Kitobni o'qish: «Драгун. Крест за Базарджик»

Shrift:

Часть I. На Дунай

Глава 1. Большая политика

– Тише, не шоволи башкой, Лёнька, а то ненароком кожу срежу! – буркнул недовольно Клушин. – Последний узелок остался. Во-от, во-от, ещё чуток. Ах ты ж, зараза, похоже, нитка вросла. Ваше благородие, позвольте ваш ножичек спросить, которым вы перья подрезаете? – обратился он к сидевшему за столом Гончарову. – Он маленький, удобственный, а узелок я тут шильцем поддену.

– Ваня, передай. – Тимофей протянул толкущемуся рядом Чанову свой перочинный нож. – Может, я тебе помогу, а Степанович? Давай сам попробую поддеть, а ты этот узел срежешь?

– Не-ет, Тимофей Иванович, сам я, – отказался тот, мотнув головой. – Тут делов-то. Ещё бы этот башкой не крутил. Сейчас, ещё маненько, и всё уже. А ну-ка. – И он, поддев узел остриём шила, ловко его подрезал. – Ну вот и всё, готово, проливай хмельным, Ваня, – обратился он к Чанову, вытаскивая остатки нити из зарубцевавшейся раны. – Во-от, я же говорил, Леонид, ты у меня как новенький будешь, и ни к какому лекарю даже обращаться не нужно. Ну как, ваше благородие? Гляньте. – Он отступил в сторону.

– Красота-а, – покачав головой, произнёс Тимофей. – Через месяц волосы отрастут, и вообще не заметно будет. А тебе ведь с этим шрамом даже и лучше, Лёнька. Солидней. Вид прямо как у бывалого вояки. Я бы сказал – эдакий унтерский, важный вид.

– Так-то я и есть уже бывалый, – шмыгнув носом, заявил Блохин и потрогал на груди Аннинскую медаль. – Как-никак седьмой год уже, небось, с вами бок о бок служим.

– Как петух ты бывалый, Лёнька, – откручивая крышку фляги, заметил Чанов. – Только вот с перьями маненько общипанными. И всё одно недотягиваешь до унтера.

– Ага, боишься, что подсижу тебя, Ванька? – хмыкнув, не удержался от вопроса Блохин. – Да лей ты уже давай! Ну чего застыл?

Чанов пролил тонкой струйкой из фляги багровеющий шрам, и в воздухе запахло хмельным.

– Больно надо мне бояться, – проворчал Чанов. – Сказал бы их благородию, что командирствовать хочешь, глядишь, он и поставил бы тебя на отделенного. И мне было бы меньше забот.

– Готово, ваше благородие. – Промыв в тазике перочинный нож и протерев ветошью, Клушин положил его на стол. – Ещё бы хоть пару дней каску Лёньке не надевать, вообще бы надёжно поджило.

– Спасибо, Архип Степанович, – поблагодарил дядьку Тимофей. – Видишь как, и к лекарю ходить даже не нужно, сами справились. Ещё бы Медведев с Егоркиным поправились, весь взвод бы тогда в строй встал. А ты, Лёнка, и правда походи пока в фуражной шапке, верно Степанович говорит, ни к чему тебе каска.

– Ваше благородие, так нам что, на форт к развилке завтра выходить али так же у арестного склада на карауле пока стоять? – поинтересовался Чанов. – А то господин капитан давеча говорил, что егерей к нему нужно определять. Дескать, нечего кавалерию к такому стоянию привлекать, она для быстрого наскока нужна.

– Пока приказа сменяться не было – стоим, – пожав плечами, ответил прапорщик. – Егеря жалятся, что у них только две неполные роты здесь, а помимо дежурства в форту, ещё и у села приходится пикеты выставлять. Ноябрь на носу, слышал я, что шах войско по домам до весны распустил. Сами знаете, братцы, персы зимой не воюют. Так что, глядишь, скоро и нас к основным силам полка отведут.

– Хорошо бы, – вздохнув, сказал Чанов. – А то тут среди гор скоро ох как несладко будет. Ваше благородие, пойду я пока часовых у склада сменю, а потом и к обеду можно готовиться.

