Kitobni o'qish: «И.о. Бабы-яги»

Shrift:

Пролог

Яна

Солнечный зайчик пощекотал уголок глаза, и я, потянувшись, села. Хорошо все-таки летом. Волки по ночам не будят: Лешему есть чем заняться, кроме как серых дразнить. На печи спать не надо, всякий раз спросонья прикладываясь головой о низкую балку. Тишина, покой…

– Хозяйка! – Молодецкий голосок разорвал утреннюю негу как старую тряпку.

Тьфу ты! Я подскочила и заметалась по избе, хватаясь за все подряд и тут же это роняя.

– Хозяйка! Отворяй! Гостя принимай!

«Да чтоб тебе!» – выругалась я, пытаясь дотянуться до полки с горшками и получив по лбу ухватом.

– Хозяйка!

– Иду, касатик! – гаркнула я, спотыкаясь о злобно шипящего кота.

«Ишь какой нетерпеливый попался. Впрочем, все они одинаковые. Хорошо еще, как вселилась, сразу забором озаботилась! Надо будет богатырям Черноморовым еще браги наварить за такое дело. А то у предшественницы моей как было? Явится какой Иван незваный, хоть дурак, хоть царевич, и сразу: «Избушка-избушка, повернись…» И летает бедная бабушка, невзирая на радикулит и застарелый перелом шейки бедра, по всей избенке, гадая, во что врежется головой. А потом еще и удивлялись, паразиты, с чего это Баба-яга такая злая?

Я наконец нашла накладной нос с бородавкой и, кое-как приладив его на физиономию, замотала голову драным платком. Калитка заскрипела вполне аутентично, заставив меня передернуться: сюда ручищи покоренных моей самогонкой богатырей еще не добрались.

– Чего надо?!

– Дык это… – полез в затылок очередной добрый молодец с румянцем во обе щеки.

«Дурак, – сделала вывод я. – Царевичи обычно быстрее соображают». Сложный мыслительный процесс, подталкиваемый пятерней в затылке, все-таки завершился, и гость поднял на меня просветлевшие глаза.

– Кощея бить надумал!

– А от меня чего надо? – проскрипела я, пытаясь под прикрытием подоконника натянуть латаную-перелатаную юбку с пришитыми к подолу куриными костями. Если на накладной нос, вступая в должность, я еще согласилась, то шкандыбать на бабкином протезе отказалась наотрез.

– Дык это… – В ход снова пошла лопатообразная ручища.

Я вздохнула и, победив непокорную одежку, сгорбившись, поплелась к двери: все равно ведь не отстанет, дураки, они упрямые.

– По делу пытаешь али от дела летаешь? – проговорила я, подходя к калитке.

Мою корявую импровизацию дурак, разумеется, не заметил и юмор не оценил.

– По делу! По делу! – радостно закивал он. – А что это ты, бабка, такая недобрая? Сперва гостя надо накормить, в баньке попарить, а потом уже…

– А за какие заслуги я тебя, лба здорового, кормить должна? – демонстративно удивилась я.

– Дык это…

Я взвыла:

– Заходи, Иван-дурак, гостем будешь.

– А откуда ты имя мое знаешь? – замер тот. Я только глаза закатила и толкнула его в спину. Впрочем, гость сам нашел объяснение. – Значит, слухом земля полнится, и сюда вести дошли, что не жить Кощею Бессмертному, смерть его идет!

– Дело ты великое задумал, злого супостата извести, – проговорила я, проглотив замечание, что таких ходоков Кощей по три штуки в неделю принимает.

А что? Он у себя в подземельях шампиньоны выращивает, озолотился на этом деле. Грибочки-то во всех окрестных царствах уважают. Да еще круглый год. А работать кому? Правильно. Вот таким болтунам: отработают год, Кощеюшка им внушит, как они семь железных башмаков стоптали, утку поймали да его погубили, и восвояси отправляет. И все довольны. Им – слава, Кощею – дармовая рабочая сила и бессмертие. Он у нас экономный очень. Наверное, поэтому и богатый такой.

– Поможешь, бабка? – вклинился в мои мысли молодецкий бас.

