Kitobni o'qish: «Хронические любовники земли»
ХРОНИЧЕСКИЕ ЛЮБОВНИКИ ЗЕМЛИ
(арабеска)
1. Мертвое лето
И снова было лето. Оно стояло. Во всяком случае, ровный и глубокий зной вызывает ощущение застоя. Казалось, кругом безветрие, казалось, мертвое лето.
Но приходило, проходило и уходило лето.
И ветер не умирал. Легким зефиром назвали бы его серебряные поэты. Но какой же он легкий, если едва шевелит губами?! Он обрюзг от лени.
Нет. Я пошутил. Тут дело серьезнее. Ветер постригся в монахи. Его щеки впали в аскетизм. И вот он, едва живой, едва шевелит губами.
Казалось, ветер шепчет предсмертные слова любви и всепрощения. И листья деревьев трепетали от его любовного шепота, трепетали как живые.
Но ветер не умирал.
2. Бог-тряпка
И снова небо пенилось облаками. И казалось, облака стоят и будут так стоять вечно.
Но приходили, проходили и уходили облака, чтобы снова прийти.
И безликими казались они, эти облака, застывшими в белые кучи, напоминающие зефиры. Небо манило к себе сладкими зефирами. Но это был обман.
Вот уже один из зефиров надел парик, расправил крылья и сделался крылатым богом. А самолет ТУ-134, не разбирая дороги, слепой, как все человеческое, влетел богу в глаз и вылетел из затылка. Ничего не сказал на это бог, как будто ничего не заметил. На то он и бог, чтобы не замечать мелочей. На то он и бог, чтобы не делать различия между живыми и мертвыми.
Но вот уже не стало бога. Обернулся он тряпкою, чтобы стереть с неба жирное солнечное пятно.
3. Музолов
И снова ходил кругами по камере своей квартиры, как ходит в банке винная ягода, баловавшийся с музами Яблонский.
Как акула, кружил он возле музы, пытаясь ухватить ее широкими челюстями, взять ее на зуб. Но не давалась муза.
Напрасно скрипели половицы, напрасно скрипели мозги Яблонского. В мыслях был мертвый штиль.
И океан зноя, ровно и надежно придавивший землю, затопил квартиру и проник в глаза ее хозяину. И плескался там голубым ужасом.
В одних плавках валялся Яблонский на полу.
И снова началось снование снов, кишение кошмаров.
Снилось Яблонскому, будто он пацан, и с другими пацанами купается на реке. И у каждого с собой камера от автомобильных колес, потому что отцы всех ребят работают шоферами. И вот будто бы голос свыше крикнул: по камерам! Все увлеченно бросились, плывут. А уж там их подстерегает и подхватывает стремнина. Она несет все быстрее. И нет у пацанов сил выгрести к берегу. А из-за поворота доносится гул чего-то страшного в своей мощи. Это приветствует приговоренных Водопад.
Сон был настолько ясен, что казался явью. И наяву стонал Яблонский, прося бога о помощи. Но не слышал бог. На то он и бог, чтобы не делать различия между живыми и мертвыми, между явью и сном.
4. SOSание
Но Яблонский не умирал. Он принимал гостей.
Приходил коллега по перу, приятель по пиру. Его примерно так и звали – Папиру. У него и у Яблонского были одинакового цвета брюки, поэтому Яблонский звал его “брат мой по брюкам”.
Приходили инополовые существа. Два существа. Они сидели и выпускали изо рта голубой туман. Это были знойные существа.
Впрочем, зной томил всех четверых. Все четверо пытались оросить внутреннюю пустыню прохладительными напитками. Заедали белыми и розовыми зефирами. В опустошенные бутылки клали записки о помощи и бросали бутылки в голубые волны зноя.
Но напитки не могли заменить дождя. Но не было помощи, не было ответа. Лишь попадались другие бутылки с чужими записками о помощи.
5. Ночная бочка
Но и ночи были знойные. Земля не успевала остыть, не успевала уснуть.
