Kitobni o'qish: «Беременная в шестнадцать»

Shrift:

На меня таращилось пучеглазое богомерзкое существо. Губы поджаты, из носа течёт. Я отвернулась от зеркала. Не такой, не такой я видела себя в шестнадцать.

Меня ждал подготовительный год в Лондоне, а потом поступление. Папа всегда хотел, чтобы я училась в зарубежном ВУЗе, а потом вернулась на Родину. Так, говорил, шансов у меня в этой жизни будет больше.

Что ж, после ожидающей его оглушительной новости он точно скажет, что все шансы я уже просрала.

Глава 1

На мой четырнадцатый день рождения Танька пригласила кучу парней. Я знать их не знала. Да и, честно говоря, хорошо б, если б так и оставалось. Там был высоченный Егор, от которого воняло затхлым потом. Уверена, он и человеком был с гнильцой, но выяснять не стала. Был ещё какой-то волосатый дрищ, который хлебал в два горла, а потом из них же блевал. Ещё пара ноунеймов, которые даже толком меня не поздравили. В смысле, не поздравили вообще. Пришли молча и под шумок стали хлестать моё пиво.

Тётя Заруфа из палатки возле дома отвесила мне несколько ящиков, но заботливо предупредила много не пить. И взрослым не сообщать, откуда такое добро. А оно нам надо? Быстренько всё стащили на дачу к Вадику, там и отмечали.

Родителям я, конечно, сказала, что иду на ночёвку к Таньке. А она своим – что ко мне. Они вообще не общались, хотя мы дружили с третьего класса. Мои так-то нелюдимыми были, всё дом да их храм. Ну и посиделки с верующей роднёй и единомышленниками. Я старалась избегать эти сборища после того, как один из четвероюродных дядь пошерудил у меня под юбкой.

Девчонок на даче тоже было много. Даже больше, чем мне хотелось. Нет, я, конечно, за феминизм и женскую солидарность, но вот мерзкая Светка с выменем и седлом перетягивала на себя всё внимание. Особенно злило, что крутилась возле новенького паренька с чёрными волосами и широкой спиной.

Я сразу обратила на него внимание. Он приехал чуть позже на собственной тачке. Вошёл весь такой гордый и улыбчивый. Ну что, говорит, где тут именинница! А я, с кучей чипсов во рту, уставилась на него и помахала, как идиотка.

– Ну тогда поздравляю! – он вынул из кармана кулон, и я чувствовала его тёплые руки у себя на шее, когда он его застёгивал. Потом чмокнул в щёчку и сказал: – Наливай, именинница, за здоровье же надо выпить.

Я промямлила ему благодарности, теряя крошки, и, вся покрытая мурашками, потянулась за первым попавшимся бухлом.

Он потом произнёс какой-то тост, но я уже ничего не слышала. Как-то совсем мозги отключились, хотя я ещё и выпила-то совсем ничего. Просто… я просто влюбилась с первого взгляда.

Всегда думала, что такой и должна быть настоящая любовь. Что вот эти вот все долгие общения, зарождения чувств, которые во что-то там перерастают – это всё ерунда. Говорят же, что есть половинки. И он – точно был моей.

Когда он ко мне прикоснулся, внутри что-то будто бы взорвалось. Меня крыло так, как не крыло, когда я на всём ходу влетела на велике в забор.

Вадик, он тогда шёл в одиннадцатый класс, но точно был девственником, решил, что, раз он предоставил мне свою дачу, я должна ему предоставить свою…

Короче, решил, что пришло его время стать мужиком.

Не помню, как, но мы оказались с ним наедине. Курили во дворе, потому что внутри, ясное дело, всё б провоняло, и предки запретили бы ему приглашать друзей. Я села на ступеньки крыльца и смотрела на расплывавшиеся от возлияний звёзды. Они были похожи на картинки из книг по астрономии, которые вечно показывал брат, когда думал, что это мне интересно. Мелкой, помню, я и правда смотрела их с удовольствием, пока он не стал меня учить тому, как это всё называлось. Алькафрах, Мулифен, Хедус. Годам к девяти – самому было уже шестнадцать – отстал, когда я ткнула в московское небо и сказала, что всё это чушь и таких звёзд не бывает.