Я недовольно поковыряла в зазвеневшем ухе.

– Помогу. Отчего не помочь? Дам я тебе клубочек волшебный. Он тебя к Кощееву царству и выведет.

– А меч? – с детской обидой пробасил Иван. – Чем я супостата воевать буду?

– Лопатой, – проворчала я и только потом сообразила, что произнесла это вслух и, судя по вытянувшейся физиономии, меня услышали.

В принципе, не соврала. У Кощея как раз сезон заготовки субстрата под грибы. Но дураку об этом знать не положено.

– Волшебной лопатой, – поправилась я. – Ну кто тебя с мечом во дворец пустит? А с лопатой – пожалуйста. Ты еще мешок какой-нибудь на плечи приладь для маскировки. А как Кощея увидишь, так и махни на него лопатой этой, он заржет… э-э… как богатырский конь, и помрет!

– От страха? – вытаращив глаза, уточнил Иван.

– От смеха! – буркнула я.

– Чего?

– Чего-чего! Да ничего! Лопата зачарованная! – выкрутилась я.

– А-а-а! – расплылся в понимающей улыбке Иван. – Понял. То-то его никак не убьют… Потому что мечами машут. А надо лопатой!

– Да, да! – закивала я, подпихивая кощееборца к выходу. – Вот тебе клубочек. Вот тебе лопата. Все. Иди! Подвиги не ждут!

Вытолкав дурака за калитку, я присела на завалинку и перевела дух. На колени сразу вспрыгнул толстый черный кот.

– От одного дурака отделаться – легче вагон угля разгрузить, – сказала я ему, почесав за ухом.

Лопату было жалко. Клубочками и мечами меня Кощей снабжает исправно, а вот лопата была моя собственная. Ею богатыри мне по очереди огород копали.

Васька запрыгнул мне на плечи, развалившись лохматым черным воротником, и замурчал. Я расслабилась, наслаждаясь импровизированным массажем.

– Хех… Всем ты хорош, котяра. Носки не разбрасываешь, половики грязными лапами не топчешь… Идеальный муж… Ну, почти.

– Хозяйка! – громыхнуло из леса, и за калиткой появился сначала блестящий шлем, а потом и румяная рожа какого-то из богатырей.

Васька зашипел и махом вонзил в меня десяток когтей.

– Да чтоб тебе! – обозлилась я, сбрасывая на землю наглую животину.

– Черномор-батюшка велел кланяться и спросить, али помощь какая требуется?

– Не требуется! – отрезала я и, развернувшись, ушла в избу.

Я уже жалела, что на заре своей карьеры, желая угомонить дуревших от скуки Черноморовых богатырей, угостила их самогонкой. Корчевать лес вокруг моей избушки они прекратили, зато повадились каждый день навещать меня в надежде на продолжение банкета. И ладно бы только навестить… Они мне еще и услужить пытались. Иногда это получалось, тот же забор. Но чаще их усердие оборачивалось чем угодно, только не пользой. Недавно они перекопали мне весь двор вместо десятка грядок. Пару недель назад построили для избушки высокий помост: мол, у нее курьи ножки в траве мерзнут. Представляете, как я материлась, отправившись утречком посетить будочку у забора и сверзившись с трехметровой высоты?

Почесав до сих пор поднывавший на погоду локоть, я достала из печи чугунок с кашей и поставила рядом крынку с молоком. Стол качнулся, и молоко плеснуло на белую скатерку.

– Сюда бы богатырское рвение приладить, – проворчала я, подпихивая под ножку щепку. – Васька! Иди завтракать.

Но кот, испуганный воплями похмельного богатыря, как в воду канул. Я пожала плечами и села за стол. Очередной день моей личной сказки начался как обычно.

Они все были такими. Сначала новизна и сказочная лесная жизнь притягивали и развлекали. Оживающие на глазах сказки, волшебные создания, колдовство… Но постепенно все это приелось и я привыкла. Привыкла щелкать пальцами, чтобы растопить печь. Привыкла к лесным обитателям, безголовым богатырям и скандальному Лешему. Периодически появляющиеся царевичи, Аленушки и прочие Серые Волки поначалу вносили некоторое разнообразие. Но это поначалу… Да что там, я даже к дуракам и то уже привыкла. Ну, почти…

Кстати, вы знали, что Буян – никакой не остров, а полуостров? А никакое государство здесь не обосновалось потому, что магии слишком много, а не из-за отдаленного расположения. Пусть бы кто попробовал Буян своим объявить. Сразу бы получил войну со всеми королевствами, какие только на свете есть. Политика, сэр, ага.

