Kitobni o'qish: «Купчино, бастарды с севера»

От автора

Санкт-Петербург, мой любимый город. Купчино, мой любимый район. Реальные люди. Реальные события.

Вы, уважаемые читатели, вправе не поверить, но всё, описанное ниже, произошло на самом деле. Ну, или почти всё. Процентов, скажем, на сорок пять. Что, согласитесь – по нашим непростым и мутным временам – совсем и ни мало.

А конечная подоплёка этой запутанной истории прояснится только в Эпилоге. Там же будут озвучено, как и полагается, имя Главного злодея…

Автор

Миттельшпиль – середина Игры

Ночь. Морозная, ветреная, снежная. Полнолуние. Аптека, улица, фонарь…

– Фонарь какой-то тусклый, – остановившись, неодобрительно пробормотал мужчина. – Надо будет сделать выволочку чиновникам, отвечающим за уличное освещение. В том смысле, что Николаю нажаловаться. Пусть он разберётся с ленивыми и нерадивыми подчинёнными. А под аптечным козырьком мелькают сигаретные огоньки. Непорядок… Кто такие? Отвечать!

– Да, мы это, Глеб Петрович, – оповестил ломкий мальчишечий голосок. – От метели спрятались…

– Кто такие – мы?

– Иванов и Сидоров из десятого «А». Помните? Вы к нам в школу заходили на прошлой неделе. Опрашивали. Искали свидетелей по убийству на дискотеке.

– Чтобы я всех вас, обормотов и двоечников, помнил, – усмехнулся прохожий. – Уже, кстати, половина одиннадцатого. Завтра некоторым в школу – грызть гранит науки… Быстро по домам! Типа – на горшок, умылись и спать.

– Сейчас, Глеб Петрович. Через минутку…

– Не понял. Какая ещё минутка? По домам, я сказал! И вообще… Ещё раз увижу с сигаретами – ноги вырву. В том плане, что отведу к инспектору по работе с несовершеннолетними правонарушителями. То бишь, к инспекторше… Ну, долго я буду ждать?

Подростки, затушив и выбросив окурки в массивную бетонную урну (массивную – чтобы не украли), торопливо засеменили в сторону ближайшей панельной девятиэтажки. Мужчина, осуждающе покачав головой, зашагал дальше.

Когда он подошёл к перекрёстку Бухарестской и Димитрова, метель усилилась, со стороны магазина «Лента», хищно змеясь над землёй, понеслись полноценные снежные волны.

– Хрень какая-то, – поднимая воротник старенькой лётной куртки, пробормотал Глеб. – Словно не в мартовском Питере нахожусь, а на родимой февральской Чукотке. Злая такая пурга, серьёзная… А за окном пурга. А может, лишь, метель. И смятая постель – как снег – белым бела. Ответь мне. А зачем – живёшь ты без меня? Ответь мне. А зачем – я без тебя живу?

– А, помогите! – донеслось сквозь мутную снежную пелену. – Оно опять появилось… Помогите!

Через перекрёсток – наискосок, со стороны пруда, огороженного высоким строительным забором – неуклюже бежал низенький мужчина, облачённый в тяжёлый овчинный тулуп.

– Ко мне! – велел Глеб. – Кто таков?

– Дык, сторож я тутошний, товарищ милиционер. То есть, господин полицейский. Я вас сразу узнал. То есть, в лицо, – прикрываясь рукой в вязаной варежке от снежных зарядов, испуганно зачастил пожилой бородач. – Стройку я охраняю. Официально оформлен, по договору подряда. Не сомневайтесь…

– И что же там случилось-приключилось? Кто тебя, бравого, так напугал?

– Оно, Привидение. Или же высоченный Призрак в белом балахоне? Не знаю. Врать не буду… Как выскочит из-за забора. Как заорёт на меня, мол: – «Пшёл вон отсюда!».

– А ты?

– Я и пошёл. То есть, побежал со всех ног. Не посмел ослушаться. Чуть, грешным делом, не обмочился…

– Понятное дело, – взбодрился Глеб. – Мобильник-то есть?

– Конечно. Как и полагается по служебному статусу.

– Тогда звони. Вызывай подмогу.

– В милицию звонить? – шмыгнув носом, уточнил бородач. – То есть, в полицию?

– Не стоит отвлекать служивых от серьёзных и важных дел. Своих побеспокой, строительных. Их же объект. Вот, пусть и подсуетятся. Стой здесь и звони.

– А вы?

