Kitobni o'qish: «Обжалованию не подлежит»

Это был их первый совместный отпуск. После свадьбы прошел всего лишь год. А это значит, что с очень большой натяжкой их поездку в Крым можно было назвать свадебным путешествием.

Очень хотелось праздника! Но нет в мире совершенства!.. В разгар сезона владельцы приморских квартир, комнат и сарайчиков дико взвинтили цены. А молодые – Ирина Багрова и ее муж Вадим получали в Москве обычную офицерскую зарплату. Это не так мало, но квартирка в Гурзуфе съела бы месячный оклад сыщиков уже в первые десять дней.

Да и дело не в деньгах! Хотелось романтики и уединения, а прибрежная полоса напоминала муравейник. Все постоянно куда-то бежали – на пляж и с пляжа, на обед и с обеда, в винный магазин и обратно… Вечером неугомонная толпа спешила искать новые приключения – в кино, на танцы, в ресторан…

И тогда Ирина с Вадимом ушли в горы. Они нашли дешевую хибару намного выше виноградников Краснокаменки – того поселка, где делают знаменитый «Мускат Красного камня»… Место было тихое и во всех отношениях отличное, но кроме одной детали – страшно далеки они были от моря. Еще утром можно было спуститься к сверкающей изумрудной воде. А вот под вечер уже никто не хотел лезть в горы. Это была почти сизифова мука! На первой четверти пути пропадало всякое удовольствие от пляжа и закипало раздражение на всё и на всех… Нет в мире совершенства!..

Сегодня «молодожены» не пошли к морю. Хватит! В конце концов – они приехали сюда отдыхать…

Их хибарка была сделана из местного ракушечника. Под Одессой этот камень желтый и рыхлый. А здесь белый и твердый – почти как мрамор… Стены были сложены из крупных блоков и без всякой внутренней штукатурки, без обоев или покраски. Просто – чистые спилы благородного камня. Ночью он хранил тепло, а днем в доме было прохладно, как в английском замке…

Они отдыхали!.. Ирина стояла у окна и смотрела вдаль. А Вадик Хилькевич сидел в шатком шезлонге и читал газеты…

В домике было два окна, и оба выходили на запад. Это было плохо! Вечером заходящее солнце врывалось в светлую комнату и ослепляло, сверкая и отражаясь ото всех предметов… Но зато утром из этих окон открывался чудесный вид. Справа – рыжие скалы, корявый сосновый лес и уходящие вдаль синие горы. Прямо – виноградники и невнятные очертания Ялты. Слева внизу – оживленное шоссе, под которым Гурзуф и окутанное дымкой море.

Ирина поняла, что пейзаж за окнами притягивает и завораживает. Простая картинка никогда не была одинаковой. Она менялась каждый день, каждый час и каждую секунду. Точно так, как меняются огонь, облака и волны…

Ирина всегда считала себя крепким орешком. Но от крымского воздуха, от этих пьянящих пейзажей и от местного молодого вина она стала сентиментальной. Ей захотелось уюта, любви и ласки. Любви – не столько в том самом физическом смысле, а в романтическом виде, чтоб смотреть друг на друга и дышать одновременно…

Но Вадик Хилькевич оказался человеком практическим. Он конечно Ирину очень любил, но как-то без безумств, без высокого полета, без того, чтоб через год после свадьбы пылинки с нее сдувать… Ира вспомнила, что вся ее родня – волжские рыбаки. Вот она романтика – «И за борт ее бросает в набежавшую волну»… Хилькевич ничего за борт не кинет! Все его предки – крестьяне с белорусских хуторов. Куркули!..

Ирина стояла у окна и чувствовала, что готова разозлиться на мужа… Не надо пылкой страсти! Он мог бы просто встать, подойти сзади и начать приставать со всякими глупостями… Так – нет! Он упорно сидит и тупо читает свои журналы… Хоть бы слово сказал!

Вадим саркастически заворчал, встал с шезлонга и начал обличительную речь.

– Все зло от журналистов! Они глупы, лживы и продажны. Сами назвали себя четвертой властью, а ведут себя, как мелкие провокаторы… Ирина, ты о ней как думаешь?

– О ком?

– О Бакуниной… Вот ее статья в журнале «Истина». Она же просто дразнит Президента. Она тявкает, как Моська вокруг слона. Ей надо всем показать, какая она оппозиционная… Ты согласна, Ирина?

