Kitobni o'qish: «Железный город»

Глава 1. На горных склонах

Из-под колес фонтаном бьет щебень. Большие камни откатываются и замирают, с недоумением «взирая» вслед мчащейся машине. «Темпы» и раньше тревожили скальные обломы, но этот не похож ни на один из прежних. Пылевой шлейф вперемешку с выхлопом мажет серо-рыжей ретушью стремительный силуэт.

Очередной поворот. Рука дергает фюзель. Ось переламывается, широкие с глубоким протектором колеса забирают на градус атаки. Темп швыряет влево. Стальной отбойник со скрежетом гребет породу. Преодолевая центростремительную силу, пилот давит корпусом в воронку.

Большой валун коварно ныряет под днище. Ударом машину подбрасывает, клонит вправо. Донце возмущенно визжит по камню, забирая на память блестящий шрам. Тяга до упора выворачивает отбойник. Металлическая грань врезается в рыхляк, предотвращает опрокидывание. Темп встает на катки, подпрыгивает и снова несется под гору, разметывая крошево.

Следом мчится вторая машина. Ступица скользит на оси, выбирая катком меж камней. Стойки упруго дрожат, пропуская через себя и гася энергию многочисленных ударов. Двигло работает громко, натужно. Дым с копотью вьется рваной накидкой.

Один за другим темпы несутся вниз. Второй сокращает дистанцию. Кажется, еще немного – и они сорвутся в пропасть. Что за приз ждет победителя?

Аутсайдер уже совсем близко. Его двигло завывает, пилот уравнивает машины. Выставляет руку, хватается за прутья колпака первой машины, закладывает рулежным вправо. Тянет абордажный темп за собой. Первый пилот не понимает, в чем дело. Его швыряет влево, он больно бьется плечом о страховочную перекладину, едва удерживает рычаги. Видит вторую машину. Пытается оторваться. Выворачивает катки. От каменной дроби по стальному подкрылку пробегает судорога. Тормозные крюки второго темпа вгрызаются в породу. Скрежещут, оставляют глубокие борозды. Пройдя юзом сотню метров, машины замирают на пологом выступе. Облако из пыли и выхлопа накрывает их.

Купол первого темпа откидывается. Из машины выпрыгивает пилот в сером комбинезоне с защитными накладками на локтях и коленях, с яркими шевронами на груди, в черном шлеме и высоких ботах.

Его обидчик в запыленных мотоциклетных очках, с всклокоченными волосами, в кожаной поношенной безрукавке, в вислых штанах, в сбитых берцах не спеша выбирается наружу.

Перед ним вырастает тот, что в черном шлеме, и орет:

– Идиот! Мы могли разбиться!

– Мы вряд ли, а вот ты – точно, – говорит второй, стягивая очки. На его пыльном лице вокруг глаз остаются светлые круги. Первому пилоту он кажется знакомым.

– Посмотри туда, – кивком головы второй указывает на обрыв. Скалу словно срезало гигантской алебардой.

– Что?! – не успокаивается тот, что в черном шлеме, подается вперед, сжимает кулаки.

– Туда, туда, – невозмутимо говорит второй и снова кивает на обрыв.

До первого, наконец, доходит. Он поворачивается и долго смотрит на каменную вертикаль. Его спина постепенно выпрямляется, а кулаки разжимаются. Он не может поверить, что не заметил такую каверзу. Готов дать руку на отсечение, что дорога была верная. Мистика? Или дело в однородности ландшафта, тряске и угле зрения? Поворачивается ко второму. Теперь его лицо другое. От свирепости не остается и следа. Он растерянно моргает, но быстро берет себя в руки:

– Ну и что? Не мог сказать, крикнуть или как-то показать? Мы ведь чуть не кувыркнулись.

Он скользит отчаянным взглядом из-под черных бровей по темпам, снова оборачивается на склон. Затем – к подножию, где торчат среди булыг игрушечное рулежное и часть кабины.

– Ты бы услышал? А показать, как я мог показать? – второй хмыкает, и кривая усмешка трогает его губы.

Первый не находит ответа. Смотрит на загорелое обветренное лицо, в спокойные голубые глаза, на щетину, подчеркивающую линию мужественных скул: «От девок, наверное, отбоя нет». Шеврон над нагрудным карманом указывает на клан токарей.

