Kitobni o'qish: «Паутина»

ГЛАВА 1

– Сколько лет, сколько зим!.. – улыбаясь, вполголоса протянула Милославская.

– Что-то не очень убедительно, – поглаживая ус и перешагивая порог, ответил Руденко. – Не рада что ли?

– Нет, почему же…

– Погоди, погоди, – Семен Семеныч слегка наклонил голову и, прищурившись, пристально посмотрел на Яну, – Выглядишь ты, надо сказать, неважно. Не заболела?

– Да нет, недомогание просто, – Милославская отвела взгляд.

– Опять гадала? – насмешливо спросил Руденко и повесил фуражку на крючок, прибитый к стене в прихожей Яниного дома.

Милославская ничего не ответила и поспешила перевести разговор на другую тему.

– Кофе хочешь? – позевывая, произнесла она и протянула Семену Семенычу расческу: на его макушке забавно торчал слипшийся от пота хохолок.

Руденко пятерней «навел порядок» на голове и, не дожидаясь приглашения, прошел на кухню. Переступив ее порог, он сразу же стал шевелить ноздрями.

– Чем это так у тебя? – спросил он и нахально заглянул в микроволновку. – О-о-о… Опять полуфабрикаты? Когда-нибудь они доведут тебя до ручки! Ну что, угощай.

– А до ручки дойти не боишься? – улыбнувшись, произнесла.

Яна и, всунув руку в толстую вышитую рукавицу, вытащила из печи маленький круглый противень, на котором дымилась пицца. – Хотела кофе отделаться, но от тебя разве можно утаить что-то съестное, – шутливо проговорила она.

– А я и от кофе не откажусь… – брызгая у раковины иссиня-черной пеной, облаком окутавшей широкие, с короткими пальцами кисти рук, ответил Семен Семеныч.

– Вот так и зарабатываем мы трудовые мозоли, – вздохнув, протянула Милославская, легонько похлопав Руденко по изрядно выпирающему животу, на котором едва сходилась рубашка.

Хозяйка достала серебряную джезву, которую она не променяла бы ни на одну самую лучшую кофеварку в мире, и принялась за приготовление кофе, в то время как ее гость краешками пальцев отламывал от пиццы небольшие кусочки и виртуозными движениями отправлял их в рот.

Руденко был давним приятелем Яны Милославской, поэтому такое панибратское поведение ее не удивляло и не обижало. Семен Семеныч был несколько небрежен в манерах, но Яна всегда знала, что в душе он большой добряк и в некотором роде простофиля.

Семена Семеныча в дружеском кругу гораздо чаще называли Три Семерки. Это прозвище прилипло к нему давным-давно, тогда, когда он стал слишком очевидно для других из прочих спиртных напитков предпочитать портвейн с одноименным названием. Руденко не был пьяницей, но любил поднять себе настроение или расслабиться в конце рабочего дня, употребив рюмочку-другую из заветной бутылки.

Три Семерки был мужчиной средних лет, однако звание капитана милиции он получил не так давно, чрезвычайно обрадовавшись избавлению от чина старлея. Руденко не был равнодушен к своей работе; наоборот, он дни и ночи пропадал в отделе, выполняя каждое приказание с особым рвением и добросовестностью. Однако с карьерным ростом ему никак не везло, и если вдруг начинало наклевываться повышение, он обязательно вляпывался во что-то, после чего ему не только не светило поощрение, но и очередной премии приходилось помахать ручкой.

Милославская была одинока, а Руденко – женат, но это не мешало их общению, поскольку никакой любви между этими мужчиной и женщиной не существовало. Между Яной и Три Семерки была особого рода дружба, дружба, основанная, в основном, на взаимовыгодном интересе. Замешена она была на работе.

Работая в органах, Семен Семеныч мог оказать посреднические услуги в составлении фоторобота, проведении экспертизы, мог добыть определенного рода информацию и прочее. А Яна Борисовна по роду своей деятельности во всем этом часто очень остро нуждалась.