– Согласна… Я согласна, что Алла Бакунина волнует тебя больше, чем я… Скажи, Вадик, я больше тебя не интересую?

– В каком это смысле?

– В прямом!.. Вадим, я тебе нужна, как женщина?.. Ты меня еще хочешь, или уже нет?

* * *

Человек ко всему привыкает. Это только в молодости все хотят перемен, а к концу пятого десятка приятней всего стабильность. В эти годы самым лучшим кажется привычное течение жизни и устоявшийся ход событий – без войн, без катаклизмов и бурь… И чтоб никто не лез в душу!

Алла Бакунина давно привыкла жить одна. Всю свою энергию и жажду общения она выплескивала на работе. Добравшись до своей квартиры на Проспекте Мира, она расслаблялась, снимая с себя стресс и все остальное… Она отдыхала от людей!

Очень давно у нее были мужья, но все исключительно гражданские. С одним она жила три года, с другим два, а с последним – всего год. И это было больше десяти лет назад…

Нет, Бакунина не жила монахиней. Она встречалась с мужчинами, но редко. И, главное, что ни один из них не ночевал в этой квартире более одного раза… Она очень боялась привязанности. Да и вообще – мужчины волновали ее все меньше и меньше. Встречи с ними были чем-то вроде посещения китайского ресторана – любопытно, ярко, иногда вкусно, но не обязательно. Без этого вполне можно и обойтись.

Но сегодня утром на нее накатили воспоминания ранней молодости. И все они были на одну тему… Алла представила себя десятиклассницей, которая субботним утром поехала с друзьями на дачу. Весь день они веселились, пели под гитару, пили дешевое вино, танцевали и обнимались, уединяясь в дачных закутках и кладовках… Но к вечеру девушки заспешили в город, и ребята были вынуждены их провожать… К отходу последнего автобуса их осталось двое – сын хозяев дачи Игорь Котенков и отличница Алла Бакунина.

Смешной мальчик этот Игорек!.. В ту ночь он был такой трогательный. Было видно, что в нем кипит море страсти, но все это было прикрыто застенчивостью, робостью, неумением… Ей даже пришлось брать на себя инициативу…

В полдень Бакунина встречалась с платным информатором. Потом правила статью. Затем выступала на ТВ. А в конце дня ругалась с редактором… В водовороте этих ярких дел Алле некогда было вспоминать «про это». Ей даже показалось, что она начисто отвлеклась от глупых мыслей. Но это лишь показалось… И в кресле гримера на ТВ, и потом – она постоянно вспоминала Игорька Котенкова и ту ночь на даче…

Бакунина покинула редакцию в десять вечера. Она собиралась домой, но колеса ее синего «Пежо» сами поехали не на Проспект Мира, а на бульвар, поближе к ресторану «Зеленая сова»…

Очевидно, что в этот вечер Бакунина выбилась из привычной колеи и не могла адекватно оценивать обстановку. Алла даже не заметила парня, который следил за ней на ступеньках редакции… Когда она подходила к своему «Пежо», этот тип сунул руку за пазуху, вытащил пистолет с глушителем и стал прицеливаться. Он стоял у стены в нише и его там никто не видел… Киллер затаил дыхание. Надо уловить паузу между биением своего сердца и тогда плавно нажать на спусковой крючок… Журналистка открыла дверцу своей машины и на секунду замерла, собираясь садиться… Пора стрелять!

Он бы выстрелил, но помешала юркая грузовая «Газель». Обнаружив свободное место для парковки, она заскрипела тормозами, развернулась и выскочила на линию стрельбы, закрыв от киллера цель…

Алла Бакунина не знала, что из-за маленького грузовика судьба сжалилась над ней, разрешив пожить еще несколько часов. И не просто пожить в трудах праведных, а ощутить многие земные удовольствия.

Ресторан «Зеленая сова» имел свою специфику, свою фишку. В него редко приходили компании или пары. И бизнесмены-мужчины сюда не заходили… Это было место отдыха для богатых женщин в старшем бальзаковском возрасте.