Теперь вот таращилась на реальные звёзды и думала, что, может, зря я тогда так. В конце концов, он с этой своей астрономией уехал во Флоридский технологический без папиной помощи. Я тоже, конечно, планировала уехать, но выбора мне никто не давал. И место, и страну, и даже профессию выбирал он. Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. По крайней мере, старпёры так говорят. Ну хорошо, по крайней мере, мой папа.

– А ты, слышь, ничего такая стала, – Вадик затянулся и закашлялся. Он вообще не курил, только недавно начал, чтобы его за лоха не считали.

В свете покоцанной лампы под потолком веранды блестели его молочные усы и одинокие волоски, которые он считал бородою. Между этими волосками частенько появлялись прыщи, и он точно их яростно давил. А потом невзначай так любил сказануть, будто порезался, когда брился. Но мы-то знали, что ничего он не брил. Отращивал только этот позор, чтобы казаться взрослее.

– Ничего? Да я вообще ого-го, а не ничего, – я чуть не упустила ядрёную отрыжку от пива, но как-то сдержалась.

– Ну да, – Вадик расплылся в своей желтозубой улыбке. – Ты прям ваще ого-го.

Была б я трезва, я бы уже тогда поняла, что он так подкатывал. Но я не была, поэтому просто отвечала на его бессмысленные, для меня, реплики.

Слово за слово, и вот он уже сидел рядом. Что-то опять говорил. Тряс недобородёнкой. И только когда попытался меня засосать, я очнулась.

– Да ладно, Маш, чё ты ломаешься? – он повалил меня на деревянный настил веранды и полез под футболку.

Я заорала и попыталась отбросить его, но он навалился всем телом и тут же отлетел. А я так и лежала, оцепеневшая и растерянная.

– Вали отсюда, псина!

Только тут я поняла, что мы уже не одни.

– Ты как? – он, тот самый, кто подарил мне кулон, сел рядом на корточки.

Я быстро поднялась и одёрнула задранную футболку.

– Ты не бойся, если вернётся, я его отметелю.

– Это его дом…

Он заржал, потом закурил и выдал:

– Ему ж хуже.

Мы какое-то время говорили, и я пыталась прийти в себя. Мы с Вадиком, можно сказать, почти что дружили с его пятого класса. Он, конечно, не был прям джентльменом, но ничего подобного себе не позволял. Один раз только попытался сфоткать у Светки под юбкой, за что получил по щам – после этого не пытался.

А тут…

– Спасибо… – наконец до меня дошло, что этот паренёк меня спас. Вот уж не зря я в него влюбилась!

– А, – он махнул рукой, – да не за что. Надавать по морде уродам – за милую душу.

– М… Я Маша…

– Это я знаю! Как же не знать именинницу? Кулон хоть понравился? – он коснулся его кончиками пальцев, и меня снова начало жечь изнутри.

Я кивнула и прикусила губу.

– Золотой!

– Правда?.. – я взяла его в руки и попыталась рассмотреть. От пережитого стресса опьянение почти что прошло, и я смогла разглядеть на нём надпись: «Love».

– Ну не безделушки же такой красотке дарить!

– Вань, ну ты чего тут? – Светка вылезла совершенно невовремя. – Мы тебя все уже ждём!

– Ты давай, тоже тут не сиди, а то этот вернётся, – он встал и ушёл следом за Светкой.

Я поёжилась, глянула на собравшихся вокруг светильника комаров с мошками, и пошла внутрь.

Там Светка вешалась на Ваню. Его звали Ваня. Надо признаться, раньше я считала это имя дурацким, но теперь почувствовала в нём даже какой-то шарм.

Так вот, Светка облокотилась на Ваню и несла, очевидно, какую-то чушь. Он посмеивался, но, я была уверена, чисто из вежливости.

Вонючий Егор валялся на диване и практически в невменозе что-то там бормотал. Может, подпевал Моргенштерну, которого врубила эта безмозглая Светка.

Вскоре Егор уснул, и Ваня наконец отвязался от этой идиотки под предлогом того, чтобы немножечко поприкалываться.

