил на какую-то морскую гадину, после чего его нога стала напоминать надутую резиновую перчатку. Он кричал на жену так громко, что сбежался персонал гостиницы. Прыгая на одной ноге, Юдин переворачивал пластиковые лежаки и вырывал из песка зонтики. «Хотела Мальдивы?! Получила?! Удовлетворилась?!» – срываясь на визг, кричал он, а Мила бегала вокруг него и не знала, с какой стороны лучше поддержать мужа под руку.

Мила перевернула очередную страницу буклета. Она запуталась, затерялась в галерее неправдоподобно ярких фотографий, где море, пальмы, отели, двуспальные кровати и сервированные столы почти не отличались друг от друга, но все еще не сдавалась, все еще пыталась найти компромисс.

– Кипр, Эмираты, Турция, Греция, Италия, Чехия, Черногория, – перечисляла она, будто играла в морской бой и, отчаявшись точечно попасть в цель, перешла к ковровой атаке.

– По-моему, тебе всё равно, куда ехать. Ты хоть знаешь, где находятся эти страны?

– Зачем знать? – отшутилась она. – Самолет довезет.

– Так может говорить человек, который не знает цен и не зарабатывает.

– А что ты хочешь? – мягко вспылила Мила, что редко могла позволить себе. Она захлопнула буклет и кинула его на столик.

– Чего-нибудь нового! Необычного! Чтобы удивило! Чтобы продрало до спинного мозга! А валяться на пляже я больше не хочу!

Юдин захватывал новый плацдарм свободы. Он подводил жене к выводу о необходимости впредь отдыхать врозь.

– Тогда лети в космос, – предложила Мила.

– Космос – слишком дорогое удовольствие, – с полной серьезностью заявил Юдин. – Если бы ты подарила мне двадцать миллионов долларов, то я бы полетел.

Она не могла подарить ему даже более-менее приличного галстука. В НИИ, где она дописывала диссертацию по проблеме уменьшения числа Кнудсена с одновременным утончением пограничного слоя в сопле Лаваля, денег не платили, помещения не отапливали, а позже отключили воду в туалете, и туда приходилось ходить с ведром. Не желая мириться с тем, что она, без пяти минут кандидат наук, обладательница двух высших образований, материально зависит от мужа, Мила стала лихорадочно искать новую работу с достойным заработком, но ей либо не платили вовсе, либо ставили грабительски-невыполнимые условия. Окончились долгие поиски тем, что подруга устроила Милу оператором во вневедомственную охрану.

Она сидела на телефоне, ставя и снимая с сигнализации квартиры. Ей сообщали пароль и код квартиры, а она отвечала: «Сняла Юдина!» Юдин насмешливо спрашивал, правильно ли понимают ее клиенты, когда слышат, что она что-то «сняла». Деньги Мила приносила какие-то смешные. Юдин знал, зачем она с таким упорством ходит на службу – чтобы частично выбить из его рук главный козырь. Оставаясь единственным добытчиком, Юдин напрочь игнорировал какие-либо семейные обязательства, мотивируя тем, что у него был тяжелый рабочий день. Теперь же и Мила, вернувшись с работы, хоть и вяло, но все же могла парировать: «И у меня был тяжелый рабочий день!»

Он долго думал, как распорядиться ее зарплатой и, наконец, закрепил за ней обязанность снабжать семью туалетной бумагой…

