Kitobni o'qish: «Люба, Яночка… и другие»

«Пропади все пропадом!»… Как часто эти слова душили ее, выползая отчаянным возмущением. Надежды рушились одна за другой, оставляя за собой уродливый след неудавшихся попыток. Попыток изменить свою жизнь, если не к лучшему, то, хотя бы, допустимому или мало-мальски приемлемому. На работу с маленьким ребенком не брали. А если и брали, то грязные намеки хозяина унижали и вызывали отвращение. Она ловила на себе липкие до тошноты взгляды видавших виды восточных мужчин. Они не стеснялись предлагать ей сожительство в обмен на покровительство. Их брюки без поясов под весом набитых деньгами кошельков в задних карманах сползали вниз. Оголенное почти до половины заднее место демонстрировало окружающим сомнительную вертикальную улыбку потных ягодиц. Когда она слышала: «Ты красива, девучка! Будем дружба?» – ее всю трясло от злости и бессилия. Она поворачивалась и уходила, оставляя в душе непоправимое отношение к израильским мужчинам. Понимала, что не все такие. Но ей попадались в большинстве своем именно подобные экземпляры. Она называла их «уродами, извращенцами, дикарями», потерявшими человеческий облик.

Не лучше себя вели и жены этих «дикарей». Не предъявляя особых претензий к своим мужьям, они оголтело обвиняли во всем «русских проституток». Таковые виделись им в каждой репатриантке из бывшего Советского Союза. И при любом удобном случае, не стесняясь в выражениях, словно из туалетного бачка сливали подобную грязь на головы ни в чем не повинных девушек и женщин.

– Проститутка! Грязная русская! Уезжай в свою «Русию»! – кричали они.

Это выводило из себя, но не станешь с полуграмотной истеричкой спорить или, того хуже, драться.

В детском саду девочка все время плакала. Приходилось забирать ее раньше положенного срока и проводить много времени на улице или в городском парке. Хотелось, чтобы дочь больше бывала на воздухе и общалась с детьми на детской площадке. В эти часы ребенок успокаивался и, как ей казалось, был счастлив.

С изучением языка возникали проблемы все по той же причине. Надо было быть с ребенком.

Пособия еле хватало на молоко, йогурты, каши, хлеб и фрукты. Иногда позволяла себе купить дешевую курицу или мясо индюшки. Яночка очень любила куриные ножки и называла их «лапками». Так ее научила бабушка еще в «той жизни». Девочка запомнила и в магазине, увидев их на витрине, кричала:

– Хочу «лапки»! Купи мне бабушкины «лапки».

Русскоязычные продавщицы смеялись и спрашивали:

– У тебя бабушка курочка?

Яна гордо отвечала:

– У меня бабушка Рита. Ты – курица, – отворачивалась и обиженно уходила.

Двухкомнатную квартиру Люба снимала с молодой соседкой – студенткой Тель-авивского университета. Еще одна ирония судьбы. Именно в этом университете она должна была учиться еще четыре года назад. Но этого не произошло.

Соседка Любы Инна, длинноногая худенькая девушка с белокурыми волосами, жила на Юге Израиля вместе с родителями. Где-то под Беэр-Шевой. То ли в Димоне, то ли в Араде. Люба не спрашивала, а Инна не рассказывала. Она не могла ездить на учебу в Тель-Авив каждый день. Поэтому снимала квартиру в центре страны вместе с подругой, которая вскоре встретила парня и перебралась к нему жить. Инна осталась одна. Платить за всю квартиру было трудно, и она попросила знакомых подобрать кого-нибудь для совместного проживания. Знакомыми оказались хозяева магазина, в котором к тому времени уже подрабатывала Люба. Вначале Инна была не очень довольна тем, что с ней

будут жить молодая женщина с ребенком. Но делать нечего. Лишних денег не было. Желающих поселиться в маленькой комнатке тоже не наблюдалось. Инна успокоилась: «В армии и не то бывало!».

Люба удивлялась, как такое хрупкое создание могло служить в армии в боевых частях? Как она выдерживала учебу и работу до ночи? Рано утром Инна уезжала в университет, а вечером подрабатывала официанткой в одном из русских ресторанов. В пятницу после работы в ресторане уезжала на попутках домой и возвращалась в воскресенье утром.