Милославская оказывала услуги не частного детектива, не телохранителя. Она была профессиональной гадалкой, гадалкой необыкновенной и даже редкостной. Количество удачно доведенных ею до конца дел делало ей честь. Семен Семеныч очень уважал Милославскую, хотя весьма скептически относился к Яниному методу расследования – гаданию на картах.

Деятельность Милославской была далека от ответа на вопрос, любит – не любит. Яна Борисовна раскрывала преступления, помогала отыскивать пропавших людей, бралась за расследования, заниматься которыми у милиции не было либо сил, либо желания. Отчаявшиеся люди шли к ней.

Яна редко проводила бесплатные сеансы. Не потому, что она была противницей благотворительности: гадание на картах отнимало у женщины слишком много сил, лишало ее жизненной энергии. В день больше двух карт из колоды экстрасенс использовать не могла. Только загадочный Джокер составлял исключение – его Милославская могла применить третьим, но он практически никогда не давал четкой информации.

После сеанса Яна Борисовна жутко уставала, поэтому она не могла совмещать какую-либо официальную работу с гаданием. Поразмышляв о пользе того и другого для человечества, она однозначно остановилась на последнем. Оно и стало единственным источником ее средств.

Размер гонорара зависел от конкретной ситуации. В определенных ситуациях он был чисто символическим, но гораздо чаще обеспечивал Милославской безбедное существование где-то в течение месяца.

Милославская гадала на картах, но они были далеки от обыкновенных. По таинственному зову Яна изготовила их сама. Взяла картон, вырезала прямоугольники одинакового размера и нарисовала на них символы, диктуемые ей свыше. Гадалка не обладала талантом художника, но здесь словно сами собой под ее рукой появились причудливые изображения. Так же спонтанно возникли в воображении гадалки и названия карт: «Чтение», «Взгляд в будущее» и другие.

Когда появлялась необходимость, Яна ложила ладонь на карту, и через некоторое время ее посещало видение. Сеансы не всегда оказывались удачными: возникшие картины могли не быть отчетливыми и далеко не всегда их значение было понятно сразу. Часто приходилось подключать умственные способности, логику. Не сказать, чтобы Милославская в этом плане была особо одарена, но в комплексе с интеллектуальными данными ее таинственный дар являл собой нечто фантастическое по своим возможностям.

Это прекрасно понимал, хотя всегда и старался иронично высказаться о Янином занятии, и Семен Семеныч. Он очень гордился званием капитана, а в глубине души знал, что во многом обязан им Милославской. Гадалка на самом деле сыграла немаловажную роль в карьерном росте приятеля. Часто случалось, что сотрудничество гадалки и ее товарища-милиционера оказывалось взаимовыгодным, поскольку не могло не сказаться положительно на количестве раскрытых преступлений. В результате совместной работы Яна оставалась при честно заработанных деньгах и при благодарности, а Три Семерки – при поощрении.

При этом мысль об извлечении какой-то коварной корысти из отношений друг с другом приятелей не только не преследовала, но и вообще не возникала. Их отношения строились легко и непринужденно.

– Э-э-э! – прикрикнула Яна на Руденко, – Это что за безобразие?!

– А я че? Я ниче, – подражая глуповатому высказыванию из кинофильма, пробормотал Семен Семеныч, облизывая засаленные кончики пальцев. Он успел уговорить третью часть пиццы, и лицо его изображало выражение сытости и довольства.

Милославская разлила кофе по чашкам и тоже присела к столу. Пристальный взгляд сзади заставил ее обернуться – из угла тоскливо смотрела Джемма.

Эту чистопородную среднеазиатскую овчарку Яне некогда привезли из Туркмении. Теперь хозяйка и питомица души друг в друге не чаяли. Джемма была прекрасной защитницей. Огромный рост и недюжинная сила позволяли ей легко справляться со взрослым человеком. Часто ей приходилось демонстрировать это: Милославская нередко брала собаку с собой «на дело», где та порой помогала хозяйке избежать неминуемой гибели или способствовала задержанию преступника.

– Сейчас, – вздохнув с пониманием, произнесла Яна и через несколько минут собачья миска доверху наполнилась кормом.

– Что-то облезлая она какая-то стала, – чавкая, прошамкал Три Семерки, – Линяет что ли?