– Меняй, Иван Ильич, – согласился Гончаров. – Ты за командира отделения сейчас, так что смотри сам, этот пост и будет пока за вашим отделением.

– Пошли, хватит чесаться, – толкнув локтем Блохина, буркнул Чанов. – В караул с нарушением формы тебя никак пока не поставишь, значит, будешь ты, Лёнька, за артельных готовщиков у нас.

Двое драгунов, подхватив стоявшие у стены ружья, пошли к двери.

– Ой-ой-ой, какие мы важные, прямо раскомандовался он, – донеслось уже с улицы. – Вот дай человеку власть, вся сущность-то его сразу и раскроется.

– Тимофей Иванович, я, пока спокойно, свожу Янтаря перековать? – спросил мывший в тазу ножницы и какие-то железные приспособы Клушин. – Там на левом заднем копыте подкова немного шатается, да и другие мне не больно уж нравятся. Ранней весной, перед большим походом, на квартировании ведь только их ладили, а с тех пор сколько это по горам пришлось ездить. Кузнец Газар не шибко ещё покамест занят, спешить не будет, значит, хорошо всё сделает. А то потом вдруг команда к выходу поступит, и пол-эскадрона к нему разом ринется. А до Тифлиса непростой ведь переход, тут всякая слабина может бедой обернуться.

– Тоже думаешь, скоро в дорогу? – подняв голову от бумаг, поинтересовался Тимофей.

– Да кто же его знает, – пожав плечами, промолвил многоопытный денщик. – То ведь только лишь большому начальству одному известно. Однако я бы, ваше благородие, поостерёгся. А то вдруг день дадут на сборы, и бегай как ошалелый.

– Так обычно и бывает, – согласился с ним Тимофей. – Сколько нужно за работу, Степанович?

– Есть пока деньги, вашбродь, – отмахнулся Клушин. – У меня ещё три рубля с полтиной серебром и восемь копеек медью в кошеле лежат. Ежели никаких затруднений не случится, должно до рождественской трети этого хватить. В кошелевскую, теперь уже чановскую артель порционные мы отдали, офицерские приварочные нет-нет тоже дают. Хмельное вы с господами вовсе не употребляете, в карты деньги не проигрываете. А на этом завсегда ведь самые траты у их благородий случаются. Так что хватает всего. Может, вам чего прикупить, пока овощ и фрукт копе-ешный? А то ведь холода придут, враз всё подорожает.

– Недоуздок изношенный – три штуки, трок с кольцами – два, поводья – четыре, – бубнил, подбивая подлежащую замене конскую амуницию взвода, Тимофей. – Что говоришь, Степанович? – Он поднял голову от бумаги. – Овощи и фрукты? Да, конечно, покупай, сейчас самое время для них. И как только деньги будут к концу подходить – скажи. У меня ещё остались с прошлой трети, восполню убыль. Так, дальше: потники – три штуки, вальтрап, ага, нет, вальтрап мне точно не дадут списать, он нового образца, тёмно-зелёный. Пусть штопает Ярыгин. Далее: подперсье и пахвы. Так, здесь на черновом списке два комплекта указано, а показывали с износом только один, который Плужин приносил со своего Каштана. А у кого же второй тогда? У Кузнецова? Нужно уточнить…

– Ваше благородие, позвольте?! – забарабанили в дверь.

– Заходи! – крикнул Гончаров, и в открывшийся дверной проём заскочил эскадронный вестовой.

– Господин прапорщик, драгун Платонов! – представился он громогласно. – Их благородие господин капитан просили вас срочно к нему прибыть! – И, оглядев комнату, понизил голос: – Тимофей Иванович, с Шуши какой-то майор важный при казачьей сотне приехал, говорят, что самим генералом посланный. С нашим капитаном они закрылись, разговаривают. А Павел Семёнович потом дверь открывает и кричит мне: «Семён, бегом за Гончаровым! Бегом, говорю!» Ну вот я и припустился.

– Майор от генерала, интересно, – откладывая в сторону перо, отметил Тимофей. – С чего бы это генералу и какой-то прапорщик был интересен? Ладно, пошли, Семён. – И, одёрнув мундир, вышел вслед за вестовым на улицу.

