Kitobni o'qish: «Тропами любви»

Глава 1

За окном как оголтелая выла вьюга. Казалось, она всем своим неистовым существом желает смести с лица земли любое препятствие свободному полету. Дребезжала плохо закрепленным водосточным желобом, швыряла в стекла пригоршни снежной пыли, билась в стены и крышу. Но бревенчатая изба была построена умелыми руками: стояла надежно, храня своих обитателей.

Внутри добавляла уюта потрескивающая углями кирпичная печь. Основной свет был потушен, лишь мягко горел торшер над стоящим в углу журнальным столиком. По бокам его, в креслах, сидели Марья Никифоровна с вязанием на коленях и ее внучка лет тринадцати – Нюра. Девочка читала книжку, на обложке которой были нарисованы парень и девушка: они обнимались и смотрели друг другу в глаза. Вдруг девочка оторвалась от чтения, ненадолго задумалась и спросила:

– Бабушка, а как это вообще в жизни происходит, когда люди встречаются и влюбляются? Это они одинаковые должны быть, что ли? Чтобы нравилось одно и тоже или как?

Марья Никифоровна оторвалась от вязания и с интересом глянула на внучку. Немного подумала, а потом ответила:

– Ты знаешь, внученька, по-всякому оно случается. Бывает и так, а бывает, что и совсем разные люди. Да так выходит, что вспыхивает между ними что-то. Оно потом и греет и путь общий освещает. Знаю я одну сказку, внученька, как раз про такое. Могу рассказать, раз уж такие вопросы в твоей головке народились.

Нюра с проснувшимся в глазах интересом кивнула, закрыла книжку и приготовилась слушать. Марья Никифоровна отложила вязание, немного посидела, словно заглядывая в какие-то ей одной доступные дали, и начала.

Дева Воды

Она была здесь всем: струями и перекатами, кипенью и спокойной гладью, загадочным туманом в вечерних сумерках, каждой капелькой, искрящейся в свете восходящего солнца. Всем, в чем присутствовала влага. На языке старого народа звали ее Хунатму, что означало Дева Воды.

Временами была она только рекой, что спокойно текла среди покрытых галькой берегов, скапливалась озерцами в разливах, неистово неслась в узких каменных разломах. При этом она не видела мир со стороны: ощущала его всей своей сущностью. Заполняла каждую впадинку рельефа, огибала бугры и клыки камней, проникала сыростью в каждую щелочку. Испаряясь на солнце, насыщала влагой воздух и оседала каплями тумана на скалах и деревьях. По сути, была всегда и везде – так ей казалось.

А бывало, выходила Дева Воды из своего большого тела в виде прекрасной девушки с длинными зелеными волосами: узкой и гибкой в талии, как русло на стремнинах, с грудью и бедрами налитыми, как разлив спокойных заводей, и такой же текучей в движении. Любила она тогда бродить по своему берегу, подниматься на окружающие скалы, куда по природе своей не могла попасть, когда была рекой, сидеть и смотреть на фейерверк красок, которым расцвечивало небо солнце, погружаясь в перья облаков на горизонте. Нравилось ей сорвать и сплести венок из растущих в округе цветов, наблюдать за бегущей по стволу сосны вниз головой белкой. Она с чуткостью вслушивалась в какие-то отдельные, мелкие ощущения, которые в большом теле чувствовала все сразу, целиком, как общую картину, детально увидеть просто не могла.

Когда Дева принимала человеческий облик – река становилась просто рекой. Когда возвращалась обратно в свою глубину, сливаясь с текущими струями – у текущей воды появлялась душа и разум. Могла она в такие моменты и против течения пойти, и волной внезапной ударить, на глубину утащить, или из себя выбросить. А то и остановиться полностью, если Дева захочет. Так было.

В один прекрасный летний день, перейдя перевал, спустился с гор путник: довольно крепкий мужчина с обветренным многими дорогами лицом. Остановился на берегу тихой заводи: приглянулось ему место. Костерок из сушняка запалил, снедь нехитрую достал, перекусил. Одежду скинул да в реку зашел, освежиться с дороги. Хороша оказалась водица: усталость пути как рукой сняло, не хотелось обратно выходить, так ласкала тело ее прохлада. Плескался путник, фыркая как большое сильное животное.