– Грубый ты какой, Сема! Облезлая… Это мы после боя такие.

– Какого еще боя?

– Да пришлось сцепиться кое с кем, – уклончиво ответила гадалка.

– Ну-ка, ну-ка… – настойчиво протянул Руденко, и Яне пришлось рассказать ему о последнем расследовании, которое было коротким, но бурным и в котором она обошлась без участия товарища.

– Не одним, значит, нам пришлось в эти дни почувствовать, что значит собачья жизнь, – дослушав подругу, со вздохом произнес Семен Семеныч.

– Кому это нам? – удивленно произнесла гадалка.

– Нам, и мне в том числе…

– Неприятности на работе?

– Они самые.

– В чем дело?

– Да мошенники слишком ловкие деятельность свою в городе развернули. А к ногтю прижать их никак не удается. Уходят прямо из рук и все!

– И что?

– Что, что?! Они живут припеваючи, а нам от начальства по шапке!

– И по премии, небось, тоже? – осторожно спросила Милославская.

– А то как же еще, – грустно ответил Семен Семеныч. – Я у тебя-то проездом.

– Вот как?

– Угу. Напарник мой до хаты одной неподалеку тут пошел. Проверить. По нашим данным, нечистая она. Договорились, что я тут его подожду, чтоб подозрений никаких не вызвать. В гражданке он, а я – вот он весь, перед тобой, —

Руденко горделиво погладил свои погоны. – Мы последнюю неделю в мыле все. Я почти забыл, как Маргарита моя выглядит.

Маргарита Ивановна, жена Семена Семеныча, была по натуре очень мягкая и добросердечная. Она умела обогреть мужа теплыми словами, заботой. Не лезла с нравоученьями, когда видела, что он и без того не в духе, не ворчала, если супруг принимал рюмочку после рабочего дня. Кроме того она была отменным поваром и постоянно баловала Семена Семеныча не только своими фирменными блюдами, но и кулинарными новшествами. В общем, Руденко в этом плане любой мог позавидовать, поэтому он сейчас, как и всегда, упомянул о жене с особо теплой интонацией.

– Неужели они никогда не закончатся? – задумчиво протянула Милославская.

– Кто?

– Преступления.

– Хм, – ухмыльнулся в ответ Три Семерки.

Яна только что закончила очередное дело, а теперь вдруг подумала о том, что этот конец означает только одно – начало. Она знала, что не сегодня-завтра в ее дверь постучит очередной клиент, и ей придется снова приступить к работе.

– Отпуск что ли взять? – пробормотала она.

– Хм, тебе ли об этом горевать? Ты сама себе хозяйка, – ответил Семен Семеныч. – Конечно, возьми. Отдохни немного.

Я же говорю, ты выглядишь неважно. В бассейн походи, в сауну… Любовника, в конце концов, заведи…

– Сема! Я тебя умоляю!

Гадалка не любила говорить об этом. Несколько лет назад семья Милославских, Яна, ее муж и сын, попала в серьезную автомобильную катастрофу, после которой в живых осталась только сама женщина. Ее супруг, Саша, и единственный сын, Андрей, погибли. Яна долго находилась в коме, а придя в себя, была не рада спасению. Она глубоко переживала случившееся, видеть никого не хотелось, не хотелось жить, но изменить ничего уже было нельзя, а жизнь продолжалась.

Таинственный дар Милославская обнаружила у себя именно после клинической смерти, и с тех пор гадание ей заменяло все: семью, работу, широкий круг друзей… Она потеряла своих близких и стала жить, помогая чужим людям.

– О! – воскликнул Три Семерки, услышав звонок в дверь. – Это наверняка Бирюков, – Семен Семеныч сделал последний глоток кофе и засеменил в другую комнату, чтобы посмотреть в окно, – Так и есть! Недовольный какой-то. Зря, наверное, проходил, – Руденко вернулся в кухню, одним движением отправил в рот оставшийся кусок пиццы, затем торопливо зашагал в прихожую, где, натянув фуражку и всовывая ноги в башмаки со стоптанными задниками, сказал гадалке: —

Послушай моего совета: человек без отдыха сдает.