– Пойду, посмотрю на хвалёное Привидение. Если повезёт, то и познакомлюсь. Давно пора…

Дисциплинированно дождавшись зелёного сигнала светофора, подполковник перешёл через Бухарестскую. Постоял, пропуская редкие машины, пересёк улицу имени пламенного болгарского коммуниста Григория Димитрова. Двинулся вдоль тёмно-синего забора из алюминиевого профиля.

Примерно через сто пятьдесят метров в заборе обнаружилась распахнутая настежь узкая калитка.

– Трусливый сторож, убегая, не удосужился прикрыть, – прокомментировал Глеб. – Бывает, чего уж там…

Метель неожиданно прекратилась. Ветер стих. Вокруг установилась тревожная и вязкая тишина.

Сложив ладони рупором, направленным в калиточный проём, он прокричал строгим «полицейским» голосом:

– Эй, там, мать вашу! Поднимаем руки и выходим! Ну, кому сказано, дурилки картонные? И без глупых шуток, пожалуйста! В случае активного сопротивления – стреляю на поражение!

– Из чего стрелять собрался, господин подполковник? – насмешливо поинтересовался глухой, слегка надменный голос. – Пистолетик-то у тебя есть?

– Имеется, – соврал Глеб. – Уже и с предохранителя снял.

– Ха-ха-ха! – глумливо рассмеялся неизвестный. – Всему Купчино известно, что выходя на вечерний променад, ты, чудак легавый, никогда не берёшь ствола с собой. Мол, привычка такая… А я, наоборот, без пестика – ни шагу. Железобетонное и краеугольное правило. Хочешь проверить, подполковник? Заходи, не заперто, не стесняйся. Милости просим!

Глеб Назаров, будучи мужчиной взрослым и основательным, не любил торопиться. Поэтому, сугубо для начала, он выкурил – почти до самого фильтра – дежурную сигарету, выбросил окурок в ближайший светло-сиреневый сугроб, после чего, особо не мандражируя, прошёл на территорию строительной площадки.

Снег, горбатые кочки сугробов, берег замёрзшего пруда, стандартный строительный вагончик, полное безлюдье.

В вагончике тоже никого не обнаружилось.

– Ерунда какая-то, – подытожил Глеб. – Так можно и в Привидения поверить. Мол, пришло, попугало вволю, а потом, слегка заскучав и замёрзнув, растаяло в воздухе. Ладно, проехали.

А на утро строители нашли в высоком сугробе отрезанную человеческую голову. И скандал, вроде уже затухающий, разгорелся с новой силой…

Глава первая
Пашкина свадьба

Первая декада января месяца. Санкт-Петербург. Купчино. Пивной ресторан – «Два капитана». Зимний вечер. Ярко-малиновый тревожный закат. Лёгкий скрипучий морозец. Метель. А может, лишь шальная пурга, искусно переплетённая с ленивой порошей…

Майор российской полиции Пашка Сомов женился на Александре Фроловой, корреспондентке газеты – «Новейшие новости». Этого события ждали уже давно. Года два-три, никак не меньше.

Купчино – с самого раннего утра – стояло на ушах.

В хорошем смысле стояло, ясен пень. Цены во всех магазинах – без единого исключения – были снижены процентов на десять-пятнадцать. «Овощные» азеры тщательно побрились, начистили до зеркального блеска модельные итальянские ботинки, и надели праздничные кепки. Даже уважаемый вор в законе по кличке – «Сяма» выгнал из района – на целую неделю – всех своих отпетых гвардейцев, промышлявших карманными и квартирными кражами.

Говорят, что и сама Валентина Ивановна Матвиенко, Губернаторша славного Санкт-Петербурга, настраивалась лично посетить данное знаковое мероприятие. Но узнав, что на банкете будет присутствовать чета Хрусталёвых, тут же передумала. Мол, себе дороже. В том смысле, что Ирка Хрусталёва – та ещё особа. В далёкой комсомольской юности всякие и разные номера откалывала. Плавали – знаем.