– Ладно, – наконец говорит он, стягивает шлем и идет к машине. Откидывает крышку ремонтного ящика, копается в недрах, – где-то же здесь валялись, – цедит сквозь зубы, раздвигая гайки с болтами. Из угла выковыривает два плоских гвоздя с насечками. Идет обратно, вытирает их пальцами.

– Вот держи, – протягивает спасителю.

Тот смотрит некоторое время на «твердую валюту», переводит взгляд на белое узкое лицо, на припухлые губы, карие глаза, черные брови, на чистые, зачесанные назад волосы. «Как пить дать, из механиков», – думает он. Медлит еще мгновение, затем сплевывает, поворачивается и идет к темпу.

– Что, мало?! – вопрошает ему в спину первый и хмурит свои выразительные брови. – При встрече еще тройку накину, сейчас нет больше!

– Да пошел ты, – бросает через плечо второй и намеревается забраться в кабину.

И тут первый замечает на кожаной безрукавке затертый трафарет белой краской – большая шестерня и три длинных болта сходятся к центру, напоминая знак пацифика. Ну как же… Он вспоминает, где видел это лицо.

– Постой! – первый отбрасывает кобальты, и те, черные, с матовым блеском, быстро теряются в щебне. Он подбегает ко второму. Тот оборачивается. – Извини, – с заискивающей улыбкой заглядывает в голубые глаза с ледяной крошкой, – веду себя, как плешивый кайлак, – досадно хмыкает и пожимает плечами. – Конечно же, я должен поблагодарить тебя за свое спасение. Я не видел обрыва, – он поворачивается и мельком взглядывает на скалу, снова смотрит на чемпиона. – Предлагаю завалиться в «Холодный паровоз», отметить мое воскрешение и наше знакомство. Угощаю я. Кстати, как тебя звать? – он протягивает руку и искренне улыбается. – Я Шпиль.

Чемпион медлит. Открытая ладонь неприлично долго висит в воздухе. Шпиль готов ужу опустить руку, но чемпион пожимает ее:

– Слава.

– Рад знакомству, – Шпиль подтягивает сникшую было улыбку.

Под палящими лучами Ранга они съехали с горы. По пыльной песчаной дороге обогнули рыжую баржу с прогнившим бортом, до ватерлинии потонувшую в песке. Черные точки вдали росли и скоро превратились в лачуги, склепанные из кусков обшивки сейнеров и прочего железного хлама. Они напоминали рубки древних броненосцев. С той лишь разницей, что стенки у жилищ двойные, а на узких окнах стальные жалюзи.

Царящее вокруг умиротворение и бездвиженье зыбко. Ощущение, что Ранг расплавил песок и тот слипся в стеклянную корку, обманчиво. Стоит дунуть Трабану, и мельчайшие частицы тут же взовьются, словно гигантские стаи «цапаков», и затмят звезду. Тогда с лязгом сдвинутся жалюзи, захлопнутся двери. В воцарившейся темноте глава семейства встряхнет банку со светляками. В восходящем голубоватом свечении пересчитает, все ли домочадцы на месте, еще раз обойдет жилище. Подоткнет уплотнитель между косяком и дверью, вместе с остальными сядет на скамью, прислушиваясь к завываниям снаружи, шелесту песка о металл. И будет ждать, когда закончится вакханалия.

Рано или поздно буря успокоится. Останется лишь смахнуть желтую пудру со стола, отряхнуть одежду, протереть посуду, глаза, сплюнуть и вымести за порог просочившийся песок.

Для «крылаток» ветер в радость. Они, знай себе, вертятся и качают компрессию. Сжатый воздух из огромных подземных ресиверов по питающим магистралям разойдется по Городу, заставляя вращаться роторы и редукторы. Он наполнит компрессорные цилиндры, оживит поршни, столкнет рабочие бойки, закрутит колеса…

Жилища тянулись и тянулись, постепенно вырастали этажностью, складывались в улицы. Гонщики прокатили по «Торсионной», свернули на «Лудильную» и через сто метров въехали на парковку, огороженную ацетиленовыми баллонами. Под колесами черного «Касла» расхаживали и выискивали в песке проволочника длинноногие поджарые куры. Огромный паровоз с двухметровыми колесами и прицепным пассажирским вагоном застыл на обрубке железной дороги в пятьдесят метров. К распахнутой вагонной двери вела чугунная лестница.