Вообще, Пушкин много чего перепутал, а еще больше наврал. Но это не его вина – бабуля моя постаралась. Говорила, что нечего смертным много знать, состарятся скоро. Вот и весь сказ. Теперь вот она от дел отошла и меня на свое место поставила волшебство хранить. Буян этот самый то есть. Поначалу весело было. Сколько я кровушки тому же Кощею попортила… Эх! Вспомнить приятно! Но теперь у нас с ним мир и взаимопомощь процветают, а больше никто на Бабулю-ягулю в моем лице не покушается. Скучно жить.

С полгода назад еще и Черномор, начальник богатырей и такой же хранитель Буяна, как я, заходить перестал. С ним веселее было. В картишки там перекинуться, богатырями в войнушку поиграть, просто посидеть по-человечески. Я даже, грешным делом, вообразила, что нравлюсь ему. Размечталась…

Это самогонка проклятая виновата. Я его Новый год учила праздновать, ну и… В общем, дело было так.

Я как раз закончила защитный ритуал зимнего солнцестояния и безвольной тряпочкой развалилась на лавке. Напротив сидел Черномор, задумчиво покручивая смоляной ус. Если бы не он, то первый свой ритуал без бабули я бы с треском провалила. Когда древняя магия, отозвавшись на мой зов, навалилась на плечи свинцовым плащом, я чуть не нырнула в чертов котел с зельем. Благо бабуля предвидела что-то подобное и обязала Черномора за мной присмотреть.

– Устала? – спросил он, помолчав.

– Есть немного, – пожала плечами я.

Вроде бы стыдиться нечего: все прошло как надо. И все же мне было немного не по себе. Черномор, сильный, спокойный, уверенный, понравился мне с первого дня. И узнав, что мы будем, по сути, коллегами, бок о бок защищая этот странный мир от вмешательства извне, я безумно обрадовалась. Даже бабулины уроки, поначалу казавшиеся чистым мракобесием, обрели свою прелесть. Потому что иногда на них появлялся он.

Если сначала усатый воин отнесся ко мне с недоверием, как же, та самая чужачка, от которых он призван защищать этот мир, то потом мне удалось доказать, что я тоже воспринимаю свою неожиданную профессию всерьез. Когда бабуля ушла, мы уже многое делали вместе, понимая друг друга с полуслова. От того же Кощея отбивались, морской народ в чувство приводили… Мы были слаженной командой и делали одну работу.

И вот, пожалуйста… Я со своей частью не справилась!

– Не выдумывай, – покачал головой Черномор, и я поняла, что последнюю фразу произнесла вслух. – Если бы ты не справилась, то и я ничего не смог бы сделать. В моих силах только помочь. Так же как и ты: сможешь вылечить богатыря от ран, но в бой его не поведешь. Понимаешь? Дело одно, обязанности – разные.

Я тряхнула головой, отгоняя неуместную меланхолию.

– Ну, раз мы такие замечательные работники, то заслужили корпоратив!

– Что заслужили? – опешил воин.

– Праздник такой специальный. Для сотрудников! – усмехнулась я.

– Да? – недоверчиво протянул он. – У вас так делают? И что будем праздновать?

– А… э… – Я завертела головой и наткнулась взглядом на заснеженную елку. – Новый год!

Он только непонимающе поднял брови. В двух словах объяснив, что это за праздник такой, я сунула руки в рукава тулупа и выскочила на опушку, фирменным свистом Яги вызывая Лешего. Черномор кликнул богатырей, и через полчаса перед избушкой на курьих ножках все завертелось.