– Подсаживайтесь к столу, Тимофей. – Облачённый в егерский мундир средних лет худощавый штаб-офицер кивнул на скамью представившемуся драгуну. – Майор Воскресенский Алексей Михайлович, адъютант его высокопревосходительства генерала от кавалерии Тормасова. У меня к вам несколько вопросов, молодой человек, – произнёс он, глядя в глаза прапорщику.

– Алексей Михайлович, я, пожалуй, пойду посты проверю? – спросил, вставая из-за стола, Кравцов. – Может быть, вам что-то ещё нужно?

– Нет, спасибо, Павел Семёнович. Идите, а мы пока с вашим офицером потолкуем. Я потом, как только закончим, вас позову. Ну что, Тимофей, эскадронное, да и полковое, начальство отзывается о вас весьма лестно, – проговорил он, когда капитан вышел. – Распорядительный, сметливый, храбрый командир, во взводе всегда порядок. В недавних боях по закрытию горных проходов персам хорошо себя проявил. Даже благодарность от их высокопревосходительства получил, что, конечно, похвально. А недавно и вовсе целый купеческий караван задержал, в бой с ним вступил, людишек торговых побил. Я что-то не так сказал? – заметив, как встрепенулся драгун, поинтересовался Воскресенский.

– Прошу прощения, господин майор, но в бой с караваном мой взвод не вступал, – решил внести ясность Гончаров. – Был открыт ответный огонь по двум ехавшим в караване вооружённым людям, по тем, которые убили двоих моих драгунов, а одного ранили. Один из них пытался застрелить и меня, да спас денщик, прострелив ему руку.

– Да-да, я это всё читал из вашего рапорта, – не стал спорить майор. – Однако задержанный и раненный вами подданный Франции некий монсеньор Клермон Жан-Луи-Поль-Франсуа, который, кстати, имеет титул графа, в написанной на имя самого нашего императора жалобе отмечает, что, будучи мирным путешественником и учёным-натуралистом, изучающим природу Кавказа, был подвергнут нападению со стороны некого русского прапорщика Гончарова и его людей, кои пытались его убить и прострелили ему руку. Потом он, уже будучи раненным, был ограблен, избит и даже раздет на глазах у туземцев. Отчего весьма пострадала его честь, а всё личное имущество было утрачено. Он же сам ничего враждебного супротив русских властей, с его слов, не предпринимал, его вина могла быть только лишь в том, что он испугался выстрела, произведённого одним из торговых людей каравана. И что он побежал оттого прочь, боясь за свою жизнь.

– Ловко, – заметил Тимофей. – Так это ведь он лично Хрисанова Яшку, моего драгуна, из пистоля застрелил и уже разряженным им голову другому драгуну рассёк. А потом, когда убегал, в меня из второго хотел стрелять, да не успел, опередили.

– А вот граф, я повторюсь, совершенно по-другому рассказывает. – Воскресенский развёл руками. – Говорит, что одного вашего драгуна на дороге убил торговый человек из каравана, а потом он же ударил рукояткой пистоля другого по голове и, уже когда убегал, застрелил ещё одного из погони. Ну и сам тоже пал от пули. Причём все купцы, которых доставили под конвоем в Шушу, подтвердили то, что он говорил, слово в слово, а ещё и прибавили к рассказу монсеньора, как вы их всех избивали и как грабили караван.

– А оборонительные схемы многих наших крепостей, небось, говорят, что тоже мы им подкинули? – хмыкнув, предположил Гончаров. – И запрещённое к перевозке оружие с порохом тоже в повозки мы подложили?

– Ну-у, немного, конечно, не так, – улыбнувшись, возразил майор. – Ссылаются на убитого вами. Дескать, что две арбы и вьючная лошадь с запрещённым товаром принадлежали ему. И схемы эти, бумаги, якобы они видели, как вы лично доставали, вспарывая своим горским кинжалом кафтан убитого. У вас ведь был при себе кинжал, Тимофей?

– Был, – произнёс тот глухо. – Трофейный, я его всегда с собой на выезд беру и пистоли с кобурами надеваю. Не раз всё в бою выручало. Но только вот бумаги я в одежде этого самого Клермона нашёл, взрезав подкладку.

– И кто это может подтвердить? – поинтересовался Воскресенский.

