Kitobni o'qish: «Слияние»

Глава 1

Ослепительные вспышки из вихря разноцветных искр постепенно тают, подобно угасающему в ночном небе фейерверку. А взамен распухает, разрастается материальный мир. Нестерпимо сияя обнажёнными гранями кристалла. Я жду…

Возникает ощущение, что его бритвенно-острые рёбра начинают заживо сдирать мою кожу. Кусочек за кусочком. И я остаюсь совершенно обнажённый, один на один с холодным равнодушием космоса. Когда боль становится просто нестерпима, ко мне присоединяется Дульси… Тёплая вуаль её присутствия окутывает со всех сторон, защищая от душераздирающей стужи. И старуха смерть приостанавливает свой бесконечный танец на оголённых нервах…

Как по волшебству, ещё секунду назад мрачный и жестокий мир расцвечивается радугой долгожданной встречи. И я восстаю из мёртвых… Короткий эмоциональный обмен с подругой, и поверженный мир лежит у моих ног. Я снова всемогущ, прямо как Ахилл и Гектор в одном лице.

Ангар, где стоят наши истребители, становится тесен – безобразные плоскости переборок напирают, давят со всех сторон. И ЦУП просыпается как нельзя кстати:

– Звено «кентавров», добро на вылет!

Осторожно, чтобы случайно никого не задеть, поднимаю свой «ястребок», ставший продолжением меня самого, и вслед за ведущим направляю к главному шлюзу. Наше звено выходит на охоту…

За шлюзовыми воротами мерцающими огнями встречает бессчётное множество звезд и бесконечная река пространства, непрерывно текущая навстречу. Где-то там, в этом вечном потоке, на самой границе восприятия, ощущается едва заметное покалывание, словно обжигающие искры костра, медленно вьющиеся вокруг друг-друга, иногда касаются моего оголённого тела.

– Идём плотным строем, скорость максимальная, – мыслеформа комэска заметно меняется после слияния с искусственным интеллектом его корабля.

Звено, следуя команде, прижимается к ведущему, образуя этакий небольшой смертоносный рой. Накачанные энергией двигатели ревут на пределе мощности, и мы несёмся к месту назначения, легко пожирая пространство. Пока ещё далекий хаотичный танец едва заметных искр некоторое время не представляется опасным. Однако, по мере приближения, невесомые проблески приобретают форму, начинают проявляться короткие росчерки разрядов, пылающие штрихи покуда невидимых из-за расстояния ракет, голубые пульсации защитных куполов. А с какого-то мгновения силуэты космических кораблей стремительно разрастаются до гигантских размеров. Наши истребители неудержимо несутся в самую гущу жестокой бойни, откуда доносятся призывы о помощи – транспортный караван, шедший навстречу эскадре, попал в засаду и теперь принимает героическую смерть.

Оружейные аккумуляторы наливаются энергией, вызывая лёгкую щекотку под ложечкой. Генераторы защитного поля давно вышли на полную мощность, слегка размывая воспринимаемую вокруг картину.

– Корабль к бою готов! – ни столько произношу в эфир, сколько отправляю лёгкое дуновение мысли.

– Атакуем! Селекцию целей произвести самостоятельно! – команда комэска лишь запоздало пытается догнать меня.

Я вонзаю свой истребитель в строй из трех врагов, беспечно расстреливающих неповоротливый грузовик, защитные поля которого выгорают алым цветом адской перегрузки, и чей конец совсем близок. Неожиданно нахлынул знакомый восторг, и, более не сдерживая себя, отправляю первый залп бортовых систем в сторону самого настырного. Плазменный плевок мгновенно превращает лёгкий истребитель вражеского ведущего в огненный шар, а его ведомые резко шарахаются в разные стороны. Я интуитивно чувствую треск костей этих пилотов, скручиваемых запредельными перегрузками. И это только начало… Резко дёргаю свой корабль вслед, срезая радиусы расхождения.

– Вправо! – Голос? Мысль? Чувство? Божья благодать?

