Kitobni o'qish: «Кицунэ»

В двадцать семь лет было бы желательно уже хоть чего-то достичь. Пусть не попасть в список Форбс, не занять своё место в рядах долларовых миллионеров, не отметиться в министрах, политологах, депутатах, бизнесменах, блогерах, но стать хоть кем-то! Однако окончить университет в Москве, не суметь найти работу в столице, вернуться домой, где начинать карьеру со службы ночным сторожем в провинциальном доме-музее Велимира Хлебникова, – это почти дно…

Я поднял воротник тонкого плаща, поправил шарф, вздохнул ещё раз, закинул тяжёлую сумку за спину и ускорил шаг. Сегодня нужно было прийти на работу на час раньше. Звонила старший научный сотрудник Ольга, предупредить, что у них в гостях делегация хлебниковедов из Японии, значит, могут засидеться допоздна, иногда в подобных случаях приходится просто помогать с расстановкой и уборкой столов и стульев. Директор – пожилой человек, а сама Оля, как и её напарница Настя, тоже никак не отличается особой физической силой.

Впрочем, и дома мне заняться нечем, так что особых проблем в связи с более ранним выходом на работу не было. Художник на вольных хлебах почти всегда слишком волен, а уж художник-иллюстратор, видимо, вдвойне.

– Надо было учиться на дизайнера, – бормотал я, пряча лицо от порывов осеннего ветра с мелкими каплями дождя. И да, в современной книжной индустрии работа иллюстратора является не самой востребованной.

Большинство нынешних художников книги стоят на потоке, делая по четыре-пять-шесть обложек для пустопорожних детективов или нетребовательного фэнтези в месяц! Иначе никак не заработать на жизнь. Иллюстрации в этих случаях не требуются вообще. У меня так сокурсник работает в Питере, днём торчит в издательстве, а по вечерам лепит на компьютере обложки к дискам порнофильмов. Его право, ему семью кормить, остальное не важно.

Я сам не слишком дружу с техникой, рисуя по старинке на бумаге или холсте. Последний нормальный заказ был на десять полосовых иллюстраций для сборника стихов местного чиновника за счёт спонсоров из Газпрома. Стихи корявые и подобострастные, про любовь к добыче газа и родному краю, но рисовать в перьевой графике наш Кремль, старые церковки, каналы и городские пейзажи было довольно интересно.

Однако речь не об этом. На определённом этапе жизни я понял, что жаловаться на жизнь, здоровье, погоду, да на что угодно – абсолютно бесперспективное занятие. Во всех смыслах. Даже ради того, чтобы просто выговориться перед случайным попутчиком в плацкарте. Любая жалоба сама по себе несёт отрицательный заряд как попытка в той или иной мере переложить собственные проблемы на чужие плечи, требуя участия, сострадания, скупых слёз – ты, главное, только держись, братан, всё будет хорошо! Ненавижу, сам себя ненавижу…

Я живу отдельно от родителей, здоровый лоб под два метра, в маленькой однокомнатной квартирке, доставшейся по наследству от бабушки и переоборудованной мною под художественную мастерскую. Ем доширак, готовить не люблю, сплю на раскладном диване, убираю со стола раз в неделю, много рисую, хорошо ещё не пью. Возможно, потому что не на что, хотя одинокий, непьющий художник всегда вызывает лёгкое подозрение в чём угодно, от тайного веганства и поедания праны до ниспровержения существующего государственного строя.

В этом смысле работа в музее спасает, ночному сторожу редко приходится общаться с людьми. Кто-то считает подобную замкнутость первым признаком психических заболеваний, но я не уверен, что всё так уж плохо. В конце концов, это мой мир, мне в нём почти комфортно.

Да, одному. С бумагой, тушью и моими рисунками. Могу извиниться за то, что я именно такой, но, по совести говоря, кому оно надо…

– Алексей, вы очень вовремя, – приветствовала меня маленькая хрупкая девушка в очках, длинной юбке в пол и толстом свитере ручной вязки. Это и есть старший научный сотрудник нашего музея, её зовут Ольга, она вечно мёрзнет, но это и неудивительно – здание ещё дореволюционное, там всегда холодно, даже летом. – Всё уже заканчивается, гости уходят. Мы оставили вам торт.

