Kitobni o'qish: «О китах и китобоях. Как мы чуть не истребили самое крупное животное на Земле»

Предисловие

Синий кит на самом деле вовсе не синий. Так его назвали в XIX веке норвежские пионеры китобойного промысла. С палубы корабля огромные животные, приближавшиеся к поверхности воды, казались бирюзовыми. Они поднимались из глубины, чтобы сделать вдох, а гарпунеры тем временем готовили свои пушки.

Я убедился в правоте китобоев, своими глазами увидев, что кит у самой поверхности моря действительно кажется синим. Толща воды меняет восприятие цвета. Как только животное всплывает на поверхность, заметно, что его кожа не отличается яркостью, она серая со светлыми пятнами.

«О китах и китобоях» – это книга об отношениях человека с самым крупным животным в мире. В ней рассказывается о противостоянии потрясающих воображение величин. С одной стороны – мощные машины, все более и более крупные суда, сначала сотни, а затем и тысячи рабочих, производящих миллионы тонн китового жира. С другой – самое крупное из всех существующих животных на Земле. В этой книге синему киту уделено значительно больше внимания, чем обычно уделяется животным в трудах историков. Мы воссоздали портрет животного на основании имеющихся у нас сведений о нем на сегодняшний день, хотя во времена китобойного промысла многие факты оставались неизвестными.

В качестве противовеса масштабности я решил посвятить каждую главу отдельному человеку или небольшой группе – из числа китобоев, владельцев промысла, зоологов или государственных деятелей, сыгравших определенную роль в истории китобойного промысла. Большинство из них – норвежцы. Это не случайно. Жители нашей маленькой страны долгое время были лидерами китобойного промысла, и большинство событий в книге описано с точки зрения норвежцев.

Китобойный промысел продолжался около ста лет, по всему миру добыли в общей сложности 370 тысяч особей только этого вида. Предупреждения о полном истреблении животного сопровождали китобойный промысел с самого его зарождения. Помимо рассказов о нелегком кровавом труде китобоев, большой прибыли и приключениях в дальних морях, мы также поговорим об охране китов и о полном запрете на промысел в последние годы.

Синий кит, конечно, не единственное живое существо, чья встреча с человеком привела к таким трагическим последствиям. Технологии помогли нам стать мощной силой природы. Мы сами создаем свою планету, свою среду обитания – море, почву и атмосферу, и наше правдивое повествование можно также воспринимать как часть более глобальной истории, развивающейся на наших глазах и пока не имеющей конца. Это история о том, какой выбор по отношению к природе мы делаем¹.

Несоден, 18 июня 2018 года

Часть I
Север

Кит, который подмигивал

Ранним воскресным утром в октябре 1865 года рыбак Олоф Ларссон охотился в скалах залива Аскимсвикен под Гётеборгом. Вдруг он заметил в море, примерно в сорока метрах от берега, что-то необычное. Сначала он подумал, что это обломки судна, но, спустившись к воде, сообразил, что это живое существо, изо всех сил пытавшееся выбраться из ловушки.

Олоф никогда раньше такого зверя не видел. Тем не менее он понял, что это может быть только кит, и бросился звать своего зятя Карла.

Карл Ханссон бывал в морях. В Северном море ему доводилось видеть китов, и он знал, что это страшное чудовище в худшем случае может потопить лодку. В целях безопасности он решил взять судно побольше. Рыбаки подняли парус и направились к зверю, остановившись метрах в двадцати пяти.

Кит лежал на брюхе, немного завалившись на бок. Он почти не двигался. Примерно каждые пять минут задерживал дыхание, собирался с силами и пытался подпрыгнуть. Хвост поднимался на высоту человеческого роста и снова падал в воду. Грудные плавники работали, как крылья. С каждым выдохом из дыхала словно подымался клочок густого тумана, и раздавался звук подобный дальнему раскату грома, или, как вспоминали рыбаки, похожий на «мощный пароходный гудок»¹. В скалах разносилось эхо.

Олоф испугался. Он вернулся на берег и ни за что не хотел нападать на этого монстра. Карл попытался действовать в одиночку. Но когда его бот оказался всего в трех-четырех метрах от животного, он тоже повернул назад. Почти дойдя до берега, Карл все-таки набрался мужества и вернулся к киту. Он ударил его ножом, прикрепленным к длинному багру, как раз перед дыхалом. Бесполезно. Кит даже не почувствовал ударов. Он продолжал свои попытки освободиться, однако его усилия имели обратный эффект – он продвигался все дальше и дальше на мелководье.