Машина, сминая метрику пространства, рвёт вправо – огромный плазменный разряд, способный испепелить небольшой фрегат, проносится совсем рядом.

– Вниз!

Звёздное полотно сминается чудовищным ускорением и уносится вверх. Пузырь аннигиляции ослепляет всех, кто не успевает прикрыть глаза в радиусе поражения. Слава богу, мне это ни к чему. Лишь резкий всплеск энергетического щита.

По нашему звену, судя по всему, отрабатывается лёгкий крейсер, прячущийся где-то в сторонке.

– Дарт! Он твой!

Вываливаюсь из рассыпающейся на отдельные фрагменты свалки.

– Дульси! Где?

Пространство резко заваливается вправо и, совершив полуоборот, подставляет на обозрение светлую точку вблизи тёмной массы какого-то заплутавшего астероида. Заботливо проявленные подругой пунктиры плазмы тянутся ко мне совсем не дружественными объятиями.

– !

– Вправо! Вниз! Влево! Вправо!

Заставляю истребитель кувыркаться не хуже заправского циркача на арене, периодически отлавливая моменты для ответных ударов. В груди пеной пузырится сладкая истома. И как приятно лопаются призрачные пузырики – хлюп! хлюп! Некоторое время наблюдаю неторопливые манёвры уклонения в исполнении неповоротливой туши крейсера, затем хоровод звёзд и галактик закручивает совсем уж затейливый танец среди бессильно расцветающих вокруг огненных пузырей. Мы с Дульси словно оказались в волшебном саду, окружённые огромными яркими цветами. И я бы их все ей подарил, но… Они ядовиты.

Меняю позиционирование восприятия и оказываюсь в роли стороннего наблюдателя, этаким скучающим богом, наблюдающим сверху за очередной разборкой неугомонных людишек. Мой вертлявый «ястребок», ощущаемый теперь каким-то живым отростком, агрессивно режет пространство вокруг плюющегося плазмой дракона. Ха! Дульси в своём репертуаре – подменила изображение крейсера средневековым монстром. В шкуре «дракона» уже зияют чёрные дыры пробитых экранов, и я стараюсь втыкать своё острое копьё в эти проплешины.

Наконец, в одну из попыток увернуться от злобно кусающего преследователя, крейсер неловко заваливается набок и цепляет поверхность астероида. Огненный пузырь расплывается по каменистой гряде прощальным реверансом.

Пространство вокруг перестает дёргаться и, успокоившись, разглаживается. Я разворачиваю панораму:

– Где наши?

Часть верхней полусферы резко разрастается. И становятся хорошо видны грузовики, чинно восстанавливающие изрядно потрёпанный строй. Рядом среди обломков и обугленных остовов хищно рыщет моё звено.

– Дарт?

– Порядок! Иду к вам.

Горячка боя уходит, оставляя нас с Дульси наедине. Покачиваюсь в нежных волнах её образов, неспешно текущих сквозь сознание. Это и не диалог совсем, а что-то иное. Обмен эмоциями? Не знаю. Мне хорошо. Так бы и летел целую вечность в её нежных объятиях…

Соединение прервалось…

Противоперегрузочный гель, оставляя на ложементе липкие тягучие следы, медленно стекает из пилотского «саркофага». Магнитные присоски с тихими щелчками одна за другой освобождают измождённое после часового боя тело. И я, смахивая на палубу ошмётки геля, вылажу в небольшую пилотскую камеру своего истребителя. Крышка «саркофага» плавно возвращается на место. Гул оборудования постепенно стихает. Корабль отключается…

Тело невыносимо ломит, но мука от разрыва с подругой перекрывает любую физическую боль. Отвратительное чувство неполноценности теперь будет потихоньку выгрызать по кусочку из страдающей души… И так до следующего вылета, когда она вновь воспрянет бессмертным Фениксом. Не раз приходивший на ум вопрос – чувствует ли что-нибудь при расставании сама Дульси, при здравом размышлении, заставляет серьёзно усомниться в моём психическом здоровье.