– Спасибо, я уберу стулья, и…

– Нет, нет, – улыбнулась она, – это же японцы, представляете, они сами всегда всё убирают. У них в стране культ чистоты, с детства так воспитываются. Извините, что вызвали вас пораньше, но вы хотя бы посидите с нами за столом?

Вот этого не надо, я поблагодарил, конечно, но предпочёл уйти к себе в подсобку. Сидеть со всеми, пить чай, вести умные разговоры о литературе в целом и Хлебникове в частности – это не моё. Я не ценитель творчества «будетлянина», а такое в музее не прощается. В этом плане им лучше без меня, как и мне без всех. Поэтому я немного удивился, когда через полчасика в подсобку шагнул невысокий, совершенно рыжий (!) мужчина с короткой стрижкой, в чёрном костюме, в маленьких очках, с плохо скрываемым косоглазием и широчайшей улыбкой.

– Зидаратуйте!

– Здравствуйте. – Я встал навстречу гостю.

Он поклонился. Я поклонился в ответ. Мужчина смотрел одним глазом на меня, другим в окно и улыбался. Я не знал, что делать дальше. Вежливое молчание затягивалось, но я не понимал ни английского, ни японского, а он явно запомнил по-русски только «камыши-времыши» и «лебедиво».

Положение спасла вовремя появившаяся Оля:

– Профессор Сакаи, мы вас потеряли. Это не то крыло. Пойдёмте, пойдёмте!

– Сипасиба. – Он ещё раз поклонился мне, неуклюже развернулся на выход, сбил мою сумку с табурета, улыбнулся ещё шире, поднял, поставил обратно, поклонился и позволил себя увести.

Смешной человек, хоть и профессор. Но вежливый и ненавязчивый, в последнее время такие люди становятся редкостью. Если в Японии все такие, то мне, наверное, туда. Но не пустят, конечно. Там и своих художников-иллюстраторов хватает, у них это целая индустрия.

Я прикрыл глаза, на минуточку вспоминая разноцветные гравюры того же Хокусая и даже близко не представляя себе, что произошло парой минут раньше, в какую удивительную историю втянул меня косоглазый японец, случайно заглянувший не в ту комнату. Впрочем, случайно ли?

…Когда все покинули здание, я привычно обошёл все помещения, проверил задвижки на окнах, вырубил везде свет, отключил камеры внутреннего наблюдения (экономия!), щёлкнул переключателем настенного пульта сигнализации. Вроде всё. Можно было вернуться к себе в подсобку, достать блокнот, гелиевые ручки и…

– Господи, торт пропал, что ли? – Я с подозрением покосился на оставленный для меня большой кусок шоколадного торта с кремом и дроблёными орешками. Подошёл, принюхался.

Нет, кажется, всё свежее, но сквозь манящий аромат шоколада всё равно неуловимо проскальзывали кисло-пряные нотки запаха псины! Откуда, с чего?! Собак вроде бы и в соседнем дворе не было, при музее тем более никакой домашней живности не допускалось. Даже случайно забежавшие тараканы у нас не задерживались, им тут есть нечего.

Я раскрыл форточку в надежде, что запах улетучится, заварил крепкий чай и полез в свою рабочую сумку. В лицо буквально ударило такой ароматической концентрацией, словно я взасос расцеловал какого-то мохнатого, да ещё и насквозь мокрого пса!

– Что же тут творится-то, джедай мне в печень?

Когда я раздражаюсь, то вместо привычного всем мата (а он бесит меня вдвойне!) использую ругательства в стиле сериала «Звёздные войны», чьим фанатом я был много лет. Сейчас мне кажется всё это неким проявлением инфантилизма, как отказом взрослеть, но эта странная привычка прошла со мной через годы.

– На первый взгляд здесь никто не сдох, – вслух бормотал я, перелопачивая содержимое сумки.

Блокнот для рисования, с хорошей бумагой и твёрдой картонной обложкой, набор цветных гелиевых ручек, они более пластичны в рисунке, чем фломастеры, два твёрдых карандаша, мягкая стиральная резинка, неновый смартфон – вот, собственно, и всё. Никакой мокрой собаки, ничего не…

– А это ещё что такое? – Я достал не замеченную ранее японскую открытку.