К примеру. Приезжает комсомольский городской штаб Ленинграда с плановой проверкой в конкретный район Новгородской области, где ленинградские студенты и студентки усердно собирают картошку. Солидные все такие проверяющие из себя. Каждому и каждой уже за тридцать, но комсомольские значки по-прежнему висят на лацканах чёрных и тёмно-синих пиджаков. Понятное дело, что таким серьёзным дядям и тётям не до всякой ерунды. Засветились, речи горячие толкнули, поругали в меру, пообещали улучшить кормёжку и прочие социально-бытовые условия… А, дальше? Типа – вечером? Водки, понятное дело, надо попить. Покушать разных деревенских вкусностей. В жаркую баньку сходить. Пупками – от души – потереться… И, что вы думаете? Только в баньку завалились, выпили, закусили, разделись, развратничать начали – как входная дверь широко распахивается, фотоаппарат бодро и звонко щёлкает. Это Иришка (тогда ещё Павлова), первокурсница Ленинградского Горного Института, правду ищет. Писюшка упрямая, настойчивая и принципиальная.

Короче говоря, на свадьбе лишних людей не было…

За отдельным ресторанным столиком сидели-размещались супруги Хрусталёвы, Сидоровы и одинокий генерал-лейтенант Тургаев – с недавних пор – горький вдовец.

Сидели, выпивали, закусывали. Болтали о всякой разности – о литературе, балете, погоде, театре и рыбной ловле. Вернее, вследствие навязчивого свадебного шума, только пытались болтать.

Свадьба – тем временем – шла своим чередом, постепенно набирая разгульные обороты.

Хмельные гости – через каждые семь-восемь минут – надоедливо и противно орали:

– Горько! Горько! Горько! – после чего начинали дружно отсчитывать: – Раз! Два! Три… Двадцать семь! Двадцать восемь! Двадцать девять! Тридцать…

В редкий период относительной тишины Тургаев поинтересовался у Хрусталёва:

– А какие у тебя, бродяга, литературные планы?

– Никаких, – ответила за Сергея Ирина. – Покончил он с этим подлым и неблагодарным делом. Раз и навсегда. На работу устроился. С завтрашнего дня будет трудиться здесь, в «Капитанах». На высокой и ответственной должности: – «Заместитель Генерального директора по маркетингу, пиару и общим вопросам». Новые пивные рестораны будет открывать. Сугубо тематические. «Два лейтенанта». «Два майора». «Два подполковника». «Два полковника». «Два генерала». Ну, и так далее. Блин горелый.

– Молодец, конечно. Одобряю, – почему-то загрустил генерал-лейтенант. – Правильное решение. Выстраданное такое и вдумчивое… Российская литература? Ну, её в баню турецкую. Как и сельское хозяйство, и фундаментальную науку, и самолётостроение, и геологию. Нынче мы – всей могучей страной – капитализмом всерьёз занимаемся. Не до пошлых и сентиментальных глупостей… Эй, молодёжь! Что это вы приумолкли? Непорядок, однако… Горько! Горько! Горько! Раз! Два! Три…

Зазвучала музыка. Это известная музыкальная группа «Биллис бенд», вспомнив о корнях, почтила периферийное Купчино своим визитом. То бишь, почтила вниманием Пашку Сомова, который когда-то, будучи ещё старшим милицейским лейтенантом, гонял эту хулиганистую шантрапу, наставляя на путь истинный и оберегая от тюряги.

Рыжик выдал навороченное гитарное соло, Миша Жидков поднёс мундштук саксофона к губам, а Билли Новик, нещадно терзая сильными пальцами толстые струны контрабаса, затянул:

 
Февраль,
Такие грустные дела…
Насквозь,
Она всегда – насквозь права…
Я – гость.
Я, всё же, только – гость.
Мы – врозь…
 
 
Мы – врозь.
И хитрый ветер перемен…
Метёт – одна знакомая метель…
Постель.
И снегопада только шаль.
Февраль…
 
 
Слышна.
Пурги мелодия в ночи…
Давай.
Давай, немного помолчим.
О Вечном – нам поёт пурга.
Едва…
 
 
Февраль.
И карандашик на стекле,
Рисует.
Имя той, что вдалеке.
Рисует…
На лице – вуаль.
Февраль…
 
 
Рисует – на лице – вуаль…
Февраль…
 
 
Февраль…
 

Песенка закончилась, отзвучали вежливые аплодисменты, подвыпившие гости вспомнили о богато-накрытом столе.

– Чего это Билли торопится? – принялся – сквозь вилочный «бряк» – по-стариковски ворчать генерал-лейтенант Тургаев. – Январь на дворе, а он, бродяга задумчивый, поёт про февраль. Вся молодёжь нынешняя такая, сплошные торопыги и гонщики. Всё-то им хочется заиметь по-быстрому. Пожирней, погуще, послаще и, желательно, на халяву. Песенка, впрочем, славная. Хотя и грустная… Ага, новые гости пожаловали. Приметная парочка, ничего не скажешь.