Прощальный взгляд на прикреплённую к пульту затёртую бумажную открытку известной в стародавние времена кино-артистки. Её имя давно стёрлось из памяти людей, но искусственный интеллект корабля всегда ассоциировался у меня именно с ней. Я, вздохнув, покидаю борт. Снаружи внимательно осматриваю корпус – каждая вмятина и залатанная пробоина оставили когда-то след и на моём сердце. Ласково похлопав на прощание стойку, не оглядываясь шагаю прочь из ангара. Техники уже суетятся вокруг, готовя наше звено тактических истребителей к переходу базы-носителя в лунный порт. Тягостное чувство расставания усугубляется непонятной перспективой предстоящей операции по замене контроллера.

Непрошеная мысль, что больше не быть нам с Дульси вместе, исподтишка кольнула моё армированное сердце.

Искусственный пляж, нереалистично низкое небо и убогий псевдо-морской вид до недалекого горизонта. Мелкий песочек, от долгого употребления сменивший оттенки жёлто-золотого на уныло серые. А может, это и был его изначальный цвет – Луна как-никак. Особого ажиотажа не наблюдается: несколько пилотов рудовозов, стоявших третий день под разгрузкой, да пара их военных собратьев с прибывшего вчера крейсера тихонько радовались хотя бы такому разнообразию после тесноты пилотских камер. Причастность к военному сословию последних легко опознаётся по бритым головам и громоздким разъёмам, вживлённым в затылочные части уставных черепов. Гражданские пилоты расстались с подобными "гребёнками" ещё с десяток лет назад, заменив на едва заметные чипы беспроводной связи в височной доле. Что ни говори, выглядит это более эстетично, но военпилотам по соображениям надёжности мозг подключается к центральному процессору корабля через древние, как бивни мамонтов, шлейфы оптоволокна. Во всяком случае, про их неимоверную надёжность я слышу ещё с лётного училища.

В сторонке лежим мы – пятеро пилотов звена-эскадрильи тактических истребителей проекта "Кентавр" корабля-базы "Bon Gam Gas", легко идентифицируемые по аналогично изуродованным головам. Впрочем, от «тихоходок» нас вдобавок отличают вживлённые в позвонки магнитные присоски, этакие чёрные чешуйки, торчащие рядком вдоль всей спины и обеспечивающие надёжную фиксацию позвоночника в ложементе при сверхманёвренном бое.

Я повожу плечами, ощущая себя этаким динозавром с эволюционными рудиментами разработки тридцатилетней давности. Но придумать что-либо более продвинутое человечество пока не смогло – безинерционные установки до сих пор присутствуют только в головах редких писателей да, наверное, некоторых продвинутых учёных. Так что, надёжной защитой от огромных перегрузок остаются только – полётный костюм, саркофаг-гидрованна переменного давления и индивидуальная фиксация позвонков магнитами в ложементе. Всё это позволяет в целости сохранять межпозвоночные диски и избегать отслаивания мышц с костей при адских перегрузках. Армирование углеволокном внутренних органов и мышечного корсета обеспечивает приемлемое функционирование организма при обжатии тела до твёрдости камня во время резкого маневрирования.

Оптоволоконный шлейф, соединяющий, подобно материнской пуповине, мозг человека с центральным процессором корабля, позволяет, не шевеля ни единой мышцей, управлять высокотехнологичной машиной. Все эти примочки на теле и внутри требовались только пилотам истребителей проекта "Кентавр", прочая братия военных тихоходов довольствовалась только розеткой в "тыкве" – головой, эти куцые вместилища знаний о настоящем полёте, язык "кентавра" не поворачивался назвать. А все "гражданские" давно лишились и её – беспроводная сеть, мать её.

– Что парни, наконец-то отдохнём от своих "девчонок"! – Казан как всегда выступает в своём привычном репертуаре.