Почуяла гостя Дева Воды, интересно стало, кто это такие волны в ее тихой заводи поднял, вышла неподалеку в своем человеческом обличии – мужчина как раз с головой погрузился. Вынырнул, вода с волос и бороды течет, сам словно дух водяной. Смотрит: девушка на камне у берега сидит – не рядом, поодаль, – смотрит на него. Дивной красоты девушка: взор так и притягивает, в трепет вводит, завораживает. Волосы длинные, зеленые, плащом тело окутывают. Не целиком, а где проглядывает, не отрываясь смотреть хочется.

Замер путник. Девушка же с камня встала, развернулась грациозно, как водой перетекла, в реку шагнула и погрузилась одним махом, без всплеска, даже круги над макушкой не разошлись. Подхватился путник: от неожиданности показалось ему, что в яму под водой провалилась красавица, или утянул кто. Выскочил на берег, расстояние до того камня в три прыжка пролетел, четвертым от него оттолкнулся, тело в воду метнул. В прозрачную глубину глаза вперил: нет никого, ни следа. Несколько раз на пределе дыхания нырнул – тот же результат.

На берег вышел озадаченный: не показалось же, в конце концов? Решил осмотреться. Оделся и пошел вдоль реки. Дно долины было изрезано множеством скальных выступов, углублений, перепадов. По краям ее обрамлял массив матерых скал. Местами, где в рельефе удержалась почва, росла изумрудная трава и будоражили душу яркими красками пятна цветов. Время от времени путник кричал:

– Покажись! Меня Элгемни зовут! Не бойся! Я не хотел испугать тебя!

Так он и шел, следуя причудливым изгибам русла и, лишь выйдя туда же, где начал свой поиск, заметил одну странность: обычно реки текли откуда-то куда-то, а эта будто кольцом замыкалась. Не совсем так, конечно. Прибегала с северо-востока, с гор, а вот дальше не направлялась: извивалась, двигалась сложным путем и сама же в себя впадала. Около этого места как раз дерево большое мостом лежало. Решил путник еще раз осмотреться, повнимательней: вдруг пропустил что из-за раздумий. Отправился дальше, теперь уж все пристальней подмечая.

Вот! Увидел: в прошлый раз, идя по каменистому гребню, которым в этом месте вздыбился берег русла, на бегущую внизу воду не смотрел, все больше по сторонам оглядывался, девушку высматривал. Сейчас подметил кое-что. Река, что локтях в четырех внизу бежала, словно солнцем на определенном участке подсвечивалась, хотя дело к закату шло, и тень там должна была густая лежать. «Ага. Спуститься бы надо», – подумал Элгемни.

Полез он вниз, аккуратно ища опору ногами и цепко хватаясь пальцами за выступы и трещины. Когда добрался, странная картина открылась: солнце реку через широкий пролом освещало, часть гребня как мостом сверху проходила. По всем законам природы должна была вода хлынуть новым направлением. Пробрался вдоль русла Элгемни, сам туда выбрался, осмотрелся: тянется явный путь в рельефе, вдаль уводит – теки не хочу. Или и впрямь не хочет? Взглянул на реку с этой стороны – словно и нет пролома: течет себе спокойненько, будто стена невидимая держит. Исчезни вдруг эта незримая сила – хлынет, поволочёт Элгемни. Но не это волновало сейчас его разум – загадка влекла.

Подошел, рукой толкнул – проходит, рукав даже вымочил. «Сама что ль себя держит?» – мелькнула странная мысль. Чудно… Но вот же, и глаз видит, и пальцы щупают. Вернулся на место своего стана в раздумьях. Солнце к тому времени почти совсем закатилось за линию гор. Пользуясь остатками света, набрал запас сушняка на ночь. Костер разжег, котелок над ним повесил, травяной отвар сделать. Пока занимался этим, совсем стемнело.

Элгемни сидел, опершись спиной о камень, потягивая душистый напиток из деревянной чашки, в огонь смотрел. Что видел там, в завораживающем танце оранжевых лепестков? Кто знает? Может свой долгий путь, полный познаниями, может еще что. Но улыбка на губах легкая держалась – значит хорошее.