Милославская в ответ только вздохнула. Она пошла вслед за приятелем, чтобы запереть за ним калитку: ближайший часок-другой гадалка планировала вздремнуть.

На улице Семена Семеныча на самом деле ждал напарник, но он был уже не один, что очень удивило Три Семерки. Руденко нахмурился, удивленно приподнял брови и, посвистывая, посмотрел на незнакомца. Тот о чем-то говорил с Бирюковым.

Они стояли возле машины Семена Семеныча, старенькой, видавшей виды шестерки. Бросив беглый взгляд в сторону собеседников, гадалка сразу поняла: эти люди не знакомы, и толкнула локтем в бок сердитого Руденко.

Он, очевидно, сразу поняв ее намек, сбросил с себя никчемную спесь и прислушался к разговору. Отчетливо разобрала его и Милославская. Мужчина обращался к Бирюкову с вопросом о том, действительно ли в этом доме проживает экстрасенс-гадалка.

Яна Борисовна Милославская. Выражение лица руденковского напарника, услышавшего такую профессиональную характеристику Яны, описать трудно. Казалось, что он собирается, как говорится, взять ноги в руки и бежать сразу во все четыре стороны – растерян парень был неимоверно.

– Ну, тут она живет, – деловито окликнул гостя Три.

Семерки, – Дальше что?

– Может быть, товарищ капитан, ты разрешишь мне поговорить с этим человеком? – иронично произнесла гадалка.

Семен Семеныч, нисколько не смутившись, посвистывая отошел в сторону и сделал вид, что осматривает колеса своего автомобиля. Милославская вопросительно посмотрела на того, кто о ней спрашивал.

Это был мужчина лет около сорока, высокий, широкоплечий, несколько сутуловатый. Очевидно, он косолапил при ходьбе – концы его ступней смотрели внутрь. Руки были несколько длинноваты и обращали на себя внимание крупным размером кистей. Он смотрел как-то исподлобья, хотя, возможно, такое ощущение создавалось из-за густых, сросшихся у переносицы бровей.

– Я вас слушаю, – спокойно произнесла гадалка, – Я Яна Борисовна Милославская.

Незнакомец поджал свои тонкие губы и с некоторым презрением посмотрел в сторону Руденко и его напарника. Милославская, словно прочитав его мысли, произнесла:

– Семен Семеныч, увидимся. До встречи.

Три Семерки недовольно обернулся, затем подошел к Яне вплотную и пробормотал ей на ухо:

– Не советую в дом каждого встречного-поперечного приглашать.

– У нас интимный разговор, – улыбнувшись, ответила ему гадалка.

Руденко стал хлопать глазами, совершенно не понимая подругу.

– Беседа тет-а-тет, – пояснила ему Милославская.

– А-а-а, – протянул Три Семерки, но по лицу его было видно, что он так ничего и не понял.

Семен Семеныч уселся за руль и, подождав, когда это сделает его напарник, тронулся с места, недоверчиво посматривая в сторону Яны и ее гостя.

– Я хотел бы обратиться к вам за помощью, – раскованнее заговорил незнакомец.

Милославская молчала. Она сразу подумала, что этот мужчина – очередной клиент, и размышляла о том, сразу отказать ему или ради приличия выслушать, зачем тот пришел. Состояние у нее было далеко не рабочее, и она нуждалась в хорошем отдыхе гораздо больше, чем в заработке.

– Вы удивлены? – несколько смущенно спросил гость.

– Нет, вы не первый в своем роде.

Сказав эти слова, Милославская сразу подумала, что он не первый не только в том смысле, что ищет ее помощи: было уже много случаев, когда она, будучи утомленной и обессиленной, все же бралась за дело и успешно доводила его до конца.

– Как вас называть? – спросила гадалка.

– Синявский. Виктор Николаевич. Можно просто Витя.

– Идемте в дом, Витя, – вздохнув, произнесла Милославская.

Виктор зашагал за ней, с любопытством оглядывая небольшой дворик ее дома, в котором она, будучи очень занятой в последние дни, давно не наводила порядок.

– Присаживайтесь, – сказала Яна, указывая гостю на диван, обтянутый темно-зеленым бархатом, и закурила.