– А-ха-ха-ха! Давай, неси скорей свою хрень! – он взял у Светки её косметичку, которую та таскала везде, и стал выуживать помады, туши, румяна. – Во-о-от, красавчик какой! – он подкрасил Егору губки, нарисовал жуткие стрелки и вообще сделал улётный мейкап.

Все ржали и снимали на видео, а потом по очереди фоткались с моделью в отрубе. Только Танька недовольно пыталась нас упрекать, что так делать нехорошо. А когда поняла, что всем плевать на её проповеди, плюнула, вытащила свой стрёмный портсигар – портсигар, блин! – и пошла дымить у крыльца.

Тем временем Светка стянула из-под кофты свой мерзкий лифак и нацепила на Егора. А Ваня развернулся к нему задом и пёрнул в приоткрытый рот.

Потом я уже мало что помнила. Только как пила ещё, потом курила прямо в доме – буду я ещё после случившегося выходить – потом снова пила… может быть, танцевала…

А потом меня долго рвало, и я поклялась, что пить больше не буду.

Глава 2

Утром – ну как утром?.. Когда я проснулась, было уже два часа дня – Вани уже не было. Не было и его машины, парочки пацанов и девчонок, включая мерзкую Светку. Танька шаталась по дому в сушняке и сетовала, что взяли так мало томатного сока. На который я вообще не хотела тратиться, потому что он – буэ. Я вообще никогда не понимала Танькиных вкусов. Ни в напитках, ни в еде, ни в парнях. Она как-то вкрашилась в уродца из параллельного класса, у которого на носу была бородавка, а рот настолько большой, что все его звали Колькой, хотя он был Димой, в честь Кольской сверхглубокой. Это один умник придумал, который вечно выпендривался своими познаниями во всём. Как же он меня бесил! Потом его в лицей перевели, и остались одни идиоты.

Ещё Танька любила клубничное мороженое, а шоколадное терпеть не могла. И кошек. Кошек она не любила. Я вообще, всегда считала, что кошек может не любить только плохой человек, но в остальном она была ничего. Мы с ней вечно обсирали одних и тех же девчонок. Ну или почти… иногда я отмалчивалась и поддакивала, когда она засирала кого-нибудь ни за что. Ещё мы смотрели одинаковые сериалы и давали друг другу списывать. В конце концов, я решила, что это и хорошо, что у нас разные вкусы: мы не срались из-за того, кто будет Блум, а кто – Стелла; и кому какой парень достанется.

В общем, она ходила по прокуренной даче, когда я пришла на кухню за водой. Там уже ошивался потрёпанный Вадик, который тут же сгорбился и опустил глаза. Я заметила, что губа у него разбита.

Только хотела уйти – у меня внутри аж всё сжалось и хотелось орать – он окликнул меня дрожащим голосом:

– Маш…

Я так сжала челюсть, что аж зубы заскрипели. Но остановилась. Я не знаю, почему. Не знаю… мне так хотелось просто зарезать его и убежать. Не видеть больше никогда. Но… я просто остановилась.

– Маш, я это… я вообще плохо помню… я просто перепил… ты это… я не хотел, если чё…

Если чё?! Да ты меня, мразь, чуть ли не изнасиловал! По тебе статья плачет!

Но мне почему-то стало так стыдно… я кивнула головой и ушла.

Хотелось быстрее домой, и я заставила Таньку поторопиться.

Я написала родителям, что ещё погуляю, они ответили кучей наставлений. Стандартные: не задерживайся; аккуратней; звони, если что; не перегрейся, – и всё в этом духе. Они меня этим достали, но обычно я просто соглашалась или игнорировала. Но тут меня понесло. Я написала им всё, что об этом думаю, но вовремя остановилась и стёрла матерное сообщение.

Башка раскалывалась, поскорее хотелось свалить – лишь бы не находиться рядом с Вадиком, который пытался увязаться за нами, но я быстро отнекалась, что торопимся.

– Я ща быстренько доуберусь! – ага, щаззз.

А ещё этот Ваня… прямо как в «Золушке» – тыква, серая жизнь, никакой тебе сказки. Вот только это не я сбежала с бала, теряя тапки, а Прекрасный Принц сдриснул на своей карете.