– Я не разу не встречала такого необычного цветка, – раздался от воды голос, мелодичный, как журчание ручья.

Отблески пламени на речной глади заслонил силуэт: в свет костра вышла та самая девушка.

– Это огонь, – сказал Элгемни, оторопев от неожиданности визита и наготы гостьи, лишь частично прикрытой длинными волосами.

– Огонь? —недоуменно спросила девушка.

Наклонившись, она потянулась к языкам пламени: то словно подалось назад, угли зашипели белым паром.

– Ой, – сказала девушка. – Он себя потрогать не дает.

В мужском взгляде при виде такого мелькнула острота возникшей мысли, которая объясняла некоторые моменты касательно незнакомки.

– Ты… Дух воды или что-то вроде того? – спросил он слегка напряженным голосом.

Девушка молча посмотрела на Элгемни. Затем обрушилась сама в себя всплеском воды, только лужица осталась, да и та сразу в землю ушла. Однако почти сразу она возникла сразу рядом с путником, собравшись из струек влаги, что вдруг начали бить между камней.

– Да, что-то вроде того, – сказала девушка с улыбкой.

Элгемни наконец справился с растерянностью. Встал, постелил спальный мешок из шкур напротив того места, где сидел, и предложил:

– Располагайся. Как к тебе обращаться?

– Зови меня Хунатму, – сказала девушка и присела на предложенные шкуры, скрестив ноги.

– Вот, выпей. Я сам собирал эти травы, – он предложил ей напиток в запасной чашке и вернулся на свое место.

Хунатму приняла угощение, поглядывая с любопытством: видно было, что она не очень понимает, что дальше делать. Путник отхлебнул отвару, подавая пример. Девушка, увидев это, несколько неловко поднесла сосуд к лицу, осторожно потянулась и пригубила. На секунду задумалась, а затем сделала более смелый глоток. Улыбнулась такой восторженной и искренней улыбкой, что Элгемни почувствовал, что невольно отвечает ей тем же.

– Первый раз я впускаю в себя другую воду таким способом, – сказала своим чудесным голосом Хунатму. – И еще, она такая необычная: словно солнцем нагретая и травою пахнет.

Они просидели у костра долго за полночь. Элгемни рассказывал, в каких местах ему довелось побывать, Хунатму слушала с горящими глазами. Временами на лицо ее набегало мечтательное выражение. Элгемни в такие моменты почти забывал, что эта сидящая напротив красивая зеленовласая девушка только выглядит таковой, являясь на самом деле чем-то большим.

– Как бы я хотела тоже побывать в разных краях, отправиться куда-нибудь дальше этой долины, – со сквозящей в голосе мечтой сказала Хунатму и слегка печально добавила: – Я уже так давно нахожусь только в этой долине. Смутно помню, где текла раньше. Что-то случилось там, и теперь я только здесь. Нет, не подумай – мне нравится. Но иногда хочется двинуться в новые места. Я все время смотрю, куда закатывается солнце и думаю: что же там? Как все выглядит? Есть ли там другие реки?

– Мне кажется, я могу тебе помочь, – сказал Элгемни, вдруг озаренный одной мыслью. – Нам надо встретится при свете солнца: я тебе кое-что покажу.

– Хорошо, – заинтересованно посмотрев, ответила Хунатму.

Посидели, помолчали, думая каждый о своем. Девушка смотрела на огонь, уже не стараясь его коснуться. Наконец сказала:

– Мне пора. Спасибо тебе. Это были необычные ощущения: твой напиток из трав и твой огонь. Это похоже на тепло солнца, но первый раз я ощущаю такое при свете луны. И твои истории… Я вспомнила о своих желаниях.

– Рад, что тебе понравилось. Приходи завтра утром, я буду ждать.

– До встречи, – попрощалась Хунатму, затем встала и отправилась к реке.

Элгемни наблюдал, как она вошла в воду и словно растворилась в ней: ни кругов, ни ряби, ни следа от только что находившейся здесь длинноволосой красавицы. Она нравилась ему, неудержимо влекла и в тоже время немного пугала, так как только выглядела человеком. В смятении мыслей он лег спать.

