Kitobni o'qish: «Блуждая в тумане»
Часть первая
Фрагменты
Глава 1
Она сидела в кабинете и чувствовала себя неуверенно. Все ее тело было напряжено, а мысли судорожно перескакивали друг через друга, подобно взбесившимся овцам. Она с нетерпением ожидала, когда он закончит читать. Ожидала какого-то объяснения – надеялась, что он сможет ее успокоить.
Все началось с исчезновения.
Помню, как в семь утра зазвонил будильник на мобильном, а в семь сорок я поставила яблочный пирог в микроволновку.
В восемь ты так и не вышел из спальни, и я пошла тебя будить. Наши комнаты располагаются напротив, и сначала я заглянула к себе проверить не проснулась ли Катюшка, но она, как всегда, спала так крепко, что вряд ли бы проснулась, даже начнись война. Затем я накрыла нашу дочь красным одеяльцем с белыми слониками.
Бросаю взгляд на дисплей телефона – восемь десять. Иду в твою спальню. Пора просыпаться, а то ты опоздаешь на новую работу, а я не хочу, чтобы у тебя начались проблемы в первую же неделю.
Медленно поворачиваю ручку и слышу голос старины Элтона Джона. Мелодия не замолкает и меня немного настораживает то, что ты не берешь телефон. Ну же, ответь на звонок. Приоткрываю дверь и первое, что мне попадается на глаза, это мобильник: он лежит на полу рядом с прикроватным столиком кофейного цвета. Вспоминаю, что не сварила тебе кофе, закрываю дверь и бегу вниз по ступенькам.
Восемь пятнадцать. Пирог давно остыл, кофе готов, а ты все не спускаешься. Слышу, как к дому подъезжает машина и выглядываю в окно – это Алексей приехал. Снова смотрю на часы – восемь семнадцать. Наконец раздаются шаги. Оборачиваюсь. Наверху стоит Катюшка. Я в очередной раз отмечаю насколько она похожа на тебя. Твой цвет глаз. Серый. Твоя улыбка. Смех. Ничего моего. Забавно.
– А где папочка? – спрашивает она с легкой обидой в голосе, и я понимаю, что у нее есть право на эту обиду. Из-за работы ты так редко проводишь с ней время, но теперь все изменится и уже к вечеру Катюшка перестанет дуться, а завтра, возможно, ты сам сможешь забрать ее из садика.
Отодвигаю стул, а Катюшка уже тянется за остывшим пирогом, хватает самый большой кусок и смеется. Я любуюсь на нашу дочь – на нее невозможно не любоваться. В такие минуты мне кажется, будто время останавливается. Может так оно и есть? Но тут раздается звонок в дверь.
– Это папочка? – спрашивает Катюшка.
– Нет, дядя Леша. Папа сейчас спустится, – отвечаю и понимаю, что здесь что-то не так. На Катюшке твои тапки, значит она была в твоей комнате, но почему тогда она тебя не видела? Не успев открыть входную дверь, бросаюсь к лестнице и, подходя к спальне, вижу все тот же мобильный на полу. Распахиваю дверь и не могу поверить своим глазам: простынь смята, одеяло свисает с кровати, но тебя нет. Где же ты? Что за дурацкую игру затеял?
– Мама, дядя Леша спрашивает, когда папа спустится?
Слышу голос дочери и шаги Алексея. Говорю, что ты наверно в гараже и бегу туда, но там пусто: может, ты сумел как-то незаметно пройти в гостиную?
Несусь обратно в дом: в глаза бросается диван со слегка обшарпанной обивкой. Совершенно не вовремя думаю о том, что теперь выброшу эту рухлядь.
Зачем-то заглядываю под диван: тебя там, конечно, нет, но я нахожу старую открытку. На ней выведены слова «МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ!»
Думаю о том, что мои мечты давно сбылись и сейчас мне нужно только одно – найти тебя. Я хочу, чтобы ты закончил эту идиотскую игру в прятки. Ты же знаешь, я не люблю прятки!
Как сумасшедшая бегаю по дому из угла в угол и ищу тебя. Зову в голос. Понимаю, что пугаю Катюшку. Я и сама напугана. Еще вечером мы ужинали всей семьей. Помню, как у тебя разболелась голова, и я лично помогла тебе лечь в постель, а ночью, когда ходила в туалет, заходила и проверяла, спишь ты или нет. И ты спал! Спал, черт возьми!
– Мама, мамочка, что с тобой?
Я не знаю, что ответить. Просто не понимаю, что происходит. Может Алексей знает, что за шутку ты придумал? Оборачиваюсь и вижу Катюшку.
– А где дядя Леша? – спрашиваю я и вижу ее теперь уже растерянное личико.
И только теперь замечаю еще одного человека – мужчину в полицейской форме.
