Kitobni o'qish: «Моя тень убила меня»
Андрей Дышев
* * *
Глава первая. Отпуск, который пропал
Знаете, что такое отпуск?
Ах, отпуск! Это то золотое время, когда твои сотрудники не знают, где ты находишься, когда твой мобильный телефон отключен, когда ты не смотришь телевизор, не читаешь газет и целыми днями напролет лежишь на закрытом пляже, куда не ходят твои знакомые.
– Не шевелись, – сказала Ирина. – Еще немного осталось… Последний штрих…
Она выкладывала на моей спине слово из морской гальки. Я лежал неподвижно, балансируя на тонкой грани между сном и бодрствованием, и пытался угадать, каким словом решила заклеймить меня моя подруга. Через полуприкрытые веки я видел ее смуглую ногу со следами крема для загара и кусочек пляжа, над которым дрожал разогретый солнцем воздух. Был июльский полдень. Пик курортного сезона.
– "Дурак", – предположил я.
– Не отгадал, – ответила Ирина и пристроила горячий, как печеный картофель, камешек у основания моей шеи.
– "Бездельник".
– Слишком длинное, не вошло бы… И вообще, это слово тебя никак не характеризует… Не дергайся, последний штрих!
Я задумался. Какое слово, не характеризующее меня, может написать на моей спине влюбленная в меня женщина? "Солнце"? "Море"? "Радость"? "Счастье"? Ладно, зачем гадать. Потом посмотрю в зеркало.
– Вот теперь все, – сказала Ирина, опуская мне на поясницу последний камешек. Было такое ощущение, словно она держала надо мной горящую свечу, с которой одна за другой срывались парафиновые капли. – Готово! В течение часа ты не должен шевелиться.
– Я столько не выдержу, – признался я.
– Выдержишь. Это полезно для здоровья. Точечная термотерапия. Китайская методика.
– А на пляже прилично будет появляться после этой термотерапии? – поинтересовался я. – Детям можно будет смотреть на мою спину?
Рядом зашуршала галька, и одним глазом я увидел перед своим лицом огромную сандалию с рваным и расслоившимся ремешком.
– Ты с ума сошел столько жариться на солнце! – услышал я знакомый голос. – Позвонки уже наружу выступили… А что это тут написано?.. О-о-о! Очень волнительно!
Ирина мигом сгребла гальку, разрушая свое творение. Я не без усилий приподнялся на руках. От спины отвалились последние камешки, и задуманное Ириной слово превратилось в недоступную мне тайну. Передо мной стоял Максим Сарбай в шортах ниже колен и расстегнутой полосатой рубахе. Под мышкой он держал черную папку из кожзаменителя. Выпуклый, как у статуи Будды, животик Макса был точно поделен пополам загаром: верхняя половина была малиновой, а нижняя – зеленовато-белой. Я подумал, что этот замечательный живот можно показывать школьникам в качестве наглядного пособия. Вот, дети, северное полушарие, вот южное, а граница красного и белого – экватор…
– Пиво принес? – спросил я, снимая со щеки налипшую веточку засохших водорослей.
– Какое пиво! – воскликнул Макс. – Тебя в морозильную камеру вместе с бараньими тушами поместить надо!
– Кирилл не любит баранину, – за меня ответила Ирина.
Я сел, растирая лицо ладонями. Толстый мальчуган с черным ежиком на голове обстреливал всех подряд пляжников из водяного пистолета. Несколько рваных струй досталось и мне. Я поежился. Макс опустился на корточки передо мной, с плутовской улыбкой заглядывая мне в лицо.
– Я говорю, что вредно так долго находиться на солнце.
Наверное, он был прав, меня здорово разморило. Но Макс пришел сюда вовсе не для того, чтобы сообщить мне о вреде чрезмерной инсоляции. Наверняка будет просить о каком-нибудь пустяковом одолжении. Позавчера я ездил в аэропорт и встречал его родню. Еще раньше, на прошлой неделе, я достал через своих знакомых на Ялтинской киностудии несколько исторических костюмов для проведения КВН. Так я расплачивался за право отдыхать на этом маленьком, недоступном для моих знакомых пляже дома отдыха "Изумруд".
– Вам пора отдохнуть от солнца, – постепенно подводил меня к своей просьбе Макс. – Хотите с Ириной недельные абонементы в сауну и на массаж?
Макс мог достать любые пропуска и абонементы, потому как работал помощником директора дома отдыха по культурной части. Эту должность он ненавидел, потому что когда все нормальные люди отдыхали, он работал, и наоборот.