Утром, проснувшись, он увидел, что Хунатму уже сидит на берегу и смотрит на восходящее солнце. Соорудил нехитрый завтрак. Предложил девушке – она ожидаемо отказалась от слегка подогретого на углях копченого мяса, а вот отвар приняла с радостью. После двинулись вдоль берега: Элгемни вел Хунатму к месту, где вопреки всему река не текла новым руслом.

Пришли. Путник показал, куда надо спуститься. Уже разведанным путем сделал это сам. Хунатму было проще: она просто стекла водой по камням и вернулась в форму девушки уже внизу.

– Вот, смотри. Ты можешь направить свой бег сюда, но почему-то не делаешь это, – сказал Элгемни.

Хунатму завороженно смотрела на тянущееся вдаль сухое русло. Как-то беспомощно глянула на Элгемни.

– Да, я могла бы. Чувствую, что могла бы. Еще чувствую – что-то произошло: давно уже, и это не пускает. Как будто я боюсь. Здесь так спокойно, а там… Там я не знаю, как будет. И еще кое-что важное должно обязательно случится, но пока я остаюсь здесь, не случается. Это связано с разделением: меня должно стать больше. Не просто больше воды – больше таких, как я. Я чувствую, что очень хочу этого и боюсь. Это странно и непонятно, я не могу объяснить, – сбивчиво говорила Хунатму.

Элгемни коснулся ее плеча, не зная, как он может поддержать это удивительное создание: воплощение большой реки и, в то же время, растерянную молодую девушку.

– Мы вместе попробуем разобраться и что-нибудь придумать, – сказал он. – Не переживай так.

Хунатму шагнула к нему ближе, положила руку на грудь. Он осторожно привлек ее к себе, обнял за плечи, по голове погладил. Она не сопротивлялась: будто прислушивалась к ощущению его присутствия так близко.

– Мне захотелось тебя коснуться, – сказала Хунатму. – Ты теплый. Как твой отвар и огонь.

Элгемни не нашёл, что на это ответить, просто улыбнулся.

Возвращались молча: девушка ушла мыслями в себя, путник не мешал ей – тоже размышлял. Придя к стану, он раздул еще теплящийся костер и, радуясь, что хоть этим может порадовать загрустившую девушку, поставил на огонь котелок.

Немного позже Хунатму сказала:

– Не знаю пока, как мне почувствовать, куда течь, когда я в большом теле. Я ведь только сейчас могу рассматривать все по отдельности, цветы нюхать, закатом любоваться. С тобой вот у костра сидеть. Я видела это новое русло, понимаю, что туда можно направиться. Но когда я большая – я все вокруг. И чувствую сразу все свое русло: сразу и везде. Как ощутить то место, где новый путь начинается?

– А землю ты чувствуешь, когда течешь по ее изгибам? – уточнил Элгемни, ведомый своими мыслями.

– Землю? Землю я чувствую сильнее всего. Я бегу, тесно прижавшись к ней. Она своей формой держит и направляет меня. Я могу, при желании, направить себя вопреки ей, но редко это делаю. Зачем? – ответила Хунатму.

– Мне кажется, в новое русло ты не течешь, потому что сама себя держишь, ведь там земля не дает тебе опору. Надо попробовать как-то расслабиться, еще сильнее к тверди приникнуть, чтобы почуять это место, где ты невольно отказалась от ее поддержки. Сильная ты. Надо отпустить свою силу – пусть сама дорогу найдет.

– Я попробую, – сказала Хунатму. – Завтра. Сегодня я хочу еще с тобой побыть. Со всем этим новым теплом. Необычная вода, огонь. Ты.

Она посмотрела прямо в глаза Элгемни, глубиной всей своей поглотила его ответный взгляд, позвала. Ушли мысли о чем-то большом и великом: просто красивая нежная девушка, которой страшно и не на кого опереться. Ближе к ней пересел путник, по щеке погладил. Поцеловал: губы мягкие, ищущие. Обнял: хрупкие плечи, тело гибкое – прижимается, теплом напитывается.

Они искали друг друга: робко, нежно, плавно – как мягкое течение струй в тихой заводи; сильно, стремительно, неистово – как биение упругих плетей воды в каменной теснине. Искали самозабвенно. Нашли.