Мог бы и подвезти…

Но он не подвёз, так что мы с Танькой добирались на электричке. А она всё ныла, что надо было подождать брата Вадика, который должен был приехать вечером и его забрать.

– Ага, чтобы мне родители глотку вырвали? Ты знаешь, как Вадькин брат вечно скажет, что будет в шесть, а приходит в двенадцать. Нет уж, спасибо.

– Да бли-и-ин… почему с тобой вечно так сложно?

– Ну уж как есть… – я отвернулась к окну и смотрела на подмосковные развалины, граффити на заборах и прикорнувшего под деревом алкаша.

Глава 3

Целый день шёл дождь. По отливу тарабанили капли, а заливистый гром будто кричал, что я дура.

Никак не могла выкинуть из головы этого Ваню, но от него не было никаких вестей. Я вечно теребила подаренный им кулон и мучила себя мыслями о том, что ему понравилась Светка. Эта прошмандовка наверняка уже раздвинула всё, что имела раздвинуть, хотя на страничке ещё не похвасталась.

Прошла уже неделя с дачной тусовки, но думала я только о ней. О Ване. О том, как Вадик-урод хотел меня изнасиловать. И ведь мог бы, если б не Ваня.

Ваня… господи, какие у него были глаза! Такие правильные черты лица, что хоть рисуй. А губы! Ммм…

Кулон и правда был золотой. И цепочка. На обоих стояла проба, и я бережно укладывала их в шкатулку, когда шла в душ, а потом сразу же надевала. Он болтался рядом с крестиком, который я обязана была носить, хотя, будь моя воля, давно бы его, скажем так, потеряла.

Чтобы не возникало лишних вопросов, я носила футболку с неглубоким вырезом, которая прикрывала кулон. А то предки бы мне весь мозг вынесли. Нет, я бы, конечно, могла что-то соврать, например, что Танька на ДР подарила. Но лицо бы всё выдало. Я бы точно спалилась и расплылась в улыбке от воспоминаний о том, как Ваня мне этот кулон надевал.

Я снова залезла на Светкину страничку, чтобы убедиться, что она не поменяла статус на «в отношениях» и не запостила совместную с Ваней фотку. Но его даже в друзьях у неё не было.

Я проверила друзей всех, кого смогла найти с прошедшей тусовки, но ничего не нашла.

Проверила ещё раз – ноль результата.

Я не бог весть какой сталкер, конечно, но раньше с такими проблемами я не сталкивалась. Сейчас кого угодно можно найти. Есть, разве что, особо скрытные персонажи, которые закрывают страничку от недрузей, но хотя бы профиль-то найти можно. А Ваня будто вообще соцсетями не пользовался. Ну или сидел под именем какого-нибудь Чингачгука с картошкой на аватарке.

С кухни тянуло сырниками, и я вылезла из своей комнаты, чтобы забить голову едой. Вот говорят же, что кишечник – второй мозг. Нет, я, конечно, знаю, что еда в него не с первых секунд попадает, но, когда я хорошенько поем, думать становится ой как сложнее. И мне хотелось наесться так, чтобы голова совсем отключилась. Чтобы я не мучилась дурацкими мыслями о том, что дурацкая же Светка охомутала парня моей мечты.

– О, здрасте, – мама обернулась на меня от плиты и сгрузила новую порцию сырников в глубокую тарелку.

Там они уже высились ароматной горкой, и я сглотнула потёкшую, как у бульдога, слюну.

– Явилась мадама. Помочь матери не хочешь или только поесть пришла?

– У меня каникулы, если что, – я закатила глаза и взяла тарелку с полки.

Меня всегда бесила эта мамина манера на меня наезжать. Сама меня родила, а потом решила, что я ей что-то должна. Я так-то не просилась на этот свет. А уж тем более, не подвязывалась в домашние рабы. Я и учиться должна, и на кружки ходить, и по дому хозяйничать? А она для чего? Даже ведь не работает! Вот пусть и занимается своими готовками и постирушками.

Мне, например, было бы стыдно кому-то предъявлять за то, что я ничего не добилась, а такая важная стою тут на кухне и сырники леплю. Если бы не отец, она бы раком над грядкой стояла в своём Залупкино. Ну или перед каким-нибудь начальником. В той же позе.