– Что надо? – сразу перешел я к делу.
– Ты у нас человек знаменитый, так ведь? – издалека начал Макс.
Ирина занялась журналом и абрикосами. Так она демонстрировала свое полное невмешательство в мои дела, хотя это была именно демонстрация. Я знал, что она с необыкновенным вниманием прислушивается к нашему разговору. Интересная у нее была позиция: она не вмешивалась в мою личную и деловую жизнь, но знала о ней практически все.
– Знаменитый – не то слово, – поправил я и зевнул.
– Мэр города души в тебе не чает, – продолжал мазать елеем Макс.
– Это потому, что я никогда и ничего у него не просил.
– О тебе писали газеты…
– Под рубрикой "А теперь о грустном".
Макс на некоторое время замолчал, рассматривая меня. У него был небольшой жизнерадостный ротик, темные внимательные глаза, обозначенные короткими, густыми, темными бровями. Лоб был высоким, гладким, чистым – настолько, что это свободное место хотелось заполнить рекламой. Прическа у Макса была идеальной, с безупречным контуром и совершенными границами. Короткие и сильные волосы напоминали черную, раскатанную по голове капу – ни порывистый бриз, ни купание в прибое не портили и не размывали очертания прически. Макс выглядел ухоженной куклой, этаким "бойфрэндом Барби".
– Я хочу, чтобы ты выступил в нашем летнем театре.
Предложение оказалось настолько неожиданным, что даже Ирина отреагировала, чем выдала свое замаскированное любопытство.
– Где?! – в один голос воскликнули мы с ней.
– В летнем театре "Изумруда".
– А в качестве кого? – спросил я, почему-то представляя себя пляшущим по сцене в длинной цветастой юбке и с платком на голове.
– В качестве частного детектива. Расскажешь отдыхающим, как помог мэру выиграть выборы.
Я на мгновение потерял дар речи и переглянулся с Ириной. Мне никогда не предлагали ничего подобного. Род моих занятий требовал от меня известной доли мимикрии; свои намерения, поступки, мысли и пристрастия я привык скрывать от окружающих, так как это помогало мне в моей работе. Да и вообще по свое натуре я был человеком тени, не привыкшим выставлять себя напоказ. Со сцены перед зрителями я еще не выступал никогда.
– Нет, – сразу отказался я. – В театре выступать не буду.
Ирина незаметно ущипнула меня за локоть. Этот сигнал в зависимости от ситуации имел множество значений. В данном случае его можно было расшифровать так: "Не торопись, отказаться всегда успеешь!"
– Погоди! – взмахнул ребром ладони Макс. – Тебе от этого не убудет. Ты человек интересный, даже можно сказать легендарный. Ты знаешь сотни увлекательных историй. А отдыхающие по вечерам от скуки пухнут! Они с удовольствием тебя послушают!
– Максим! Ну кто я такой? – не соглашался я. – Артист? Космонавт? Политик?
– Ты круче политика и артиста, – как бы невзначай заметила Ирина и приняла расчесывать свои пепельные кудри.
– Правильно! – поддержал ее Макс. – Не скромничай, Кирилл! Ну что тебе стоит часик потрепать языком со сцены? А я тебе за это что-нибудь приятное сделаю. Хочешь прогулку на яхте?
– Не хочу!
– И чего ты упрямишься? Разве это так трудно?
– Я не знаю, о чем рассказывать, Максим!
– Да обо всем подряд: о своей работе, об увлечениях, о любимых блюдах… Ты по телевизору всякие шоу смотришь? Там люди часами молотят языком ни о чем!
– Да что ж ты так пристал! – рассердился я. – Кому я интересен? Ты лучше какую-нибудь эстрадную звезду пригласи. Петросяна или Дубовицкую. Вот на кого народ повалит!
– У звезд уже все расписано по часам, – печальным голосом ответил Макс. – А директор с меня мероприятие требует.
– Помоги человеку, трудно тебе, что ли? – Ирина вдруг перешла на сторону Макса.
Я подкидывал камешки на ладони и хмурился. Попросил бы Макс, чтобы я взобрался глубокой ночью и в грозу на вершину Ай-Петри – мне легче было бы сделать это, чем развлекать со сцены разомлевшую и одуревшую от солнца и портвейна публику.
– Ты человек пять от силы соберешь, – уже без прежней категоричности сказал я. – Я никому не интересен.