Чуть позже они лежали, укутавшись в мех спальника. Небо светило им гроздьями звезд. Хунатму нарушила молчание:

– Я только сейчас поняла одну вещь: я тебя встретила, и ты мне показал, что я могу течь дальше. Если бы не встретила, может и не узнала бы. Но если я перестану быть только в этой долине, направлюсь новым руслом… Я очень быстро двигаюсь, это в моей природе. Я тогда не увижу тебя больше, да? Мне грустно думать об этом. И грустно ничего не менять. Я очень хочу дальше, очень хочу стать больше. И теперь еще грустно остаться без твоего тепла.

Элгемни ответил не сразу. Он смотрел в небо, но звезд не видел. Перед его взором стояла полноводная река, текущая под огромным небом целого мира. И прекрасная гибкая девушка, сидящая на черном камне среди пенящихся водяных струй, укутанная в свои длинные зеленые волосы. Ему вдруг захотелось, чтобы в руке ее при этом была такая знакомая чашка, с щербинкой, даже горло сжалось от этой вдруг вспыхнувшей картинки. И чтобы она улыбалась так же, как сейчас.

– Не переживай. Я что-нибудь придумаю. Догоню тебя.

Потом было утро. Мелкие дела были сделаны и нечем стало оттягивать время возможного расставания. Элгемни обнял Хунатму, посмотрел серьезно ей в глаза и сказал:

– Помни обо мне. У тебя все получится.

Девушка, отступая назад и не отводя взгляда, вошла в реку. На секунду задержалась. Робко улыбнувшись, помахала рукой и растворилась в глубине.

Поначалу ничего не происходило: так же дышала спокойствием тихая заводь. Затем река пришла в видимое движение: даже в этом месте закрутились завихрения потоков, гладкая до этого поверхность зашевелилась косами мощного течения. «Что ж тогда в стремнине творится?» – мелькнула тревожная мысль, и путник поспешил к месту нового русла.

Хунатму, уйдя в глубину, почувствовала все свое прильнувшее к земле тело, которое раскинулось на обширном пространстве упругой массой воды. Она ощутила силу своего течения, неудержимость движения, возможность просочиться в мельчайшие щели, заполнить собой любые неровности. В таком виде она не могла думать и анализировать. Всего было слишком много и сразу: не хватало зацепки и так рассеянному вниманию. Ведь у большой реки не было глаз – она видела всем телом. Если и были какие-то отличия в месте, где она сама удерживала себя, они терялись. Тем более, что они стали уже давно привычными, как и все остальное, что сводило на нет все усилия. В попытке нащупать представшее вчера перед глазами, она невольно напряглась – усилила мощь водных струй, ускорила их бег, –в результате терзая берега и еще больше теряясь в поисках.

Элгемни, смотря, как развиваются события, в отчаянии застыл на каменистом гребне, под которым начиналось новое русло. Он видел, что течение уже грозит подмыть берег и вызвать обрушение породы, похоронив тем самым свободный сейчас путь – в голове его созрело отчаянное решение. Почти не касаясь выступов, он слетел вниз. Интуитивно прихваченной в этот раз веревкой привязал себя к большому камню на берегу. Встал в пока еще сухом русле перед толщей неистово несущейся воды и прижался всем телом к ее прохладной поверхности. Зашептал, почти касаясь губами, как молитву:

– Услышь меня, прекрасная. Вот тепло мое – вспомни его, пусть маяком будет, дорогу покажет. Услышь меня. Вспомни руки мои, мягкость шкуры, тепло огня. Терпкий вкус на губах. Мой вкус – я твой помню. Услышь меня. Приди ко мне. Здесь я.

Отголоском воспоминаний отозвалось новое чувство в большом теле Хунатму: памятью ощущений потянулась она к нему, приостановила бег, вслушалась. Запах дыма, касание рук, обжигающая ароматная влага касается губ и проходит согревающей струйкой внутрь. Тепло огня отзывается негой, тепло губ и тела растворяет все барьеры полностью. Расслабившись, она еще больше прильнула к опоре земли и потянулась всей своей сутью к месту, вызвавшему эту память ощущений.