Цветная печать, глянец, изображение какой-то мультяшной девочки в эффектном морском костюмчике карнавального типа, с лисьим хвостом и ушками. Не помню, как правильно называется такой стиль рисования, то ли манга, то ли аниме, мне оно непринципиально.

С обратной стороны стояли незнакомые мне иероглифы, выведенные обычной синей авторучкой. Собственно, они все для меня незнакомые, не только эти, но не важно. Гораздо более интересно, как она сюда попала.

Я повертел открытку в руках, потом положил на стол и развернулся к маленькому шкафчику за своей чашкой.

– Коничива! – мелодично раздалось за моей спиной.

Обернувшись, я выронил чашку на пол, разбив её вдребезги. На стареньком кухонном столе, закинув ногу на ногу в чёрных чулках чуть выше колена и красных туфельках, в весьма фривольной позе сидела та самая девушка с открытки. Огромные глаза, один синий, другой зелёный, шикарные светлые волосы, острые лисьи ушки, крохотный капризный носик, осиная талия и высокая грудь под натянутым синим платьем. Да чтоб мне Чубаку наголо стричь маникюрными ножницами, это реально был самый охренительный бюст на свете!

– Коничива? – чуть сощурившись, повторила она.

– Э-э, здрасте, – с трудом выдавил я, изо всех сил пытаясь…

– А-а, Россия, страна северных варваров, с тобой всё ясно. – Девушка без малейшего акцента перешла на русский, сдвинула бровки и подсказала: – Глаза у меня тут!

– Где?

– Вот тут, на лице, а ты пялишься на мою грудь!

– Извини, я не… не хотел… Но ты… вы, кто?

– Глупый гайдзин, – вздохнула она, скептически оглядываясь по сторонам и обмахиваясь пушистым лисьим хвостом. – Можешь называть меня госпожа Мияко-сан! Впрочем, это не важно. Я пошла, меня ждут.

Как понимаете, собственно, в моих ответах никто не нуждался. Блондинка поправила волосы, спрыгнула со стола, элегантнейшим образом взмахнув коротким подолом так, что я едва успел зажмуриться, и вальяжной походкой направилась по коридору к выходу.

– Но как?

Гостья покачала вправо-влево хвостом, словно требуя от меня заткнуться и не мешать. Прошла целых десять метров, а потом обо что-то стукнулась лбом. Я услышал сдавленный рык. Она попробовала ещё раз, но тонкие пальцы её упирались в невидимую глазу стену. Лисичка скорбно выдохнула, крайне эмоционально выругалась на японском и обернулась ко мне:

– Слушай, гайдзин, у тебя есть имя?

– Алексей Лепёхин. Можно спросить, а…

– Не нужно, для твоего разума это лишняя информация. Где та открытка, что ты вытащил из сумки?

Обернувшись, я указал взглядом на стол, видимо, лежит там же, где оставил. Девушка без улыбки обошла меня, деликатно придерживая подол пальчиками. Она вернулась в подсобку, взяла открытку со стола, удовлетворённо улыбнулась, чмокнула листок розовыми губками и едва ли не вприпрыжку отправилась на выход. На этот раз треснувшись лбом уже с разбега и приземлившись на пол пятой точкой! Такой круглой и упругой, что даже пару раз немного подпрыгнула, как мячик!

– Чэнг-чанг! Маццу! Ончи, ончи, ончи!!!¹

Кажется, даже мне было понятно, о чём речь.

– Помочь? – Я протянул ей руку.

– Отстань. – Госпожа Мияко-сан выпустила две струйки пара из носика, оттолкнув мою ладонь. Потом она повертела открытку и ахнула: – Подарок? Это я, что ли, подарок?!

– В смысле?

– Этот старый дурак Сакаи просто взял и подарил меня! И кому? Тебе?! Уродливому варвару, лохматому переростку с дурным запахом, поедателю жирных тортов! Да ещё и собственную подпись оставил! Почему от так со мной… за что… я не понимаю…

Ох, я так вообще ничего не понимал, но что же делать? Объяснять мне никто ничего не собирался, а нарочитое высокомерие и мало прикрытая грубость уже начинали несколько раздражать. Девушка была слишком красива, чтобы не восхищаться ею, но и молчать, когда тебе окончательно садятся на голову, тоже порой трудновато. К тому же кто бы говорил о дурном запахе, когда сама пахнет мокрой псиной…

– Что ты сказал? – уточнила она.