В закусочной было пусто и сумрачно. Официант в грубых башмаках, бесформенных брюках, обнаженный по пояс, с грязным спонсом на шее сидел за крайним столиком у расшторенного окошка. В полумраке его потное тело жирно лоснилось.

– Рубинчик! – громко позвал Шпиль и хлопнул ладонью по стенке тамбура. Рубинчик подпрыгнул на стуле, ножки взвизгнули по железному полу. Он обтер губы и растерянно посмотрел на гостей осоловелыми глазами.

– А-а, это вы, мистер Шпиль, – наконец, проскрипел официант и полез из-за стола.

– Я, Рубинчик, я, и не один. Что-то у вас душно, включи кондей, что ли. Будь любезен холодного «бреда» и дерьма на палочке.

– Не «дерьма на палочке», а грибков на шпажке, – Рубинчик расплылся, после чего исчез в вагонных сумерках. Скрежетнули петли. Вновь повисла мертвая тишина.

Посетители сели за столик с кондиционером. Шпиль раздвинул шторки. Длинные висюльки по канту закачались. Ярко-желтый клин рассек полумрак, упал на стол, соскользнул на пол.

– Ну и пекло, – Шпиль взглянул на Славу, – дернул же нас крен на скалы.

– Я тренируюсь в это время.

Со скучающим лицом Слава смотрел на улицу, где два металлурга тащили четырехметровый швеллер. Один мужчина был скуластый, с усами-подковой, в высоких ботах, в грязной, балахонистой майке. Другой – с длинными сальными волосами, в джинсовой жилетке, красной бейсболке, с татуированным плечом. Следом плелся третий, в армейской панаме, грязной оранжевой футболке, выгоревшем почти добела технарском комбинезоне на лямках. Его грудь пересекала смотка толстого кабеля. Замыкал процессию песчаный вьюн. Он выплясывал и выгибался, словно сумасшедший отпрыск Дрыхли. Где-то лениво скрежетала крыльчатка. По их вспотевшим, изможденным лицам, по шаткой походке несложно было догадаться, что ноша была тяжела.

– Гонщик? – Шпиль расстегнул молнию на комбинезоне.

– Типа того, – Слава помолчал и спросил: – Впервые вижу темп с двумя катками. Сам придумал?

– Сам, – ответил Шпиль, ощущая шевеление волос под прохладным дыханием кондиционера. – Теперь осталось научиться на нем ездить. Обычные темпы ему будут проигрывать.

– Ну да, – усомнился Слава.

– Оригинальность конструкции не в паре катков, а в том, что они ломаются под разными углами. Нужно просто научиться выбирать градус.

Шпиль обернулся на писк открывающейся двери. На пороге стояли трое с улицы. Угрюмые потные лица в сумраке казались чугунным литьем и выглядели зловеще. Возглавил движение длинноволосый в красной бейсболке. Звук тяжелых каблуков по железному полу тревожным метрономом разносился по плацкартам. Металлурги шли плотной группой и остановились у единственного занятого столика. Флагман блаженно прикрыл глаза, подставляя рябое лицо холодному ветерку. Его длинные грязные волосы зашевелились, заскребли по синюшному волку на плече. Через минуту он дернулся, открыл веки, вперил недобрый взгляд в Славу и просипел надсадным голосом:

– Это наше место.

Во вновь воцарившейся тишине послышался железный дребезг. Тот, что в армейской панаме, быстро наклонился и подобрал выпавший из-за ремня кусок трубы с обмотанной изолентой рукояткой.

– После нас, – спокойно ответил Слава.

– Да, ладно тебе. Пусть парни отдыхают, – дружелюбно сказал Шпиль, вылезая из-за стола.

– Вот, вот, – длинноволосый хмыкнул, задирая губу. В полумраке искоркой блеснула фикса.

