Kitobni o'qish: «Прощай, моя любовь…»

Пролог

Иногда мы оставляем следы, которых не хотели.

Мне было 19. Образцовое поведение, хорошая успеваемость и бюджетное отделение госуниверситета, посредственная среднесимпатичная внешность и отсутствие поклонников.

Ему было 37. Электрогитара, байк, внешность рокстайл полубога, бывшая подруга, совместный с ней сын и толпа фанаток.

Даже юношеская наивность не давала мне надежд на то, что у нас хоть что-то может получиться. Жаль, что задумываться об этом я стала уже после того, как влюбилась в него без памяти – самой чистой и самой безумной первой любовью.

Глава 1. Этот симпатичный гитарист

Я повзрослела поздно. В школе почти ничем не интересовалась, кроме учебы и общения с двумя близкими подругами. Мы все были хорошими девочками, и под неустанным оком родителей усердно прогрызали себе путь в будущее. Если менее пафосно – все старшие классы были посвящены подготовке к поступлению в университет, и, обязательно, на бюджет. Наши одноклассники активно осваивали разные стороны взрослости – прогулы, курение за углом, первый алкоголь и первые же поцелуи. А я так сильно боялась учиться в техникуме с «хулиганами», что даже ни в коей мере не чувствовала себя несчастной, живя только уроками, домашним заданием и подготовительными курсами. Единственное, что разбавляло мою однообразную подростковую жизнь, это любовь – к литературе и музыке. Чаще я любила их по отдельности, иногда совместно. Чтение и кассетник – так я проводила свое свободное время.

Думаю, не нужно объяснять, что при таком образе жизни места романтическим увлечениям просто не было. Точнее увлечения эти, конечно же, были – кратковременные влюбленности в героев романов или в лидеров рок-групп, но все это, понятно, существовало исключительно между мной и мной. Что же касается реальности, то к девятому классу я уже была полностью разочарована и в чувствах, и в представителях противоположного пола. Разумеется, понарошку. Предыстория такова – в шестом классе я пала жертвой школьной моды на первую любовь и выбрала одного из старшеклассников, чтобы воздыхать по нему в компании одноклассниц. С объектом моих вздохов мы ни разу не разговаривали, через два года он выпустился, и мои мысли о нем исчезли вместе с трелью последнего звонка для этой параллели. Однако на фоне некоторых школьных любовных историй моя была столь блеклой и неинтересной, что я решила не повторять подобного, особенно за компанию.

В десятом классе произошло то, что запросто могло претендовать на то самое первое и чудесное, но и оно прошло мимо. И на сей раз дело было вовсе не в учебе. Новенький одноклассник хорошо учился и также как я планировал поступать, был хорошо воспитан, красиво ухаживал. Но в силу полного отсутствия как опыта, так и женской симпатии к нему, я категорически не понимала, чего он от меня хочет. Я спокойно принимала цветы и открытки, ходила с ним гулять (впрочем, втрое реже, чем он приглашал), агрессивно реагировала на мамины уговоры дружить с Лёшенькой. Мы неплохо общались, но куда ему до книжных супергероев.

Вскоре последний звонок прозвенел и для меня. К этому моменту я уже знала, что поступила, как и хотела мама, на бюджет. Экзамены прошли в состоянии полной расслабленности, двери школы закрылись, оставляя детство за спиной. Жаль, что в семнадцать мы еще не понимаем, как вот-вот распрощаемся со многим в своей жизни, которая только начинается.

С сентября для меня ожидаемо поменялось почти все. Ездить приходилось в центр города, занятия заканчивались порой уже вечером, домашние задания стали менее очевидными и требовали посещения библиотек. Постепенно шесть дней из семи переместились в стены университета. Для домашней девочки это было достаточно травматично, но уже первая сессия показала, что такое стресс на самом деле. Взрослость догнала меня словно поезд из одного вагона, куда я не смогла уместить что-то кроме хорошей успеваемости. Оказалось, быть прилежной ученицей категорически недостаточно. И, немного придя в себя на зимних каникулах, я устремилась восполнять четко обозначившиеся пробелы, а именно – работать над социальными связями.

На самом деле, все, конечно, было не так. Скорее это социальные связи стали работать надо мной. Поняв, что прежние правила не работают, преподаватели не запоминают всех студентов, и на экзамене ты получаешь единственный шанс, я сильно разочаровалась в своем образе жизни зубрилы-хорошистки. Вокруг царило постновогоднее веселье, студенты радовались свободным денечкам, и большинство из них абсолютно не переживало из-за оценок. Со школьными подругами мы уже практически не общались – разные учебные заведения, специальности, новый круг общения у каждой. Но незадолго до выпуска мне удалось сблизиться с парой других девчонок из школы. Мы все увлекались музыкой, но учась в одном классе, ранее почти не разговаривали. Теперь же стали не разлей вода – гуляли после занятий, вместе читали журналы о своих кумирах, ходили на местные концерты и мечтали побывать на выступлениях звезд первой величины. Постепенно благодаря их общительности и у меня появились новые знакомые.