В последние годы Бакунина бывала здесь часто – по два-три раза в месяц. Ей нравилась спокойная обстановка без блеска и назойливости… Здесь не было огромного светлого зала, не было громкой ритмичной музыки, не было заносчивых посетителей, которые ощупывают тебя нетрезвыми взглядами… Здесь все было пристойно – закутки с уютными столиками в зеленом полумраке, тихие мелодичные блюзы и много «скромных» молодых мужчин, которые почти не смотрят в твою сторону…

Алла знала, что половина из этих смазливых парней состоит в штате ресторана и выжимает из клиенток деньги… Большая часть других – просто весельчаки, любители острых ощущений и бесплатных развлечений… Ни первых, ни вторых не надо было завоевывать и влюблять в себя. Стоило только глянуть в их сторону, поманить пальчиком, и перед тобой мужчина, готовый на все услуги.

Но в «Зеленой сове» попадалась и еще одна категория – случайно зашедшие сюда одинокие молодые парни. Знакомство с ними не всегда завершалось успешно, но это не было игрой в поддавки. Это было, как на охоте или рыбалке – то клюет одна мелочь, а то попадется такой сазан, что сердце радуется… Бакуниной часто удавалось зацепить удачный экземпляр и довести его до логического конца…

Алла прошла в дальний угол зала и заняла столик в полутемной нише. Она замерла в мягком кресле и стала наблюдать за народом… Ресторан не был пуст. В центре топтались танцующие пары, кто-то общался за щедро накрытым столом, кто-то начинал знакомство за барной стойкой.

В светлом холле у входа трое красавчиков вели светскую беседу, изредка поглядывая в зал. Всех их Алла хорошо знала. У одного из них были трусливые бегающие глазки, и Бакунина когда-то не захотела с ним общаться. А двое других уже бывали у нее дома… Но очень давно. Сейчас они уже поистрепались, и журналистка не взяла бы их ни за какие деньги…

Вот в ресторан вошел новенький. Его облик сразу чем-то привлек к себе… Мятые брюки, темная рубашка без галстука и куртка – не очень подходящий вид для похода в ресторан.

Парню было не больше тридцати. Он был красив, но без столичного лоска. Что-то вроде донского казака из «Тихого дона».

Казак был явно не из местных. Он спокойно осмотрел зал. Но от входа невозможно было увидеть тех, кто прятался в нишах под зелеными абажурами… Парень неуверенно прошел к барной стойке, а потом стал обходить все столики, искоса поглядывая на посетителей.

Алле показалось, что парень задержался около ее ниши дольше, чем у других… Это не говорило пока ни о чем, но Бакуниной вдруг стало приятно. Она решила, что он заинтересовался именно ей! И не как журналисткой, а как женщиной… Вот только какой-то он робкий – хочет познакомиться, но не может. Казак, а такой стеснительный!.. И тогда Алла сама обратилась к нему.

– Вы ищите место?

– Ищу.

– Можете сесть за мой столик… Вы не против?

– Нет, я не против.

Парень сел, но сразу оглянулся и взмахнул рукой, подзывая официанта… Это было непривычно. Обычно здесь заказывали дамы. Они же и платили…

Через час общения Бакунина уже точно знала, что уйдет из ресторана вместе с этим парнем и что он будет ночевать у нее… А где ему еще ночевать? Он только днем приехал из Воронежа, бросил вещи на вокзале пошел гулять по Москве… Милый мальчик! Но и сила в нем какая-то чувствовалась. И имя самое русское – Иван!.. Он явно был близок к земле. Но не так как шахтер или тракторист, а в высоком смысле. Как герой или былинный богатырь, как Стенька Разин или Алеша Попович.

– Иван, вы пойдете ко мне ночевать?

– Неудобно как-то… Вы же меня почти не знаете. А вдруг я какой-нибудь киллер.

– Ой, не смешите меня, Иван!.. Я – журналистка. Я вижу людей насквозь… Поехали ко мне, Ваня!

– Поехали… А вы точно не передумаете?

– Ни в коем случае!.. Вот, если бы ты, Ванюша, немедленно согласился, я бы засомневалась. А так – я верю тебе на двести процентов…

Алла проснулась, почувствовав, что его нет рядом… Она чуть приоткрыла глаза и улыбнулась – Иван стоял рядом с кроватью и осторожно одевался. Он делал это тихо, стараясь не разбудить ее… Как хорошо, что она пошла вчера в «Зеленую сову». Она бы могла сразу из редакции поехать домой. И что бы было? Посмотрела бы гнусный телевизор, выпила бы чай с бутербродами и легла одна в холодную постель… А так – она узнала Ивана! Пусть это маленькое, но счастье!

Ей не хотелось шевелиться. Но праздник должен продолжаться! Надо сделать для Ивана что-то яркое и увлекательное. Он не должен уйти просто так!