– Пять так пять! Тебе какая разница? Представь, что ты сидишь в пустой комнате и разговариваешь сам с собой.
– Не могу, – признался я. – Так только пациенты психиатрических лечебниц делают.
– Выступит он, выступит, – заверила Макса Ирина и погладила меня по спине.
– Договорились! – обрадовался Макс. – С меня абонементы в сауну.
– И прогулка на яхте! – напомнила Ирина.
Я тихо застонал. Надо было брать палатку и идти на дикие пляжи. Нигде отдохнуть не дадут! Ирина тоже молодец! Предательница! На яхте захотела покататься! Будто я не могу арендовать яхту!
– Учти, – предупредил я Макса. – Я буду пересказывать протокольным языком криминальную хронику. И все! Бегать по сцене, изображая погоню за преступником, я не буду.
– И не надо! – согласился Макс, боясь, как бы я не передумал. – Ладушки! Что хочешь, то и говори! Значит, решено. Послезавтра, в девятнадцать ноль-ноль! – Он поднялся на ноги. Прижимая папку к груди и кивая, медленно попятился. – Тогда я немедленно доложу директору и закажу афиши!
– Еще и афиши будут?! – ужаснулся я.
– А как же! Положено!
– Ты меня на все Побережье опозорить хочешь.
– Прославить, – поправил Макс и наступил на ногу лежащей рядом дамы. Дама пискнула. Макс подпрыгнул, словно наступил на ядовитую змею. Ирина, прикрывая лицо панамой, смеялась. Я качал головой и шевелил выгоревшими бровями. Пропал отпуск!
Глава вторая. Имидж для героя
– Тебе надо создать яркий и эффектный имидж.
Я давно заметил, что большинство женщин, в число которых входила и Ирина, обожает менять привычки мужчин и одевать их на свой вкус. Мы шли по мягкому от зноя асфальту в сторону вещевого рынка. Я был невесел. Покупать одежду я не любил и не умел. Точнее сказать, я покупал ее редко и легко, выбирая из великого множества тряпок то, что первым попадало в поле моего зрения. Летом я, как правило, носил джинсы и футболку, коих у меня дома было не меньше дюжины и цветов полного спектра. Зимой к футболке и джинсам добавлялся короткий пуховик с капюшоном – в нем удобно было ходить, бегать, подниматься в горы и, конечно, управлять машиной. Обувь тоже была всего двух видов: летняя и зимняя. Кроме пляжных тапочек, я располагал парой кроссовок, да высокими армейскими ботинками на толстой подошве. Вот и весь гардероб. Этой одежды мне хватало на все случаи жизни. Выступление в летнем театре оказалось нестандартным случаем, для которого у меня не нашлось подходящего наряда.
– Кто такой частный детектив? – вслух размышляла Ирина, подталкивая меня к прилавку, вокруг которого, словно повешенные, болтались на веревках джемпера, свитера и рубашки. – Это человек творческой профессии, тонкий исследователь и знаток человеческой души. Сыщик сродни писателю или режиссеру… Значит, стиль должен быть легким, раскрепощенным, умеренно ярким, но не пошлым, обозначающим интеллект и независимость… Дайте-ка нам вот ту льняную рубашечку!
Продавщица протянула Ирине бесцветную тряпочку, напоминающую холщевый мешок, в котором я обычно перевозил с продуктового рынка на дачу картофель. Отличалась "рубашечка" от мешочка тем, что в днище была проделана прорезь для головы.
– Очень, очень мило, – бормотала Ирина, оглядывая меня со всех сторон. Я стоял перед ней как пугало и не знал, куда деть руки. – Ну что ты весь скукожился? Расслабься! Повернись ко мне боком. Теперь спиной… М-да…
– Сидит великолепно! – расхваливала товар продавщица. – Прямо как по нему сшито! И выгодно подчеркивает фигуру!
– Не фигуру, а задний карман, из которого торчит бумажник, – негромко произнесла Ирина и сама принялась стаскивать с меня "рубашечку".
Мы прошли несколько торговых рядов, лавируя между висельниками.
– А ну-ка, покажите нам вот тот бежевый джемпер! – сказала Ирина, заметив своим цепким взглядом очередной шедевр модельного искусства, который я мысленно окрестил "презервативом".
– Последний крик моды. На всем полуострове всего два экземпляра, – шепотом заверил чернявый продавец и подал джемпер так, как если бы это был крупнокалиберный пулемет последней модели.