Олоф, наконец, понял, что кит ничем ему навредить не может, и снова подплыл ближе. Именно он заметил, что из воды выглядывал глаз. Кит подмигивал как человек.

Мужчины решили выколоть этот глаз, чтобы кит их не видел. Нож и багор ушли внутрь глазницы на полметра. Кровь ударила мощной струей. «Она хлестала так, будто в пивной бочке пробили дыру», – вспоминал Карл. Так продолжалось около получаса. Море вокруг окрасилось в красный цвет. Кит беспомощно бил хвостом и плавниками, но голову больше поднять не мог. Она еще сильнее увязла в песке.

Тогда Карл решил взяться за топор и проделать отверстие в голове кита. Пока он стоял в лодке, у него ничего не получалось, но как только Карл взобрался на голову, то смог вырубить глубокую яму за дыхалом. Кровь лилась рекой. Она заливалась в дыхало, кит извергал кровавые фонтаны. Вскоре Карл полностью вымазался в крови, но продолжал свою работу. Кит так неистово дергался, что человеку несколько раз пришлось возвращаться в лодку и ждать, пока тот успокоится. Особенно болезненными для животного были удары в область пасти.

Карл рубил кита с десяти утра до половины четвертого пополудни. Затем, связав кита тросом и хорошенько закрепив на суше, мужчины отправились домой. Они ничего никому не сказали о том, чем занимались в Аскимсвикене.

Кит все еще дышал, когда они пришли туда на следующее утро. Пытаясь освободиться, он еще больше увяз на мелководье, кроме того, был отлив, что облегчило задачу. Карл рубил кита косой в глаз и в живот. Кровь из глаза била струей толщиной в руку, на этот раз в течение часа. Около одиннадцати часов Карлу удалось вырубить большую рану за одним из плавников. Из раны стал выходить воздух, дыхание постепенно затихало.

К вечеру кит почти перестал двигаться, но раны все еще кровоточили. Около трех часов ночи кит в агонии поднялся дугой над морем и снова плюхнулся вниз, «со страшным грохотом, так, что вода расступилась в стороны»². Затем он затих. С тех пор как Олоф обнаружил кита, прошло тридцать часов.

Этого кита все еще можно увидеть, если купить билет в музей. Спустя 150 лет синий кит из Аскимсвикена все еще является крупнейшей достопримечательностью Музея естественной истории Гётеборга и единственным в мире чучелом синего кита.

Несмотря на значительные размеры – более шестнадцати метров в длину, – это был еще малыш, лишь недавно переставший питаться материнским молоком³. Он родился предыдущей зимой, вероятнее всего, где-то к югу от Азорских островов. Тогда он был всего семи метров в длину и весил не больше двух-трех тонн. Весной китенок последовал вместе с матерью на Север. Материнское молоко, густое, как йогурт с жирностью до 50 процентов⁴, обеспечивало его всем необходимым для роста и развития. Китиха-мать показала ему лучшие места для кормежки. Скорее всего, они пребывали далеко в море, но могли заходить также и к Шпицбергену, Исландии или побережью Финнмарка. Вероятно, им не повезло – их подстрелили. В то время только-только возник новый вид охоты – китобойный промысел на пароходах с применением взрывных устройств.

Молодой кит оказался слишком далеко от привычных ему мест. Возможно, ему не хватило опыта и он потерялся. Он, должно быть, обогнул норвежский Сёрландет, затем датский Скаген и взял курс на Каттегатский пролив между Данией и Швецией. Если бы кит выжил, то прошло бы немало лет, прежде чем он смог бы оставить потомство. Взрослый половозрелый кит имеет длину как минимум двадцать метров и весит в два раза больше, чем попавший в музей Гётеборга китенок.

Август Вильгельм Мальм из Музея естественной истории считал, что купил у двух рыбаков доселе не известного науке кита. Широким жестом он дал ему научное название в честь своей жены Каролины – Balaenoptera carolinae. Однако это название не прижилось среди зоологов.

На самом деле в науке уже существовали описания этого вида. Каждое появление огромного кита в населенных людьми районах вызывало там сенсацию. Зоологи, получившие возможность описать попавший на сушу экземпляр, редко видели что-либо подобное. Как и Август Вильгельм Мальм, они часто считали, что открыли новое, еще не известное науке животное. В результате синий кит получил целых двенадцать различных научных наименований⁵. Сегодня его именуют Balaenoptera musculus, как предложил Карл Линней, исходя из описания животного, которого ему лично увидеть не довелось.