Шпиль выпрямился и с разворота заехал кулаком в искорку. Бейсболка съехала на глаза. Обескураженный длинноволосый качнулся, вцепился в спинки сидений. Не успел выпрямиться, как в грудь прилетел тяжелый бот. Металлург охнул, пальцы соскользнули. Он отступил и едва удержался на ногах.

– Пыль рыжая! Ось погну! – осклабился усатый и бросился на Шпиля.

В скупом свете, проливающемся из окна, его жилистые потные руки смотрелись весьма рельефно. Он не успел замахнуться. Слава толкнул его в плечо, ощутил стальные мышцы и липкий пот. Сморщился, быстро вытер ладонь о брюки. Усатый закатился под соседний столик. Из темноты виднелась лишь белая майка. Третий, тот, что с куском трубы, начал атаку одновременно с длинноволосым. Флагман сжал кулаки, подобрал их к подбородку и пер, как бульдозер. Выйдя на ударную дистанцию, бросил руку вперед. Слава уклонился, подсел, и последовавший за этим хук в челюсть заставил металлурга задрать голову и взглянуть в потолок. Он повалился на третьего, так и не успевшего пустить в ход свое оружие. Третий пытался выбраться из-под могучего тела, дергался и шипел: «Ржу тебе в грызло». Шпиль наступил на запястье, опутанное фенечками и оберегами, выдернул обрезок и с размаху влепил им в лоб вовремя подоспевшему рельефному в грязной майке. Только железный звон раскатился по вагону.

– Пойдем отсюда, – сказал Шпиль, отбрасывая трубу, – что-то мне подсказывает, спокойно посидеть нам не удастся.

– Да, парни, добились вы своего, – произнес Слава, переступая через поверженных металлургов, – прогнали нас.

Глава 2. Игра в эпохи

Журчание водопада, проистекающего из платиновой устрицы, коротким эхом прогуливалось по залу. Стены, расписанные пантеоном, белые колонны с каннелюрами сходились под куполом с божествами. Античные скульптуры на пьедесталах «вглядывались» в фигуру, неторопливо вырастающую из купальни. Седовласый муж, оставляя на мраморном полу мокрые отпечатки, приблизился к застывшему в поклоне переодевальщику. Повернулся, развел руки в стороны. Тихо взвизгнули сервоприводы. Робот ожил и быстро накинул на плечи халат из невесомого иллюзиума. Несколько мгновений муж лицом и позой напоминал Христа, намеревающегося принять в объятия весь мир. Соприкоснувшись с телом, ткань переняла эмоциональный посыл пользователя и воспроизвела его в красках: невесомые ватные кучи на фоне небесной лазури лениво уплывали за спину.

Зеленоватым мерцанием входной шлюз ознаменовал появление гостя.

– Вхожу с главою приклоненной к вождю свободного народа. Чист помыслом и предан сердцем, – быстрым взглядом из-под бровей магистр официй скользнул по иллюзиуму, – душой парю в небесных далях, заботы тянут бренным грузом. Уста мои не терпят бузы…

– Ближе к делу, Ювеналий.

Принцепс запахнул халат. Облака потемнели и ускорили бег.

– Сию минуту, ваше святейшество, – неуловимым движением из складок тоги магистр официй извлек свиток. Дернул рукой. Развернувшись в желто-серую ленту, испещренный письменами папирус нижним валиком плотно лег в подставленную ладонь. – Рангопоклонники устроили комиции на площади Миролюбия у западных ворот храма Справедливости. Два десятка патриций, – Ювеналий опустил свиток и, преданно глядя на принцепса, продолжил по памяти, надеясь, что босс оценит, – вручили радетелю манифест вождей высшего собрания «Рочителей света». Оные усматривают целесообразным в дальнейшем возводить здания этажностью не выше третьего уровня и на расстоянии в пятьдесят шагов друг от друга. В намерении предотвратить слияние теней в острова и тем самым избавить граждан Великого Города от влияния тьмы на их незапятнанные души.

Верк поморщился, щепоткой взял из чаши «стенаний» слезу Бейрицы и вложил в рот. Оболочка растворилась, он сделал глоток, ощущая прохладный ручеек по пищеводу. Яркие лучи восходящего Ранга ослепили официя.