Я замечаю, как по лицам остальных пробегает лёгкая тень. Из нашей пятёрки только у него складывались весьма непростые отношения с интеллектом корабля. Что-то не заладилось с Марфой изначала. А постоянные его проезды по этому поводу вызывают только глухое недовольство парней, не желающих выносить столь интимную вещь на общее обсуждение. Казан, после потери своего родного истребителя, превратился в абсолютно никчёмного пилота, и всё из-за постоянных тёрок с бортовым интеллектом новой машины. Теперь "Казанова" – его полный позывной – наш давний товарищ ещё с училища в бою постоянно прикрывается всей четвёркой. И командование до сих пор ожидает, когда же он, наконец, подружится с ИИ-шкой и станет полноценным бойцом, но, наверное, напрасно.

– Как думаете, – вступаю я в разговор, – беспроводная связь надёжна?

Общая тревога нет-нет да проскальзывает между нами. Замена привычных шлейфов на беспроводную связь, как давно было принято в торговом космофлоте, с приближением часа "икс" волнует всех всё сильнее. И я переживаю за полноту взаимодействия со своей Дульси. Если сейчас в полёте мы становимся практически единым организмом, сливаясь в этакий сверхразум, что позволяет быть на порядок выше любого обычного пилота-истребителя, то что будет если такая связь не возникнет? Малейшие шероховатости при объединении вполне могут превратить каждого из четвёрки в некое подобие Казана – хорошего пилота, но с весьма ограниченными сверхспособностями. И не хотелось бы получить взамен нежной Дульси перерождённую Мегеру, наподобие Марфы, как её живо описывает Казан.

Я переворачиваюсь на живот, подставляя под искусственное солнце бледную спину. Отдых, это, конечно, хорошо, но как всегда после возвращения на базу из длительного похода всё портит тоска по контакту с Дульси.

Когда нас, молодых выпускников, привели в испытательный цех для выбора своих "лошадок", я долго бродил перед строем единообразно выкрашенных, новеньких, пахнущих заводом машин. Мне они показались обезличенно-стандартными, какими-то безжизненными. И когда взгляд случайно остановился на одной, где капля краски, упав на блистер, расплылась в виде красивой розочки, рука сама собой указала на истребитель.

– Да не переживайте, «подкаблучники», всё будет тип-топ! – Казан со своим вселенским оптимизмом остаётся верен себе. – Дарт, ты куда в отпуск наметился?

Я лишь пожимаю плечами. Честно говоря, ничего не хочется планировать пока не разрешится вопрос с операцией.

Выйдя из клиники, в который уже раз ощупываю свой затылок. Удивительно – ровная гладкая поверхность, уже начавшая покрываться давно забытой щетиной. Дыра в затылке стала частью меня с четвёртого курса училища, а привычка, как и к прочим естественным отверстиям, позволяла не ощущать от неё хотя бы малейший дискомфорт. Сейчас же всё кажется подозрительно ровным. Я представил сколько ядовитых шуток корабельных острословов без возврата ампутировал лазер хирурга и улыбнулся. Конечно, вид немаленьких таких разъёмов, напоминающих растянутый в гримасе зубастый рот, на затылке военпилотов давно стал притчей во языцах по всему космофлоту. А погоняло "Янусы", из тех, что я знал, было самым безобидным. Извращённая в изнурительных походах психика экипажей, подолгу запертых в металлических пузырях, и не в такие сравнения порой погружалась. Теперь же небольшой бугорок на правом виске заметен только опытному глазу профессионального френолога, чьи умозаключения в настоящее время меня мало интересуют. Из давних приобретений остались нетронутыми только магниты, армированные мышцы и нанокаркас головного мозга.

Родной дом встречает щенячьим восторгом целой кучи уборщиков, швейцара и прочей роботизированной чепухи, заполнивших все современные жилища. Один из ретивых уборщиков тут же на входе умильно пылесосит и без того чистые брюки форменки. Дома, обладающие собственным неплохим искусственным интеллектом и насыщенные различными роботизированными слугами, стали привычными за последние лет пять. Пинками разогнав помощников, я прохожу сразу в спальню…

– Товарищ капитан третьего ранга! Разрешите обратиться?