Неразберихе с названиями способствовало⁶ и то, что анатомические описания и рисунки, сопровождавшие предложения о научном названии, имели свои ограничения. Всегда в таких случаях отмечали необъятные размеры животного, трудности работы на берегу, где находили тушу кита, а также разложение, как правило, начинавшееся еще до того, как более или менее разбирающийся в китах специалист попадал на место.

К какому бы виду это животное ни принадлежало, можно с уверенностью заявить, что в руках Августа Вильгельма Мальма оказалось редкое зоологическое сокровище. Он немедленно организовал транспортировку туши. Три парохода и две угольные баржи понадобились для перевозки кита в город, где тридцать рабочих его освежевали и разделали. Туша быстро разлагалась и распространяла ужасную вонь, кроме того, очевидцы происходящего так и норовили отщипнуть кусочек на сувениры. Тридцать тысяч цинковых и медных гвоздей понадобилось для того, чтобы закрепить куски кожи на специально сооруженной деревянной раме. Конструкция состояла из четырех отделяемых секций – с целью удобства транспортировки.

«Музейного» кита снабдили специальными петлями на шее, чтобы верхнюю челюсть можно было приподнять. Таким образом публика могла исследовать громадный китовый ус. Кроме того, можно было даже спуститься в чрево кита, уподобившись библейскому Ионе. Внутри оборудовали вполне комфортное помещение с обоями, скамейками и т.п. Конструкцию с подвижной челюстью выбрали, вероятно, из практических соображений, поскольку она не соответствует анатомическому строению настоящего кита с усом. Когда живой кит открывает пасть, двигается нижняя челюсть.

Кита с большим успехом у публики выставляли в Гётеборге и Стокгольме. Запланированное турне по Европе, однако, застопорилось в Берлине, а состоятельным жителям Гётеборга пришлось внести крупную сумму, чтобы выкупить кита у кредиторов.

Рассказ о том, как нашли и подготовили музейного кита, Август Вильгельм Мальм опубликовал вместе с фотографиями и обширным научным описанием в одном солидном французском издании⁷. «Кит Мальма», как его стали называть, на короткое время превратился в научную звезду. Тем не менее интерес специалистов быстро угас, как только новый, индустриальный китобойный промысел обеспечил беспрепятственный доступ к тушам синих китов. Однако синий кит из Гётеборга стал популярным музейным экспонатом настолько, что однажды в начале 1900-х в чреве кита застали влюбленную парочку за непристойным занятием⁸. В результате доступ в эту необычную комнату закрыли. Теперь посетители музея могут попасть внутрь и увидеть изуродованное чернеющее сокровище только в особых случаях.

Шестнадцатиметровое чучело просто огромно. Тем не менее его размеры меркнут при сравнении с крупнейшим в мире сохранившимся скелетом 27-метрового синего кита, убитого у берегов Исландии. Скелет-рекордсмен выставлен в музее города Тёнсберг на юго-востоке Норвегии. В Средние века в Тёнсберге существовал самый большой замок, где норвежские короли укрывались во время войн. Прежде чем попасть к скелету кита, посетители осматривают экспозицию остатков кораблей викингов, бронзовые украшения и оружие.

В самом конце здания, в отделе истории Тёнсберга как центра китобойного и тюленебойного промысла в XIX – начале XX века, находится китовый зал. Гигантские скелеты расположены компактно. Синий кит – доминанта зала – был застрелен из гарпунной пушки с парохода и привезен на буксире на норвежскую промысловую станцию в Хеллисфьорде в Исландии летом 1901 года. В тот раз в качестве исключения китовые кости не распилили и не выварили, а очистили и привезли в Тёнсберг.

В выставочном зале прямо под носом гиганта расположена медная табличка, где сообщается, что именно этот скелет синего кита является крупнейшим в мире сохраненным скелетом ныне живущего вида. Примечание «ныне живущего» вызвано тем, что некоторые длинношеие динозавры, если их измерить от носа до кончика хвоста, значительно превосходят по длине даже самых крупных синих китов. Однако если сравнивать массу, динозавры значительно уступают китам. Кости нижней челюсти синего кита являются самыми мощными во всем животном мире. Их размеры можно сопоставить разве что с крупными деревьями.