От входных дверей, сжимая в руках цветочные букеты и картонные коробки, шагали двое мужчин. Один – высокий и поджарый, в светло-синих джинсах и кожаной потрёпанной куртке. Второй – низенький и пузатый, облачённый в шикарный офисный костюм, с вызывающе-цветастым галстуком на короткой жирной шее.

– Бастарды заявились, – с аппетитом уплетая свежайшую бастурму, сообщил Тургаев. – Куда же без них?

– Бастарды? – вяло ковыряясь вилкой в крабовом салате, заинтересовался любопытный Сидоров. – Это, надо понимать, внебрачные дети? Тогда, пардон, чьи – внебрачные дети?

– Вы, уважаемый господин Издатель, такой образованный и начитанный, это что-то, – ехидно хихикнула Иришка Хрусталёва. – Только у термина – «бастард» имеется несколько значений. В данном конкретном случае имеется в виду, что означенные индивидуумы являются пришлыми. Их обоих к нам в Питер – прошлым летом – прислали с Чукотки. То ли в качестве служебного поощрения, то ли, наоборот, в виде сурового наказания. Кто её разберёт – нынешнюю кадровую политику? Так вот. Тот, который низенький и упитанный, сейчас работает заместителем Главы администрации нашего Фрунзенского района. Курирует ЖКХ, дорожное строительство, малый бизнес и что-то там ещё, по мелочам. Зовут его – «Бокий Николай Фёдорович». В народе – «Толстый бастард». А второй…

– Второй – мой кадр, – беспардонно, чисто по-генеральски перебил Тургаев. – Подполковник Назаров, Глеб Петрович. Занимает должность Начальника Фрунзенского РУВД. Служебное прозвище – «Тощий бастард». Толковый и хладнокровный малый. Раз в две недели вызываю этого молодца к себе на Некрасова, то бишь, на высокий начальственный ковёр. Ну, и, понятное дело, песочу по полной программе. Как и полагается. Ничего, хваткий и выносливый. В том плане, что зубами скрипит, но терпит. Далеко пойдёт. Если, конечно, вовремя разберётся с запутанной личной жизнью.

– А что у него с личной жизнью?

– Ирина, как тебе не стыдно? Кто я, по-твоему, а? Заслуженный орденоносный генерал? Или старый бесстыжий сплетник?

– Генерал, ясен пень.

– То-то же… Так вот. У Глеба есть любовница… Что это ты, чертовка зеленоглазая, ухмыляешься? Мол, у всех стоящих и обеспеченных мужиков этого добра навалом?

– Не у всех. У моего Сергея, например, нет.

– Нет, – на краткий миг отрываясь от говяжьего холодца, подтвердил Хрусталёв. – И не было никогда.

– Гы-гы-гы! – племенным жеребцом в самом соку заржал Тургаев. – Дурак ты, братец. Много по жизни потерял. Очень много… Хотя, разве Серёгу можно отнести к разряду «стоящих и обеспеченных мужиков»? Так, нищий писатель-фантаст. Будущий менеджер питерского ресторанного бизнеса… Впрочем, дело не в этом. Любовница нашего Тощего бастарда не из простых мещанок будет. Является, понимаешь, законной супругой одного крупного чиновника. Жарким скандалом явственно попахивает. Да и муженёк этой легкомысленной шалавы не является, отнюдь, бесхребетным увальнем. Наоборот, твёрд, жёсток и способен на неадекватные поступки. По крайней мере, так мне доложили… Имя-фамилия высокопоставленного рогоносца? Не могу озвучить, извините покорно. Хочу, но не могу… И вообще. Кто я, по-вашему, а? Заслуженный орденоносный генерал? Или старый бесстыжий сплетник?

Вновь прибывшие гости, слегка смущаясь, передали невесте цветочные букеты, вручили жениху картонные коробки с подарками, после чего прошли к дальнему столику и заняли свободные места.

– Что это вы заскучали, гости дорогие? – вскочила с места разбитная тётка Зинаида, торговка с купчинского рынка, выполнявшая на этой свадьбе обязанности тамады. – Наполняем рюмки, бокалы и фужеры! Наполняем, наполняем! А я вам, родненькие, пока стишок зачитаю. Слушайте.

 
Секс приходит и уходит,
И вокруг – пустыня вновь.
Как мне все-таки противна
Та случайная любовь.
 