"Крик моды" едва натянулся на мой торс. Ирина отошла от меня на шаг, склонила голову на один бок, на другой… Продавец начал цокать головой от восторга и сравнивать меня с Арнольдом Шварценеггером.
– Глиста с копченой головой, а не Шварценеггер, – вынесла резюме Ирина. На сей раз одежку стягивала с меня не только Ирина, но и продавец. Джемпер трещал по швам, продавец беспокоился.
– Я устал, – сказал я, когда Ирина повела меня по шестому ряду. Наконец, она остановила свой выбор на плотной тренировочной майке с широкими рукавами и глубоким вырезом на груди, а еще час спустя мы подобрали к ней светлые брюки с многочисленными молниями и карманами. Бежевые мокасины из тонкой кожи я примерял уже в сумерках.
– Теперь тебе не стыдно выходить на театральную сцену, – сказала она, любуясь мною настолько откровенно, что мне стало не по себе. – Осталось только постричься… Вот я думаю, а "шапочка" тебе пойдет?
Я взбунтовался, и мы, объявив тайм-аут, зашли в прибрежное кафе.
– Может, тебе не бриться? – вслух размышляла Ирина, разглядывая меня в то время, как я изучал меню.
Водки мне не хотелось. Я заказал два бокала виски с пепси-колой. Виски в это кафе поставлял из "дьюти фри" аэропорта Шарм эль Шейх мой знакомый летчик Славка Савельев. Нигде больше я виски не заказывал, потому как здесь были приемлемые и цена, и качество.
– Что ты будешь кушать? – спросил я, водя пальцем по лощеной странице меню. – Шашлык из рапанов или плов из мидий?
– Из мидий? – растягивая гласные, спросила Ирина, не сводя с меня глаз. – Нет, пожалуй бородка тебе не пойдет. Она тебя состарит…
Я вспылил:
– Из-за какого-то дежурного мероприятия ты забиваешь себе голову всякой чепухой! Моим имиджем будут любоваться в лучшем случае два сонных пенсионера!
– А может не два, а десять! – возразила Ирина. – Все равно ты должен показать себя во всей красе!
Мы долго спорили об имидже, несколько раз гоняли официанта за очередной порцией виски и, в конце концов, пошли купаться в ночном море.
– Ты думаешь о бороде и цвете моих носков, – сказал я, разгребая перед собой черную и маслянистую, как нефть, воду, – а я до сих пор не решил, о чем буду говорить.
– Мы составим план выступления, – ответила Ирина. Она перевернулась на спину, широко раскинула руки и замерла. Ее грудь, два озябших бугорка, выступала из воды. Вялые волны трепали лунную дорожку, перебирали серебристые чешуйки. – Сначала ты должен заинтриговать публику каким-нибудь сногсшибательным заявлением. Например, выходишь на сцену и сходу заявляешь: "Выборы выиграли мы с мэром!" Или так: "Дюжина трупов – вот цена обыкновенных, на первый взгляд, выборов на пост мэра!"
Я взглянул на Ирину с интересом.
– Слушай, а может вместо меня ты выступишь?
– Не смеши народ, Кирилл! Ты же у нас национальный герой!
Черная вода мерцала фосфоресцирующими звездами. Мы отплыли прилично от берега. Я поглядывал на тонкий профиль Ирины, хорошо заметный на фоне фиолетового неба. Ирина любила красиво одеваться, выращивала на своем балконе красивые цветы, и на своем рабочем месте в агентстве создала красивый уют. Она привыкла обитать среди всего красивого, стильного, и все, что попадало в сферу ее обитания, она стремилась переделать под свой вкус. Меня тоже. И вовсе не желание покататься на яхте стало причиной того, что она поддержала бредовую идею Макса. Ирина нашла удачный повод изменить мой имидж. Одеть меня в другую одежду. Вложить в мои уста хлесткие фразы. Поставить меня на сцену летнего театра, словно на подиум. Словом, сделать меня объектом своего творчества и сорвать аплодисменты.
– Чего ты хмыкаешь? – спросила она.
Мы выбрались на берег, изрядно озябнув. Полотенца не было, и я дал Ирине свою футболку. Пляж выделялся в темноте светлой полосой. То там, то здесь кучками сидели люди. Слышался смех, звон бутылок. Мне почему-то пришла в голову мысль, что это смеются мои будущие зрители. Сейчас я был с ними на одной линии, на равных высотах, а послезавтра они будут смотреть на меня из партера, слушать мои слова, следить за моей мимикой, жестами и воспринимать меня как избранную субстанцию, приподнявшуюся над массами.