Самый большой скелет синего кита, возможно, сохранили бы лучше, если бы прислушались к опасениям многих людей по поводу угрозы его исчезновения. Когда он прибыл в Тёнсберг, никто не знал, сколько еще просуществует популяция этого вида в Мировом океане. При обсуждении китобойного промысла в норвежском парламенте – Стортинге – в 1903 году один из депутатов предрекал синему киту скорое превращение в «музейное животное»⁹. «Синий кит практически истреблен у наших берегов», – вторил ему другой¹⁰. Он считал, что этот вид нужно взять под охрану и беречь как своего рода реликт, доживший до наших дней монстр древности.

Но скажется ли исчезновение синего кита на человечестве значительнее, чем исчезновение гигантских ленивцев и мастодонтов? Так ли уж они важны для благополучия человека, рассуждал один из ораторов в Стортинге еще раньше, в 1885 году. Он добавил, что было бы жаль потерять возможность добывать кита, но в целом он не уверен в том, «играет ли кит такую важную роль в мире, что его исчезновение из ряда живых существ станет в той или иной степени трагедией»¹¹.

Китовая авантюра началась именно здесь. Современный китобойный промысел с быстроходными судами, гарпунами и гарпунными пушками, поставивший под вопрос полное истребление синего кита, начали люди из Тёнсберга. По крайней мере в течение семидесяти лет норвежская область Вестфолл с городами Тёнсберг, Саннефьорд и Ларвик оставалась международным центром китобойного промысла. Промысловые суда шли сначала к побережью Финнмарка, а затем вокруг света.

Наибольшей угрозе популяция кита подвергалась в Антарктике. Именно там изначально находилась основная часть всех синих китов мира, и антарктический подвид, который сегодня считается вымирающим, был самым многочисленным¹². Крупнейшие особи примерно на пять метров превосходили по длине экземпляр, попавший в музей Тёнсберга, и весили они намного больше¹³.

Десятки тонн… Вдумайтесь, мы живем на планете, где все еще существуют животные таких огромных размеров, что разница в десять–тридцать тонн не кажется столь уже существенной для оценки их веса. Впрочем, самых крупных мы все-таки почти уничтожили, и желтая деревянная скамья под ребрами кита в Тёнсберге – хорошее место, чтобы поразмышлять над словами депутата Стортинга, произнесенными в 1885 году.

Так станет ли исчезновение китов трагедией?

Метод Фойна

Свен Фойн родился в 1809 году, через пару лет после того, как первые в мире пароходы вышли в море. В его родной город Тёнсберг недалеко у входа в Осло-фьорд первый пароход прибыл¹, когда Свен почти вышел из подросткового возраста.

Паровые машины все чаще заменяли мускульную, ветровую и водную тягу в новых областях жизни, чему Фойн стал свидетелем на протяжении XIX века. Паровые машины на угольном топливе произвели революцию во всем – начиная с деревообработки и заканчивая текстилем. Железнодорожные пути и гудящие паровозы связывали различные города. Пароходы уже стали полноправными участниками регулярного сообщения и бороздили океаны.

Большие изменения произошли и в оружейной отрасли. Еще в 1807 году британский флот обрушил на Копенгаген шквал боевых ракет², принцип действия которых был англичанами заимствован в Азии. С середины XIX века в артиллерии стали применяться нарезные стволы и остроконечные снаряды взамен шарообразных ядер³.

Именно сочетание паровой тяги и современной артиллерии помогло Свену Фойну и его товарищам одолеть самое крупное и самое сильное в мире животное.

Фойн родился в зажиточной семье. Однако, когда ему исполнилось всего три года, случилось несчастье – утонул отец. Мать смогла сохранить усадьбу с деревянным домом на одной из улиц города, а также пакгаузы у пристани. Маленькое семейное предприятие сумело удержаться на плаву в трудные для судоходства годы. Тем не менее детство Свена было омрачено материальными затруднениями, и, возможно, именно поэтому он решил во что бы то ни стало разбогатеть⁴.

С одиннадцати лет росший без отца мальчик проводил все свободное от школы время в море. Он стал шкипером тюленебоя в двадцать четыре года и сколотил небольшое состояние благодаря грузоперевозкам через Северное море. Он вложил средства в первую свою крупную авантюру – промысел гренландских тюленей, в брачный период собиравшихся в колонии на льду акватории вулканического острова Ян-Майен.