– Да человек десять моих драгун это видели! – воскликнул горячо Гончаров.

– Драгуны ваши видели, – повторил за ним майор. – А кто-нибудь из офицеров?

– Да там только лишь подпоручик из егерей был, – вздохнув, ответил Тимофей. – Но его тогда к повозке позвали, в которой оружие нашли. Вы мне не доверяете? А как же то, что этот француз под разными личинами по нашей и вражеской земле передвигался под видом караванщика. То он Джавадом, то Галибом назовётся. Не зря же я его заприметил. Для чего такие сложности обычному путешественнику-натуралисту?

– Нда, натуралист, – хмыкнул майор. – Успокойся, Гончаров, если бы мы тебе не доверяли, то разговор бы сейчас совсем по-другому шёл и совсем в другом месте. Могу тебе приватно сказать, что в этом деле замешана большая политика. Сам, небось, знаешь, после Тильзита мы с Наполеоном союзники и велено вести себя с его подданными крайне обходительно, не давая никаких поводов для ссор и разногласий. А вот атташе французский, что при ставке нашего главнокомандующего сейчас находится, такой скандал поднял! Ногами топает, в Санкт-Петербург одну за другой жалобы отправляет и своим императором грозится. Дескать, какой-то дикий русский кавалерист мало что учёного-путешественника, так ещё и целого графа унизил на глазах у множества туземцев и простых солдат. Покалечил, избил его несчастного, раздел, всяческими похабными словами при этом оскорблял. И бумаги эти, что были найдены, якобы вовсе даже не ему принадлежали, а тому караванщику, которого убили. А как знать, может, он, этот убитый, для англичан, для общих наших врагов шпионил? А русские совершенно безосновательно подозревают такого чистого, практически святого человека, каковым является уважаемый монсеньор Клермон Жан-Луи-Поль-Франсуа. Которого, заметь, знает и ценит сам великий император Франции Наполеон Бонапарт! И твои эти рассуждения о том, как монсеньор назывался – Джавадом или Галибом, они тут совершенно не важны. Может, просто так хотелось ему под видом скромного торговца-странника путешествовать и местные красоты изучать? Сжиться, так сказать, с туземцами, раствориться среди них, чтобы лучше всё окружающее понять. Вот, наверное, именно так и ответит атташе, задай ему кто-нибудь твой вопрос. Жаль, прапорщик, что второго вы убили тогда. Может быть, останься он в живых, и удалось бы его разговорить. А так остаётся только один лишь граф Клермон.

– И что теперь? – спросил, глядя в глаза Воскресенскому, Тимофей. – Признать за собой несуществующую вину, извиниться перед шпионом, который убил двоих моих людей, дабы «не давать никаких поводов для ссор и разногласий»?

– Никто от тебя не требует себя оговаривать или извиняться, – со вздохом заявил майор. – Неужто мы не понимаем всего? Однако проверку провести положено, чтобы, буде запрос из Санкт-Петербурга, доложиться туда по всей форме. Опрошу того подпоручика, который с тобой тогда был на дороге, пяток нижних чинов ещё, и довольно. Тебя более тыркать не буду, не волнуйся, твой рапорт уже и так в ставке у командующего есть. Караванщикам придётся отдать всё их имущество, кроме, конечно, запрещённого, и пусть ступают себе в пределы своей Персии, мы с торговцами не воюем. На их жалобы о разграблении каравана плевать, понятно, что это навет. Возьмём только подписи о возвращённом имуществе, и довольно. А вообще ты, Гончаров, молодец, как бы то ни было, а ведь шпиона разоблачил, срисованные им наши укрепления изъял. Это сейчас французы нам как бы союзники, а пройдёт лет пять, кто знает, как оно там повернётся. Ладно, не смею тебя более задерживать, занимайся своими делами и крикни там вестового, будь любезен.

– Слушаюсь, господин майор. – Тимофей кивнул и вышел из командирского дома.

Глава 2. В Тифлис

Майор Воскресенский пробыл у Аракса два дня и убыл в Шушу. Тем временем служба на дальней заставе шла своим чередом. Выходили драгунским полуэскадроном и ротой егерей к форту на дорожную развилку, меняя отдежуривших. Объезжали дозором оба берега реки. Занимались нехитрыми делами на постое. Погода тем временем становилась всё хуже, по ночам начало хорошо подмораживать, а днём зачастую шёл мелкий противный дождь. И всё время, не прекращаясь, дул холодный, порывистый ветер с гор.