– Ничего.

– Неправда, ты подумал, что я пахну собачатиной?

– Мокрой псиной, – поправил я.

– Это запах лисицы, смертный, – прошипела Мияко-сан, и её разноцветные глаза сделались одинаково чёрными от ярости. – Ты когда-нибудь видел, как зверь выгрызает сердце у человека? А представляешь, на что способен оборотень или демон, нет? Тогда тебя ждёт сюр-при-и-из…

Я, честно говоря, до сих пор не особенно въехал, к чему ведёт эта странная девчонка, одетая, как самая упёртая косплейщица с Питер-комик-кона. Но костюм был нереально крутой, потому что ушки прижимались и вставали, а хвост вообще двигался так, словно был частью её тела. В её милом ротике сверкнули острые белые зубки, и в то же мгновение я почувствовал на собственной шее жар её дыхания, а потом…

– Мадзи?!² А если я попробую вот так?

Она клацнула зубками в считаных миллиметрах от моего носа. Раз, два, три… всё вхолостую.

– И собственно, что это было?

– Мо ий ё!³ Забудь об этом, я даже укусить тебя нормально не могу. – Блондинка вновь уселась на стол, вперив в меня немигающий взгляд. – Что ты за человек, гайдзин Альёша-сан? Ты волшебник, маг, просветлённый монах в одеждах простолюдина?

– Я художник. Рисую всякие картинки для книг.

– Достойное занятие, быть может, ты и не так глуп, как кажешься на первый взгляд. Впрочем, и на второй, и на третий тоже. А что же такой великий мастер делает здесь?

– Подрабатываю ночным сторожем. – Как я уже говорил, мне часто трудно общаться с людьми, я становлюсь замкнутым и косноязычным, но неожиданная гостья умела настоять на своём.

– Что ж, раз уж волей Небес сейчас ты мой хозяин и господин, мне не уйти от тебя и не разорвать твою плоть, то позволь мне хотя бы узнать о тебе побольше. Какого ты рода, высок ли твой сан, кто твои уважаемые родители, кто был твоим учителем мастерства, где твой дом, почему ты так беден и почему до сих пор не женат? – Она заметила моё замешательство. – Ну, пожалуйста, расскажи, расскажи! Ну, ми-ми-ми!

Словно по волшебству блондинка с пушистыми ушками стала улыбчивей и обаятельней самого няш-мяшного прокурора Крыма. Отказать ей хоть в чём-либо казалось абсолютно невозможным. Я пытался, но кто бы мог перед ней устоять? Мияко засучила рукава, сама заново заварила свежий чай и, поставив передо мной чужую кружку, села напротив, выпятив грудь, подперев подбородок кулачками и заинтересованно хлопая длинными ресницами. Кажется, я начинал понимать, каким именно образом японское аниме сумело завоевать весь мир…

Мы проговорили всю ночь. По-моему, я рассказал ей всё, начиная с раннего детства и заканчивая учёбой в Московском полиграфическом институте, куда я поступил со второго раза благодаря армейским льготам. Хотя прослужил от звонка до звонка с кисточкой в гарнизоне Новороссийска, а автомат видел всего один раз на присяге.

О том, как не сумел зацепиться в столице, потому что никогда не умел заводить нужные связи и дружить с полезными людьми. Художник должен рисовать, а не рекламировать себя! Глупость, конечно, сейчас без саморекламы и правильного продвижения вообще никуда.

Не женат, потому что, обжёгшийся пару раз, старался поумнеть и в любых отношениях включать голову. И вообще, кто сказал, что одинокие люди непременно обязаны быть несчастливы? Мои родители бывшие педагоги на пенсии, они меня очень любят, я их тоже люблю, поэтому предпочитаю жить сам. В этом плане многие известные художники, музыканты и писатели начинали сторожами или кочегарами. Ничего оригинального, мне, к примеру, проще рисовать по ночам, отсыпаясь днём.