Эти дни Люба любила особенно. Ей нравилось оставаться наедине с Яной. Никто не мешал. Играла с ребенком, читала ей сказки. Пока дочь смотрела мультики, Люба успевала приготовить обед. А иногда сделать пару упражнений на иврите.

Платить за квартиру хозяйке приходилось 200$ в месяц. Оставалось всего ничего. В Любином распоряжении была маленькая комната. Соседка жила в салоне. Это создавало дополнительные неудобства, когда Инна не работала и оставалась дома. Приходилось выходить в туалет или на кухню через салон. Там же стоял общий телевизор. Инна училась, и Люба не хотела ей мешать.

Иногда к Инне приходили друзья и подруги – её одногруппники по университету. Комната наполнялась особым молодежным шумом. Студенты, можно только позавидовать. Все служили в армии: девочки и парни. Тем для общения было достаточно. Они спорили между собой, пили пиво и целовались. Люба понимала их и не осуждала. Приходилось тихо сидеть в своей комнате или выходить с ребенком на улицу гулять. Друзья Инны приглашали Любу в свою компанию, но она отказывалась. Чувствовала себя чужой. Особенно докучал высокий смуглый парень по имени Тамир. Его голова была тщательно выбрита и отсвечивала любые источники света. Говорил он быстро, глотая слова. Люба со своим знанием языка и без того плохо его понимала. А скороговорка Тамира приводила в еще большее замешательство. Она, многозначительно улыбаясь, молча, скрывалась в своей комнате.

Прошел год с момента ее репатриации в Израиль, а жизнь никак не налаживалась. Друзьями и подругами не обзавелась. Разве что общалась с мамами в парке, когда «выгуливала» Яночку. Никому не рассказывала о своей жизни. Не хотела «охов» и «ахов» неискреннего сочувствия. Иногда казалось, что глупо вела себя. Прерывала откровения «парковских подруг», так как рассказы о чужих семейных проблемах только раздражали ее. Оголяли собственные. Становилось еще хуже.

Полгода назад устроилась на несколько часов убирать в утренние часы в магазине. Янку отводила в садик и пару часов работала «по-черному». Платили почти вполовину меньше, но за каждый день наличными. Всегда можно было купить маленькую безделушку ребенку и дешевую конфетку. Это унижало и угнетало. Она ведь дома закончила четыре курса университета. Оставался еще один. Но…

2

Лето после окончания школы было насыщено необычным чувством ожидания. В июне Люба проходила отбор на учебу в Тель-авивский университет. Приезжала комиссия из Израиля. Будущие студенты должны были уехать по программе Сохнута на подготовительные курсы. Тесты, собеседования с психологами прошли гладко. Оставалось только получить ответ, кто прошел, а кто нет. Родители были настроены по-разному. Отец стремился к тому, чтобы единственная дочь получила образование за границей, а мать не очень хотела отпускать Любу в чужую страну. Втайне, она желала, чтобы пришел из Израиля отрицательный ответ. Это было бы для нее успокоением. Но виду не подавала. Только Любе все время предлагала пойти в местный университет и посмотреть, как там проходит учеба, какие специальности можно получить, какие условия приема. Мать не могла смириться, что ее «красавица-дочь» покинет родное гнездышко и вылетит в самостоятельный полет. Люба действительно была хороша собой. И понимала

это прекрасно. Толстая длинная коса являлась предметом особой гордости. За ней следили всем домом: расчесывали, мыли приятными питательными шампунями, заплетали с особой аккуратностью. Но не только коса привлекала к Любе внимание окружающих. Тоненькая фигурка, украшенная вполне созревшими девичьими прелестями, венчалась красивой головкой с точеными чертами лица. Природа их расположила до удивления удачно, продумав, как видно, все до мелочей. В ее чертах блуждали еле уловимые следы отца и, в большей степени, матери. А в целом, она была похожа сама на себя или на кого-то из необозримого прошлого двух родительских семей. Отец и мать отстаивали свое право на генетическое прошлое. Но никто не был категоричен и не лишал другого права на пальму первенства, втайне осознавая свою правоту.

В конце июля отец уехал в командировку. Атаки матери на Любу усилились.