– Скорее бы в Шушу или Елисаветполь, что ли, отозвали, – проворчал, кутаясь в шинель, егерский подпоручик. – Из нашего полка, поговаривают, уже половина рот туда пришла. Первыми тех, которые у горных перевалов стояли, сняли, потому как там снег выпал. Интендантский капитан, что вчера с караванными приехал, нашему майору поведал о том, что командующий с основным войском на Тифлис выступил. По вам-то ничего не слышно, Тимох? Где зимой полк квартироваться будет, в Шуше, Елисаветполе или в Тифлисе?

– Да Бог его знает. – Драгунский прапорщик пожал плечами. – Нам же не сообщают заранее. Эскадронный командир слышал вроде, что на зиму в Тифлис хотели всю кавалерию отводить. Так-то там сейчас основные полковые квартиры.

– О-о-о, это вам сколько же ещё туда идти, да по такому холоду, – покачав головой, посочувствовал подпоручик. – Сейчас вообще с небес лить начнёт, а потом и дороги снегом завалит. Коли так далеко следовать, значит, пораньше нужно эскадроны отводить.

– Да нам к таким маршам не привыкать, Денис, – вздохнув, произнёс Гончаров. – Я и не помню, чтобы мы по хорошей погоде когда-нибудь на постой уходили, всё время по ненастью. Начальство осторожничает, хочет убедиться, что персы за Тебриз ушли и опасности нашествия нет, потом уже войска на квартиры убирает.

– Да это поня-ятно, – протянул егерь. – А в марте обратно в заслоны. Тебя майор этот, адъютант генеральский, не мучил более вопросами? А то я ведь три раза ему рапорт переписывал по тому каравану.

– Не-а. Как в первый раз с ним поговорили, он трёх моих драгунов опросил, и всё, отстал, при отъезде только лишь головой кивнул, когда мимо проезжал.

– Нда-а, вот же канители сколько с этим караваном, – рассуждал подпоручик. – Ещё и виноватыми остались. Ладно, авось успокоится. Капитан интендантский, который из Шуши прибыл, особо не церемонится с купцами. Я перед убытием к форту у арестантского амбара проходил, слушаю, он выкрикивает одного: «Зульяр из Тебриза, а ну заходи с двумя подручными! Десять минут тебе, чтобы вынести свой товар! Время пошло, быстрей!» Тот, который самый старший из караванщиков, бегом в амбар метнулся с подручными, а капитан снова кричит: «Милад из Сараба, жди, ты следом заходишь!» И правильно, так с ними и надо. Если канителиться и все ахи этих персов слушать, то там на неделю у амбара восточный базар затянется.

– Ну да, капитану-то, небось, обратно в город поскорее хочется, а не у Аракса с купцами под дождём лаяться, – заметил Тимофей. – Вот он их и подгоняет.

Уже после обеда со стороны селения показался тот самый караван, груз которого хранился две недели в арестном амбаре. Старший из купцов показал русским офицерам разрешительные бумаги, был крайне любезен и всё пытался всунуть бакшиш – небольшой, позвякивающий металлом кошель – Тимофею.

– Оставь себе, Зульяр, – отмахнулся прапорщик. – Или у тебя опять что-нибудь запрещённое в повозках?!

– Нет, господин, нет, всё большой начальник проверять! – воскликнул тот испуганно. – Потом бумага с печать давать. Только хороший товар нам отдавать, плохой, не наш товар, весь в сарай остаться. Тот товар не мы, тот товар, господин, чужой купец везти! Нам ничего не сказать. Зульяр слушаться белый царь, только хороший товар караван возить!

– Всё, идите уже! – буркнул, отходя от купца, Гончаров. – Демьян Ерофеевич, выпускайте караван! – крикнул он Плужину.

Со скрипом и грохотом прокатились арбы, процокали копыта вьючных коней, и у форта на дорожной развилке стало опять тихо.