Поднимаю голову. Вестовой адмирала – молодой парень, но уже капитан-лейтенант, вопросительно смотрит на меня. Сухие губы слегка кривятся, но я-то знаю, что он не позволит ни грамма бестактности в мою сторону. Ещё бы, мои личные отношения с шефом известны каждому штабисту.

– Валяй, – даю добро я.

– Вас срочно требует к себе адмирал межзвёздного Флота!

Киваю головой, мол – понял, буду. Чёрт. Что ему могло понадобиться в конце рабочей недели, на излёте пятницы? Быстро глянул на календарь – неужели тринадцатое? Роль помощника по особым поручениям и боевого товарища позволяла особо не напрягаться в своей службе. Но если срочно требуют наверх, да ещё и через штабного вестового, прощай спокойный уик-энд.

Вольнонаёмная секретарша уже ретировалась из приемной домой, и я стучусь в пластик двери. На последовавшее тихое приглашение вхожу в кабинет. Адмирал стоит перед окном и что-то высматривает в быстро сгущающихся сумерках. Его осанка покуда даст фору любой прямой палке, но в облике уже чувствуются быстро приближающиеся старость и немощь, эти извечные шакалы, караулящие спейсменов, надолго вставших на прикол в земном доке. И лишь строгая военная форма помогает успешно справляться с камуфляжем неприглядной действительности.

– У нас ЧП.

Пожимаю плечами. Мало ли может быть происшествий в огромном космофлоте Земли, состоящем из тысяч боевых кораблей и судов сопровождения?

– Опять новобранцы подорвались при загрузке боеприпасов?

– Нет, – сухо отвечает шеф. – Звено "Кентавры", "Bon Gam Gas".

Ого! Кораблей-баз носителей ударных единиц во всём флоте имелось лишь пять коробок, а на каждом лишь по одному элитному звену-эскадрилье, вооружённому тяжёлыми истребителями проекта "Кентавр", разработанных согласно концепции о сверхманевренном бое. Двадцать человек, каждый из которых стоил полусотни обычных пилотов. Трогаю свою "гребенку" – и я был "кентавром" на базе "Runi Tok", возглавляемой тогда адмиралом. И если бы не последний бой, когда всё моё звено, прикрывая отход эскадры, сгорело в бою с противником… Противником впервые повстречавшемся тогда землянам на просторах космоса. Только Марго сумела вытащить нас из смертельной ловушки… Однако последствия ранения оказались необратимы, и военно-врачебная комиссия списала меня, опытного пилота-кентавра, на планеты. Вспомнив свой истребитель, опять чувствую одуряющую, никогда не оставляющую тоску.

– Что с ними? – Гибель даже одного элитного бойца считалась очень серьёзным происшествием общефлотского масштаба.

– Все пилоты в полном составе вышли из строя.

– Не понял. Погибли?

– Нет, все на Земле, в госпитале, но полностью недееспособны. Операция по замене контроллера. – Адмирал кивает на мой затылок. – Комиссия предоставила первоначальный ознакомительный доклад. Предварительный вывод – диверсия. "Bon Gam Gas" остался без прикрытия, повезло ещё что в ремонтном доке. Плановый выход в космос через три месяца. И главное – подобную операцию ранее перенесли ещё два звена "кентавров". И они все сейчас в дальних походах. Что нам теперь ждать? Исчезновения "кентавров" как вида?

Пока он рассуждает, пытаюсь понять – а причём здесь я?

– Вот приказ. – Адмирал хлопает по тоненькому листику бумаги на огромном пустынном столе, напоминающем размерами палубу причаливания.

Я не на шутку поражён. Приказы на бумаге в наше время издаются только в очень редких чрезвычайных ситуациях, когда требуется исключительная секретность.