Бакунина рывком сбросила с себя одеяло и открыла глаза… Он замер, а она ехидно смотрела на Ивана взглядом порочной библиотекарши. Она и на самом деле хотела соблазнить его еще раз…

– Что молчишь, Ваня? Как тебе эта картинка?

– Так что тут говорить? Красота, да и только… Формы у вас впечатляют. Я не люблю совсем худых. А тут – всё в самый раз!

– Ты прав… Мне и самой мое тело нравится. Иногда встану у зеркала и сама собой любуюсь… Ты куда, Ваня, собрался? Не спеши. Мы еще час можем побыть вместе…

Бакунина чуть изменила позу. Ей казалось, что Иван сейчас начнет срывать с себя одежду и в страсти бросится на нее. Но парень взял с кресла куртку, одел ее и начал застегивать молнию… Все это он делал неторопливо и сосредоточено. Но Алла заметила, что руки его дрожат, а значит – он волнуется… Она улыбнулась, представляя, что твориться в душе молодого мужчины, сильного и страстного…

Бакунина ошибалась! Иван действительно волновался, но совсем не по тому поводу… Он засунул руку за пазуху и вытащил что длинное и блестящее.

Женщины не должны разбираться в оружии! И Алла толком не знала что это такое – револьвер, пистолет или какой-нибудь наган… Она понимала самое главное – эта штука с глушителем, и она стреляет!

На Бакунину напал какой-то ступор. Она не орала, не дергалась, не делала большие глаза. Она замерла и с трудом произнесла простую фразу.

– Ты что это, Ваня?

– Я же предупреждал, что ты зря меня пригласила… Хотя, оно без разницы. Я убил бы тебя все равно.

– За что?

– За Шадринск… Накройся. Смотреть противно!

– Да, сейчас… Но одеяло на пол упало.

– Подними!

Она послушно перевернулась на живот и смешно поползла к краю кровати, за который сползло сброшенное ей одеяло…

Вероятно, киллер медлил, видя живые глаза жертвы. А когда Бакунина повернулась к нему спиной и всем остальным, Иван поднял пистолет и, почти не целясь, дважды нажал спусковой крючок.

Звуки выстрелов были резкие, отрывистые и тихие, как обычные хлопки в ладоши. Не стрельба, а жидкие аплодисменты…

Иван подумал, что третий контрольный выстрел не нужен. Одна пуля попала под правую лопатку, другая – под левую… Было ясно, что журналистка его уже не слышит. Но он отчетливо произнес:

– Это тебе за Шадринск!

Сказал, нервно улыбнулся, прицелился и выстрелил третий раз. Теперь пуля вошла точно между лопаток…

* * *

Они и в этот день не пошли на пляж… Они не Сизифы какие-нибудь, чтоб в жару бегать по горам!.. На сегодня Вадим с Ириной запланировали пикник на природе. Но не на открытом солнце, а в тенистом лесу у водопада.

За виноградниками начиналось то, что в центральной России называют сосновым бором. Две-три сотни деревьев, заросли непонятных кустов, обломки скал, поросшие мхом, и солнечная поляна в центре этой красоты.

Молодожены разместились в тени. Здесь было все, как они хотели. Правда – водопад оказался небольшим. По отвесной скале неслышно и вяло стекала тонкая струйка воды… Даже, не стекала, а капала в разных местах.

Очистив поляну от шишек, Хилькевич постелил одеяло и начал раздеваться. А Ирина уже была в купальнике. Первым делом она сбросила сарафан на соседний куст с ароматными желтыми цветами.

Рядом стояли сумки с красным вином и простой закуской. Этого хватит до вечера… Одним словом – все говорило о предстоящем райский отдыхе!

Для начала они просто легли на спину и стали смотреть на чистое небо, которое синело в просветах между сосновыми ветками… Сюда не доходили звуки пляжа и шум шоссе. Но и тишины здесь не было. В скалах свистел ветерок, деревья скрипели, шурша иголками, капли водопада шлепали по лужицам… А еще запах! Он земли шел «чарующий аромат» прошлогодней прелой хвои и странных местных цветов.

Читать не хотелось… Вадим взял приемник и попытался найти подходящую музыку. Но в эфире звучала сплошная дискотека. Казалось, что одинаковые голоса производят похожие воющие звуки.

– Я чувствую, Ирина, что старею.