Интерьер ее кабинета был несколько необычен и всегда делал обстановку разговора, происходящего в нем, загадочной и таинственной. Статуэтка египетской кошки, стоящая на тумбе, казалось, вот-вот оживет и протяжно замяукает, а голос ее эхом разнесется по всем комнатам. Необыкновенный ковер с катренами Нострадамуса заставлял задуматься о других мирах и неподвластных человеку материях.

С виду уверенный в себе, Синявский, присев на указанное место, сразу переменился: он еще больше ссутулился, нахмурился и голову втянул в плечи.

– Расслабьтесь, – сказала гадалка, от которой не ускользнуло состояние клиента. – Курите? – она протянула Виктору свою пачку, вытряхнув из нее наполовину несколько сигарет.

Синявский взял одну из них и из заднего кармана новых, но с оттянутыми коленками джинсов достал металлическую зажигалку. Яна пододвинула ему пепельницу. Виктор прикурил и, сделав две коротких затяжки, сказал:

– Я приехал с Севера.

– Откуда? – удивленно перебила его Милославская: ее услуг до этого искали, в основном, местные жители или приезжие из области.

– Я работаю сейчас на Севере, – пояснил Синявский. – Здесь проездом. Направляюсь на юг, в Геленджик, в санаторий, подлечиться. Решил по пути мать навестить. Она в Ленинском районе живет. Не виделись мы уже несколько лет.

Виктор говорил, шмыгая носом, и слушать его было тяжело: постоянное шмыганье отвлекало.

– Я приехал, а дом пустует, – Синявский развел руками. – Решил переночевать – но и сегодня в течение дня мать не объявилась.

– Только и всего? – рассмеявшись, произнесла Милославская.

– Да вы что! – воскликнул ее гость. – Это все серьезно.

Моя мать – пенсионерка. Она почти все время проводит дома.

– Может быть, на этот раз ей захотелось куда-нибудь наведаться…

– Куда? – ухмыльнулся Виктор. – Родственников у нас здесь нет, друзей тоже: отец был военным, и родители сюда переехали из Питера через пять лет после того, как папа ушел в отставку. В этом городе климат мягче. В Питере сыро, отец там чувствовал себя неважно. За это время дружеских отношений старики ни с кем не завели. Отец, знаете, был человеком высокого ранга и к окружению привык соответствующему, поэтому ему трудно было здесь, в чужом ему городе, на склоне завести себе приятелей. Да и вообще, родители были нелюдимыми. А после смерти отца мать вообще…

Синявский говорил убедительно, и Яна стала его слушать несколько серьезней, чем поначалу.

– Ну, а соседи? – спросила она, сминая сигарету о дно пепельницы, – Соседи, может быть, знают что-то!

– Увы, – пессимистично покачав головой, ответил Виктор. – Они давно ее не видели. Хотя, может, это им так кажется. Говорю же: она мало общалась.

Милославская молчала, раздумывая.

– Я считаю, ее надо искать, – заключил Синявский.

Гадалка сидела и невольно вспоминала всех тех, кто вот так же горячо, как и Виктор, убеждал ее пуститься на поиски, а через несколько дней прибегал и говорил, что потеря отыскалась сама собой. Причем «потеря» в таких ситуациях не всегда желала, чтобы ее отыскивали. Так, одна ее клиентка сообщила, что муж уехал на заработки в Москву и пропал. Милиция отыскать его не сумела. Милославская нашла. Оказалось, что благоверный несчастной женщины уже несколько месяцев живет в гражданском браке, имеет от этого брака двух очаровательных сыновей-близнецов и возвращаться с «заработков» не желает. Клиентка за такую информацию спасибо гадалке говорить не стала.

– Я вам хорошо заплачу, – добавил Виктор после некоторого молчания.

– Хм, – ухмыльнулась Милославская. – Если бы дело было только в этом…

Яна несколько секунд ничего не говорила и смотрела в сторону.

– Почему вы не пошли в милицию? – спросила она, пристально глянув на Синявского.

– Я только что оттуда, – пожав плечами, ответил он.

– Вот как? – гадалка не стала скрывать своего удивления.