 
И печально всё фатально,
И без близости нельзя…
А поможет вам, канальи,
Только крепкая семья…
 

– Ну, как вам? Понравилось? Хлопаем? Улюлюкаем? Польщена… Я ещё и ни так могу. Подождите, когда кураж поймаю. Надолго, господа и дамы, запомните тётю Зину. Ещё, как говорится, не вечер… Вот, за новую крепкую российскую семью я и предлагаю выпить. Горько!

– Горько! Горько! Горько! – браво выцедив рюмку водки, азартно подключился генерал-лейтенант Тургаев. – Раз! Два! Три… А когда принесут горячее? Я, кстати, заказывал колбаски по-гусарски.

Поцелуй, на этот раз, завершился на счёте – «шестьдесят девять».

– Молодцы, ребята! – не обращая внимания на строгие и неодобрительные взгляды супруги, принялся восторгаться пьяненький Издатель Сидоров. – Правильно, так его и растак, понимают текущую ситуацию… Ага, наметилась перемена блюд. Мне, любезный, принеси сёмгу с лисичками и шампиньонами, запечённую в кисло-сладком соусе. Сразу два куска. Гарнир? Спасибо, обойдусь…

Вскоре к их весёлому столику подошёл Сомов, то есть, молодой и счастливый муж.

– Смотрю, у вас всё хорошо, – бесконечно устало улыбнулся Пашка. – Кушаете, смеётесь.

– Это мы бастардов обсуждали, – призналась Ирина. – И, понятное дело, слегка похохмили.

– Так всё и было, – заговорщицки подмигнув, подтвердил Тургаев. – Обсуждали, хохмили и выпивали. А сейчас, вот, кушаем. Гусарские колбаски, надо отдать должное местному шеф-повару, удались на славу. Прямо-таки тают во рту. В меру жирные, в меру острые. Молодец, хвалю. Мастер своего дела… Кстати, майор, а что ты можешь сказать о Тощем бастарде? Ну, типа – в двух словах?

– В двух словах? – задумался Сомов. – Так сразу и не скажешь… Глеб Петрович, он правильный. И как сыщик. И как человек. Мне так кажется. В первом приближении.

– Стало быть, прошёл некую проверку?

– Так точно, прошёл.

– А как было дело, конечно, не расскажешь? – лукаво прищурился генерал-лейтенант. – Офицерская честь, питерское благородство и всё такое прочее?

– Так точно, Трофим Иванович, – вытянувшись в струнку, вильнул взглядом Пашка. – Не расскажу. Не имею права. Служебная тайна. Извините…

Глава вторая
Служебное преступление

17-го июля подполковник Назаров был назначен на должность Начальника Фрунзенского РУВД, а ровно через неделю оно и случилось.

Оно? Это как? Что конкретно?

Пусть будет – «происшествие». Правда, отягощённое несколькими трупами и служебным преступлением. Уточню, тайным служебным преступлением, о котором знали только два неболтливых человека. То бишь, нераскрытым и оставшимся безнаказанным…

Дело было так.

Майор Сомов, успешно завершив рутинный рабочий день, отдыхал от всяческих и многогранных служебных заморочек в своей купчинской «двушке». То бишь, беззаботно пил пиво, закусывал магазинными сухариками и сырыми сосисками, рассеянно пялился в телевизионный ящик и пытался – между делом – залучить капризную Александру, работавшую за компьютером, в койку.

– Санечка, душа моя белоснежная, нельзя так много работать, – сжимая в ладонях полупустую банку с пивом, нравоучительно вещал Пашка. – Ослепнуть можно ненароком. Надо, в обязательном порядке, делать перерывы на активный и разнообразный отдых… Опять же, как пишут в толстых глянцевых журналах, регулярный секс, он способствует… э-э-э, общему позитивному тонусу. Усидчивость повышает. Память укрепляет. Что-то там ещё…

– Отстань, маньяк купчинский, – Александра, не отрываясь от монитора и клавиш, была непреклонна. – Подождёшь. Мне надо со статьёй разобраться. Про жуликов и воров из местного ЖКХ. Очень актуальная и модная тема. Статья уже завтра должна пойти в номер.

– Сашенция, хочешь, я тебе зачту тематический стишок?

– Зачитывай, пиит в погонах.