…
Он поднял глаза и затем протянул листок:
– Вы так подробно все запомнили? Это невероятно.
– Вы просили, чтобы я записала сон сразу как проснусь, – медленно ответила она и убрала листок в сумочку, – так я и сделала.
Сделал очередную пометку в толстом блокноте. Женщина посмотрела на кислотно-зеленую обложку, а затем отвела взгляд в сторону: большое прямоугольное окно в белоснежной раме, на полу стоит горшок с цветами – комнатные розы красного цвета. Не похоже, чтобы Виктор Андреевич интересовался растениями, но что-то они здесь все-таки делают. Может этот кабинет раньше принадлежал женщине-психологу? Она почувствовала его изучающий взгляд, нехотя заглянула в глаза, спрятанные за тонкими прямоугольными стеклами очков, и на мгновение в голову, подобно бабочке, впорхнула мысль, будто она где-то видела эти глаза, еще до начала их сеансов.
– Мария?
Она почему-то вздрогнула, когда услышала это имя. В голове снова нелепая мысль: «Это не я».
– Как вы думаете, почему вам снятся все эти сны?
Нервно потирая ладони, она пожала плечами.
– До аварии вам снилось нечто похожее?
Она отрицательно покачала головой. Психолог сделал очередную пометку в ядовито-зеленом блокноте. Ей с первой встречи не понравился цвет – он вызывал чувство необъяснимой тревоги. Сам Виктор Андреевич вызывал в ней чувство необъяснимой тревоги.
– А девочка из сна кажется вам знакомой?
– Я, я не знаю. Не помню.
– Хорошо. А дом, что вы видите?
– Нет, кажется. Я, я не знаю.
– Хорошо.
Мария почувствовала, как слезы начинают жечь глаза и с отчаянием выкрикнула:
– Что здесь хорошего?! Что мне делать? Я шестой раз прихожу к вам, сажусь в это дурацкое кресло и рассказываю эти жуткие сны! Зачем вы меня мучаете? Почему не пытаетесь выяснить причину кошмаров?
– Мария, вы на взводе, понимаю – такая травма не может пройти бесследно. Возможно, это последствия. Назовем их посттравматическим шоком. Такое случается. В моей практике бывали случаи, когда пациенты начинали слышать голоса и даже вспоминать вещи, которых до этого не знали. Успокойтесь, глубоко вдохните и равномерно выпустите свою агрессию.
Она не стала следовать его совету и лишь надула щеки, как обиженная маленькая девочка. От него это не ускользнуло, и он почти отцовским тоном добавил:
– Не будьте бякой. Если хотите, мы можем вернуться к тому, с чего начали.
Не будь бякой. Кажется, так говорил ее отец. Да, он называл ее своей маленькой бякой каждый раз, когда она дулась. Прошло уже больше двух лет, как его не стало. Они были очень близки. Он умер от болезни…
Растерянность. После аварии многие вещи стерлись из памяти, в том числе и название болезни, зато появились эти сны, а еще головная боль. Вот и сейчас она начинала ощущать ее приближение. Это было похоже на усиливающуюся барабанную дробь во время марша, вот только мысли в голове не маршировали, а сбивались в кучу. Она подумала о красном одеяльце с белыми слониками, о том, какое оно мягкое. Кажется, из плюша. Да о чем она только думает?! Это ведь сон. Нет никакого одеяльца!
– Так вы желаете продолжить? – голос Виктора Андреевича вернул ее к реальности.
Мария неуверенно взглянула в его такие чужие и одновременно знакомые глаза и медленно кивнула.
– Хорошо.
Очередная пометка.
– Я хочу, чтобы вы закрыли глаза и представили, что находитесь в том доме.
– Вы ведь хотели начать сначала, – растерянно заметила Мария, разглаживая несуществующие складки на светло-сером платье.
– Мы и начнем, но постараемся отключить ваше ощущение реальности.
Ощущение реальности? Он действительно это произнес?! Да она уже больше месяца живет в каком-то непонятном мире и едва узнает окружающих людей!
Виктор Андреевич тем временем продолжал:
– Вы готовы?
Она неуверенно кивнула.
– Хорошо. Вы в том доме. Опишите его.
Мария закрыла глаза и произнесла:
– Двухэтажное здание с зеленым забором.
– Какая крыша?
– Зеленая. Кажется, шифер.
– У этого здания есть какие-то особенности?
– Да нет.
– Вы не уверены.
Она уже ни в чем не была уверена. Память услужливо рисовала непонятные образы зверей. Мария видела то ли белку, то ли лисичку. Образы больше всего походили на детские рисунки, но во сне не было ничего подобного. Откуда же они взялись?
– Вы что-то вспомнили?
Она не ответила.
Психолог продолжил:
– Хорошо. Идем дальше. Заходите в дом. Опишите обстановку.