Они познакомились чёртову тучу лет назад. Столько не живут, как говорится. Отец тогда был женат и у него было ещё двое детей. Приехал в командировку в Пермь, а мама там работала в отеле уборщицей. Ну так вот он туда ещё парочку раз приехал, оставил старую семью, а маму увёз сюда, получается.

Когда я это узнала – а сказали это мне не они – я вообще была в шоке. И после таких грязных скелетов в шкафу они ещё меня учить вздумали?

Так что, мамочка, жарь-ка ты свои сырники. Молча.

Но молчать она не умела, и трындела мне над ухом о том, какая же я неблагодарная, никчёмная и вообще плохая дочь. Не то, что она! Она-то в мои годы уже и работала, и в огороде копалась с малых лет, и за домом следила. А уж какие она пироги пекла! Мне и не снилось.

Видимо, те пироги были какими-то другими, потому что что-что, а пироги у неё всегда получались пресными и невкусными. Одно тесто.

– Маш, ну а руки-то помыть? Вот вечно тебе повторять!

– Не повторяй.

– С кем ты так разговариваешь?! Вот отец придёт!

Я тяжело вздохнула. Она вечно накручивала отца. И если ей удавалось подловить его в день, когда он был измотан после работы или уже накатил, то он приходил ко мне разбираться, воспитывать и учить, как надо себя вести.

Я полила сырники кленовым сиропом, и мать снова запричитала.

– Да куда ты столько-то льёшь?! Зубы попортишь и станешь, как эта-то с первого этажа. Оно тебя надо? Кто тебя замуж такую возьмёт?

– Ну тебя-то взяли… – я уже вышла из кухни, как вслед полетели воззвания к богу и проклятья по мою душу.

– Да за что же мне это, Господи?! Да зачем ты мне эту дочь-то послал?! Неблагодарную! Я двоих родила! Двоих! Слышишь, тварь бессердечная?! Ты меня в это вот превратила! А в твои годы у меня фигура получше твоей-то была!

Я скрылась в своей комнате. Не успела и дверь закрыть, как она подлетела и продолжила нести всякую чушь. Я не выдержала и тоже стала орать. Она принялась орать ещё громче.

Ну и я… надела ей на голову её сырники.

Ну а чего она меня ими-то попрекала? Разве не обязана она по закону меня до совершеннолетия кормить? Или я чего-то не понимаю?

– А ну давай свою жопу! – обтекая кленовым сиропом, с кусками сырников в волосах, она помчалась за розгой.

Лет с десяти они взяли моду меня так наказывать. В их сообществе появился какой-то новатор, который стал проповедовать о том, что детей надо бить. Но не ожесточённо, а в воспитательных целях. С холодным сердцем и с расстановкой.

Помню, я тогда даже притихла. Просто офигела от таких методов воспитания. Конечно, я не хотела по заднице схлопотать. Мало того, что больно, так ещё и просто-напросто стыдно по голой жопе-то получать. Не знаю, почему надо было бить именно по голой. И без этого жгло так, что хоть в холодильник садись.

Этот их новый член сборищ явно был девиантом. Потом куда-то пропал. Якобы переехал. А я не удивлюсь, если его просто закрыли.

– Готовь жопу! – мать уже шла со своей розгой.

– Да иди ты в жопу! – я захлопнула дверь и стала держать её изнутри.

Ни замок, ни щеколду они мне не ставили. Боялись, что я рукоблудничать буду. Свят-свят-свят.

Она принялась ломиться, наваливаться на дверь своей тушей. Я упиралась, как могла, но ноги скользили по полу, и вскоре все девяносто материных кило вломились в мою комнату.

– А ну быстро дала жопу, тварь неблагодарная, или отец тебе месяц карманных не даст!

Стыдно признаться, но я сдалась. Честь, непродажность – вот все эти благодетели они тщательно из меня выбивали. И как бы противно мне ни было, как бы всё внутри меня ни противилось, тело просто замирало и ждало, пока не кончится наказание.