– Слушай…

 
Мягкие свежие губы.
Листья ольхи на озёрной воде – проседью…
Листья, летающие везде и всюду,
Осенью…
 
 
Осень, она словно пустая бутылка.
Из-под бренди? Из-под «Мартини»?
Смешная картинка.
Полноте.
Мы все – лишь кедровые шишки.
Собравшиеся – вместе.
Русской осенью…
 
 
О чём думал Эрнесто Че Гевара,
Когда его повели на расстрел?
Там, в затрапезной боливийской деревушке?
Он думал о твоих горячих и жадных губах,
Которые сейчас терзают меня,
Как последнего партизана,
В нашей купчинской – двушке…
 
 
Милый, а как мы назовём нашего первого сына?
Эрнесто.
Это – дорого стоит. Активизируйся, лентяй!
Пашу по полной программе! Моё белобрысое сердце…
 

– Недурно, право слово, – заинтересованно и одобрительно хмыкнула Александра. – Для среднестатистического майора российской полиции, я имею в виду. Очень даже изысканно и завлекательно… Только, вот, чёткая нестыковочка наблюдается, уважаемый господин майор.

– Что такое?

– Я же нынче, если ты, оболтус сладкоголосый, запамятовал, являюсь ярко-выраженной, практически-угольной брюнеткой. Слегка кудрявой. Причём же здесь – «белобрысое сердце»?

– Брюнетка, тоже мне, выискалась, – радостно и дурашливо улыбнулся Сомов. – Перекрасилась и думает, что все следы надёжно спрятаны. А, пардон, интимные места? Загадочно и смущённо молчишь? Может, проверим?

Александра выключила компьютер, встала, грациозно, чисто по-кошачьи потянулась и, недвусмысленно расстегнув верхнюю пуговицу на ситцевом халатике, томно промурлыкала:

– Уговорил, служивый. Будем проверять. Будем… Говоришь, первого нашего сына мы назовём – «Эрнесто»? Не возражаю. Красивое и звучное имя. Но, как уже было сказано выше, данный момент дорогого стоит…

В это время, как назло, грубо и нагло разрушая эротическую ауру, затренькал мобильный телефон. Требовательно так затренькал, насмешливо, язвительно и глумливо.

– Вот, и всё, что было. Вот, и всё, что было. Ты как хочешь – это назови…, – демонстративно застёгивая пуговицу и отчаянно фальшивя, пропела Сашенция. – Тяжёлое и неблагодарное это дело – быть любовницей мента.

– Не любовницей, а гражданской женой, – поправил, поднося мобильник к уху, дотошный Пашка. – Сомов на связи. Говорите.

– Товарищ майор, там это…, происшествие, – замямлил расстроенный голос дежурного по отделению. – Зафиксирована перестрелка. Бдительные граждане звонили…

– Ты, родной, толком докладывай, – нежно поглаживая свободной ладонью Санькины загорелые коленки, посоветовал Пашка. – Кто в кого стрелял? Сколько раз? Где? Кто звонил?

– В самом конце Малой Балканской, рядом с кольцом «шестьдесят второго» трамвайного маршрута. Звуки выстрелов – порядка четырёх-пяти – долетели со стороны бетонного долгостроя. Звонила трамвайная диспетчер. В смысле, диспетчерша.

– Что с потенциальными фигурантами?

– Никого подозрительного вблизи не зафиксировано. Только молоденькая испуганная девица пробежала с той стороны. Поймала частника на белом неприметном «Жигулёнке» и уехала в сторону метро. Номера машины? Далековато было, старенькая диспетчерша не рассмотрела.

– Стреляли, значит? Ну-ну. Бывает. Ладно, понял, – облегчённо выдохнул Сомов. – Сделаем, братец, так. Звонок бдительной гражданки, ясен пень, зафиксируй в журнале. Всё честь по чести и подробно. Как предписывают строгие инструкции. А, вот, с выездом на место происшествия… Сейчас у нас двадцать часов тридцать пять минут. Белые ночи на излёте. Скоро начнёт темнеть. С раннего утра, пожалуй, наведаемся на Малую Балканскую и внимательно осмотрим означенный подозрительный долгострой.

– Не получится – с раннего утра, господин майор, – окончательно запечалился дежурный. – Ну, никак…

– Почему это, вдруг?

– Дык, во время звонка бдительной гражданки была включена «громкая связь». По приказу подполковника Назарова. Он у нас проводил что-то вроде внеплановой вечерней инспекции. Так что, было строго велено – незамедлительно проверить поступивший сигнал. Ответственным назначен майор Сомов. Вот, поэтому и звоню.

– Спасибо, конечно, – вежливо поблагодарил Пашка. – Ну, Тощий бастард и гусь. Лапчатый и шумный. Это в том плане, что непоседливый очень… Кстати, а где он сам?