– Ты назначаешься представителем Адмиралтейства с абсолютными полномочиями. Любое… Повторяю – любое твоё указание становится моим указанием с соответствующими последствиями в случае неисполнения. Твоя задача – разобраться и выяснить, кто и, главное, как надолго вывел ребят из строя. Информация о тебе и приказ переданы по подразделениям. Контрразведка копает, но пока безрезультатно. Генерал Богданов предоставит всю имеющуюся на сегодня информацию. Всё.

Адмирал смотрит мне в глаза:

– Надеюсь на твой опыт, "кентавр".

Хочу добавить – бывший, но выхожу молча. Что же могло случиться с лучшими бойцами Галактики?

– Апробированная операция по замене контролеров оптоволокна на беспроводные чипы. – Генерал стучит себя по виску, демонстрируя место установки, но получается жест об умственной неполноценности "кентавров". – Операция рядовая, первоначально обкатанная на тысячах пилотов грузовых кораблей торгового флота, детально отработанная. Никаких сбоев быть не могло. Разве что единичный случай, подпадающий под общую статистику. Но одновременно у всей пятёрки?

Я смотрю на экран, где когда-то бравые парни, гроза всего, что передвигается своим и чужим ходом по космосу, безжизненными голосами нудно отвечают на сотни вопросов людей в белых халатах, генеральских мундирах, элитных гражданских костюмах. И всё бы ничего – от таких вопрошальщиков любой уподобился бы роботу, но что за ахинею с серьёзным видом несут эти пилоты…

– История у всех одна: после операции по замене контроллера отлежались положенные десять суток под присмотром врачей и были отпущены по домам. А вот затем в течение суток поступили все как один в Институт мозга. Всех привезли наши спецбригады по борьбе с саботажем, после пропуска контрольной поверки. Двое лежали без сознания в своих постелях, двое бесцельно бродили по квартире, ничего не соображая, пятый ползал на карачках, изображая из себя то ли паровоз, то ли газонокосилку.

– Что показали контрольные тесты? – для приличия спрашиваю я, только чтобы что-то спросить.

– Полное разрушение ассоциативных связей. Но вот причина… – Богданов пожимает полными плечами.

С интересом разглядываю развернувшиеся перед нами объёмные карты сканирований годовой и трёхдневной давности. Различия может заметить и ребёнок. Красивые мозговые структуры устойчивых нейронных связей, имевшие цельный гармоничный рисунок, состоящий из миллионов светящихся перемычек, узлов и колец, превратился у всех пяти в огромные области мёртвой безжизненной пустоты, словно кто-то плеснул на эту красоту чернил. И чернила начали расплёскиваться от новых контролеров…

– Вживлённые чипы проверены. С ними полный порядок – работают безупречно. Инфекция так же не подтверждена.

Пилоты в нынешнем своём состоянии мне напоминают больших кукол с капустными качанами вместо голов. Отсутствие эмоций, безразличие, пустые взгляды, механические движения.

– Какие версии произошедшего?

– Да никаких. – Генерал в который уже раз пожимает плечами, вызывая у меня глухое недовольство. – Ошибка хирургической бригады. С ними разбираются органы контрразведки. Роботизированный операционный комплекс в пятый раз разбирают на винтики. Хотя тестирование ничего криминального не показало.

– А каково ваше личное мнение? – интересуюсь чисто ради проформы.

– Моё? Хм-м. – Контрразведчик в этот раз, как ни странно, почесал лысину на голове вместо ставшего привычным пожимания плечами, – Я считаю, что «гарпий» «пинцеты» ухайдакали.

С удивлением оцениваю взглядом эту оплывшую фигуру, почерневшее, наверное от «здоровья», лицо, крупный нос, этакую пупырчатую «сливу». А вначале показалось, что он когда-то давно служил в пространстве. Ни один член экипажей, ну, за исключением разве что самых желторотых новичков, впервые покинувших орбиту Луны, никогда бы не позволил в присутствии пилота назвать «кентавра» какой-нибудь уничижительной кличкой. Мы, конечно, понимаем, что наши истребители обычным работягам космоса кажутся исчадиями самого Ада. Слишком много кораблей с экипажами были с мистической лёгкостью низвергнуты в преисподнюю. Но не меньшее количество носов и челюстей пало жертвами кривых усмешек не по адресу, что научило сдержанности в присутствии любого, пускай даже самого, как случайно могло показаться, хилого «кентавра». Сверхспособности проявлялись у нас не только при слиянии с нашими «подругами», но и кое-что ещё – армированные мышцы, способные противостоять чудовищным перегрузкам, неимоверная реакция сверхпроводящего мозга – оставалось приятным бонусом и для обычной жизни.