– Доченька, я сегодня говорила с Алискиной мамой. Валя сказала, что Алиса и Вита сдали документы на платное отделение нашего университета. Будут экономистами. Сегодня это престижно. Я, правда, не очень верю в этот так называемый «украинский капитализм», но любой экономике необходимы хорошие специалисты.

– Мама, я все знаю. Зачем ты мне об этом говоришь?

– Почему ты во всем ищешь двойной смысл? – рассердилась мать.

– У тебя, мама, просто так ничего не бывает, – спокойно ответила Люба. – Если бы ты знала всю правду, то не говорила бы так.

Девочки не были в восторге от собственного выбора и радовались, что хоть Любе удастся пожить за границей и там получить высшее образование.

– Любаша, как здорово, что ты вырываешься из нашего нищего болота хоть на несколько лет. Вернешься заморским специалистом и не посмотришь на нас, убогих, – шутили они.

Никому и в голову не могло прийти, что она захочет остаться жить там навсегда. Но Люба твердо знала, если поедет на учебу в Израиль, то там и будет строить свою будущую жизнь.

Мать пускала в ход «тяжелую артиллерию». Она говорила:

– Бабушка больна и слаба. Ты же понимаешь, что мы не сможем поехать к тебе в ближайшие годы. Придется одной выживать. Сможешь?

Темы «любимой бабушки» и «вынужденного одиночества» не очень действовали на Любу. И вдруг у мамы появился неоспоримый аргумент:

– А если тебе придет отказ? Что тогда будете делать вместе с твоим сумасшедшим папочкой? Потеряешь только год. Я считаю, что необходимо подстраховаться. Ты не сможешь поступить на бесплатное отделение, так как там уже закончились экзамены. Отдай документы на платное отделение. Придет вызов, поедешь. Если нет, то проучишься год в нашем университете. А на следующий попытаешься еще раз пройти тесты на учебу за границей.

Доводы матери показались Любе достаточно убедительными, и она согласилась.

На следующий день девушка вместе с подругами пошла в университет и сдала документы на факультет экологии. Специальность долго не выбирала, так как была уверена, что не будет учиться в этом учебном заведении. Остановилась на инженере-экологе.

Возле деканата стояла группа молодых людей. Они живо обсуждали какую-то проблему, не обращая внимания на окружающих. Один из них так усердствовал, размахивая руками, что не заметил проходящую рядом Любу, и слегка задел ее плечо. Он сконфузился, извинился и продолжал смотреть ей в глаза, позабыв о товарищах. Девушка не знала, что ей в данную минуту сделать. Грубить не хотелось, но и радоваться было нечему. Хотела сказать пару колкостей, но что-то удерживало ее. И Люба ответила:

– Бывает.

Парень попытался что-то сказать, но она его перебила:

– Не утруждай себя вопросом, что я сегодня делаю вечером.

– Действительно, а что ты сегодня делаешь вечером?

– Учусь уму разуму. Прощай, – бросила на ходу.

Она не видела, что было дальше, и быстро позабыла об этой встрече.

Вечером позвонила Наташка и предложила погулять по набережной. Люба вышла из подъезда и сразу увидела парня из университета. Он сидел на железном заборчике палисадника у подъезда. Увидев Любу, вскочил и подошел к ней.

– Я подумал, а не стоит ли нам учиться уму разуму вместе? – не очень уверенно произнес юноша.

Только тогда Люба рассмотрела парня. В лучах фонаря он резко вырисовывался своими белыми одеждами на темном фоне вечера. Высокий, худощавый, без особой силы в фигуре, юноша больше походил на нелепую иллюстрацию Дон Кихота в книге, которую ей недавно подарил отец. Правда лицо было открытым и даже симпатичным. Светлые густые волосы прилежно расчесаны набок. Пробор пробежал по краю головы, отбросив основную прядь волос налево. Сразу было видно, что хозяин прически заботится о своем внешнем виде. «Как же ты себя любишь, дружок!», – отметила Люба. Нет, он не был красавцем. Но в больших широко открытых темных глазах вместе с огоньками от фонаря резвились добрые смешинки. Это остановило ее от стандартных фраз, которыми приходилось часто «отваживать» нежелательных поклонников, и Люба сдержалась. Как часто ей приходилось жалеть об этом…

3

Любе позвонили на работу из садика и сообщили, что Яна плачет уже час и ее

невозможно успокоить. Пришлось отпроситься.