Снег с елки стряхнули, Лешак приволок из лесу корзину шишек и пригнал десяток зайцев-беляков. Косые посматривали на нас с опаской, но послушно стали водить под елкой хороводы. Впрочем, когда я вытащила из погреба связку морковки, зайцы оживились и заскакали вполне искренне. Богатыри развесили на ветвях шишки и какие-то запасные детали чешуи, которая «как жар горя». Ель сразу стала настоящей новогодней. Стол накрыли прямо тут. Ну и я выставила туда большую бутыль настоянного на березовых почках бабкиного самогона.

Новый год встретили весело. Даже куранты были, когда я сумела объяснить одному из витязей, что это такое. Оказывается, если со всей дури вмазать булавой в щит, звук получается тот, что надо, – не отличить. Черномор взирал на все это мельтешение со снисходительной улыбкой, но держался в основном рядом со мной, осаживая особо развеселившихся воинов.

Рассвет мы встретили вдвоем, разлив по кружкам оставшийся самогон.

– Как ты говоришь, – Черномор поднял кружку, – за сотрудничество?

– За долгое и плодотворное сотрудничество! – Я успела сделать несколько глотков под импровизированный бой курантов. В голове слегка шумело, и внезапно захотелось пошалить. – И кстати, ты пьешь неправильно. За такое хорошее дело можно и на брудершафт выпить.

Не дожидаясь его согласия, я переплела наши руки и подтолкнула его кружку вверх: пей! Он неожиданно легко подчинился, опрокидывая жидкость в рот. А я, вдруг забыв про выпивку, потянулась вперед и коснулась губами его губ. Усы, как выяснилось, совершенно не мешали. Как, впрочем, и борода. Зато губы оказались теплыми и мягкими, с легким привкусом настойки и такими нежными…

Я ожидала, что вот-вот мне на спину лягут его руки. Да что там… Я хотела этого… Но он вдруг отстранился.

– У нас целовать так принято только нареченную, – медленно проговорил он, сверля меня каким-то напряженным взглядом.

Хмель с меня моментально слетел, я сообразила, что натворила и как это выглядит в глазах представителя этого мира. «Твою мать! Что ж из меня двадцать первый век никак не выветрится! Он же меня сейчас гулящей считает!»

– Ты не думай! – поспешно заговорила я. – Это просто такая традиция! В Новый год! Это ничего не значит!

– Да? – неуверенно спросил Черномор, ничем не напоминая сейчас прославленного несгибаемого воина. Скорей уж он был похож на сбитого с толку прапорщика.

– Да! Извини, если обидела. У нас с друзьями, коллегами так можно. Вот я и вспомнила. А невест… Нареченных по-другому целуют, их любят…

– А коллег не любят?

– Любят, но по-дружески. Понимаешь? Ну, как ты своих витязей любишь…

– Я с ними не целуюсь! – возмутился Черномор.

– Так это для коллег-женщин традиция, – попыталась выкрутиться я. – А нареченным положено в любви признаваться, цветы, подарки дарить и всякое такое. Ну и нравиться они друг другу должны. Вот мне, например, мужчины нравятся нежные, заботливые. Чтобы выслушать могли, согреть, когда нужно…

Он молча встал и ушел. Я чуть не выругалась вслух. Показала мужику, как на брудершафт пить надо, молодец!

На следующий день я сходила на побережье, где стоял терем витязей, но Черномора не нашла. Он вообще стал исчезать всякий раз, когда я появлялась на берегу. И сам больше в мою избушку не заглядывал. Короче, дурные замашки двадцать первого века мужик не понял и не воспринял. Теперь я его только издалека на взморье и видела. А мне его не хватало…

Я мотнула головой, отгоняя печальные воспоминания, и взялась за кашу. Надо еще зелье от мышей сварить, а вечером с Лешим скандалить: опять он грибы от моего дома отвел и буреломом огородил…

– Хозяйка! – снова прилетело из-за калитки.

Я вздохнула, приладила на место бутафорский нос и пошла открывать.

Новое утро началось с грохота и русского матерка: два богатыря перетаскивали через забор стол размером с мою печку.

– Хозяйка! – обрадовались они, заметив в окне мою заспанную рожу. – Будь доброй, отвори калиточку!

Сплюнув, я накинула на плечи шаль и вышла во двор.