– Ну всё, больше торговых долго теперь не будет, – заключил, провожая взглядом вьючных, егерский подпоручик. – Зря бакшиш не взял, Тимофей, поделили бы его пополам, лишними деньги не бывают.

– Вот и взял бы тогда сам.

– Так не мне же давали. Странный ты какой-то, Тимоха.

Семнадцатого ноября в селение у Аракса прибыла полусотня казаков во главе с хорунжим Глазиным, и над речной долиной разнёсся напев трубного сигнала «Командирский сбор». Вскоре офицеры второго драгунского эскадрона слушали наставления своего командира.

– Господа, с полусотней казаков доставлен пакет от подполковника Подлуцкого, – оповестил всех собранных капитан Кравцов. – Наш полк выдвигается к месту зимнего квартирования в Тифлис. Эскадрону приказано прибыть в Елисаветполь не позднее двадцать пятого числа. Полторы сотни вёрст в это время, сами знаете, быстро никак не проскочишь, так что на сборы даю время один день. Даже и того меньше, учитывая, что скоро уже обед и половина его, считай, что прошла. В любом случае завтра утром наш эскадрон должен будет выйти из селения. Так что не смею задерживать вас более, готовьте своих людей к переходу.

Началась обычная в таких случаях суматоха. Унтеры и взводные командиры дали нагоняй рядовым драгунам, и сонное селение стало походить на разворошённый муравейник. Нужно было увязать вьюки, проверить всю конскую амуницию и починить, кому-то потребовалось срочно перековать коня, запастись фуражом и провиантом. Дел хватало всем. Тем не менее ранним утром восемнадцатого ноября колонна второго эскадрона драгунского Нарвского полка вышла из селения на северо-восток, огибая справа Карабахскую горную гряду. Через три дня она достигла большого Бакинского тракта и вечером двадцать четвёртого вошла в восточные ворота города-крепости Елисаветполь.

– Наш эскадрон последним подошёл, все остальные уже давно здесь, – оповестил своих офицеров капитан Кравцов. – Командир полка спешит с выходом. Главного интенданта при мне отругал за нерадивость, два дня ему дал времени на подготовку полкового обоза. Основная колонна уже послезавтра выходит, а вот весь обоз на следующий день, двадцать седьмого. Нашему эскадрону, как только что подошедшему, и поручено его охранять. Так что двое суток отдыха у нас здесь есть. Места под временный постой взводам определены, сейчас каждому командиру раздадим список с адресами. Всё взводное имущество, господа офицеры, размещайте там, где сами на квартирах встали. В артелях пусть драгуны только лишь по мелочи держат. Савелий Иванович, нужно, чтобы три арбы и вьючные лошади из эскадронного обоза около меня были, – предупредил эскадронного каптенармуса капитан. – Это у самых Тифлисских ворот, там, где хлебные амбары прошлого правителя Гянджи Джавад-хана стоят.

– Понял, ваше благородие, знаю это место, – подтвердил тот. – Мы ещё три года назад там квартировались.

– Вот-вот, всё верно. Займёте один из малых амбаров, Игнат Матвеевич покажет какой. Ну всё, разводим эскадрон на постой.

Взводу Гончарова определили пять домов неподалёку от северного выезда из города, а для размещения коней выделили место в бывшей ханской конюшне. Всё взводное имущество умещалось в одноосной повозке и на двух вьючных лошадях.

– Тише, тише толкай! Заводи помалу! Сто-ой! – командовал разгрузкой Чанов. – Всё, отцепляй арбу, выноси поклажу, братцы!

Драгуны подхватывали мешки с овсом и крупой, сухарные кули, патронные ящики, котлы, ранцы, всякую всячину из арбы и заносили внутрь хозяйского сарая. Тимофей, удостоверившись, что здесь порядок, решил проверить, как разместили коней. Нужно было ещё заглянуть в полковое интендантство и выполнить поручение капитана – оставить там фуражный запрос на весь эскадрон. Отойдя за поворот, решил вернуться.

– Ваня! – крикнул он, заходя во внутренний двор. – Караульного из своего отделения у сарая пока оставишь. Потом его ближе к ночи из отделения Плужина поменяют.

Переносивший тяжёлый рогожный куль Казаков при крике командира споткнулся, и его ноша, звякнув металлом, ударилась о косяк.