– Ювеналий, – принцепс воздвигся на трон, опустил покровительственные длани на головы эпических львов, венчающих подлокотники, – подай тревожное, что может омрачить нам горизонты. – Серые неприступные скалы обернули мужа.

– А-а-а, понимаю, понимаю, – одухотворенность и подобострастность испарились с лица официя. – Что ж, – Ювеналий вздернул брови и поднял свиток. Его глаза забегали по строчкам. – Отверженные смиренны, – нашел абзац, – нуждою истязаемы, по большей части заботятся о пропитании. Ни школ, ни курсов, ни обучающей литературы не выявлено. Протестных сборищ не замечено. Гробари сдали урановой руды с дефицитом в пятнадцать тонн. Вольфрам, касиондрил, устиний, драгметаллы в прежних объемах. Серафим просит расширить список «дойша». Добавить отбойники, компрессоры, пневмоэлектростанции, солнечные батареи, модифицированных свиней, более устойчивых к температурным перепадам. Дозорные в пустошах фиксируют перемещение кочевников к восточной окраине рекреации. Гелео молчит. Проверка «карманов» выявила ненадлежащее качество реагентов. Химикаты заменены, подрядчик оштрафован. Трое народников, один контрабандист стерты и депортированы. В Железный Город внедрены миссионеры с вновь сгенерированными религиями. Образована и успешно развивается секта «Резца изначального». Противоречия между Железным Городом и Титаниумом усугубляются стычками в приграничных областях. Отверженные отпраздновали День Железного дерева. Мероприятие прошло без инцидентов. Стена стоит, турели безмолвствуют. Множители в исправности. Купол девственно чист. В кварталах Сансуси, которые, кстати, уже зовутся местными Агра, а картафаны – моголами, возводится Тадж-Махал. Рабы-дроиды носят чалму и сари. Усиленно муссируются слухи, что Овидий объявил себя приверженцем новой эпохи и назвался Шахом-Джаханом, – с важным видом Ювеналий свернул письмена.

Скалистый Верк мял губу, смотрел в пол и, кажется, не слушал официя. Повисла тишина, разбавляемая умиротворяющим журчанием. Пауза затянулась до неприличия долго. Ювеналий посмел напомнить о себе скромным покашливанием.

Не меняя позы, Верк сдвинул на него глаза. Несколько секунд пристально смотрел, словно что-то для себя решал. Забрезжил рассвет. Робкий Ранг выползал из-за утесов.

– Пиши, – наконец, сказал он. Величественно приподнял подбородок, выпрямился на троне, стиснул львиные головы.

«Будет глобалить», – догадался Ювеналий и принял позу. Выставил левую ногу вперед, склонился над свитком, прикрепил к пергаменту, ставшему вновь чистым, «писца», устремил на патрона подобострастный взгляд.

– Мемория в сенат, – глубокомысленно изрек Верк. – С благим почтением к сенату, радея за Великий Город Тускул, со светлым помыслом, отрадою под сердцем осмелюсь мысли предложить на суд мужам великим. Нет, сотри, – принцепс метнул на Ювеналия орлиный взгляд, – замени «мужам великим» на «избранникам народным». Прочти.

– Кхе-кхе, – откашлялся официй, поэтично склонил голову и протяжно застихотворил: – С благим почтением к сенату, радея за Великий Город Тускул, со светлым помыслом, отрадою под сердцем осмелюсь мысли предложить на суд избранникам народным.

– Великолепно, – похвалил себя принцепс. «У меня получается складнее», – подумал официй.

– Дальше по существу, – вещал Верк. – Предлагаю усилить в кварталах Сансуси пропагандистскую эстетику. Установить дополнительные панели и запустить ролики, восхваляющие Римскую эпоху, эпос, архитектуру и прочие культурные реликты. Увеличить число пунктов раздачи сувенирной продукции, а на информационных сотах ретранслировать чарующие пейзажи римских предместий…

Глава 3. На «Вершине мира»

– Может, ко мне двинем? – предложил Шпиль, щурясь на Ранг. – В моей каморке найдутся бред и прохлада. Покажу кое-что интересное.

Слава задумался, вытащил за цепочку из кармана часы, посмотрел на циферблат:

– Мне скоро на смену, да и горючки кирдык.