Я потом долго наматывала сопли на кулак, пока мать ругалась на кухне, оттирая сковороду от сгоревших в её отсутствие сырников. Хоть они и хотели меня бить хладнокровно, на деле зачастую лупили прям от души. Или душонки. Не знаю, что там у них, раз для них было нормально бить свою дочь.

Каждый раз я себе говорила, что никогда, ни за что в жизни так со своими будущими детьми не поступлю. А мать всегда кудахтала, что вот будут свои дети – пойму.

Пойму что? Что надо быть сволочью и тираном?

Нет, этого нормальному человеку точно уж не понять.

Когда плакать уже не было сил, я написала Таньке и позвала встретиться. Она сначала ломалась, дождь и всё такое, но потом согласилась, когда я сказала, что заплачу за неё в кафе.

Мы сидели в местном «Шапито», который недавно открыл какой-то клоун. В смысле, реально клоун, это я не обзываюсь. Всё так было тут атмосферно: навес над входом в виде шатра, зал – прям как арена, в туалет надо было идти по коридору из кривых зеркал, ну а блюда выглядели как цирковые номера. Например, мог висеть какой-нибудь корнишон – типа акробат, а котлеты выкладывали в форме слонов. Танька сначала сказала, что это какой-то кринж, но быстро втянулась. А мне сразу понравилось.

Цирк я, вообще, не любила. Ну да, может, мне нравилось когда-то там в детстве, когда я не понимала, что над животными там издеваются. Но, помню, пошли с классом классе в пятом, и я видела, как тигров и львов били током. Больше я туда ни ногой.

Но вот сам антураж. Это было прикольно. Тем более, всё это напоминало тот сериал, где тётка без ног заправляла шапито и всё такое.

– Ого, у них тут новенькое меню, сезонное.

Танька сияла и даже не замечала моё опухшее лицо. Я многозначительно таращилась на неё, пока она листала буклет с летними блюдами.

– Смотри какой классный салат! – она ткнула в меня этим буклетом, но я продолжала сверлить её взглядом, чтобы она поняла, что, вообще-то, это не ок. Я чётко дала ей понять, что хочу поплакаться о случившемся, а её интересовала только еда.

– Ма-а-аш, плиз, давай сначала закажем, а потом ты поноешь про свою мать, а? Я с голоду умираю.

Ссориться ещё и с ней не хотелось, хотя очень хотелось втащить. Она временами была такой эгоистичной, будто никого кроме неё на свете не существовало. Да и встретилась она со мной только из-за этого хавчика – тогда могла бы хоть вид сделать, что хочет меня поддержать.

Нет… конечно, мне хотелось её искреннего участия, но всё же. Я ей, так-то, куплю эту еду.

Пока она выбирала, я просто попросила новенького официанта с клоунским носом и нарисованной улыбкой принести мне Мохито и креветок в кляре. Креветки у них тут были просто отпад. Ещё с таким незамысловатым, но обалденным соусом: намешали кетчуп, майонез и маринованные огурчики. Просто, но вкуснотища такая, что я как-то даже язык прикусила. Ну и оформление этих креветок было тоже отпад: каждая была на подставке по кромке здоровой тарелки, а в середине – этот соус. И всё выглядело так, будто кони скакали вокруг фонтана из этого соуса и веточки укропа посередине.

Наконец Танька определилась и, как обычно, заказала больше, чем могла съесть. Я сжала челюсти, но промолчала. Она вечно брала уйму всего, а потом половину забирала с собой. И каждый раз оправдывалась, что типа была такая голодная, что думала, что всё это съест.

Она была не из нищей семьи, но вела себя так, что можно было подумать, её там вообще не кормили. Ну да, на карман ей давали копейки, но она вечно их жопила, чтобы что-нибудь прикупить. То наушники, то сумку, то ещё что. О том, чтобы она за себя в кафе или кино заплатила, речи не шло. Сама-то не предлагала сходить, но, когда я её звала, говорила, что либо денег нет, либо не хочет. Но как только я обещала, что заплачу, тут же хотела и пожрать, и фильм посмотреть.

– Она меня опять избила.

– Ого… – Танька отвлеклась от замысловатого салата. – – А ты ей это… опять дала?

Я поджала губы и промолчала.

– Опять сказала, что денег не даст?