– Ты та-ко-ой интересный, Альёша-сан. – Девушка с хвостом зааплодировала мне, прыгая на одной ножке, искренне хохоча и даже вытирая выступающие слёзки. – Я так давно не видела людей! Они все очень забавные, но, к сожалению, хрупкие и всё время умирают. Печа-аль-ка-а…

Мне было легко с ней. Часам к четырём утра я вообще забыл о каких-то там комплексах, потому что даже не заметил, как уснул. Бодро встал по сигналу будильника в смартфоне в восемь утра, потому что уже в девять должны были прийти уборщица, две пенсионерки-смотрительницы, а к половине десятого и все остальные сотрудники.

Мне всегда удавалось уйти до прихода заведующего музеем. Он хороший человек, искренне увлечённый своим делом, но почему-то объявил музей храмом, считая, что стихи Хлебникова здесь обязаны любить и знать все! Даже ночной сторож.

Остров Хоккайдо, Япония

– Отец…

– Не волнуйтесь, я вижу её. Моя дочь в плену гайдзина, но, возможно, этот человек сумеет преподать ей те знания, какие она не освоила в родном доме.

– Но она ещё совсем маленькая и глупая. Люди могут обидеть её.

– Если обида ничему не учит, урок придётся повторить снова и снова.

…Когда я открыл глаза, никакой девушки-лисы из японского аниме в подсобке, разумеется, не было. Но и верить в то, что всё это был лишь красивый сон, не хотелось. Я даже успел сделать в блокноте пару набросков по памяти, хотя уловить смешливую и живую мимику госпожи Мияко-сан, наверное, было практически невозможно.

Открытку я забрал с собой, в конце концов, мне её подарили. Нет, конечно, можно предположить, что этот самый косоглазый профессор Сакаи, поднимая мою сумку, совершенно случайно выронил из нагрудного кармана открытку в стиле аниме. Но, с другой стороны, Мияко сказала, что там написано слово «подарок». Если человек заранее подписал, то, наверное, уж точно хотел кому-то подарить, а раз не указал имя получателя, то почему бы и не мне? В той же Японии это назвали бы волей Небес.

Поэтому открытку я отдавать не собирался, сунул её в нагрудный карман серого плаща. Когда вышел из музея, прикрыв за собой двери, на улице опять начинался дождь.

– Капает, мне холодно! Останови нам повозку.

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Рядом со мной стояла та самая лиса. Её костюмчик не изменился и, конечно, мало подходил для поздней осени. Ушки поникли, хвост опустился.

– Ты как будто не рад меня видеть, Альёша-сан? Увы, я тоже не в восторге, но что делать? Меня тебе подарили, теперь я буду жить у тебя в мастерской. Мы, кицунэ, очень чистоплотные и аккуратные, так что я не доставлю больших хлопот. Если только не замёрзну и не за-бо-ле-ю!

Я автоматически достал сотовый, набрал службу такси, и, наверное, через пару минут рядом с нами остановилась белая «хонда». Центр города, утренние часы, свободных машин полно, а сто рублей в любой конец даже я иногда могу себе позволить.

– Девочку в детское кресло? – спросил водитель.

– Мне сто двадцать шесть лет, скоро второй хвост начну отращивать, – грозно возмутилась госпожа Мияко-сан, – вези нас домой, извозчик, и, если хочешь дожить до старости, не задавай больше глупых вопросов.

Мужчина обернулся ко мне с недоуменным взглядом. Я мысленно проклял милую лисичку, абсолютно не понимая, почему должен слушаться её, да ещё и позориться на людях, тихо пояснив:

– Кино снимают. Актриса из Москвы, никак из роли не выйдет. Видимо, выпила вчера.

– Я бы сказал, что ещё и накурилась, – понятливо кивнул таксист, плавно пуская машину вперёд.

В дороге девушка с открытки вела себя так, что я раз сто хотел застрелиться, придушить её, заклеить рот скотчем, выпить яду, выкинуть её из машины, сдать в психушку, сдаться туда же самому, но только чтоб заперли в разных палатах, дёрнуть руль так, чтоб мы вместе с машиной перелетели через ограждение и навеки утонули в Волге! Если персидская княжна была хоть на треть так же болтлива, то любой суд присяжных полностью оправдал бы поступок Степана Разина.