Садик находился почти рядом с домом. Небольшое одноэтажное здание, окруженное таким же карликовым двориком, ютилось среди высотных домов. В городском отделе образования Люба быстро получила в нем место. Но радости большой не было, так как ребенок никак не привыкал к воспитательнице и няне. Яна была подвижной и в свои три года имела сложный характер. Сказывалось воспитание бабушки, с которой она росла с момента рождения. Девочка не ходила в ясли и садик. Бабушка к этому времени уже не работала и всю себя посвятила внучке. Яна летала по дому свободной птичкой, размахивая удивительно длинным хохолком волос на забавном шарике головы. Она не знала слова «нет», и чувствовала себя самой главной и любимой особой.

Столкнувшись в Израиле с непонятными словами и непривычными требованиями, Яна восстала душой и телом. Она не хотела рано вставать. Поход в садик сопровождался сказками, уговорами и прочими сопутствующими действиями. По началу Люба некоторое время вынуждена была сидеть в садике, пока дочь не заигрывалась с детьми.

Воспитательница и ее помощница работали интересно, с выдумкой. А может Любе только так казалось. Именно здесь она впервые столкнулась с израильской ментальностью, отношением к работе и жизни израильтян. Она впитывала язык, манеру разговаривать, обращаться с детьми. Дома старалась вести себя подобным образом, но ничего толком не получалось. Через несколько месяцев Яна заговорила на иврите, но ростки вольного духа, прочно вошедшие в детский характер вместе с безграничной любовью бабушки, по-прежнему давали о себе знать. Вот и сегодня ребенок восстал против настойчивости воспитательницы и проявил себя в самом неприглядном виде. Конечно же, в понимании работников садика. Люба же в глубине души радовалась силе маленького человечка. Даже завидовала. Как ей не хватало в новых жизненных разломах свежего ручейка детской силы, настойчивости и духа. Но она не могла часами плакать, добиваясь своего. Не имела права. Сама бросилась в новую пучину и потянула за собой ребенка. Вырвала себя и девочку с корнями из прошлой жизни и попыталась прорости в новой почве. Но ничего пока не получалось.

Люба подошла к воротам садика и услышала знакомый, надломленный хрипотой, голосок. Сердце полетело навстречу дочери, оставляя позади тело. Особенно в такие минуты она больше всего ненавидела себя за то, что сделала…

4

Люба с Олегом стала встречаться через две недели после его массированных атак на ее чувства.

– Девушка-краса длинная коса! Можно пролить на Вас цветочный дождик? – произносил он с пафосом надуманного героя-любовника и вручал ей огромный букет цветов.

– Миссис Люба, разрешите мне украсть Вас на концерт Аллы Пугачевой, – вручая билеты, говорил Олег.

Вычурность его словесных потоков немного раздражала девушку, но она понимала желание Олега понравиться. Прощала незатейливого кавалера, не делая замечаний.

Внимательный, обходительный, он предугадывал все её желания и старался воплотить их в жизнь. Это располагало и даже радовало.

– Любаша, у меня для тебя небольшой сюрприз, – многозначительно заявил Олег. Вот. Читай и просвещайся.

Он протянул ей увесистую книгу в прекрасном переплете. Люба взяла подарок в руки и прочитала на обложке: «Библия».

– Это мне? – неуверенно спросила девушка.

– А здесь еще кто-нибудь есть?

– Здорово! Я так давно хотела её прочитать. Спасибо тебе большое. Это же дорого стоит, – испуганно воскликнула Люба.

– А кто тебе сказал, что ты заслуживаешь дешевых подарков? – невозмутимо произнес Олег.

– Ты сам читал эту книгу? – перелистывая странички, спросила она.

– Просматривал некоторые места, – уклончиво ответил Олег.

С каждым днем Люба чувствовала, что юноша все больше и больше становится ей интересным. Они встречались каждый день и много времени проводили вместе. Валялись на пляже, бродили по городу. А вечерами отправлялись на дискотеки, сидели в кафе, с удовольствием ходили на концерты заезжих гастролеров. Олег ждал начала учебного года в университете, а Люба результаты экзамена. Они были свободны, молоды и счастливы.

– Ты посмотри, какое у нас голубое и пушистое небо, – лежа на пляже и глядя вверх, тихо произнес Олег. – Разве в твоем Израиле может быть такое небо?