– Гришка, зараза! – ругнулся на молодого драгуна Чанов и, подбежав к амбару, заслонил драгуна.

– Так, вы чего это там суетитесь? – нахмурившись, стал выяснять Тимофей. – А ну-ка, постой, Казаков!

– Ваше благородие, да там так, трофейного немного, – обернувшись, проговорил вмиг покрасневший Чанов. – Ну бывает же такое, подберёшь иной раз после боя, глядишь, оно и пригодится. У нас вон у каждого пистоли из трофейного при себе. Да и на обмен, если вдруг порцион уменьшат, можно аккуратно сбыть.

– Ты кому об этом рассказываешь, Ваня? – пристально посмотрев в глаза драгуну, произнёс Гончаров. – Почему от меня прятали?

– Да мы не прятали, вашблагородие, – отведя глаза, пробормотал тот. – Мы так, просто.

– А то я не понял, – хмыкнул Тимофей. – У тебя на лице, кстати, Иван, всё написано. Как рак вон стоишь красный, а глаза прячешь. Ну-ка показывайте, что там в куле!

– Показывай, Гришка, – вздохнув, сказал печально Чанов. – Теперь-то чего уже скрывать.

– Сабля простая, в деревянных ножнах, ну клинок неплохой так-то, вовсе не битый. – Тимофей отложил в сторону холодное оружие. – А вот эта уже побогаче. – Он достал другую, в украшенных накладным серебром металлических ножнах. – Карабин французский, хм, совсем новый. На перевале, у поворота дороги, небось, взяли? – посмотрев на Чанова, уточнил командир взвода. – Ну-ну, я так и подумал. Кинжал, ещё один, два пистоля. Вроде турецкие. Так, а это что ещё в рогоже? – Он потряс находящийся в куле отдельный мешок.

– Да не знай, – пожав плечами, пробормотал Чанов. – Там в масле всё, ваше благородие. Испачкаетесь. Может, ну его, не надо?

– Ну как же это «не надо»? – усмехнулся Тимофей. – Отмоюсь уж как-нибудь потом. Ого-о! – воскликнул он, доставая из мешка новенькую жирно смазанную фузею. – Ну-ка, ну-ка. Тула. 1808. Хм, в прошлом году была выработана. Не пехотная, ствол укороченный, значит, егерская. Ну и вторая, видать, такая же?

Потянув за скользкий от масла ствол, он вытащил из мешка такое знакомое ему ружьё.

– Мать честная, так это же наш драгунский мушкет! – воскликнул он, отщёлкивая полку замка. – Ну точно! Один в один как мой, только совсем новенький! Так, а тут что на дне?

– Пистоли там, – шмыгнув носом, пробубнил Казаков. – Давайте я сам, вашбродь, ну чего вы грязнитесь. – И один за другим выложил на рогожу четыре драгунских пистоля.

– Ваня, голубь сизокрылый, а ты мне ничего не хочешь рассказать? – перехватив взгляд Чанова, произнёс с нажимом Тимофей. – А ну-ка, Гришка, отойди. – Он кивнул молодому драгуну. – Иди вон на улицу, что ли, выгляни, погляди, никого из чужих там нет? А то Копорский с Кравцовым должны были взводы проверять. Ну-у, давай рассказывай. – Гончаров повернулся к Чанову, когда молодой драгун отошёл. – Вы что, армейское интендантство ограбили?

– Нет, что вы, вашбродь! – воскликнул тот испуганно. – Чего я не понимаю, что ли? Да за такое петля! С каравана это, Тимофей Иванович! Не армейское это, не казённое!

– С какого такого каравана? – Гончаров прищурился. – Ты говори яснее, не тяни. Не в твоих интересах это сейчас.