– Можно личные дела и предварительный отчёт комиссии в мой кабинет? – выходя, небрежно бросаю через плечо умывшейся своей кровью очередной жертве личной бестактности.

Сижу задумавшись за своим столом, свернув просмотренные файлы. Привычно катаю по пластику оплавленный кусочек металла – тот самый осколок, что извлекли из моей черепушки. Так сказать, сувенир на память. Да чтоб его…

Было попытался накидать план действий, но известных фактов кот наплакал. При том, весьма неэмоциональный такой котик. Всё остальное, к сожалению, из области предположений и догадок. В условии адмиральской задачи только пятеро свихнувшихся пилотов, прошедших когда-то строжайший отбор, да голограммы их поехавших мозгов. Трогаю небольшой шрам на затылке – причину списания на планеты. Последние голограммы чужих мозгов до боли напоминают мою собственную трёхлетней давности, пускай, не такую обширную и вызванную понятным всем ударом осколка, пробившего борт и на излёте проломившего череп. В тот раз меня до базы дотянула Марго. И это был наш последний совместный полёт. Пока я валялся по лазаретам, проходил восстановительную терапию, получал отрицательное заключение военно-врачебной комиссии, мой истребитель передали новому «кентавру». Ничего личного – всего лишь обороноспособность Земли.

Смотрю на лица незнакомых пилотов… Проклятье! А перед глазами мои ребята с комэском. Давнее чувство утраты. Тоска, в последнее время лишь иногда ворочавшаяся где-то в тёмных глубинах души, подобно огромному киту всплывает на поверхность сознания, подставляя лоснящиеся бока лучам догорающего солнца. Эх! Тяжёлые боевые будни, совместные посиделки в кают-компании, развесёлые потасовки в кабаках космобаз… Прошлое предстаёт калейдоскопом перекатывающихся эпизодов, расцвеченных слияниями с искусственным интеллектом моего истребителя. Смешливый Ван, начитанный интеллектуал Ганс, могучий Лом, прямой и дерзкий комэск Исса. Они сейчас смотрят на меня глазами живых парней с «Бони».

Сгоревший в плазменном шаре Ван… Схлопнувшийся в гравитационной линзе Ганс… Выброшенный из развороченного истребителя и задохнувшийся в пустоте Лом… Успевший напоследок крикнуть: «Будем жить!» – перед тараном рубки тяжёлого крейсера Исса…

Как мой покалеченный истребитель с полумёртвым пилотом дотянул до базы осталось загадкой для всех… Кроме меня. Очнулся я уже в больничке. А эскадра в том бою понесла минимальные потери, избежав полного разгрома только благодаря потере всех «кентавров»…

Сидящий напротив выглядит неважнецки. Даниил Соболев – хирург с двадцатилетним стажем медицинского Центра подготовки пилотов, несколько тысяч успешно проведённых операций, отличный специалист, в багаже с десяток монографий по нейрофизиологии взаимодействия неокортекса с искусственным интеллектом. Таких специалистов на Земле единицы.

Я, не имея чёткого представления о причинах происшествия с «кентаврами» с «Бони» – ласковое прозвище на флоте корабля-носителя – первым делом систематизировал информацию по медперсоналу, оперировавшему неудачливых пилотов. Прочитав и просмотрев материалы дела, переданного генералом Богдановым, решил наиболее важных свидетелей опросить самому – необходимо выработать своё личное мнение о произошедшем. Как ни крути, процесс допроса это взаимодействие двух сторон, поэтому на результат всегда накладывается психотип опрашивающего, каким бы опытным следователем он ни был.