– Они, как и я, попытались вас успокоить?

– Нет, они избавили себя от такой любезности. Сказали, что труп в течение нескольких дней может отыскаться сам.

– То есть как?..

– Если бабуся тихонечко померла на какой-нибудь скамеечке, говорят, то ее непременно кто-нибудь найдет и заявит в органы, – голос Виктора заметно дрогнул, – а если она жива, то, мол, нет смысла ее искать. Придет, когда захочет.

Взрослый человек, сама себе хозяйка.

– Логично, – не скрывая иронии, произнесла гадалка.

– Думаю, вы знаете, что сейчас молодых-то не особенно ищут даже по истечении трех суток со дня исчезновения, а на стариков и вовсе рукой махнули. Кому они сейчас нужны?

Милославская ничего не отвечала, не спеша соглашаться с риторическим вопросом Виктора. Тесно сотрудничая с Руденко, она прекрасно знала как о попустительстве милиции в разных вопросах, так и о ее очевидных заслугах.

– Я еще когда в очереди в ментовке сидел, услышал, как один мужик другому к вам обратиться советовал, – не зная, как уговорить Милославскую, произнес Синявский. – Сначала я не придал этому значения, а потом, когда меня отшили, как говорится, вышел, смотрю: они все разговаривают стоят.

Подошел, так и так, мол, говорю, мужики, колитесь, где ваша гадалка живет. Вот я у вас. Неужели и вы откажете?

– Я вам не отказываю.

– Значит, беретесь за дело? – обрадованно воскликнул Виктор.

– Давайте отложим этот разговор на более поздний срок, – встав, сказала Яна.

Она заходила по комнате и, не глядя на удивленного гостя, объяснила:

– Предлагаю подождать хотя бы неделю. А потом поговорим. За это время ваша мать может вернуться домой. Ведь вы не виделись несколько лет, по вашим словам.

– Ну да… – растерянно проговорил мужчина, а потом оживленно добавил: – Но до недавнего времени мы часто переписывались! Вернее, мать мне часто писала… Я не всегда находил время ответить…

– Когда вы в последний раз получили весточку?

Синявский задумался, а потом, опустив глаза, сказал:

– С полгода назад.

– Ведь за это время она могла с кем-нибудь подружиться.

Может, с мужчиной каким сошлась…

– Да вы что?! Ей шестьдесят пять!

– Когда вам будет столько, вы поймете, что это бывает и в шестьдесят пять, и даже позднее.

– Ну нет! Ее идеал – отец! – разгоряченно вскрикнул.

Виктор.

– Ну что вы так разошлись? Я про мужчину для примера просто сказала. Давайте закончим на этом.

– Как это закончим?! – разведя руками и брызгая слюной, протянул Синявский. – Скажите хотя бы, жива она или нет!

Вы… вы ведь можете это как-то узнать? Можете? – гость неуверенно посмотрел на гадалку, – Что, если она на самом деле в каком-нибудь скверике сейчас лежит? Мертвая…

Одна… Никому не нужная… – голос Виктора снова дрогнул.

– Навели на вас тоску господа милиционеры! – проговорила.

Яна, резко вскинув головой.

В следующий миг она вышла из комнаты и через несколько секунд вернулась оттуда, держа в руках заветную колоду карт. Виктор смотрел на нее во все глаза, пытаясь представить, что за этим последует. Яна веером развернула стопку и вытащила карту «Царство живых».

«Царство живых» была очень «несговорчивой» картой в последнее время, зато когда она охотно шла на сотрудничество, Милославская получала ответ на вопрос, жив искомый человек на момент гадания или нет. На карте перед обрамленной двумя фонарями аркой стояла роковая девица, держащая в руках пламя, дым от которого одновременно напоминал извивающегося змея и уходящую вдаль тонкую ленту.

Яна присела на краешек кресла, положила карту на правое колено и накрыла ее ладонью. Виктор, который до того постоянно шмыгал и дышал, подобно сошедшему с дистанции спринтеру, совершенно затих. Казалось, даже сердце в нем на это время остановилось.