В XVIII веке суда из Бергена принимали участие в этом промысле, но к тому времени, когда Фойн начал свое дело, бергенский тюленебойный промысел давно завершился. Примерно в середине XIX века на гренландского тюленя охотились преимущественно немцы и британцы. Многие из них по пути промышляли и другие виды животных, в том числе огромного гренландского кита, который как раз и привлек европейские промысловые суда в эти ледяные районы.

Успех тюленебойных экспедиций Фойна, отправлявшихся каждый год из Тёнсберга, превзошел все ожидания. С самого начала он лично возглавлял рейды и продолжал вести свой корабль, даже обзаведясь собственной флотилией. Фойн обладал зычным голосом и был силен, как бык. Он работал усерднее всех, был требовательным к своим подчиненным, а если кто-то смел ему перечить, то выходил из себя. Однажды он так избил непослушного матроса, что тот едва не отдал Богу душу⁵.

Тюленебойный промысел сделал Свена Фойна самым богатым человеком в Тёнсберге. Разумеется, у него появились конкуренты, а промысел стал новой и значительной отраслью экономики Вестфолла, хотя лишь немногим удалось приблизиться к уровню добычи флотилии Фойна⁶.

В начале 1860-х годов пионер промысла решил попробовать себя в новом, еще более крупном и рискованном деле. Он задумал охотиться на синего кита и его не столь крупных сородичей – сельдяного полосатика и горбача. Синий кит и горбач считались особенно опасными, и их промысел не представлялся прибыльным. Фойн решил, что не пожалеет денег, чтобы доказать обратное.

Не каждый успешный пятидесятилетний мужчина будет так рисковать. Однако Фойн жил своей работой, а перспективы тюленебойного промысла, принесшего ему богатство, виделись не столь радужными. В западной части Северного Ледовитого океана появилось слишком много промышленников. Популяции гренландского тюленя грозило полное истребление. Но и гренландский кит не был тюленю достойной заменой. После нескольких веков промысла оставалось лишь небольшое количество особей этого вида. Напротив, крупные и многочисленные представители семейства полосатиков спокойно плавали вокруг промысловых шхун как живые горы из мускулов и жира. В своих воспоминаниях Фойн описывал китобойный промысел как религиозный долг: «Бог создал кита на пользу человеку, поэтому я чувствую, что его промысел – это мое призвание»⁷.

Фойн связывал благочестие с тяжелой работой и в богатстве, и в бедности. Он считал, что деньги зарабатываются для последующих инвестиций, а не для развлечений. В его сознании между стремлением к богатству и религией не существовало противоречия. Он был крайне набожным. Его дневники пестрят короткими молитвами. «Господи, не оставь меня и сохрани меня именем Иисуса Христа⁸, – писал он, отправляясь в плавание. – Спаси, Господи, и сохрани, даруй благополучное путешествие и хороший промысел во славу Иисуса Христа. Аминь⁹».

Промысел синего кита и его сородичей должен был производиться с баз материковой Норвегии. Норвежцы добывали кита еще с каменного века, а в Вестланде по-прежнему использовали сети, чтобы загонять средних китов, таких как малый полосатик и косатка, в маленькие бухты и там их убивать для употребления в пищу. Поэтому малый полосатик по-норвежски называется vågehval – бухтовый кит. Тем не менее Свен Фойн за основу своего нового проекта взял не норвежские традиции, а скорее передовые технологии коммерческого крупномасштабного промысла, который развивали другие жители Северной Атлантики.

Баски на северо-западе Испании и на юго-востоке Франции стали пионерами китобойного промысла еще в Средние века, сначала на весельных лодках, и промышляли вдоль побережья Бискайского залива. Они добывали большого усатого кита, известного как северный гладкий кит. Поскольку популяция этого вида, заходившая в Бискайский залив, была полностью истреблена, баскам-китобоям приходилось отправляться далеко в море. Они перевозили весельные лодки, гарпуны и остальное снаряжение на парусных судах и устраивали промысловые станции на побережье в тех местах, где обитали киты. В XVI веке баски-китобои промышляли по всей Северной Атлантике, от Ньюфаундленда до Финнмарка. В высоких северных широтах они также добывали еще более крупного гренландского кита.