– Вот! – выдохнул один из богатырей, установив деревянного монстра посреди двора. – Черномор-батюшка велел кланяться…

– Ну конечно! – перебила я. Этой присказкой богатыри раз за разом сопровождали каждую свою ненужную услугу, то ли стесняясь, то ли побаиваясь впрямую просить самогонку. – Черномор-батюшка дурень слепой и в избушку мою не захаживает! Или это ему с пьяных глаз палаты царские там померещились?! Куда мне такую махину? Она и в дверь не пройдет!

Два атлета синхронным движением полезли в затылки.

– Извиняй, хозяйка, ошибочка вышла…

– Ошибочка у них вышла! – все больше распалялась я, ежась под утренним ветерком. – У вас ошибочка, а мне потом с Лешаком скандалить! Сколько вы леса на эдакого урода перевели?! Да мне же с ним не расплатиться будет! И вообще, нашли, когда за самогонкой явиться, дурни!

– Ну, извиняй, хозяйка, – одновременно развели руками балбесы.

– Под яблоню поставьте, – буркнула я, постоянно обходить четырехметровую столешницу, торчащую посреди двора, мне не улыбалось.

Вернувшись в избу, я с сомнением покосилась на разворошенную постель на лавке, но досыпать было уже поздно. Прибраться и позавтракать много времени не заняло. Зато я успела успокоиться и уже не брызгала ядом на каждую не вовремя скрипнувшую половицу.

Наконец с уборкой было покончено, и посреди комнаты появился большой медный котел. Я плюнула под него, зажигая магический огонь, и влила ведро воды, заготовленное еще с вечера. Начиналось то, ради чего я на самом деле жила здесь.

– За темным лесом, за Белой горою кати мелким бесом, пройдись метлою, – шептала я, ритмично взмахивая помелом. – Собери ветер, собери тучу, мир чист и светел, выбирай получше…

В котле медленно закручивался серый водоворот того, что уже никак не напоминало родниковую воду. Мимоходом удовлетворенно кивнув, я потянулась за травами. Руки машинально метали в варево один ингредиент за другим, губы беззвучно шептали заговор, и сперва едва заметный парок над зельем густел, превращаясь в темно-зеленый смерч.

– Возьму силу. Отдам силу. Кто бы ты ни был. Не быть тебе милу. Стеною встану. На пути незримо. Кто бы ты ни был. Идти себе мимо.

Над полом плыл мутный туман, который медленно смешивался с парами моего варева и втягивался в открытый зев печки. По вискам сползали капли пота, а помело, казалось, стало свинцовым, но я упрямо повторяла слова древнего заговора:

– Мир закрытый. Жизнь чужая. Кого ни спросят. Никто не знает. Ворота скрыты. И стен не видно. Подумай: «Нету». Не так обидно.

– За стеною вои млады. Чужому гостю не будут рады. Зайти за стену не хватит прыти. А кому хватит, тому не выйти… – вплелся в мой ослабевший голос густой бас Черномора, и поверх моих пальцев на помело легли его большие мозолистые ладони.

Сразу стало гораздо легче. Не то чтобы с меня сняли ту бесконечно тяжелую плиту древней нечеловеческой магии, что давила на плечи, пригибая к земле. Но ее мощь определенно стала мягче… «Выносимее», как бы странно ни звучало это слово.

– За темным лесом, за Белой горою кати мелким бесом, пройдись метлою. Бери зелье, бросай в небо. Не войдет тот, кто прежде не был, – закончили мы уже вдвоем.

Одновременно с последними словами туман со свистом втянулся в печь, и на мгновение в мире воцарилась безлунная ночь. Но лишь на мгновение или даже меньше. Как будто моргнул и снова смотришь на яркие лучи солнца и лениво шевелящиеся под летним ветром листья.

– Зачем сама? – хмуро спросил он, когда я немного отдышалась.

– Бабка сама завивала, и я сама должна, – упрямо мотнула головой я. – Не можешь же ты всю жизнь меня за руку держать.

– Гуртом и батьку бить сподручнее, – криво улыбнулся он.

– Родителей уважать надо, а не бить. Тем более гуртом, – буркнула я.