Однако, к моему немалому изумлению, водитель не сказал ей ни слова. Он лишь разинул рот и во все глаза пялился в зеркало заднего вида, где отражалось шикарное декольте моей спутницы, чья грудь периодически пыталась выпрыгнуть из коричневого лифчика с кружевами. Как мы вообще доехали, ни во что не врезавшись, ума не приложу…

Когда расплачивались за поездку, таксист передал мне визитку:

– Понадобится такси, для неё – в любое время дня и ночи! Даром! Только звони, брат, умоляю!

Мы уже подходили к дому, когда сзади раздалось тоскливое:

– Хотите, я у вашего подъезда дежурить буду?

Я набросил свой плащ на плечи Мияко, и она утонула в нём по щиколотку. Уже в подъезде, доставая ключи, мне вспомнилось, что в общем-то холодильник был почти пустой. Я не ждал гостей, чаще всего меня навещает мама, изредка вместе с отцом, но девушка в моей квартире последний раз была, наверное, года три, если не четыре назад. Поэтому и…

– Да-а… – Скептически оглядевшись, гостья с открытки поморщила носик. – Как ты только живёшь в таком свинарнике? Я, конечно, понимаю, что творческие люди всегда чуточку не от мира сего, но чтоб до такой степени… Ты уверен, что в прошлой жизни не выкапывал пятачком жёлуди у подножия священной горы Фудзи?

– Вообще-то это мой дом.

– О-о, прости меня, великодушный Альёша-сан, – она сложила ладони перед грудью и несколько раз низко поклонилась мне в пояс, так что длинные золотистые волосы едва не касались пола. – У лисицы есть нора, у вороны гнездо, у человека дом, а у тебя… Уф! Да кто я такая, чтоб судить о жилище моего экстравагантного господина? Нехорошая девчонка, плохо себя веду! Где у тебя домашние бесы?

Кажется, я затупил. Мне было трудно угнаться за её фантазиями, я ещё только-только думал о том, как бы разгрести стол и предложить блондинке с ушками хотя бы кофе, потому что вопросы копились, и если ночью она узнала обо мне всё, то, возможно, сейчас была моя очередь? Давить на неё и требовать правды я, наверное, не смог бы, но дружески поболтать за чашкой кофе это ведь куда более приятней.

– Эй ты, мастер, рисующий книги, я говорю, где спят твои домашние бесы? – Мияко-сан, нетерпеливо постукивая хвостом по полу, вперила в меня нетерпеливый взгляд.

– Когда я переехал сюда, мама советовала освятить квартиру, – зачем-то вспомнил я, – но здесь никого нет, ни духов, ни привидений.

– Уверяю тебя, они есть! – авторитетно заявила лиса. – Твоя мать воистину мудрая женщина, и ты был бы куда счастливее, если б следовал её советам. Но сейчас нам нужны именно бесы.

Она громко хлопнула в ладоши и, задрав голову, что-то призывно протяфкала. В углу под столом зашевелилась пыль, раздалось шуршание под диваном, что-то брякнуло в туалете, а потом перед нами стояли четыре натуральнейших бесёнка, из тех, которых так любили изображать советские художники, рисуя карикатуры на попов и верующих. Чёрные, вертлявые, на тонких ножках, с рогами, копытцами и хвостиками, изогнутыми в вопросительный знак. Я протёр глаза…

– Чё нать?

– Во-первых, можете называть меня госпожа…

– Ты кто такая, тёть? Вааще не из местных. Ты чё тут на всех хрипишь?

– Во-вторых, дом вашего хозяина не содержится в надлежащем порядке. Это ваша вина.

– Гля, сама лисичка, а борзеет, как собака! Ща мы этой якудзе хвост задерём, а потом…

Я взял с полки тяжёлый том анатомии Годфрида Бамесса и молча опустил на голову самого говорливого. Под книгой что-то хлюпнуло. Бесы ошарашенно вытаращились в мою сторону.

– Право, не стоило, – протянула Мияко, но в разноцветных глазах её впервые сквозило подобие уважения, – мой господин дал мне кров над головой, защиту от дождя и ветра, а уж сделать его пригодным для жилья способна любая, даже самая слабая женщина.