Северный гладкий кит и гренландский кит – родственники. Они принадлежат к семейству гладких китов – группе крупных усатых китов, значительно отличающейся по образу жизни и анатомии от синего кита. Гладкие киты добывают себе пищу, медленно плавая с открытой пастью. Вода равномерно поступает внутрь сквозь отверстие в усе в центре челюсти и уходит сквозь ряды уса, расположенного с каждой стороны верхней челюсти. Таким образом кит процеживает мелких ракообразных размером с рисовое зерно. Неспешный характер приема пищи отражается и на внешнем виде. Северный гладкий кит и гренландский кит – толстые, неуклюжие животные. Голова у них огромная. Ус северного гладкого кита примерно три метра в длину, у гренландского – четыре. Иначе говоря, гладкие киты оснащены огромным ситом.

Эти громоздкие, неторопливые животные стали более легкой добычей, чем быстрый синий кит, тело которого имело обтекаемую форму. Хотя раненый почти 16-метровый гладкий кит довольно опасен для находящихся в лодке китобоев, у него нет такой силы, как у синего кита. Толстый слой жира, кроме того, обеспечивает еще одно важное для промысла свойство: мертвый гладкий кит остается на плаву.

Вскоре конкуренцию баскам составили голландцы, англичане и многие другие, кто захотел поживиться на этом промысле. Из китового жира – ворвани – вытапливали жидкое масло, которое использовалось в качестве горючего для осветительных приборов и для мыловарения. В длительных промысловых экспедициях мясо сохранить не удавалось. Однако огромный ус гладкого кита – прочный, но гибкий – становился все более популярным сырьем. Мода на осиную талию в Европе в течение многих столетий способствовала высокому спросу на корсеты, основу которых изготавливали из китового уса¹⁰. Он использовался в производстве кринолинов – жестких нижних юбок на обручах, а также зонтиков, тростей и щеток. Столь практичные пластины верхней челюсти усатых китов абсолютно уникальны. Они, как волосы и ногти, состоят из кератина, самого богатого волокнами белка. Китовый ус имеет примерно одинаковое строение у различных видов. Отличаются размеры, форма и цвет.

После открытия в конце XVI века Шпицбергена (Свальбард) он стал особенно важным районом для добычи гренландского кита. Голландцы и англичане соперничали между собой за контроль над этим регионом. Пытались пробиться и суда под датским флагом. Судовладельцы из Бергена, например, получили разрешение на промысел кита от короля Дании-Норвегии еще в 1614 году и в течение XVII века отправили несколько экспедиций.

Промысел нанес серьезный удар по популяции. В XIX веке у берегов Шпицбергена почти не осталось гренландских китов. Промысловые станции пришли в упадок, в то время как судам приходилось отправляться в более отдаленные районы. Северный гладкий кит, которого преследовали еще несколько лет, исчез почти повсеместно.

Британские колонисты Новой Англии (впоследствии США) рано стали принимать участие в охоте на гладких китов¹¹. В XVIII веке именно они начали масштабный промысел кашалота. Кашалот, или спермацетовый кит – это зубатый кит, у него нет уса. Как и у других морских млекопитающих, у него есть жир, из которого можно вытапливать жидкое масло. Но, кроме того, его характерная прямоугольная морда содержит еще более ценный жировой продукт – спермацет, или спермацетовое масло. Этот вид получил такое название из-за ошибочного предположения, что сперма у кашалота находится в голове. Вещество оказалось весьма полезным для кремов и мазей. Его можно было использовать для изготовления более качественных свечей, чем из нутряного сала. К тому же спермацет стал первоклассным смазочным средством для тонких механизмов в период наступившей технической революции.

Американцы пошли по тому же пути, что и баски – сначала они промышляли кашалота в прибрежных к ним водах. Затем стали отправляться в более далекие плавания. Ко времени принятия Декларации независимости США 4 июля 1776 года китобои из Новой Англии прочесали большую часть Атлантики в поисках кашалота. В начале XIX века они промышляли уже и в Тихом океане. Китобойный промысел стал первым видом деятельности, получившим всемирный характер. Это стало возможным благодаря тому, что американцы начали оборудовать жироварни на борту промысловых шхун. Таким образом они освободились от необходимости возвращаться домой, пока жир не испортился. В отдельных случаях они могли находиться в плавании несколько лет.