Я скрестила руки на груди.

– Блин, Маш, ну дело твоё, конечно, – она шумно отпила свой коктейль, – но тут как бы это – одно из двух. Считай, ты продаёшь свою жопу.

– Тань, ты вообще охренела? – я не сдержалась и кинула в неё хлеб.

– Ну а чё? По факту же.

– Будешь мне тут так фактить, сама за себя и заплатишь!

– О как! – она ещё раз отхлебнула свой вонючий коктейль, грохнула им по столу, встала и направилась к выходу.

– Эй, ты куда?

– Моя жопа стоит дороже!

Новенький официант, оглядываясь на неё, притащил её очередное блюдо, а я пыталась одновременно улыбаться, не плакать и скрывать, что хочу провалиться сквозь землю.

У креветок уже не было вкуса. Как бумагу жрала. Даже соус не помогал.

Посетителей было мало, но те, что сидели, то и дело косились в мою сторону и шептались. Точно обо мне. Идиоты.

Я отошла в туалет, чтобы умыться и успокоиться. В зеркалах лабиринта я выглядела то колобком, то кривой соломиной, то уродиной с бегемотьей пастью.

Надо было валить. Но платить за то, что не съедено не хотелось. Надо всё взять с собой и сожрать втихую, когда буду голодной. И не будут меня попрекать сырниками и прочей едой.

А эту я, в конце концов, отработала.

Пусть хоть и жопой.

Я решительно вернулась в зал и тут же передумала уходить.

За соседним столиком в чёрной футболке и с мокрыми волосами сидел он. Ваня.

– О, малая, здоров! – он тут же пересел ко мне и стащил креветку.

– Привет, – я старалась улыбаться не слишком уж широко и тоже взяла креветку, чтобы принять невозмутимый вид.

– А ты чё тут, одна, что ли? И как в такую стройняшку столько влезает?

– Да я с подружкой была, а ей пришлось уйти. Срочно.

– А, ну так я тебе помогу. Чего есть не будешь? – он отодвинул салат и взял тарелку со стейком.

– Ну вот это, да, съешь. И это, – я стала показывать ему на Танькины тарелки, – и вот это.

– Это я могу, – он принялся наворачивать мясо и ел, как настоящий мужик. Сурово и мощно. – А выпить чё есть?

– Ну вот коктейль.

Он глянул на Танькин коктейль, поморщился.

– Не, я такое не пью, – отпил, отставил. – Слишком бабское. Это вы вот это вот всё сладенькое, клубничненькое любите, да? Мне бы водочки или вискаря.

– М… если хочешь, можешь себе заказать.

– Да я это, погреться зашёл. Сегодня без лавэ.

– Я угощаю.

– Да не, ты чё… как-то неудобно… – он засунул в рот такой кусок мяса, что я испугалась, он тут же подавится. Но нет. Съел.

Я пожала плечами и взяла ещё одну креветку, уронила её в соус, глянула на Ваню и поторопилась аккуратненько вынуть, пока он на меня не смотрел.

– Но вообще, если ты настаиваешь, – он вытер губы тыльной стороной ладони. – Я б согрелся. И я это – отдам.

Он щёлкнул пальцами официанту, и тот подошёл с каменным лицом.

– Слушай, друг, чё у тя из крепкого есть?

– Я сейчас принесу винную карту.

– Э, ты мне водочную принеси!

Официант притормозил, выдавил улыбку и, кивнув, ушёл за алкогольным меню.

Мне стало неловко от такой шутки, но виду я не подала.

– Хэ, винную, слышь, – Ваня цокнул языком и посмеялся, – дебил.

Официант принёс папку с надписью «Винная карта» и протянул её Ване.

– Слышь, ты прикалываешься или чё?

Официант тяжело вздохнул, открыл её и показал на раздел крепких напитков.

И тут я поняла, что Ваня вообще не шутил. Меня накрыло таким испанским стыдом, что я разом засунула в себя три креветки. А так-то королевские креветки в кляре для моего рта – всё равно, что банан для обезьяньей задницы.

Я не знаю, почему мне полезли в голову такие странные сравнения. Я вообще не знаю, как нужно было себя чувствовать, когда человек реально просил водочную карту.