– Четыре с половиной минуты назад отбыл. На Малую Балканскую. Мол, рядом находится родильный дом – особо важный социальный объект, поэтому необходимо лично принять участие в проверке поступившей информации.

– Вот, я и говорю – гусь. Вернее, человек-такса. Беспокойная такая, непоседливая и шустрая… Ничего не попишешь. Выезжаю…

Сделаем маленькое отступление – сугубо информационной направленности.

Пашка Сомов был, безусловно, хорошим человеком.

Хорошим и правильным. То бишь, правильным питерским пацаном. Практически рыцарем без страха и упрёка.

Как же, блин невский, иначе? Отслужил в родимых Органах без малого тринадцать лет? Отслужил. Причём, в том же самом районе, где и родился, откуда и уходил в доблестную российскую армию. Куда потом, отслужив, и вернулся… Не посадили? Нет, до сих пор на свободе. Не застрелили – в бурные и неверные девяностые годы прошлого века? Пытались, конечно. И не один раз. Но ничего у них, сук грязных, толком не получилось. Так, только два сквозных ранения и контузия лёгкая. Ничего, в общем, серьёзного… Не выгнали из славных Рядов? Ну-ну. Не смешите, пожалуйста. Надёжные и несуетливые специалисты, они завсегда в цене… Из младших лейтенантов – за столько лет – дослужился лишь до майора? Не вопрос. Скромность, как всем известно, она украшает человека. В том смысле, что правильного и нормального человека. Отнюдь, не депутатов и депутаток – всех уровней и созывов…

– Хороший, тёртый и правильный кадр, – изучив подробное досье на подчинённого, многозначительно ухмыльнулся очередной новый Начальник питерского ГУВД, генерал-лейтенант Тургаев, Трофим Иванович. – Честно служил. Перед вышестоящими не прогибался. Карьеры, нагло идя по головам сослуживцев, не строил. Воровал? Типа – по скромному крышевал всякую азербайджанскую братию, жмущуюся к станции «Купчино»? Наверное, ёшки-матрёшки. Времена такие. Но, судя по докладным запискам службы собственной безопасности, делал это грамотно, вдумчиво и без излишней жадности. То есть, дружа с головой… Ладно, Катенька, пропускаем данного неприметного субъекта дальше. Ставь уверенную и жирную галочку. Мол, внеочередную служебную аттестацию прошёл успешно. Вопросы, подозрения и нарекания отсутствуют. Достоин именоваться гордым и красивым словом – «полицейский»…

Ленивое вечернее солнышко, разбрасывая вокруг себя нежно-малиновое марево, неподвижно висело у самого горизонта. Высоко в блёкло-голубом небе, обещая на завтра хорошую погоду, отчаянно носились – крохотными чёрными молниями – бодрые стрижи.

Справа – относительно трамвайного «кольца» – возвышалось серо-скучное здание роддома. Слева, примерно в двухстах пятидесяти метрах, наблюдался полуразвалившийся деревянный забор грязно-синего цвета, за которым угадывалась приземистая бетонная коробка неизвестного долгостроя.

– Это он и есть, искомый объект, – уверенно поворачивая автомобильный руль, проворчал Сомов. – Гнилое местечко, доложу я вам. Мутное и подозрительное донельзя. Потенциальное пристанище всяких там маньяков, вурдалаков и вампиров…

Пыльная ухабистая дорога привела старенький майорский «Опель» к ржавым воротам, одна из створок которых лежала в широкой канаве, заполненной до краёв буро-чёрной водой и различным мусором.

«Странное дело», – непонимающе передёрнул плечами Пашка. – «Говорят, что в нашей любимой России – окончательно и бесповоротно – победил рачительный капитализм. Мол, кругом сплошная частная собственность… Почему же данный недостроенный объект окончательно заброшен и не охраняется? Может, это какой-то государственный заказ? Например, второй корпус купчинского роддома? Мол, вороватый частный подрядчик получил сто процентов предоплаты и, долго не раздумывая, подло свинтил в неизвестном направлении? Вполне реальная и жизненная версия, вполне… Так, въехали в ворота. А куда дальше? Свежая колея ведёт направо…».

«Опель» подъехал к полукруглой бетонной арке, ведущей во внутренний дворик. Возле арки были припаркованы два полицейских сине-белых «Форда», рядом с которыми нервно покуривала парочка молоденьких сержантов-водителей.

– Привет, орлы! – покинув машину, бодро поздоровался Сомов. – Что тут у нас?