– Не очень заметно!

– Я не об этом… Я о музыке. Хочется спокойных мелодий, хочется классики, хочется осмысленных слов… Меня стали раздражать современные песни.

– А меня они всегда раздражали. И это не потому, что я старая. Просто у нас с тобой, Вадик, есть вкус. Мы с тобой эстеты! Мы с тобой из интеллигенции, из той тонкой прослойки, которая на радио и ТВ не делает рейтинга.

– Да, рейтинг – это у них бог и царь!

На какой-то волне начался перезвон курантов, и веселый девичий голос стал скороговоркой сообщать главные новости планеты… Сначала было сказано, что в Сочи из роддома украли младенца, потом – про русскую любовницу американского гитариста. Но третья новость могла стать сенсацией мирового масштаба.

Дикторша радостно сообщила, что сегодня утром в своей квартире была найдена журналистка Алла Бакунина – убита тремя выстрелами в спину…

Хилькевич перевернулся на живот, подполз к сумкам и вытащил два сотовых телефона. Один из них он положил на живот Ирине, а другой себе.

– Не поняла тебя, Вадик!.. Ты на что намекаешь?

– Не поняла? Жаль!.. Я уж поверил, Ирина, что ты и точно из прослойки. Из тех, у кого вкус, дедукция и интуиция.

– Сейчас обижусь!.. Извиняйся!

– Извиняюсь. Ты, Ирина, очень умная. Даже слишком!.. Но вот не могла понять, что тебе сейчас будет звонить генерал Вершков.

– Так, Вадик. Я, видишь ли, свой аналитический ум в Москве оставила. Поэтому – давай подробности.

– Слушай сюда… Сегодня утром убили Бакунину.

– Знаю!

– Она была очень оппозиционная журналистка.

– Знаю, Вадик. Переходи к делу.

– Перехожу… Во вчерашней газетке писали, что для Кремля Бакунина, как кость в горле. И что на самом верху ее очень бы хотели убрать… Делаю вывод, что западная пресса уже кричит, что лично Президент убил свободную журналистку… Ты согласна, Ирина?

– Согласна… Не хочу в Москву! Желаю еще двадцать дней лежать под соснами… Может нам выключить телефоны?

Это был риторический вопрос. В нем были эмоции, но он не требовал ответа. Оба знали, что по первому звонку любого начальника, включая майора Муромцева, они бросят все и полетят в столицу… И это потому, что они не работают сыщиками, а служат. Большая разница!

Телефоны лежали на краю одеяла. Лежали и молчали!.. Через сорок минут Ирина уже собиралась пошутить над «прозорливостью» Вадика, но вдруг ее аппарат ожил и задрожал в виброзвонке. А через три секунды тихо прозвучал вальс Грибоедова, потом чуть громче, затем – громко и настойчиво… Ирина осторожно взяла телефон и поднесла к уху.

– Здравствуйте, товарищ генерал… Отдыхаем. Места здесь райские… Да, про Бакунину уже слышали… Какие обиды, Тимур Аркадьевич? Мы понимаем, что ситуация чрезвычайной важности, что без нас вы не справитесь… После обеда будем в Москве!.. Нам не важно, какие есть рейсы. Если что – захватим самолет и прилетим… Это я шучу, товарищ генерал. Это нервы! Нас с мужем первый раз из отпуска отзывают…

Ирина отключила телефон, встала и начала собираться.

Вадим тоже сразу встал и принялся натягивать брюки… Ему казалось, что жена опечалена таким поворотом событий. Свадебное путешествие – оно должно быть один раз в жизни! А тут такой облом… Хилькевичу хотелось сказать что-то доброе, ласковое.

– Я горжусь тобой, Багрова! Ты настоящий сыщик… И это правильно, что мы срочно летим в Москву. Ребятам надо помочь. Они уже наверняка в полной запарке.

– Да, особенно Муромцев и Кузькин.

– Ну, эти двое уже точно на ушах стоят!

* * *

Муромцев и Кузькин не стояли на ушах. Они просто встали в сторонке и наблюдали за действиями криминалистов. Приятно было сознавать, что у них со следственной бригадой разные задачи… Да, генерал Вершков так и сказал – пусть они пишут протоколы, а ваша цель найти настоящего убийцу.

Тело еще не увезли. Более того – известная журналистка лежала поперек кровати, демонстрируя всем три пулевых отверстия в голой спине.