Зима – это всегда сезон зрелищ. Зима на Урале – это еще и сезон морозов, теплых подштанников, отмороженного носа и прочих прелестей, которые не могут остановить молодежь в поисках развлечений. Начался второй семестр, а с ним пришли январские метели, сонные лекции и свежие концертные афиши, расписанные до весны.

Я хорошо помню эту череду местечковых концертов. Разные, иногда очень странные, помещения, духота, сигаретный дым, тяжелая музыка и толпы вчерашних подростков, которые уже выросли из «Руки вверх» на школьных дискотеках. В баре всегда было дешевое пиво, а на нас – дешевая одежда. Двухтысячные только начались, наш город еще не видел приличных гастролей, а мы-студентки – приличных денег. Вся моя стипендия уходила на книги и кассеты и, честно говоря, речь идет всего о паре походов в магазин.

На одной из таких тусовок мы с девчонками оказались за одним столом с организаторами концертов. Да, общительность моих подруг простиралась настолько далеко. Мы пили пиво из пластиковых стаканчиков, болтали о музыке (все, кроме меня), смеялись. В перерыве между отделениями к нам подсели еще четыре человека. Они представились сами – группа «Система». Это были прям дядьки – взрослые, брутальные, длинноволосые. Не смотря на мои периодические увлечения музыкантами, в реальной жизни я никогда не думала, что смогу всерьез увлечься кем-то похожим. Сейчас я уже не вспомню имен и лиц всех участников группы, пусть простят меня эти случайные знакомые, но одно имя до сих пор хранит моя память, как и черты лица, цвет волос и запах его кожаной куртки. Глеб… Странное непривычное имя. И по сей день у меня нет других знакомых с таким. Гитарист и бэквокалист. Очень красивый, с тонкими чертами лица, длинными абсолютно прямыми золотисто-русыми волосами, низким голосом и чуть прокачанным рельефом, который ни в коей мере не скрывал тонкий трикотажный лонгслив приглушенно-красного цвета, который был на нем в тот вечер.

Я наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы все время, пока мы сидели практически напротив друг друга. Девчонки улыбались музыкантам, кокетничали. Мы все были свободными девушками, но об интрижке в туалете концертного зала и речи быть не могло, поэтому все было очень невинно, задорно и весело. Понять, что Глеб – местная звезда, было совсем не сложно. За те пятнадцать минут, что мы провели за одним столом, к нему раз семь подходили девушки и непременно обнимали его. Он всем отвечал: кого-то обнимал в ответ, привстав, кого-то гладил по руке на своем плече, кому-то просто улыбался и довольно холодно. Со всем сторон то и дело раздавалось – Глеб, Глеб, Глеб… Тогда я еще не знала, что этот девичий щебет станет лейтмотивом моей жизни на следующие девять месяцев.

Стартовало второе отделение, и все потянулись в зал. Девчонки увлекли меня следом за музыкантами, те должны были играть вторыми. Я еле дождалась, пока закончит первая группа, мне не терпелось узнать насколько «Система» похожа на группы, которые я слышу из своего кассетника. Их выступление околдовало меня в буквальном смысле. Они были реально на уровне, но со своим стилем, подачей, лирикой на русском. Это был сумасшедший драйв в чистом виде, и Глеб был далеко не последней скрипкой. Он отчаянно зажигал, пританцовывая со своей красно-черной гитарой, подпевая солисту низким рычащим голосом. Зал скандировал его имя. Я прыгала вместе с девчонками, как маленькая, и тоже была готова кричать. Его волосы в свете прожекторов двигались в такт музыке и, казалось, могли загипнотизировать кого угодно. Он был очень похож на моих заокеанских кумиров, но он был здесь, совсем рядом, и он был реально классным, очень по-своему классным.

После концерта организаторы позвали нас на квартиру к одному из них. Там постоянно собирались меломаны и тусовались до утра. В нарушение всех родительских правил согласилась пойти. Подруги были счастливы, обычно в их проделках я не участвовала. А отправиться ночью с малознакомой компанией домой к малознакомому хозяину… В общем, понимала, что поступок напрочь лишен интеллектуальной составляющей. Я позвонила домой с телефона-автомата в холле концертной площадки (да, вы правильно поняли, мобильников тогда почти ни у кого еще не было) и соврала, что мы все идем ночевать к Инне. Мама была не в восторге, но что она могла поделать?

Утром я стояла на остановке и ждала первый троллейбус в сторону дома. Вопреки страшилкам, вбиваемым родителями в мою голову много лет, ничего ужасного со мной не случилось: никто не посягал на мою девичью честь, никто не пытался подсадить на наркотики, алкоголь и сигареты были исключительно добровольными и отказ не сопровождался практически повсеместным в те времена «Ты меня уважаешь?». Просто двадцать пять человек в убитой сталинке на пятом этаже в самом центре города до утра говорили о музыке, слушали музыку, играли музыку. Единственное, что случилось в ту ночь, это мое присоединение к армии фанаток Глеба и «Системы». Мое сердце было отдано полностью, безвозвратно и без раздумий. Отдано пока еще Глебу-музыканту.