– Во, это давай, – Ваня ткнул там на что-то, потом ещё на что-то. – И вот этого два.

Официант серьёзно спросил:

– Что-то ещё?

– И вот это, – мигом ответил Ваня и отложил карту подальше от официанта. – Потом ещё посмотрю, – а когда тот отошёл, нагнулся ко мне и шёпотом спросил: – У тебя ж хватит?

Я кивнула.

Внутри снова жгло, но я уже не могла сказать, что очень приятно. Но буквально через пару секунд это изменилось.

– Обалдеть, – Ваня проглотил последний кусок стейка и откинулся на спинку стула, – у тебя такие глаза огромные. Синющие. Это линзы?

Я помотала головой и прикусила губу. Вот как так в одно мгновение он мог вогнать меня в краску и поднять из ямы стыда на сколько-там-метров-над-небом?

– Кулон у тя классный!

Я похихикала и в тот же момент сама поняла, насколько дебильно, но не успела я покраснеть, как Ваня сказал:

– А неплохо мы тогда отметили, а?

– Да, мне понравилось, – я взяла салфетку, чтобы просто занять руки. – И спасибо, что… помог мне с этим придурком.

– Угу-угу, – Ваня принялся за бифштекс и настойчиво высматривал официанта.

Тот вскоре пришёл с четырьмя порциями алкоголя, две из которых тут же отправились за бифштексом.

– Слушай, а так-то там кто-то живёт?

– Где?

– На даче твоей этой.

– А… она ж не моя.

Он замер, покивал и продолжил есть. Какое-то время ел молча, и мне было неловко. Я не знала, что делать и говорить. Поэтому тоже стала есть, хотя есть совсем не хотелось. Я ела и смотрела на его всё ещё влажные волосы, густые брови и идеально ровный нос.

Его олимпийка тоже не высохла, и мне так захотелось его согреть, что аж в груди защемило.

Он продолжал есть и пить. Прикончив свои четыре порции, присосался к согревшемуся Танькиному коктейлю.

Захмелевший, поднял на меня глаза и растянул такую широкую улыбку, что мне аж стало неловко.

– А тебе, малая-то, сколько лет?

– Четырнадцать.

Он не отрывал от меня взгляда, потом цокнул и сказал:

– Жаль.

Я ждала продолжения, но он снова вернулся к еде. Уже почти что носом водил по очередной тарелке. Вот-вот прикончит всё, что Танька заказывала.

– П-почему?

– А?

– Почему жаль?

– А-а-а, – он опять заулыбался и выпрямился. – Была бы ты постарше, – он облизнул губы и медленно закивал.

У меня аж кровь к низу живота прилила.

– А… тебе сколько?

– Мне-то? А сколько дашь?

– Ну… не знаю… семнадцать?..

– Ну почти, – он потёр в уголках рта. – В прошлом году было. А так я уже дядя большой.

– А ты чё не ешь почти? Тебе помочь, может?

– Ну… давай…

Он быстро расправился со всем, что было на столе, запрокинул голову и рыгнул.

– Пардоньте. О-о-о, – он глянул на телефон, – чё-то я засиделся. Тему одну надо разрулить. Ну ты это, звони, если чё, – он встал. – И спасибо, как говорится, за хлеб-соль и рассол, – посмеялся, а я таращилась на него, всё не решаясь сказать, что телефона его у меня нет.

Наконец, когда он уже стал уходить, я окликнула его, но голос сорвался, и это было больше похоже на накаутированного петуха.

– Ва-А-ань!

– А?

– У меня номера твоего нет.

– Какого номера?

– Телефона… ты сказал, звонить…

– А! Так это, давай забью, – он протянул руку за моим телефоном, и я послушно его ему отдала. – Пароль?

– Два, два, пять, восемь, девять, один…

– Два… два… Вбей сама, а…

Он вернул мне телефон, я ввела пароль и снова отдала ему. Он записал свой номер и положил на стол.

– Ну всё, я побежал, – махнул рукой и реально почти что пустился в бега.

Я смотрела ему вслед и не могла понять, то ли я счастлива, что провела время с ним, то ли готова снова биться в истерике из-за того, что он ушёл.