Квартира не была шикарной, но и совсем не бедной. Поражало обилие цифровой техники – три компьютера, телефоны, кондиционеры, телевизоры с плазмой и всякие там принтеры-факсы в одном флаконе…

Понятые тихо сидели в коридоре. А в большой комнате, представлявшей нечто среднее между спальней и рабочим кабинетом, командовал следователь Никита Бобриков. Он примостился в углу за компьютерным столиком и громко писал протокол. Каждую фразу он произносил вслух и ждал реакции. Если никто не возражал, то следователь быстро записывал слова в бланк и начинал продумывать следующее предложение… Иногда медик, криминалист или кто-то из оперов, проводящих обыск, действительно говорили пару слов для протокола. Часто свое мнение высказывал старый эксперт Николаев.

– Ты, Никита, кровать поподробней опиши. Вот тут две подушки, и обе примяты. А на них волосы разного цвета…

– Понятно! Оформляем, как вещественные доказательства – следы от потерпевшей и улики от убийцы.

– Возможно… Но ты не торопись с выводами, Никита. Тут волосы минимум от трех человек. А если перевернуть подушку, то и еще найдется. Слухи ходили, что покойница была в этом плане активная.

– Слухи мы в протокол писать не будем… Ты, Николаев, найди что-то такое, что прямо на преступника указывает. У нас пока ничего нет! Только гильзы и какие-то волосы… Совсем непонятно, как к этому делу подходить.

На последней фразе Муромцев и Кузькин переглянулись. Они оба не смогли удержаться и ехидно засмеялись. Это было неприлично! Во-первых, в комнате находился труп, а во-вторых – Никита Бобриков. Он мог принять смешки на свой счет и обидеться.

Паша Муромцев, как старший группы, попытался разрулить ситуацию.

– Это мы тут, Никита, о своем смеемся. Лев Львович напомнил мне анекдот. Но об этом потом… Мы пойдем по соседям, разведаем обстановку.

– Конечно, Павел Ильич. Мы же вместе по делу работаем…

– Именно так!.. Если что накопаем, то сразу сообщим.

– Буду ждать… Дело какое-то странное. Пока совсем не ясно, с какого конца к нему подступать…

* * *

Для пресс-конференции выбрали огромный зал на Садовом кольце. Ожидалось, что будет не менее трехсот журналистов. Плюс – дипломаты и всякие пресс-атташе, плюс – телевидение с камерами, плюс – звукооператоры с микрофонами. Короче – в зале будет две тысячи ехидных глаз, которые заранее знают, кто убил Бакунину.

Генералу Вершкову часто приходилось делать то, что он не любил. Вот и сейчас придется сидеть на сцене и изображать Иванушку-дурачка… Противно то, что журналистская братия знает правила игры и очень любит играть в кошки-мышки. Как приятно сделать из генерала мышь серую! И гонять ее потом дурацкими вопросами. А сама пресса всегда на коне. Она поучает и обличает… Коты поганые!

Вершкова успокаивало одно – первую скрипку будет играть Генеральный прокурор. Пусть принимает на себя все стрелы!.. А журналисты очень колючие! Они назовут Бакунину символом свободной прессы. Они скажут, что смерть оппозиционерки выгодна Кремлю. Они припомнят, что Президент лично выражал неудовольствие линей журнала «Истина». Они намекнут, что знают, где искать убийц. Они заявят, что силовикам не выгодно найти истинного киллера… Коты поганые!

Вершков ехал по Садовому кольцу сумрачный и злой… Еще суток не прошло с момента убийства. Пока еще нет ни улик, ни зацепок, ни версий. Надо активно работать, а эти журналюги будут задавать вопросики и поучать…

Уже в зале Вершков узнал, что в президиуме будут еще генералы. Еще двое – оба из МВД… Это хорошо! Они будут в форме и отвлекут на себя внимание прессы.

Вершкову очень не хотелось сегодня подходить к микрофону. Пришлось бы говорить, что мы приложим все силы, что найдем убийцу, что это дело чести…

Заканчивался первый час пресс-конференции. Вершков скромно сидел на краю стола и делал вид, что ведет записи в блокноте. На самом деле он рисовал чертей в разных позах. Были фигурки спящие, бегущие, плывущие на байдарке… Сборище явно подходило к концу, и генерал, как школьник, надеялся, что сегодня его не вызовут к доске… Вызвали!