"Хоть бы Макс позвонил завтра и сказал, что все отменяется!" – подумал я, вынимая из шуршащего пакета новенькую, едко пахнущую красителями и складом тренировочную майку, и отрывая от нее ярлык.
Глава третья. Кто вам целует пальцы?
Но запланированное мероприятие никто не отменил. Мало того, ни свет ни заря позвонил мой приятель Сашка Дорохин, хозяин магазина курортных товаров:
– Отгадай, что висит напротив моего магазина? – спросил он.
– Покойник, – мрачно пошутил я.
– Мимо!
– Тогда сдаюсь.
– Афиша, дорогой мой! Театральная афиша! И знаешь, что на ней написано? Читаю! "Тайны индукции и дедукции. Современный Шерлок Холмс раскрывает секреты своей работы. Весь вечер на сцене летнего театра дома отдыха "Изумруд" частный сыщик Кирилл Вацура!"
У меня мурашки побежали по спине. Искренне убежденный в ничтожности своих заслуг, я никак не мог примерить столь пышный титульный наряд на себя.
– Ошибка, – сказал я. Мне стыдно было признаться, что я подписался на эту авантюру. Сашка мог подумать, что я сам предложил свои услуги летнему театру и представил себя "современным Шерлоком Холмсом".
– Ошибка? – с недоверием и разочарованием произнес Дорохин.
– Конечно! Это мой однофамилец.
– Какой же это однофамилец? Имя сходится, и частный сыщик…
– Да людей с такими именем и фамилией на Побережье – как собак нерезаных! – заверил я. – И среди них как минимум пятеро занимаются частным сыском! Мы даже как-то встречались на международном фестивале однофамильцев в Монако. Пива от пуза напились!
– Ой, свистишь ты, Кирилл! – недоверчиво произнес Сашка, но я извинился и положил трубку, так как позвонили в дверь квартиры. На пороге стояла Ирина, обернутая, как колбаса, в афишу.
– Как я тебе нравлюсь? – спросила она, изящно выставляя бедро, отчего моя фамилия скукожилась.
– Я уже все знаю, – мрачным голосом процедил я, запахивая полы халата.
– Я сняла ее на остановке автобуса около рынка, – сказала Ирина, разглаживая афишу и прикидывая, куда бы ее повесить: в прихожей рядом с зеркалом или на дверь туалета.
Я прошлепал босыми ногами на кухню и поставил турку на плиту.
– Мне тоже кофе! – крикнула из холла Ирина. Она прилаживала афишу на стену между копией картины Караваджо "Давид с головой Голиафа" и головой бурого кабана, подстреленного мною на одном из островов Кабо-Верде.
– Мне это перестает нравиться, – признался я, добавляя в чашку сливки – Ирина любила со сливками. – Макс перестарался. Мы глубоко разочаруем тех несчастных людей, которые клюнут на эту лживую рекламу и придут в театр… Возьми сыр в холодильнике…
– Почему лживую? – возразила Ирина. Она с трудом гасила восторженный огонь в глазах. Ей эта затея очень нравилась. – Разве ты у нас не магистр индукции и дедукции? Разве не талантливый сыщик?
– Бред, – покачал я головой, размешивая в чашке сахар. – Сыщики еще никогда не выступали перед публикой в качестве артистов.
– Значит, ты будешь первым.
Я пошел в душ. Утренний моцион в ванной я всегда совершал после чашки кофе, а не наоборот, как принято у большинства людей. Многое в моих привычках было поставлено с ног на голову.
– Чтобы ты чувствовал себя на сцене комфортно, – говорила Ирина в дверную щель, – ты должен побывать на ней заранее. Сейчас мы поедем в "Изумруд"!
"Придумала себе забаву!" – думал я, тщательно намыливая голову крапивным шампунем. Обильная пена стекала по моему телу. Я сделал воду чуть похолодней. Сквозь кожу внутрь организма проникала свежая жизненная энергия. Я чувствовал прилив сил, легкость и подвижность в каждой мышце… Да что это я нагнетаю атмосферу? Проще надо относиться к предстоящему мероприятию. С некоторой долей юмора. Надо выступить? Выступлю! И выверну наизнанку всю свою подноготную. Народу всегда интересно сунуть свой нос в чужую личную жизнь. Пусть сует. Мне нечего скрывать и стыдиться.