Мила дулась в дозволенных ей рамках. Юдин с тонко поставленной гримасой рассматривал едва отросшие волоски на мускулистых икрах Милы. Они молчали, но по-разному. Молчание Юдина означало: «Мне всё надоело – и ты, и твои замызганные курорты. Хочется свежих, ярких и острых ощущений». Молчание Милы, болезненно опущенные глаза и искривленный скрытой мукой рот говорили: «Тебе деньги достаются задарма, ты получаешь их не напрягаясь, тебе платят за твой толстый живот и заплывшие веки. Ты от жиру бесишься, пресыщенный боров!» Пресыщенный боров – это не было фантазией Юдина. Этот фразеологизм сорвался с губ Милы после того, как она узнала, что Юдин регулярно посещает массажный салон, где его умело принуждают расплескаться три голых девицы (две с Украины, одна из Адыгеи. Все страшно «гыкают» и «шокают»). Богу и Царю негоже было оправдываться, и Юдин, ухмыляясь, заявил, что напрасно она моральничает, потому как супружеской измены с его стороны не было, а имел место своеобразный способ релаксации, физиологического облегчения, ибо уже ничто другое – ни водка, ни боулинг, ни бильярд не восстанавливают его нервную систему. Тогда Мила позволила себе невиданную дерзость и скомканным от обиды голосом ответила: «Конечно, ты уже все испытал в жизни. В семье тебя уже невозможно удивить, возбудить или обрадовать. А мне что теперь делать? Я для чего тебе?» И выдала тот самый оскорбительный фразеологизм. Юдин не ударил ее, не выставил за дверь. Но четко дал понять жене, что это оскорбление полностью развязывает ему руки и окончательно освобождает от каких бы то ни было моральных обязательств. И подытожил: «Уж конечно ты со своей дрожжевой внешностью и подкожным холодцом не возбуждаешь во мне интереса». Мила, кусая губы, чтобы не выплеснуть слезы на паркет, ушла, хлопнув дверью. Но через несколько часов вернулась. Ей ровным счетом некуда было идти. Мать не пустила бы ее на порог своего дома, обозвала бы дурой и приказала бы терпеть, терпеть и еще раз терпеть ради материальных благ. «Сколько раз парк обошла? – издевательским тоном поинтересовался Юдин, надкусывая копченое куриное крылышко и отхлебывая пиво из бокала. – Небось, представляла, как я кидаюсь тебе в ноги?»

Милу как током ударило. Она, в самом деле, представляла себе нечто подобное, что помогло ей выплакать всё до последней слезинки. Однако, сдержала порыв снова выйти из квартиры, неслышно прошла в спальню и там притихла, как нагулявшаяся и озябшая кошка.

А Юдин про себя отметил, что планка терпимости Милы повысилась еще на несколько пунктов, и теперь можно наглеть пуще прежнего. Никогда она от него не уйдет, что бы он ни творил! Никому не нужна стареющая бесплодная женщина. Нет у нее ничего за душой и не будет. Даже квартиру в случае развода разменивать не придется, так как по документам она принадлежала фирме, которую возглавлял брат Виктор. «Не дуйся так!» – примирительно прошептала Мила, когда Юдин забрался под одеяло и начал кряхтеть и чесаться. Юдин понял, что может нечаянно сойти с захваченного плацдарма, на примирение не поддался и буркнул: «От тебя пахнет потом». Мила пулей выскочила в душевую, долго плескалась там, натирая мочалкой где только могла достать. Когда она – раскрасневшаяся, скрипучая от чистоты – вернулась в кровать, Юдин притворился спящим. Ему не хотелось признавать, что супруга теперь благоухает.

И в этот раз они сразу затихли в кровати, старательно сдерживая дыхание и не шевелясь, словно враждующие лазутчики на нейтральной территории. Юдин жадно удерживал захваченные позиции. Этим отпуском он распорядится сам, от первого до последнего дня. Он выгребет всю завоеванную в трудных боях свободу до последней капли. Он позволит себе то, что даже в голову не приходило его избалованным коллегам по работе. Юдин поедет на Тибет к буддийским монахам! Или совершит восхождение на Эверест… Нет, он опустится в батискафе на дно Марианской впадины! Или проедет по сельве на джипе! Ведь Юдин – крутой, молодой и сильный мужик! Ему все по плечу! Он супермен! Он звезда первой величины!

Правда, звезда первой величины недавно перешла условно-психологический барьер, и теперь весила сто двадцать килограммов (по утреннему замеру, после посещения). Это несколько портило тот имидж, в который Юдин себя старательно упаковывал. Конечно, в его рыхлом животике виновата жена. «Кипр, Эмираты, Турция, Греция…» По ее прихоти ему приходилось часами валяться на пляжах, а потом обжираться в ресторане, через силу впихивая в себя бесконечный all inclusive. Он передавил, как клопов, пляжные шезлонги всех континентов (исключая Антарктиду, так как холод Юдин не переносил), и полностью выбрал весь спектр однообразных туристских предложений. И потому утром Юдин в ультимативной форме объявил жене, что нынешний отпуск они проведут раздельно, каждый по своему усмотрению.