Через минуту-две Милославская стала чувствовать в кончиках пальцев легкое покалывание. Обычно это было хорошим признаком – вслед за ним, как правило, наступало ощущение тепла, а потом приходило и само видение. Сейчас Яна боялась надеяться на первые признаки наступающего откровения, как бы опасаясь спугнуть его. Гадалка не горела желанием начинать это дело, а потому допускала, что организм, которому она в этот миг приказывала сосредоточиться на одном, вполне мог ее ослушаться.

Несмотря на опасения Милославской, покалывание через несколько минут все же стало перерастать в тепло. На этом этапе Яна уже была наполовину оторвана от действительности и погружалась в иной, никому, кроме нее, неизвестный мир. Мгновенья летели, и вскоре гадалку полностью окутало мистическое облако.

Это облако стало кружить Яну, трясти ее, совершенно невесомую, из стороны в сторону, а затем понесло с огромной скоростью под какие-то смешанные хаотические звуки куда-то ввысь и несло до тех пор, пока на пути у него не возникла преграда – стена, а в ней пара больших ворот. Откуда-то из неизвестности к гадалке пришло осознание того, что одни ворота ведут в мир живых, а другие – к мертвым. Милославская неожиданно почувствовала в себе силы проникнуть за эту преграду, и она стала биться в мир живых. Но… он не пускал ее.

Яна приготовилась к самому страшному и, еще более сконцентрировав энергию, попыталась проникнуть туда, где не было никого и ничего живого. Однако… и эти ворота не открылись перед ней.

Растерявшийся виртуальный образ Милославской предпринял еще несколько попыток – все они оказались неудачными.

Словно упав во сне с большой высоты, гадалка вздрогнула и очнулась. Она открыла глаза: Виктор сидел перед ней в абсолютном оцепенении. Когда он увидел в Яне признаки жизни, то осторожно прошептал:

– Ну что? Что?

Милославская зашевелила губами и произнесла что-то невнятное. Виктор отер ладонью губы и придвинулся к ней ближе.

– Воды… – еле слышно протянула гадалка.

– Ага, сейчас, – выпалил Синявский.

Он в одно мгновенье поднялся с дивана и выскочил в прихожую, но там сразу растерялся: гость совершенно забыл, что находится не дома. Яна еле заметным движением свешенной с ручки кресла руки указала ему в направлении кухни.

Вскоре Виктор стоял перед гадалкой, протягивая ей стакан воды. Вид у него был жалкий. Руки подрагивали, в глазах стояло отчаянье, на дне которого слегка поблескивала еще небольшая надежда.

– Мертва? – полушепотом спросил он, когда Яна вернула ему опустошенный стакан.

Милославская продвинулась немного вглубь кресла и отрицательно покачала головой.

– Господи! Слава богу! – вскрикнул Виктор, вцепившись пальцами в короткие волосы на висках. – Так значит, жива!.. – клиент посмотрел на гадалку.

Яна вновь покачала головой.

– Что-о? Что такое? Ничего не понимаю! – Синявский плюхнулся на диван так, что пружины его жалобно скрипнули.

– Я сама ничего не понимаю… – хрипло произнесла Милославская.

– Как же так?!

– Карта повлекла меня за собой, но не дала никакого ответа, бросила на распутье и все.

– Разве такое бывает? Как это? Как это так?.. – растерянно бормотал Виктор.

– Не могу вам ничего сказать, – прошептала Яна, сочувственно качая головой.

– Но… я могу хотя бы надеяться?

– Безусловно, ведь карта не сказала ни хорошего, ни плохого. Возможно, ваша мать скоро вернется домой, может, уже вернулась…

– Господи-и-и! – отчаянно протянул Виктор.

– У нас один выход – ждать. Я вам сразу это советовала.

– Ждать! Если б вы знали… Если б вы могли только представить…

– Знаю и представляю, – сухо перебила клиента гадалка. Она собрала в себе остатки сил и поднялась, сказав: – Всего доброго, жду вас через неделю. Это мое последнее слово.

Понимая, что дальше оставаться у нее нет смысла, Виктор еще более помрачнел и направился к выходу. У калитки он кивком попрощался с Милославской и торопливой походкой стал спускаться вниз по тропинке, ведущей к шоссе.