– Трупы, господин майор, – машинально пряча дымящуюся сигарету за спину, доложился один из сержантов. – И человечьи, и собачьи…

В тёмном проёме бетонной арки, беззащитно вывалив на сторону длинный розовый язык и злобно скаля тёмно-жёлтые зубы-клыки, лежала большая чёрно-пегая овчарка. Мёртвая, понятное дело. На шее собаки располагался широкий кожаный ошейник, густо усыпанный пирамидальными солидными шипами, а неподвижные круглые глаза отливали равнодушным балтийским янтарём.

– Крохотная бурая дырочка наличествует посередине лба. Кровь сочится ало-чёрным ручейком, – отметил Пашка. – Меткий стрелок, однако, нам попался… А ты, сержант, судя по характерным ухваткам, демобилизовался из армейских рядов совсем недавно?

– Так точно. Полтора месяца назад.

– Ну-ну… Господин подполковник во внутреннем дворе?

– Так точно.

– Ладно, докуривайте, служивые…

Перешагнув через собачий труп, Сомов прошёл под арку.

Внутренний дворик, в котором явственно попахивало пороховой гарью, оказался достаточно просторным, но от души захламлённым разнообразным строительным мусором: полусгнившими деревянными рамами, кучами битого стекла, пустыми банками из-под краски и беспорядочно разбросанными цилиндриками чёрного битума.

Подполковник Назаров стол возле тёмно-бежевой двери, помеченной красным крестом, и, слегка наклонившись, с любопытством осматривал мужское неподвижное тело. Ещё несколько сотрудников РУВД равномерно рассредоточились по двору, занимаясь, судя по всему, изучением других трупов.

– Прибыл по вашему приказанию! – подойдя, доложил по установленной форме Пашка.

– О, Павел Сергеевич! – протягивая руку, обрадовался Тощий бастард. – Приветствую! Очень даже кстати. Ведь, данный недостроенный объект, если я ничего не путаю, находится на подведомственной вам территории?

– Ничего не путаете, – покладисто подтвердил Сомов. – На вверенной мне территории. Виноват, – про себя же он отметил, что рукопожатие у Назарова крепкое, а взгляд внимательный, пристально-изучающий и цепкий.

Приоткрылась дверь с красным крестом, и из неё появился молоденький тщедушный лейтенант.

– Вот, и Потапов! – продолжил, широко улыбаясь, излучать неземную радость Тощий бастард. – Завершил осмотр помещения? Молодец! Давай, Потапов, обрисуй господину майору обстановку. Вам же, как-никак, вместе работать по этому делу. Сомову – как руководителю отделения полиции, на территории которого и произошло данное преступление. А ты, лейтенант, будешь курировать ход расследования в качестве представителя Районного Управления. Давай, излагай. Обрисуй, так сказать, общую картинку, но, не выпуская из вида ключевых деталей.

– Разрешите, я сперва вызову экспертов? – предложил Пашка. – Типа – для пользы дела?

– Эх, майор, майор, – неодобрительно покачал головой Тощий бастард. – За кого вы меня принимаете? За провинциального мечтателя и чукотского недоумка? Напрасно, честное слово. Всех уже вызвали. И местных, и районных и прокурорских… Приступай, Потапов, к докладу.

– Значится так, – солидно откашлявшись, принялся излагать лейтенант. – Обнаружено три мёртвых человеческих тела. Два принадлежат, вернее, принадлежали при жизни молодым людям крепкого телосложения, от двадцати пяти до тридцати лет. Третий, – указал рукой на труп, лежавший под ногами у подполковника, – уже в годах. Был…, – громко сглотнул предательскую слюну. – Никаких документов при покойных не обнаружено. Возможно, их унёс с собой неизвестный убийца. Имеется ещё немецкая овчарка в ошейнике с шипами. Застреленная… По оружию. Рядом с одним из трупов обнаружено чёрное короткоствольное ружьё, предназначенное для стрельбы «усыпляющими» ампулами. Такими, как правило, пользуются зоологи и прочие учёные, занимающиеся изучением животного мира. В правой ладони второго трупа зажат пистолет марки «Глок» израильского производства – с пустой обоймой, пуля в стволе отсутствует. Но, судя по характерному запаху из ствола, можно с уверенностью утверждать, что совсем недавно из этого пистолета стреляли… Смерть всех пострадавших наступила от огнестрельных ранений. Хотя. Не знаю… На лице пожилого покойника имеются какие-то странные рваные раны, которые я не могу однозначно идентифицировать…