Мила восприняла это решение едва ли не как безоговорочное желание Юдина расторгнуть брак. Она даже всплакнула в ванной, там же умылась, просушила феном ресницы и накрасила их заново.

– Ты хочешь поехать на море с любовницей? – не то спрашивая, не то утверждая, произнесла она.

– Что ты, динозаврик мой! – снисходительно ответил Юдин, целуя женин кончик уха. – Ты навсегда отбила у меня интерес к женском полу.

Она с испугом взглянула на него.

– Ты что ж, теперь интересуешься мальчиками?

Дура дурой! Он так ей и сказал. Мила, частично соглашаясь с этим утверждением, глупо хихикнула и стала подбирать с паркета листочки фикуса. Зеленое лохматое чудовище, вымахавшее почти до потолка, вдруг стало осыпаться. То ли лето выдалось очень жарким, то ли разросшимся корням стало тесно в глиняном греческом горшке. Юдин смотрел, как жена ползает по полу, складывает в мешочек жесткие глянцевитые листья, словно рассыпанные доллары, и думал о том, что отправлять жену на курорт, и при этом не испытывать страхов и сомнений – редкое и ценное явление, которое надо лелеять и холить.

– Я дам тебе триста… нет, даже четыреста долларов, – сказал он, удивляясь своей необыкновенной щедрости. – И можешь выбирать страну.

– Я буду по тебе скучать, – пообещала Мила, протягивая ему рекламный буклет, на обложке которого был запечатлен загорелый парень с впалым животом и серфингом под мышкой.

Едва Мила понесла очередной урожай фикусных листьев в мусоропровод, Юдин измерил портняжным сантиметром объем своего живота. «Надо худеть!» – твердо решил он. Месяц назад было на два деления меньше. Потом Юдин, разумеется, пошел на кухню, чтобы повысить настроение естественными морфинами, в большом количестве находящимися в копченой грудинке и жирной рыбе. «Мила уедет, – клятвенно заверялся он, – и я возьмусь за себя. Никаких разносолов! Спартанский режим. Экстремальный спорт. И много-много женщин. Говорят, от них быстро худеют».

На последней странице рекламного буклета наседали друг на дружку объявления об экстремальных развлечениях. Юдин читал их и мысленно прикладывал к себе, словно одежду в примерочной. Сплав по горным рекам, восхождения, полеты на парапланах, рафтинг, а также походы по местам боевой славы он отмел сразу. Почти все эти удовольствия он испытал в годы комсомольской юности, когда вес его тела с трудом мог расшевелить стрелку весов. Подавляя зевок, Юдин опустил взгляд в самый низ страницы, и нашел там следующее предложение от некоего экстрим-агентства «Сламбер»: «Испытайте себя в роли великого полководца, террориста, захватчика или гангстера. Впечатляющий размах! Предельное эмоциональное напряжение!» Жизнь научила его с опаской относиться с рекламным объявлениям, тем не менее, он очертил объявление коричневым косметическим карандашом.

– Нашел что-нибудь? – спросила Мила, вернувшись.

Она долго рассматривала то, что Юдин поместил внутрь коричневой окружности. В экстрим-агентство «Сламбер» он поехал немедленно, потому как Мила, действуя ему на нервы, демонстративно обвела толстым черным маркером фотографию мускулистого серфингиста и взялась за телефон… Чертовски приятно распоряжаться своими деньгами, не согласовывая это с женой! Юдин вел машину необыкновенно плавно, слово скоростной катер по гладкой поверхности моря. Хилое чувство жалости он без усилий подавил воспоминаниями. Как она вместе с мамашей унижала его! Но время – чудесный судья. Оно все расставило по местам, каждому определило свою нишу в иерархической лестнице жизни. Теперь Мила – ничтожество, пустое место, бледная тень, за плечами которой нет ничего, кроме двух высших образований. В былые времена она при любом удобном случае напоминала ему о своих дипломах и учености. Юдин завидовал, мечтал поступить в какой-нибудь вуз и стать полноценным человеком. Вовремя одумался. Ну что такое высшее образование? Что это образование дает Миле? А он, Юдин, и без образования личность. Он делает бабло. У него крутая тачка. У него штаны свалились бы под тяжестью денег, которыми набиты карманы, если бы не пузо. Он может позволить себе многое!