– Бак я тебе налью. Узнаешь заодно, где обитаю.

Слава еще несколько секунд колебался, затем спрятал часы обратно в карман, натянул спонс по самые глаза: – Поехали.

Как всегда в это время, изнуряющий зной загнал большую часть жителей города под защиту песчаных крыш. Сквозь стиснутые жалюзи «Помойка плаза» слышалась заунывная песня хриплым мужским голосом под аккомпанемент расстроенного банджо. Между гор металлолома виднелась желтая даль, утыканная ветряками.

Постепенно из-за жилищ и строений выползал высоченный «Баггер». Шпиль остановил темп у синих ворот с эмблемой – перекрещенные молоток и гаечный ключ. Это подтвердило догадку Славы насчет нового знакомца.

Механики не афишировали свою принадлежность к ордену и не носили значков. Принимали в свои ряды металлургов не по праву крови, а по способностям. Поэтому вместо кварталов родственников имелись мастерские, школы, лаборатории, цветники и талантливые металлурги. Их отбирали из соискателей, стремящихся в большом количестве получить работу и покровительство могущественного сообщества.

Створка на окошке откинулась. В проеме показалась мрачная физиономия. Левую глазницу ото лба к скуле пересекал жуткий шрам. Глаз затянуло бельмо. Второй внимательно из-под кустистой брови всматривался в лица.

– Это я, Дизель. Он, – Шпиль кивнул на Славу, – со мной.

Охранник не спешил открывать и все тралил парней недоверчивым взглядом.

– Диз, – устало вздохнул Шпиль, – он меня не принуждает, я по собственной воле хочу зайти и провести с собой гостя. Его звать Слава, никакой угрозы не представляет. Оружия у него нет, – Шпиль повернулся к Славе. – Нет ведь?

– Нет, – Слава мотнул головой и добавил, – ни холодного, ни пневматического.

Лязгнула массивная задвижка. Открылась дверь.

– Вы, мистер Шпиль, проходите, а ты, металлург, погодь, – Дизель шагнул навстречу гостю.

– Извини, Слав, – Шпиль поморщился, – у нас правила.

– Подними руки, – распорядился плечистый охранник в выгоревшей черной футболке. Через нее, несмотря на мешковатость, пропечатывались внушительные полушария грудных мышц.

Слава пожал плечами, развел руки. Дизель вынул из набедренного кармана портативный металлоискатель, быстро обрисовал токаря прибором. Ключи от темпа и часы пришлось выложить.

– Можешь идти, – буркнул охранник, убирая инструмент на прежнее место.

Слава обвел взглядом территорию клана, скрытую от внешнего мира высоким забором. Гусеницы «Баггера» облепили мастерские. Из распахнутых железных дверей доносились металлический лязг, стук, визг бконтайгерарки, гул электромоторов. Между мастерскими ходили механики, переговаривались, носили какие-то детали. На телегах перевозили агрегаты, скрывались в дверях, выходили снова. Все были заняты делом.

Поражала чистота. Стальной настил словно вылизали. Ответ нашелся сразу. Из-за угла крайней пристройки выкатился четырехколесный дунло с двумя цистернами на платформе. Впереди вращались щетки, а свистящее шипение указывало на работу мощного пылесоса.

Взгляд Славы вернулся к роторному экскаватору. Круглую нижнюю платформу, которая начиналась сразу над мастерскими, занимали постройки различного назначения. Некоторые выбивались из общего ряда и выступали за площадку. Глаз постоянно натыкался на ограждения, лестницы, грозди кабелей, многоканальные магистрали высокого давления, вентиляционные короба, технологические шахты…

Второй уровень зиждился на платформе меньшего диаметра и был также загроможден железными строениями. Между ними втиснулась площадка с подъемным краном. Каждый следующий уровень был меньше предыдущего, и все они создавали разношерстную пирамиду стометровой высоты.

Огромный ковшовый ротор в двадцать метров радиусом удерживался толстыми тросами и неподвижно висел над землей, словно карающая длань, дожидающаяся дня искупления.