Она будто снова погрузилась в сон и отчетливо увидела кремовые обои, фотографию в рамке. На ней были мужские глаза: серые глубокие и невероятно уставшие, а чуть левее на стене висела корзина с искусственными цветами. Это были белые розы.
– Мария, что вы видите?
Она должна была ответить, но словно чья-то рука закрыла рот и повела дальше по закоулкам сна. Или памяти? И она была не в силах произнести ни слова и просто смотрела по сторонам.
Мария видела деревянный прямоугольный стол без скатерти. Вся его поверхность была усыпана разноцветными подставками под горячее: они были похожи на гигантское конфетти. Неожиданно в памяти всплыл короткий фрагмент: она задувает свечу на кремовом торте, а вокруг разбросаны конфетти. Да, она помнит этот день. Кажется, это ее двадцатый день рождения.
Откуда-то издалека донесся голос:
– Мария, с вами все в порядке? Мария…
Она открыла глаза. Виктор Андреевич навис над ней, подобно иссохшему атланту.
– Вы в порядке?
Мария его будто не слышала. Она все еще думала о дне рождения и пыталась вспомнить с какой начинкой был торт.
– Мария…
Она попыталась приподняться, но Виктор Андреевич мягко и настойчиво вернул ее в кресло, и тут она неожиданно вспомнила:
– Это была вишня!
И начинка была именно такой, как она любит: изредка попадающиеся целые ягоды наполняли рот кисло-сладким вкусом.
– Вишня? О чем вы, Мария?
Женщина помотала головой, и длинные смоляные пряди упали на лицо. Она словно пыталась отогнать сумбурные мысли и вернуться в реальность. Получилось. Пропал и дом из сна, и кремовый торт, но она была рада, что вспомнила хоть что-то. Мария не сомневалась: вишни были реальными воспоминаниями, и это придало ей уверенности. Наконец она смогла ответить Виктору Андреевичу.
– Я люблю вишню, – и даже улыбнулась.
Психолог выглядел растерянным. В его узловатых пальцах снова появился блокнот. Очередная пометка.
– Вернемся к вашему сну. Что вы видели?
– Все то же самое, – уже спокойнее ответила Мария. – Дом, мебель, еще фотографию.
– Фотографию?
Он насторожился или ей кажется?
– Расскажите о ней.
– Прямоугольное фото в белой рамке. На фото мужские глаза.
– Вы видели их цвет?
– Они серые.
Очередная пометка.
– Что еще?
– Все остальное я вам уже рассказывала, – она снова теребила свое платье.
– Может появились какие-то новые детали?
– Только фотография.
Пометка. Мария снова обратила внимание на обложку. На долю секунды, словно светлячок во тьме, в голове вспыхнула мысль: «Не надо сюда больше приходить». И так же быстро, как появилась, мысль исчезла – светлячок улетел.
Виктор Андреевич поправил очки в золотистой оправе и произнес:
– Хорошо. Если вы еще не устали, поговорим о форме вашего сна.
Именно это пугало ее больше всего. Виктор Андреевич будто прочел мысли:
– Не бойтесь. Расскажите все, как есть.
Она неуверенно кивнула.
– Как начинается ваш сон?
Мария снова начала теребить подол серого платья и не к месту подумала о том, что даже в школьные годы ее одежда была неброской. На выпускном у нее вообще было самое простое платье бежевого цвета. Еще одно воспоминание? Мария улыбнулась, и это не ускользнуло от психолога.
– Мария, вы что-то вспомнили?
– Я… так, мелочь.
– Если вы что-то вспомнили… – Договорить он не успел.
Навязчивая трель телефона заполнила собой все пространство, и Виктор Андреевич вынужден был ответить. Мария наблюдала, как он подходит к вешалке, хлопает по карманам черного плаща, и этот простой жест показался ей знакомым. Барабанная дробь вернулась так резко, что она сморщилась и схватилась за голову. Мелодия тем временем нарастала. Виктор Андреевич наконец коснулся дисплея:
– Не сейчас, я перезвоню. Нет, не заходи.
Мария видела его напряженное лицо, видела, как он поправил очки, как покосился в ее сторону, а головная боль уже становилась невыносимой. Всего мгновение и единым взмахом Марию накрыла тьма.
Глава 2
Раннее утро выдалось ветреным и пасмурным. Небо заполонили серые тучи, и, казалось, вот-вот и они прорвутся, погружая улицу в грязный ледяной океан, а ведь грязи вокруг и так хватало: асфальт в подтеках из смеси бензина и собачьих экскрементов, черная вода, вытекающая из разбитых клумб с некогда цветущими гиацинтами, перевернутые мусорные баки, следы рвоты и мочи, разбросанные по периметру шприцы, разорванные презервативы и дополняла всю эту чудесную картину дохлая мышь. Она лежала у большого проема на входе. В общем не самое приятное место, где Инге доводилось бывать, но ничего не попишешь – трупы зачастую находят именно в таких злополучных местах. Она неохотно переступила через дохлую мышь, зацепилась за какую-то торчащую из земли железку, чуть не порвала свой новенький и достаточно дорогой плащ и недовольно посмотрела на ждущую ее детектива.