Элгемни увидел – бег воды успокоился, затих. И спустя миг всей массой обрушился на него, сметая с пути и вколачивая в прибрежные камни!

* * *

Хунатму ликовала! Она чувствовала всей собой, как наконец вырвалась из заточения долины! Поняла, что при всем ее уюте, ей дико не хватала этого движения вперед, к большим просторам. Ощутила вливание новых ручьев, почуяла рост своей силы и своих возможностей. Весь мир раскинулся перед ней. В долине она ощущала себя всем: насколько же мало это было в сравнении с открывшимся. Питаемая новыми течениями и обилием дождей на обширных пространствах, Хунатму стала более полноводной и спокойной: в большей своей части. Без порогов и водопадов тоже не обошлось: все-таки она была женщиной.

В один прекрасный день воды ее достигли скалистого гребня, встретив который, русло Хунатму благополучно разделилось на два рукава: один такой же широкий – он, собственно, и остался самой Хунатму, – второй же, пока небольшой, игривый и весело журчащий… Вспыхнуло чувство – вот оно! То самое, необходимость которого Дева Воды желала всей своей сутью. Эта юная часть и она, и в тоже время не совсем она – ее стало больше. Желание сбылось.

И тут Хунатму вспомнила о том, с кого начался этот путь. В смятении вышла на берег. Сколько времени она предавалась своим радостям? Может, целую вечность? С ним могло случится все, что угодно. В большом теле можно было вообще не заметить его появления, гибели. Тут же отголоском мелькнуло воспоминание: она вырывается из долины, идя на зов теплоты… на грани уже неминуемого движения чувствует ее… и, врываясь в новое русло, теряет – все смывает нахлынувшая волна ликования и поглощающее чувство свободы.

Хунатму в отчаянии вперила взгляд вверх по своему течению: были видны только речные струи и бурление перекатываемой воды. Участок, ближайший к тому месту, где она вышла из большого тела, пестрел порогами с торчащими черными рогами камней. Был даже небольшой водопад. Она с надеждой смотрела вдаль, долго смотрела. В конце концов грустно опустила глаза в землю и побрела к кромке берега: надежда угасла. Накрыло чувство, что вспомнила слишком поздно, а может и вообще непоправимое стряслось: еще там, в начале. Остро хотелось уйти в глубину и может вообще больше никогда не выходить, чтобы не вспоминать, забыться в большом теле.

Вдруг что-то заставило ее обернуться: Элгемни мчался на утлой берестяной лодке, преодолевая бешенную кипень порогов, весло в его руке порхало с борта на борт в яростной попытке удержаться в стремительном скольжении по коварной мешанине переката. Деревянная рукоять нещадно гнулась, жилы на сильных руках Элгемни вздувались витыми веревками. Лицо было предельно сосредоточено и искажено усилием, зубы ощерены борьбой. Но он справлялся, умел это делать.

Если бы еще не этот самый высокий порог впереди… Река рушилась с десяти локтей в жадно оскаленные гранитные клыки: Хунатму поняла – такое ему не преодолеть. Она бросилась одним движением в глубину и отчаянным напряжением воли остановила свое большое тело: осаженное одним махом оно вспухла водяным горбом, выровняв участок с торчащими камнями ровной гладью, и уже плавно возвращаясь к прежнему течению, аккуратно опустило лодку Элгемни ниже водопада.

Тот, крайним усилием, парой ударов весла подогнал лодку к берегу, вытащил и навзничь свалился на землю, загнано дыша.

От воды к нему шла Хунатму: она тревожным взглядом ощупывала его тело, лицо, руки. На последних шагах, не выдержав, бросилась, упала рядом на колени. Элгемни приподнялся на локте, коснулся рукой ее лица. Хунатму схватила его ладонь своими.

– Теплая, – прошептала она, целуя сбитые в кровь пальцы. – Это я тебя так? – Хунатму показала на следы укусов камней, не прикрытые одеждой.

– Все хорошо, не переживай. Неловким бываю, оступился, – тепло ответил Элгемни.

Издалека кто-то звонко прокричал. Они обернулись. С вершины гребня, разделившего русло Хунатму, им махала детская фигурка.

Элгемни с улыбкой посмотрел на Хунатму:

– У тебя получилось.