Потом она вдруг упала на четвереньки, вздыбила хвост, прижала ушки и, оскалив клыки, взревела нежнейшим голоском так, что троица бесов едва не скопытилась:

– Грязные недоноски, а ну живо за работу! Пока я не вспорола ваши волосатые животы, набив их осенними листьями, не переломала вам все кости до единой, а некоторые дважды, не содрала с вас кожу, словно рисовую шелуху, и своими же руками не оторвала ваши тупые головы, поменяв их местами с тыквами на крестьянских полях! Вопросы?!

Перепуганные бесы носились по квартире с такой скоростью, что у меня от ряби закружилась голова. Буквально через пять минут всё сияло, блестело, было аккуратно расставлено или лежало на своём месте, так чисто здесь не было никогда! Я вспомнил пристрастие японцев к уборке.

Получается всё не так сложно, главное – правильная мотивация. Так ведь? Кроме того, оказывается, что у меня дома давно живут три (один уже не жилец!) шикарных рогатых Золушки, просто им давно не напоминали об их прямых обязанностях…

– Круто, – наконец сумел выдохнуть я, – спасибо, не ожидал. Могу угостить тебя кофе?

– Кофе – это фу-у! Я пью зелёный чай, молоко или кровь, – широко улыбнулась Мияко, кокетливо поправила волосы и присела на краешек табурета, выпрямив спинку и сложив руки на коленях, как первоклассница. – Ты доволен мной, Альёша-сан?

– Алексей, – попытался поправить я.

– Нет, мне так не нравится. Я знаю, что можно говорить Альёша, это более распевно и ближе к японскому. И да, тебе можно.

Я неуверенно поднял бровь.

– Ты хотел потрогать мои уши, потому что не доверяешь мне. Можно! Только не щиплись и не щекотайся!

Она наклонила голову. Я не стал долго раздумывать, в конце концов, эта веселая игра с глюками, гипнозом и современными технологиями пластического грима хотя и была страшно захватывающей, но в любой момент должна была закончиться смехом всей киногруппы – вас снимает скрытая камера!

Ушки лисы были пушистые, тёплые, упругие. Живые. Они крепко стояли у неё на макушке, не будучи ни приклеенными, ни прицепленными к волосам каким-нибудь хитроумным механизмом.

– Э-э… – Кажется, мне немножечко поплохело.

– Не, не, не, так мы не договаривались! Я не буду поднимать подол и снимать трусики только для того, чтобы очередной извращенец убедился, что и хвост настоящий!

– Вот… даже в мыслях… не было!

– Я знаю, – звонко рассмеялась моя необычная гостья, хлопая в ладошки. – Знаю, я просто пошутила! Ты бы видел сейчас свою красную физиономию, гайдзин… Хи-хи-хи!

В общем, глядя на счастливое круглое личико Мияки-сан, мои губы также невольно растянулись в улыбке. Сердиться на это беззаботное создание всерьёз было совершенно невозможно.

Когда мы оба отсмеялись, я попытался быть чуточку серьёзнее и ответственней. Клянусь ушами магистра Йоды, тогда я всё ещё воспринимал её девчонкой…

– Расскажи о себе, теперь твоя очередь.

– Твой мозг не выдержит всего и сразу, – она капризно выпятила губки, – я буду рассказывать честно, каждый день, понемножку. Хочешь, приготовлю тебе твой кофе? Я умею. Ты будешь пить и слушать. Но у меня условие! Потом покажешь мне свои рисунки?

С кофе госпожа Мияко-сан справилась быстро, и да, обращаться с медной туркой она действительно умела. Вот только выпить его мне так и не пришлось, потому что, когда я сделал пару первых глотков, начался её рассказ. Чем дальше шло повествование, тем меньше мне было дела до этого самого кофе, будь оно четыреста раз проклято Дарт Вейдером…

Я повторяю её рассказ так, как запомнил его сам. Полгода назад знакомый психолог моего отца, старенький доктор наук, посоветовал мне вести ежедневные записи, хотя бы пять-шесть строк о самых важных событиях, которые произошли со мной или чему лично я был свидетелем. Именно ручкой на бумаге, никак не в блогах или «живых журналах», кстати, давно почивших в бозе.