Укладку мне делала Ирина. Вооружившись феном и круглой расческой, она что-то взбивала и накручивала на моей голове. Длилась эта пытка минут пятнадцать, после чего мне было позволено подойти к зеркалу.
– Скаковой конь, который пытается выдать себя за комнатную болонку, – дал оценку я своему новому образу и сунул голову под кран.
Погода выдалась пасмурной, накрапывал мелкий дождик, и море штормило. Только потому я согласился пожертвовать пляжем и позволил Ирине затащить меня в летний театр, в котором мне завтра предстояло развлекать публику. Двери театра были заперты, но это не остановило Ирину, и она приказала лезть через стену.
– Жаль, что мои зрители соберутся только завтра, – сказал я, оседлав стену верхом и подав оттуда руку Ирине. – Вот бы они повеселились, глядя на нас… Послушай, а ведь это идея! Представь: конферансье объявляет о начале моего выступления, гаснет свет, звучит гнетущая музыка, луч софита устремляется на стену, по которой, кряхтя и пачкаясь в известке, ползет гениальный сыщик Кирилл Вацура…
Сидя на стене и болтая ногами, мы хохотали от души. Я спрыгнул первым и уже снизу поймал Ирину. Несколько мгновений она находилась в моих объятиях. Мы стояли, прижавшись друг к другу, и еще тяжело и часто дышали. Глаза Ирины были совсем близко, мне будто удалось заглянуть в ее душу с микроскопом и увидеть в мельчайших деталях цветочное буйство ее чувств.
– Давай репетировать, – произнесла она, заметно смутившись, и осторожно высвободилась.
Ирина, Ирина, думал я, идя вдоль ряда мокрых скамеек. Она всегда строго соблюдала дистанцию между нами, держала расстояние, иной раз сводя его до критических значений, но никогда не пересекая линию возврата… Мы с ней, наши отношения напоминали мне гравитационные законы космоса. Мы сближались, как две планеты, обладающие мощной силой притяжения, но лишь настолько, лишь до той предельной близости, когда взаимным влечением еще можно управлять, еще можно превозмочь взаимодействие и разойтись. Ирина слишком хорошо знала себя и способности своих чувства. Стоило бы ей хоть на мгновение перейти ту критическую черту, как ее движение ко мне стало бы стихийным, неуправляемым и неудержимым…
Я запрыгнул на сцену, встал посреди лужи и оглядел расходящийся от меня веером партер. Немного воображения, и я представил сидящих на первом ряду старушек в ажурных, с выцветшими матерчатыми цветами шляпках.
– Сядь сюда! – приказал я Ирине, показывая ей на свободное место между старушками, затем насупил брови, вскинул руку вверх и, делая эффектные паузы между словами, выдал: – Выступает непревзойденный мастер дедукции, виртуоз индукции, изобличитель злодеев всех мастей, расчистивший дорогу мэру к вершине власти от дюжины трупов блистательный Кирилло дель Вацуриони…
Сделав паузу, я отдышался и исполнил арию из оперы Вертинского "Лиловый негр":
– Где вы теперь, кто вам целует пальцы? О-о-о… Лиловый негр вам подает манто-о-о-о…
За моей спиной раздались одинокие аплодисменты. Я обернулся. В дверях закулисного помещения стояла женщина в синем халате и хлопала в ладоши. Я низко поклонился почитательнице своего таланта. Женщина взяла ведро и швабру.
– А теперь освободите сцену, мне надо лужи убрать, – сказала она.
Я задал хороший тон для восприятия обстоятельств. Юмор спасал меня от хандры. Завтра я выйду на сцену именно с таким настроением и, возможно, исполню старушкам в ажурных шляпках "Лилового негра".
Я провожал Ирину домой. Мы шли по темной улочке. По мокрому асфальту растекались блики от фонарей. Туфли моей подруги стучали звонко и ритмично. Мы держались за руки, чтобы не упасть от смеха и, перебивая друг друга, импровизировали на тему "Как я выступал в летнем театре "Изумруда"". В нашем разыгравшемся воображении разразился небывалый скандал, директор дома отдыха уволил с работы Макса, а оскорбленные моим скверным голосом и слухом старушки в ажурных шляпках гонялись за мной по всему Побережью, размахивая зонтиками…
Было очень смешно. Позже, когда я вспоминал этот смешливый вечер, мне становилось страшно. Ангел-хранитель управлял нашей с Ириной фантазией и таким способом предупреждал о грядущей смертельной опасности. Но тогда мы этого предупреждения не заметили.