– И у тебя, – ответила она.

– И у меня, – сказал он и обнял ее. * * *

Сказка закончилась, Марья Никифоровна глянула на Нюру. Та сидела весьма задумчивая: в глазах ее мелькали, постепенно затухая, отголоски услышанной истории. Было видно: не прошла она мимо, что-то затронула в душе начинающей взрослеть девочки. «Растет внученька, растет» – с улыбкой подумала Марья Никифоровна и вернулась к вязанию.

Глава 2

В этом году весна была ранняя для здешних мест. Еще была только середина апреля, а небольшие кучки посеревшего снега остались только там, куда его складировали зимой при очистке дорожек, да и то в особо затененных местах. Марья Никифоровна прохаживалась по огороду, оценивая, как просохла земля – прикидывала, когда можно было приступить к устройству грядок. Скрипнула калитка. Марья Никифоровна обернулась и увидела, как в нее проходит Нюра. «Ух, как вымахала да налилась, совсем девицей стала» – мелькнула первая мысль при взгляде на выросшую внучку. Хотя чему удивляться: восемнадцать годков уже набежало дитятке, идет время не остановишь.

– Ну здравствуй, внученька! Никак в гости пожаловала? Давай, пойдем в дом, буду тебя пирогами кормить, как раз сегодня с утра свеженьких напекла, как знала. Чуяло сердце: приедет моя красавица. Вон какая уже вымахала – не наглядеться, – обрадовалась Марья Никифоровна.

– Привет, бабуль, – разулыбалась Нюра.

Пока грели и заваривали чай, счастливая от приезда внучки бабушка разглядывала ее да задавала извечные вопросы о делах да здоровье. Поинтересовалась конечно и на счет возможных женихов.

– Да есть один, – ответила Нюра. – Ухаживает, цветы дарит, в кино водит.

– Нравится тебе? – спросила Марья Никифоровна.

– Ну, вроде да, бесит только часто. Бывает скучно так, сил нет, а он пропадет – дела у него, видите ли, семейные. И сиди жди, когда он с ними разберется, деловой. Или кино какое-нибудь интересное идет, а он все билеты не покупает. И тоже все дела, дела. Иногда ждешь, ждешь, изведешься вся – так и треснула бы ему в лоб. Но в то же время и терпит все. Как я только не издеваюсь над ним, когда настроение плохое, – эмоционально поделилась Нюра. – Но и бесит. Вот как с этим жить?

Марья Никифоровна слушала да посмеивалась про себя этой молодой горячности. Вида, конечно, не подавала: любой мудрости свое время.

– На вот, внученька чаек тебе, пироги вот, еще теплые, сметанка, вареньице – кушай, – пододвигала она тарелочки и блюдца Нюре. – А пока кушаешь, я тебе давай сказку одну поведаю. Я-то уж поела, не хочу пока. Тебя поразвлекаю.

Нюра радостно согласилась – очень уж любила, когда бабушка принимается разные истории вспоминать, – взяла румяный пирог, обмакнула его в сметану и приготовилась слушать. Ну а Марья Никифоровна начала свой рассказ.

Лесная девица

Заблудился Яшка, вконец заплутал. И по солнцу уже выйти пробовал, и по мху стороны света искал. Так и не распутались блудливые тропинки, не стали прямой дороженькой. В очередной вышел он все к той же низко нависшей толстой ветке, но в прошлые разы на ней никто не сидел, в отличии от данного момента. Этот кто-то сильно походил на молодую гибкую девицу, если бы не покрытое легкой шерсткой тело, прикрытое только на груди и бедрах повязками из странного вида ткани, да ещё несколько деталей, выдававших в ней не человека. Хвост, например: хороший такой, цепкий – вон как ветку обмотал. Сидит чудо непринуждённо, как на лавке.

– Ты кто? – удивился парнишка.

Лесная девица посмотрела на него несколько свысока, и не в ветке было дело.

– Я Злыдня. Вообще-то надо говорить Злыдня Тёмного Бора, но мне лень. Поэтому просто Злыдня. Ты не против? Э-э? – И она многозначительно прищурилась, скривив рот и показав при этом не сильно большие, но отчётливо острые зубы.