Де-факто это должно было помочь мне адаптировать сознание от личностного восприятия мира к отвлечённому. Мягкая созерцательность вместо перекладывания своих и чьих-то проблем на мои или же чужие плечи. Из уважения к сединам учёного я принял совет к действию, именно поэтому сейчас у меня есть возможность перечитать и вспомнить всё, что было, хотя очень многое мне, наверное, хотелось бы забыть. Итак?

Мияки была кицунэ, то есть лиса. Настоящая японская лиса-оборотень, способная принимать облик человека, чему она учится несколько десятков лет. Некоторые исследователи местного фольклора считают, что соседний Китай изменил истинную природу японских лис, даровав им качества злобных демонов. Кицунэ приписывают способность вселяться в чужие тела и предметы, создавать иллюзии, питаться как духовной силой человека, так и его физической плотью.

Чем взрослее лиса, тем больше у неё может быть хвостов, самыми сильными и мудрыми являются те, кто может гордиться девятью хвостами. Чаще всего японские лисы, как наши русские, считаются обманщиками и хитрецами. Мияко-сан относилась к чистопородным кицунэ, умевшим обуздывать в себе демонические порывы. И да, хотя она была очень сильной, однако сила не всегда равноценный синоним свободы. Так что и моя гостья с открытки вынужденно подчинялась определённым законам. Большего в тот день мне сказано не было…

– Но, если хочешь, ты ведь всегда можешь посмотреть информацию о нас в интернете, – беззаботно качая ножкой, предложила кицунэ, – я же знаю, что ты не веришь мне, не веришь собственным глазам, никому и ничему не веришь. Не спорь. Так или иначе, ты принял подарок старого пьяницы и…

– Он был трезвый, – на автомате опроверг я.

– Его фамилия Сакаи, переводится на ваш язык как алкоголь плюс колодец. Наши так и называли его «колодец для саке». А потом он как-то поймал меня на открытку, тикусёмо!⁴

– Это как переводится?

– А-а, ерунда, какая разница… Слушай, мой хозяин и господин, а где тут у вас можно раздобыть нормальный зелёный чай? Ну, или я могу сожрать сердце твоего врага. У тебя есть враги, Альёша-сан?

В общем, мне было проще прогуляться до магазина, разрешив своей гостье трогать, смотреть и брать в руки всё, что покажется ей интересным. До зарплаты предстояло жить ещё неделю, денег на счету тысяча с чем-то. Один я как-то умудрялся справляться, но вдвоём?

– Прогуляется он… Идём вместе! Я с тобой в открытке, не хочу мокнуть…

В тот же момент она исчезла. Я проверил внутренний карман плаща, всё правильно, открытка лежала там же. Типа Мияко уже в ней? Ладно, пусть так. Пока шёл под дождём, без зонта (он у меня есть, просто я о нём забыл), благо магазин на углу, мне в голову пришла странная мысль: неужели теперь эта девушка-лиса действительно будет жить со мной? Насколько долго?

Нет, разумеется, по факту я мог выгнать её за порог в любую минуту, но что, если ей действительно некуда идти, и через каждые десять шагов от меня, в любую сторону, она будет натыкаться на магическую стену? Тогда получается, что и мне невозможно избавиться от неё.

Куда бы я ни направился, меня всегда будет преследовать странная красавица с рыжим хвостом. А как потом объяснить её присутствие в квартире родителям? Сказать, что это моя натурщица, но она кроме позирования ещё здесь живёт и спит? Кстати, надо бы подумать, куда её уложить на ночь…

На секунду именно эта мысль показалась мне довольно приятной. Я вспомнил формы и соблазнительные линии тела Мияко-сан. Интересно, до какой степени она считает, что я её владелец?

В ближайшей «Пятёрочке», наводнившей в последние годы весь город, мне удалось найти настоящий китайский чай, отдельными брикетами, а не пакетированный или рассыпной. Судя по цене, у меня хватит денег ещё на маленькую шоколадку. Как и на что мы будем жить дальше, непонятно, но, с другой стороны, не угостить сказочную гостью означало бы проявить неуважение, а подобное в Японии не прощается. Как там говорят, я бы «потерял лицо».