– Да это с того, на котором Васильевич с Яшкой погибли! На котором хранцуза повязали! – зачастил Чанов. – Ну там же ещё запрятанное оружие и порох везли. Его в амбаре арестантском хранили, да только вот не всё успели описать, мы это ещё до учёта отобрали. – Он показал на лежавшее у ног оружие. – Ну а чего, вашбродь? Заберут, и как в омут, и не знай, кому оно в руки вообще попадёт. А так мы его как бы трофеем взяли. В бою. В котором ещё и кровь к тому же пролили. Ну вот и себе маненько потому оставили. Сами знаете, всякое же может быть, а вдруг пригодится? Пистоли-то и для молодых в самый раз будут. Ну вы же сами говорили – каждому по одному. Да мы и взяли-то совсем немного, едва ли десятую часть от всего запретного груза. Вашбродь, ну ведь никто и слова не скажет за недостачу? Ну ведь мы до учёта забрали? Оно ещё и до амбара даже не успело доехать! Ну ведь не казённое скрали?

– Нда-а, ну вы даёте. – Гончаров укоризненно покачал головой. – Это ведь как ещё поглядеть, Ваня. Весь запретный груз с каравана-то ведь в казну в итоге был изъят и отписан. А у неё, получается, теперь недостача двух ружей и четырёх пистолей. А каждое ружьё, как мне помнится, Терентьев рассказывал, что аж под десять рублей с завода казённым закупом идёт. Ну и пистоль – он, небось, тоже в половину его стоимости оценивается. Так что как бы под сорок рублей общий убыток казне выходит. Пустяк? Ну да, чего уж там сорок рублей, подумаешь, а ведь при графе Гудовиче, вспомни, за двугривенный мешок украденных плесневелых сухарей мушкетёров вешали. А ещё вопрос, как оно в караване такое новенькое оказалось. Ох, Ваня, Ваня! Ну ведь опытный служака, в отделенные командиры вышел, а такое творишь.

– Ваше благородие, Тимофей Иванович, ну мы же не для себя лично, мы же для общества, – проговорил тот сдавленным голосом. – Думали, свойское-то оружие – оно лучше иноземного на обмен пойдёт. А чего же делать теперь? Отнесу в интендантство сдавать, тогда точно под караул возьмут. В Куру скинуть?

– Кто ещё про оружие знает? – задал вопрос Гончаров.

– Так только мы с Лёнькой, ну и Гришка из молодых, – ответил Чанов. – Остальным пока не рассказывали.

– Так, так, так, трое, значит, – произнёс задумчиво Тимофей. – Ладно, убирай пока оружие в мешок. Никому про него не вздумайте рассказывать. Сейчас, Ваня, ты сам идёшь к полковым оружейникам и просишь у них слесарный инструмент, напильники, зубила – всё, что нужно для мелкой починки. Стираете, спиливаете клейма тульского оружейного завода, они в виде двух скрещённых молоточков на казённике выбиты и год выпуска. Только императорский вензель, не дай Бог, не трогайте. А так, как только можно, старите оружие.

– Как это – старим? – не поняв, переспросил драгун.

– Как-как, смазку всю досконально убираете, – буркнул Тимофей. – Скипидаром тщательно промываете, мыльной горячей водой, а потом царапаете дуло, как будто оно долго носилось, мелкие сколы на металле и дереве делаете. Только уж не увлекайтесь, чтобы совсем его не испортить. Затираете ложе с прикладом кирпичом, сажей загрязните, а потом её смываете. Ну ты сам посмотри, какой у тебя свойский мушкет. Вот чтобы примерно таким же и всё это оружие стало.

– А-а… Ух ты-ы, разу-умно, – протянул Чанов. – Ну да, тогда ведь и не скажет никто, с чего бы это новое тульское оружие у нас вдруг появилось. Старое-то – его, да, его можно и у горцев али у персов отбить. Небось, уж не одну фуражирскую партию они в этом году вырезали и их оружием завладели. Умён ты, Тимофей Иванович.

– Зато ты дурак, Ваня! – бросил раздражённо прапорщик. – Не знаю, каким местом вообще думал. Ладно, будем надеяться, что на этот раз пронесёт, только глядите не болтайте! И оружие это припрячьте пока! Если что, потом уж в Тифлисе его достанете. А пока приказываю его убрать и прикрыть получше!

– Понял, будет исполнено, ваше благородие! – Вытянувшись, драгун щёлкнул каблуками.

– Занимайся. Вот ведь, вместо того чтобы отдыхать после трудной дороги, сам себе с двумя такими же обалдуями дело нашёл. – Сокрушённо покачав головой, Гончаров пошёл со двора.

3,7
6 baho
37 974,68 s`om