Черномор опустил голову.

– Совсем я тебе не люб. Что ни сделаю, все мимо.

– Что? – опешила я.

– Да ничего, – махнул огромной ручищей он. – Это потому, что мы эти… Как их… Коллеги?

– Ты о чем?

– Да все о том же! – вспылил всегда спокойный как удав Черномор. – Не хочу я коллегу! У меня этих коллег вон тридцать три штуки блестят! Я уже и так и сяк! Но нет, на кривой козе и то не подъедешь!

– Какой козе? – окончательно растерялась я.

– А хоть какой! Я все делал, как ты говорила! Цветы? Так меня Лешак уже хуже гнили болотной ненавидит. Я ему летом все окрестные поляны оборвал.

– Зачем? – только и смогла произнести я, вспомнив странные охапки лесного сена, все лето появлявшиеся на заборе. Они собирали у моей избушки целые стада коз и оленей. Я тогда заколебалась навоз выгребать, думала, мне Леший так мстит.

– Тебе цветы носил. Ты же говорила, что у вас так принято. Потом колоду медовую приволок в подарок. Кто ее в болото выкинул?!

– Ну я, – призналась я, с трудом подавив желание почесать внезапно зазудевший зад, искусанный пчелами из той колоды.

– Вот! Я решил, ладно, может, что не то дарю. Котом перекинулся, все твои желания слушал да исполнял. Хочешь крышу перекрыть – богатырей прислал. Хочешь огород вскопать – пожалуйста. Коза в лес убежала, сам по болоту скакал, выискивал. На стол жаловалась – за ночь сделал! А ты заругалась да на улице его бросила! Что тебе не так?!

– Котом перекинулся? – наконец осознала зацепившую меня фразу я. – Я же при коте… О господи!!!

Щеки налились предательским жаром. Я вскочила и схватила первое, что попалось под руку.

– Извращенец! – Помело опустилось на голову обалдевшему воину. – Подглядывал?!

– Ты что! Я к стеночке отворачивался! Всегда. Ну почти всегда! – Он прикрыл голову руками.

– Почти?! Ах ты! Я тут страдаю, что хорошего человека обидела! Оскорбила своим распущенным поведением! А он подглядывает! Цветочки он, видите ли, носил! Да я чуть лопату не стерла, навоз от лесных тварей выгребая, что на твои цветочки собирались! А он…

– А он любит тебя! – рявкнул Черномор, и я вдруг поняла, что помело еще летит куда-то в сторону печки, а меня уже прижимают к каменной груди сильные руки воина.

– А? – тупо переспросила я, не делая попыток вырваться. – Правда?

– Правда, – гораздо мягче отозвался он. – Я тебя сперва за чужачку принял. Потом лишь понял, что душа у тебя наша, родная. Я твоей руки у бабки просил, да она меня на смех подняла. Говорит, эта ягода тому в руки дастся, кого сама выберет. Да только ты на меня и смотреть не хотела, обидел я тебя холодным приветом. И теперь еще добавил…

– Как это не хотела, – очнулась я. – Очень даже хотела!

– Любушка, – выдохнул витязь, зарываясь лицом в мою растрепанную косу. – Птаха ты моя сизокрылая. Так люб я тебе?

– Хозяйка! – Густой бас разорвал тишину. – Я пришел тебе поклон отдать!

– Это кто? – спросил Черномор, и я явственно услышала, как скрипнули зубы.

Я попыталась в маленькое окошко рассмотреть, кого бесы принесли в такой момент.

– Поклон тебе за совет да науку!

– Это вроде Иван-дурак! – наконец сообразила я. – Этот – не отстанет…

– Дураки, они упрямые, – со вздохом озвучил мои мысли Черномор, разомкнув стальное кольцо рук.

– Я быстро! – пообещала я, на ходу преображаясь в старую бабку.

Увидев меня на пороге, дурак просиял и отвесил поясной поклон.

– Спасибо тебе, хозяюшка, за науку. Век буду тебе благодарен! И новой помощи прошу.

– Какой? – спросила я, пытаясь сообразить, как этот болван так быстро выбрался из подземных плантаций Кощея.