– Сюда, – окликнул Славу Шпиль. Перешагивая через вермишель шлангов и проводов, парни проследовали к главному входу. Внутри царил полумрак. Скудный свет пробивался сквозь ряд узких окон под потолком. Из-за железных стен приглушенно доносились шум, стук и гул. Слава подумал, что без хорошей звукоизоляции производственный процесс слышался бы куда громче. В центре холла угадывалась объемная вертикальная труба. Именно туда механик вел гостя.

Шпиль вдавил клавишу на панели. Послышался утробный гул, через несколько секунд стих. В следующее мгновение на трубе возникла вертикальная полоса света и начала быстро расширяться.

– Здесь редко бывает людно. Все работают, – механик шагнул в лифт, дождался, пока Слава зайдет, и нажал кнопку девятого уровня. – Поэтому Баг кажется необитаемым. Оно и к лучшему, меньше вопросов. У нас, знаешь ли, не любят незваных гостей и к встречам всегда готовятся. Начиная от пропуска и заканчивая сопровождающим. Механики такие, сам знаешь, скрытные. Но сегодня исключительный случай. Как-никак, смерть обходит стороной не каждый день.

Слава вполуха слушал Шпиля, рассматривал кабину. Лифт мягко покачивался и неуклонно тянул вверх. Токарь впервые ехал на подобном механизме и старался не выказать подспудный страх, связанный с ощущением высоты и своей беспомощностью. Случись непредвиденная ситуация, здесь даже не за что зацепиться.

Створы разошлись, яркий дневной свет резанул по глазам. Слава закрылся рукой, осторожно вышел вслед за механиком. Он оказался на открытой платформе. С пустыни дул теплый ветер.

– Мы на «Вершине мира», – сказал Шпиль, ступая на длинную, в двадцать метров, стрелу. – Я так называю это место. Под нами весь город, и нет ничего выше, имею в виду рукотворного. Пампилосы, «гнездо» и прочее не в счет.

Слава никогда раньше не видел Железный Город с такой высоты. У него перехватило дыхание. Вцепившись в поручень, крутил головой, окидывая широким взглядом распростертый внизу город. Его сложную, запутанную конфигурацию с хаотическим нагромождением жилищ, мастерских, гаражей, ветряков, компрессорных, лавок, цветников… и высоченные горы. Горы металлолома, по которым букашками ползали «крачеры» и «хаплы».

Они отщипывали от железных навалов материал и грузили на «дизель-проты». Крохотными насекомыми во вновь открывшемся пласте рылись «коперы», выискивая ценные детали, по большей части востребованные бюллетенями.

По узким железным улицам ходили немногочисленные металлурги. Изредка проезжали дунло, платформы, кары, бахетли, чоперы, рейсовики. За рядами железнодорожных цистерн на границе рудного котлована высился собрат «Баггера» – «Такраф». С «Вершины мира» он казался миниатюрным, какой-то неведомой зверушкой с длинной шеей. Но Слава знал, что многоковшовый карьерный экскаватор огромен. Жестянщики определили его штаб-квартирой и ревностно следят за соблюдением на своей территории «железных» законов.

Еще один клановый очаг «Терекс», гигант в своем классе, белел пятнышком, едва различимый среди волн железного океана. Память дорисовала изогнутую стрелу-хобот с громадным ковшом, гусеницы в рост металлурга. Его хозяева пустынники промышляли транспортировкой грузов и охраной конвоев.

Левее на полкилометра из-за железных дюн выплывала крепость «крабов» – старина «Джеральд Форд», трехсоттридцатитрехметровый авианосец, всю взлетную полосу которого занимало поле ветряков.

Слава повернул голову вправо и сразу увидел у подножия «Пикадуры» свалку ржавых судов. Где-то там, среди корабельного хлама, должен стоять затянутый в песок по ватерлинию сейнер «Эрдоган». «Контрабандеры» во главе с Баржей превратили его в свой дом и по совместительству в барахолку. Их эмблема, по мнению Славы, самая оригинальная среди прочих. Неизвестное животное, которое «контра» называла рыбой, вернее ее останки, найденные в стародавние времена в трюме одной рыболовецкой шхуны, явились основой для клановой идентичности. На черном стяге под скелетом красовался девиз белым готическим шрифтом: «Почти все, что хочешь». Серафим закрывал глаза на незаконную деятельность и, по слухам, сам частенько обращался к услугам Баржи.