– У каждой страны есть свое небо, – философски ответила Люба. – Я читала, что такой голубизны как в израильском небе нигде нет.

– Любое небо будет прекрасным, если под ним будут жить такие девушки как ты, – грустно произнес Олег.

– Ты все шутишь, – покраснев, сказала Люба.

Она даже не почувствовала, когда стала неравнодушна к парню. Олег смотрел на нее влюбленными глазами, но сказать что-либо о своих чувствах, не смел. Да и не нужно было этого делать. Весь его вид говорил окружающим о том, что творилось в его душе.

Но откровенный разговор все-таки состоялся. Скорее признательный и очень бурный. Они признались друг другу в своих чувствах и с ужасом представили, что возможно ближайшее расставание.

– Где справедливость? Я нашел тебя, чтобы потерять? Кому это нужно, скажи мне? – недоумевал Олег.

Люба не знала, что ему ответить. Понимала нелепость ситуации, но особого выхода не видела. Именно в это время пришел ответ из Израиля. Люба должна была ехать в середине сентября на подготовительные курсы в Тель-авивский университет.

– Ты смог бы за мной поехать на край света? – как-то спросила Люба Олега.

Он не задумываясь, ответил:

– С тобой, куда угодно!

– И в Израиль? – спросила, глядя прямо ему в глаза.

Олег замолчал и после некоторой паузы растерянно ответил:

– Не знаю.

Люба понимала, что «край света» – понятие отвлеченное, а Израиль – конкретное. Об отвлеченных вещах можно говорить легко. Они ни к чему не обязывают. Конкретные понятия изменяют жизнь. К ним необходимо относиться серьезно.

Люба понимала это и не обижалась на Олега. Он не врал.

Отец был против взаимоотношений дочери с Олегом.

– Доченька, мне не нравится этот юноша. Я не знаю почему, но предчувствия меня никогда не обманывали, – волнуясь, говорил он. – Тебе необходимо думать о предстоящей учебе.

– Папа, но он мне нравится, – оправдывалась Люба.

– Не губи себя. Вы абсолютно разные люди, – продолжал отец. – Смешанные браки счастливыми бывают редко.

– Ты националист? – возмущенно спросила она.

– Я, доченька, – реалист, – тихо ответил отец.

А мать видела в их отношениях слабую надежду на свершение ее тайных надежд. Поэтому всячески поощряла их дружбу.

– Что за горе, если девочка встречается с мальчиком? – недоумевала она. – Подумаешь, свет перевернулся. Ты бы лучше думал, где деньги заработать. И перестань делать проблему там, где ее нет.

Отец с ней не спорил. Только грустно смотрел на дочь и о чем-то печальном размышлял.

Люба не знала, что делать. Девчонки советовали не терять такого парня.

– Олег – классный. Он тебя любит, – разливала словесную хвалебную патоку Вита. – Женись, дурёха, а затем вместе уедете в твой Израиль.

– Я бы никогда-никогда не отказалась от любви и любимого человека ради какой-то учебы, – не останавливаясь, строчила Алиска.

Их доводы не очень трогали Любу. А вот собственные чувства заливали сознание горечью возможной разлуки: «Почему это произошло со мной? Почему сейчас? Разве я смогу без него жить?»

В конце августа Олег попросил ее выйти за него замуж. Это был еще один удар, который необходимо было перенести. Ведь Люба так долго стремилась учиться в Израиле! Мечта последних трех лет. Она ходила в еврейскую воскресную школу, посещала молодежный клуб при еврейской общине. Даже играла в самодеятельном еврейском театре. Учила иврит, насколько это было возможно в тех условиях. Много читала о Тель-Авиве и других городах Израиля. Старалась вникнуть в историю и традиции этого маленького, но стойкого государства. Она заочно ненавидела его врагов, готова была идти в армию и защищать страну. Особенно ее удивляло то, что эти люди выращивают в бумажных пакетиках клубнику круглый год. Уже не помнила, где об этом прочитала, но факт врезался в удивительную заочную оценку ее будущего государства. Оно казалось ей таким совершенным и непогрешимым. Умные еврейские головы делали чудеса, о которых ей придется еще узнать. Она стремилась стать частью этого сказочного мира…