– Ну-у-у… Эта-а-а… Нет конечно. А что такое злыдня? – несколько оторопело ответил Яшка.

– Злыдня, это не что, а кто. И это я. Тебе этого должно быть достаточно. И вообще – ты кто такой? Что забыл в моем лесу? – заносчиво ответила лесная девица.

– Да заблудился я. Не хотел тебя потревожить. Но раз уж так, то может, подскажешь дорогу? Хотя для начала поесть бы чего…

– Поесть? – как-то уж очень живо отреагировала Злыдня, ловко вскочила на ветку и, шустро перебирая всеми конечностями, юркнула к стволу дерева, вниз и куда-то в подлесок.

Спустя миг она вынырнула совсем с другой стороны и с широкой улыбкой, немного жутковатой из-за острых зубов, предложила обоими руками по большому грибу. Глаза её аж лучились радостью. Будто только и мечтала, как путника случайного накормить. Яшка не узнал предложенное: съедобное – нет. Нерешительно протянул руку. Злыдня с оживление закивала и подвинула ближайший гриб к нему. Парнишка отдёрнул ладонь, сам непоняв почему. Лесная девица, изобразив огорчение, выбросила это угощение и сказала:

– Ну-у-у, да-а-а. Пра-а-а-вильно. Ядовитый он. Этот на.

Яшка смотрел с сомнением, тянуться уже не спешил.

– Ну-у, да-а-а. Э-э-этот то-о-о-же ядовитый, – гримасничая, изобразила разные оттенки досады Злыдня.

– Ты меня, что ли, отравить хотела? – удивился Яшка.

– Ну, хотела, не хотела. Может да, а может нет: я ещё не решила, – и гибко потянулась телом, цветом как платан, покрытым пятнами различных коричнево-зеленых оттенков. – Вообще, конечно, отравить тебя интересно было бы. Посмотреть, как ты корчиться будешь, пену пускать, посинеешь весь. Красота! Но я обещала бабушке, что стану хорошей. Поэтому давай, вот, бери орехи. Они нормальные. – И как в подтверждении закинула себе в рот горсть.

Яшка подуспокоился, начал жевать новое угощение. Вдруг Злыдня схватилась за горло, выпучила глаза и захрипела. У Яшки челюсть отвисла, чуть не сел, где стоял. С ужасом посмотрел на орехи в ладони. Хрип Злыдни перешёл в сдавленный хохот:

– Ты бы себя видел! Ааа-ха-ха-а! Умора! – похрюкивала от восторга лесная девица. – Ладно, пошли уже, выведу тебя, раз травить нельзя. – И двинулась по тропинке вихляющей походкой, вырисовывая кончиком хвоста сложные узоры в воздухе.

Яшка покорно поплелся следом. Девица его малость пугала, но в целом нравилась. Хотя юморок у неё был еще тот. Правда, шутила ли она? Об этом Яшка решил не задумываться.

Идя следом за Злыдней, он попробовал поддержать разговор:

– А у меня тоже есть бабушка. Вот как раз ей за лекарством ходил. На обратном пути срезать хотел, чтоб быстрей и вот…

Злыдня заинтересованно обернулась на ходу:

– И что за лекарство, что далеко так ходить надо?

– Дак это, настойка корпун-травы. Редкая, говорят, и чудодейственная.

– Ну-ка, дай гляну.

Злыдня понюхала пузырёк с лекарством, который Яшка бережно нёс в мешочке на шее.

– Ха-а, ну ты простофиля. Обманули тебя. С этого разве что понос случится. Чудодейственный, конечно.

– Как же так-то? – расстроился парнишка. – Что ж делать теперь? Болеет бабушка. А деньги последние отдал за это…

– Ладно уж. Завернем на поляну одну. Есть такая трава в моем бору, – успокоила его Злыдня и свернула на неприметную тропинку.

Яшка поспешил следом. Не сделав десятка шагов, весь в мыслях о оплошке с лекарством, он чуть не уткнулся в слегка притормозившую Злыдню: посреди тропинки валялось огромное дерево, по сторонам все было забито колючим кустарником. Только подумал Яшка, как должно быть неприятно будет сквозь него продираться, Злыдня двинулись дальше – прямо на дерево.