Разделка туш кашалотов производилась теперь у борта судна, поэтому можно было промышлять далеко в море. Китобои спускали со шхуны шлюпки. Добычу привязывали к шлюпке с помощью длинного троса, забрасывая ручной гарпун с отбойником, когда кит всплывал на поверхность, чтобы подышать. Затем люди из шлюпки убивали животное с помощью острых копий. Смертельная агония, как правило, продолжалась долго. Кит мог запросто утащить шлюпку довольно далеко или напасть в ответ. Один из случаев нападения агрессивного кашалота вдохновил Германа Мелвилла на создание романа «Моби Дик», который обессмертил американских китобоев на парусных судах и весельных шлюпках¹².

Многих занимал вопрос, как можно модернизировать китобойный промысел. Ряд изобретений, нацеленных на повышение эффективности добычи гладкого кита и кашалотов, позволили Свену Фойну распространить промысел и на другие виды.

Первая гарпунная пушка – английское изобретение – была опробована в охоте на гренландского кита еще в 1731 году. Однако заряжать пушку с весельной шлюпки было нелегко и опасно. Только в 1837 году на рынке появилась модель, ставшая действительно популярной. Свен Фойн закупил большое количество таких пушек и установил их на тюленебойных шхунах на тот случай, если вдруг им попадется по пути один из редких и ценных гладких китов. В 1849 году пушки пригодились, и Фойн добыл своего первого кита – гренландского.

Гарпунная пушка повысила дальность боя гарпунов. Стало легче привязать кита к лодке, однако такие крупные киты, как кашалот, северный гладкий или гренландский кит, не умирали от удара гарпуном. Поэтому следующим шагом стало изобретение более эффективного способа лишить животное жизни. Пробовали и яд, и электрический шок, и взрывчатку. В середине XIX века появился метод, произведший настоящий фурор – им стало метание копья с гранатой. Традиционные копья китобоев снаряжали разрывными устройствами, приводимыми в действие через несколько секунд после того, как копье глубоко входило в тело кита. Вскоре копья-гранаты стали метать с помощью специального ружья или пушки. По-прежнему процесс состоял из двух стадий: сначала метали гарпун, а затем – копье-гранату.

Эти изобретения дали предпринимателям многих стран надежду на эффективный промысел крупных китов семейства полосатиков. Синий кит и сельдяной полосатик (или финвал) были слишком сильны для того, чтобы охотиться на них из шлюпки с помощью гарпуна¹³. Кроме того, эти мощные животные имеют гораздо более тонкую жировую прослойку, чем гладкие киты, поэтому убитые киты быстро тонули.

Многие старались изобрести нечто, объединяющее гарпун и разрывное оружие. Уже в 1820 году британцы попытались разработать ракету, которая попала бы в кита, убила его или обездвижила с помощью взрыва внутри туши и наполнила бы ее газом, чтобы туша держалась на плаву. Однако последнее никак не удавалось. Киты тонули.

Одним из первооткрывателей, оказавших значительное влияние на Свена Фойна, стал американец Томас Велком Ройс¹⁴. Еще летом 1856 года Ройс отправился в плавание на двухмачтовой тюленебойной шхуне в акваторию между Исландией на западе и русским архипелагом Новая Земля на востоке. Он не смог встретить гренландского кита, как надеялся. Однако ему удалось выполнить другую задачу – он испытал свой гранатомет на других видах китов. Ройс стрелял по синим китам, полосатикам и горбачам. Синего кита он назвал Левиафаном в честь библейского чудовища.

«Мы подстрелили двадцать два левиафана, одного из них насмерть; двадцать шесть горбачей, из них четверых насмерть; и четырех полосатиков – они все остались живы. Девять левиафанов, двенадцать горбачей и два полосатика выбросили кровяной фонтан, что свидетельствует о том, что мы стреляли хорошо и все гранаты взорвались», – писал он впоследствии¹⁵. Похоже, что ни одну из туш ему не удалось привезти. Ройс продолжил свои эксперименты по промыслу больших китов в последующие годы. Это стоило ему, в том числе, левой руки, которую оторвало преждевременно сработавшей гранатой.

В Норвегии также многие работали над изобретениями, способными сделать море опасным для синего кита и его сородичей¹⁶. Свен Фойн следил за их экспериментами и учился у них. Однако, в отличие от своих предшественников, он обладал уникальной комбинацией качеств. Фойн уже был опытным и искусным мореплавателем, промышленником и предпринимателем. Более того, он обладал немалым состоянием и хорошим доходом от тюленебойного промысла, что позволяло ему в течение многих лет пытаться промышлять кита, не завися от нетерпеливых кредиторов. Фойн рисковал лишь собственными деньгами.