Из рядов журналистов к микрофону пробился лохматый парень в мятом костюме. У него в руках был рукописный плакатик с названием своего издания – «Народное дело»… Распорядитель был вынужден дать ему слово.

– Только представьтесь, пожалуйста… Вы откуда?

– Я из города Шадринска. Газета «Народное дело». Журналист Рихард Зоркий… Это псевдоним такой.

– Понятно… Какой у вас вопрос?

– У меня вопрос к генералу Вершкову… Вот тут все говорили о возможных версиях, про политический заказ и всякое такое. А вы не думали, что нити ведут в наш Шадринск?.. Бакунина родом из этого города. Она здесь в школе училась. Это прямо рядом с редакцией… У нас про молодость Аллы Бакуниной разные слухи ходят. Хотя, все это было очень давно.

Все отвечали на вопросы, сидя, а Вершков встал. За эти несколько секунд он успел продумать ответ странному журналисту, который своим псевдонимом косил под разведчика Рихарда Зорге… О Шадринске генерал слышал первый раз, но об этом никто не узнает.

– Вопрос очень важный!.. Все мы родом из детства. И понятно, идет детальная отработка всех связей погибшей журналистки… Только наивные люди могут полагать, что у Бакуниной один противник – Кремль. Такие люди, как она, насолили очень многим. Нам надо найти всех ее врагов. И начнем мы с города Шадринска… Кстати, уважаемый Рихард, а почему с этим вопросом вы обратились ко мне?

– Так вы же курируете Службу особого назначения? Так?

– Так!.. Это не секрет.

– Но я знаю, господин Вершков, что вы распутываете самые сложные дела… Ну, если у МВД или ФСБ ничего не получается, то дело передают вам. Так?

– Если отбросить лишнюю скромность, то это так!

– Значит и дело Бакуниной вам передадут?

– Уже передали!.. Мы, конечно, найдем убийцу… Мы приложим все силы… Это для нас дело чести…

* * *

В старых домах особенные дворы. В тени мощных деревьев прячутся добротные лавки и примитивные детские качели. Кажется, что так было здесь и двадцать лет назад, и сорок, и шестьдесят…

Поквартирный обход ничего не дал. Так бывает – Бакунина жила в этом доме двадцать лет, а все знакомства с соседями были шапочные. Кто-то видел ее в лифте, кто-то помог ей завести машину, кто-то сообщил, что у журналистки бывали разные гости… Одним словом – никто ничего не знает. Такие вот времена! Все люди заняты своими проблемами, а на ближнего им наплевать… Прав был следователь Никита Бобриков – пока не за что зацепиться.

Муромцев и Кузькин сидели во дворе и ждали последнего свидетеля – ближайшую соседку Бакуниной… Так получилось, что многие из свидетелей указывали на нее, на женщину в шляпке.

Очевидно, что ношение шляп – это сейчас особая примета. Что-то вроде шрама или татуировки… В наше время дамы носят кепки, шапки, платки, капюшоны и даже бейсболки. А вот найти женщину в элегантной шляпке – большая проблема!

Об этой моднице сыщикам сообщили следующее… Бакунина жила с ней на одной площадке – дверь в дверь… Они общались почти как подруги… Зовут «шляпку» как-то вычурно – или Алевтина, или Анфиса… С работы она всегда приходит ровно в шесть тридцать. Хоть часы проверяй!

До прихода этой старомодной Акулины оставалось десять минут… Муромцев и Кузькин разместились возле песочницы под большим деревянным мухомором. Отсюда просматривалась подворотня, дорога, ведущая к дому и сам подъезд, возле которого стояла следственная «Газель»…

День выдался суматошным. Сыщики устали. Муромцев просто молчал. А Кузькина потянуло на философскую лирику.

– Вот ты скажи мне, Паша – эта Афродита в шляпке могла сорок лет назад в этой песочнице играть?

– Вполне могла.

– Вот!.. А этот дуб и тогда шевелил над ней ветками.

– Это, Лев, не дуб, а ясень.

– Знаю, Павел Ильич! Не один ты у нас такой умный… Я про дуб сказал для поэтического сравнения. Для крепости мысли… Вот этот ясень стоит тут сто лет и усмехается: «И чего это люди суетятся?.. Все проходит. Пройдет и это».

– Умный ясень. Только это еще раньше сказал царь Соломон… Спокойно, Лев! Вот наша «шляпка» идет… И ты смотри – ровно шесть тридцать!