Внешний вид заключённого о многом говорит: как он вздрагивает при моих неосознанно резких движениях, как напряжённо сидит на баночке, с опаской оглядывается на входную дверь. Судя по всему, с ним уже «плотно» поработали контрразведчики, никогда особо не церемонившиеся с «подопечными». Угроза безопасности космическому флоту Земли предоставила абсолютный карт-бланш в руки и так не очень сентиментальных оперативников, позволяя применять самые жестокие методы допроса. Конечно, есть и более современные способы извлечения нужной информации, только все они ведут к необратимым повреждениям мозга, что в отношении крупного спеца в такой малоизученной области, как сращивание живого мозга с компьютерным интерфейсом, непозволительно. И надо ещё иметь в виду, что стоящее на высочайшем контроле происшествие автоматически закроется чистосердечным признанием хирурга в диверсии. А закрытие дела прихлопнет одновременно кучу вопросов по обеспечению безопасности остальных «кентавров», воевавших сейчас где-то на дальних задворках космоса. Но, не смотря на кажущийся забитым вид, медик оказался крепким орешком, и ни в какую не берёт на себя вину в отключении «кентавров». Возможно, понимает, что до смерти его всё равно не замордуют: хирургов нейрофизиологов лётного состава дальнего космоса по трем пальцам одной руки пересчитать можно с лёгкостью. И если впоследствии окажется, что покалечили невиновного, уже сам любитель жёстких допросов вполне может перекочевать по другую сторону этого стола. В случае же признания медиком вины, вышка гарантирована, и не спасут никакие былые заслуги, ни многочисленные научные труды – сольют мозги в цифровой банк данных, а самого в расход. Поэтому у моего собеседника выход только один – держаться до последнего.

– А я вас узнал, – тихо произносит подозреваемый.

С удивлением всматриваюсь в совершенно незнакомое лицо. Где и когда мы могли встречаться?

– Я вас оперировал три года назад. Голова часто болит?

Так вот он мой земной спаситель – сидит напротив собственной персоной.

– Я так и не сказал тогда вам спасибо.

Хотя… Зачем мне половинчатая жизнь без Марго? Ведь я так до сих пор и не нашёл ответ на этот вопрос.

Мы помолчали.

– Вы что-то хотели у меня расспросить про пилотов?

– Какие-то сложности во время операций были?

– Нет. Всё прошло штатно, как обычно. Эта операция стала практически стандартной. Некоторые трудности возникали с нанокаркасом мозга на первых пациентах. Но мы ещё на пилотах «Well Dig Fargo» этот вопрос отработали. Ассистирующий роботизированный комплекс действовал вполне в рамках процедуры.

Даниил стучит себя по виску, и я только тогда замечаю небольшой бугорок от контролера.

– Мы с ним работаем как единый организм.

Я киваю. Впервые разговариваю с медиком-«кибером».

– Конечно, это не идёт ни в какое сравнение с вашими «подругами». Так… Лишь управление дополнительными конечностями. Интеллект самый примитивный – сплошь программа с необходимыми данными. Про вас же каких только чудес не рассказывают…

Мужик, судя по всему, наскучался в одиночке и, повстречав свободные уши, тут же на них подсаживается.

– У вас есть мысли о причинах? – невежливо перебиваю его я.

Собеседник хмыкает:

– Думаете, тут, – широко разводит руками как заправский рыбак, – курорт? А я решил немного отдохнуть? Уже на сто раз перебрал в уме анамнез…

Пожимает мощными плечами. Глядя на его комплекцию, создается ощущение, что профессия хирурга ничуть не легче работы легендарных лесорубов давно ставших мифическими сибирских лесов.

– Нет абсолютно никаких предпосылок для такого масштабного сбоя. Причина должна быть чисто внешняя. Может быть диверсия, с использованием мощного узконаправленного излучателя, разрушившего мозговые структуры.

– А может это быть связано с переходом на беспроводной коммуникатор?