«Электры» контролировали самолетные поля. Элегантный Вольт обосновался в «Легенде неба» – четырехэтажном геликоптер-отеле. Блестящий желтый, он среди серого самолетного железа выглядел звездой на ночном небе.

Неподалеку расположился клан «медиков», единственный из всех кланов ЖГ под предводительством женщины. Пожилая низкорослая Лориста явилась спасительницей для многих металлургов и воплощением добродетелей. Госпиталь «Милосердие», сшитый воедино из трех Илов-76ТД-С, принимал больных круглосуточно.

Слава посмотрел в сторону горных трасс, где у взлетной полосы, в здании бывшего аэропорта с множеством надстроек и вышек, располагался его родной клан. Со стометровой высоты четко вырисовывались на торцевой стене перекрещенные молоток и штангенциркуль. Белая на коричневом фоне эмблема, выгоревшая, полопавшаяся, кривая вблизи, издалека казалась целостной и геометрически выверенной.

Токарь перевел взгляд от окраин к центру. Без труда нашел шестиярусную пирамиду из зеленых хижин. На ее вершине реял штандарт «Торговой гильдии» – синие весы на желтом фоне. Мудрый старина Ури хотя и не обладал железным монстром, обосновал клан на бойком месте – рядом с центральным рынком, по соседству с «Баггером», в шаговой доступности от площади «Лиги согласия» и шлюза.

– Кхе-кхе, – Шпиль деликатно кашлянул. Он стоял у двери в коморку и терпеливо ждал.

– Да, – Слава вынырнул из высотного очарования. Детская мечтательная улыбка растаяла. Перебирая руками по ограждению, с опаской ступая на настил, он направился к железной постройке, укрепленной на краю стрелы.

Ветер трепал его длинные волосы и сбившийся на плечо спонс. Слава чувствовал, как под ногами раскачивается массивная конструкция, и крепче сжимал перила. Старался не смотреть вниз.

Шпиль распахнул перед ним дверь: «Прошу. «Молчаливая обитель» к твоим услугам». Слава не замедлил воспользоваться предложением. Повеяло прохладой и канифолью. Поразил контрастирующий с сумраком светлый квадрат в торцевой стене. Верхнюю половину его занимала выхолощенная голубизна неба, а нижнюю – желтая пустыня с темно-серыми, почти черными каменными осколками.

Под потолком вспыхнула люминесцентная лампа, тихо загудел конденсатор. Слава поразился в очередной раз: «Недешевое удовольствие», – а вслух спросил: – Солнечные батареи?

– Да, собственного производства.

Шпиль сел во вращающееся алюминиевое кресло возле стола. На столешнице из пружинного держателя торчал паяльник, тут же находились зажимы, лупа, припой, канифоль. Большая настольная лампа с широким абажуром склонилась у железного шкафа, который вытянулся до потолка. Ровные ряды ячеек помечали выгравированные надписи. На столе нашли место миниатюрный клепальщик, пневмовертка, подставка с мелким инструментом, непонятный прибор со шкалой и двумя щупами. Вплотную к столу стояли кислородный и ацетиленовый баллоны, шланги с горелкой удерживал крюк из электрода.

Внимание токаря привлек странный агрегат, установленный на низком столике. С прозрачной квадратной сферой и, судя по салазкам и складной шине, подвижным механизмом внутри. В центре аквариума размещалась какая-то миниатюрная деталь. Слава не успел рассмотреть детально, Шпиль переключил его внимание: «Сюда смотри».

Слава посмотрел на некий механизм, напоминающий перевернутого мертвого мукета. Шесть задранных вверх и скрюченных механических лапок застыли неподвижно над рабочей площадкой, где в миниатюрных зажимах крепилась плексигласовая пластина.

Заинтересованный до крайности токарь подался вперед. Вдруг одна из суставчатых конечностей дернулась. Слава вздрогнул и отшатнулся. Услышав за спиной сдавленный смешок, обернулся. Пряча улыбку в кулак, на него искоса поглядывал Шпиль. Брови Славы поползли к переносице, детское удивление и непосредственность стекали с лица, уступая место вполне взрослой обиде.