– Неужели сложно было предупредить куда мы едем? – спросила Инга, зевая.
– Так интереснее. Твоя реакция меня забавляет, – Александра вошла в проем, бывший некогда дверью.
Инга нахмурилась, но все же проследовала за детективом.
– Вы сказали, что труп здесь.
– Да, но сначала я хочу, чтобы ты осмотрела территорию, – Александра обвела рукой с таким величием, будто это были королевские хоромы, и она была их владелицей.
– Что тут смотреть? – Инга скривила свое милое личико и недовольно произнесла, – ну, разрушенное здание, ну, помойка, ну, грязь. Ничего не забыла? Ах, да, дохлая мышь.
– Крыса.
– Ох, простите, – в ее голосе прозвучало раздражение.
– Ты несерьезно относишься к делу.
Инга устало покосилась на детектива. Невозможно серьезно относиться к такому месту. Честно говоря, ей и на мертвеца было плевать. Александра ей тоже не нравилась. Слишком правильная, слишком умная. Не детектив, а профессор из университета. Инга здесь была только потому, что папа мечтал ее увидеть в рядах полиции. Только поэтому.
– Больше ты ничего не замечаешь? – тем временем продолжала Александра.
– А что я должна заметить?
– Ты мне и скажи.
Ох, и не любила же Инга все эти загадки. Будь ее воля, давно бы уже сбежала отсюда. Запах мочи и прочих нечистот сводил с ума, а эта детективша будто ничего и не замечала. Если бы Инге дали мужчину-детектива, она бы точно смогла его очаровать. Она знала, как ослепительна в этом голубеньком плаще: и не пришлось бы тогда ни выслушивать, ни отвечать на эти идиотские вопросы, но ей досталась Александра. Вздохнув, она обернулась и начала говорить, стараясь подмечать все детали. Ради папы.
– Ну, заброшенное полуразрушенное здание. Скорее всего раньше было каким-то комплексом.
– Почему ты так решила?
– Ну, по форме дыр в стенах. Они напоминают двери и окна.
– Это не аргумент, – Александра смотрела на Ингу, не отрываясь.
– Ну, еще у дальней стены проемы, напоминающие бывшие кабинки. Возможно, раздевалки, – Инга вздохнула.
– Хорошо. Дальше.
– Ну, кругом разбросаны шприцы, презервативы, обертки от шоколада.
Она наклонилась и стала внимательно рассматривать землю.
– Ну, какие-то клочки бумаги, окурки, шурупы.
– Гайки, – моментально поправила ее Александра.
– Ну, гайки. Целлофановые пакеты, обломки бетона, куски засохшего дерева, кирпичная крошка.
Она поднялась с корточек и с вызовом посмотрела на детектива:
– Достаточно или я еще не весь мусор перечислила?
– Что еще ты видишь?
– О, Боже, – Инга закатила глаза с густо накрашенными ресницами. – Что я еще вижу. Ну, граффити на левой стене. Уж извините, прочесть не могу. Не разбираюсь. Ну, порнографический рисунок. Ну, подтеки красной краски. Или крови?
– Это не кровь, – заметила Александра.
– Жаль. Хоть что-то интересное. Ну, две пивные бутылки у стены, ну, недоеденный бутерброд с чем-то белым.
– Это майонез.
– Ну… и все, пожалуй.
– Уверена? – взгляд детектива пронизывал похлеще ледяного ветра.
Александра резко склонила голову набок. Ее густые прямые волосы оттенка молочного шоколада каскадом легли на одну сторону. Инга не обратила на это никакого внимания и добавила:
– Ну, еще жуткая грязь и дохлая мышь на входе.
– Крыса.
– Да какая разница?
Детектив нарочно повторила манипуляцию с волосами, но Инга уже смотрела на экран своего телефона, явно ожидая чего-то.
– Не прошла.
– Что? – Инга подняла глаза и с непониманием уставилась на Александру.
– Это был маленький экзамен, и ты его не прошла.
– Что? Как? Подождите! Это нечестно! Объясните в чем дело?
Детектив развернулась и двинулась по направлению к проему, заменяющему дверь. Инга поспешила за ней:
– Что я должна была увидеть? Да подождите, Александра…
– Ты даже отчества моего не запомнила.
Детектив произнесла это без обиды, но Инга все-равно испытала легкий стыд. Они работали вместе уже неделю: не то чтобы работали, правильнее сказать она ходила за детективом хвостиком уже неделю. Но не запомнить отчество… Это было ее самой большой ошибкой. Она уже решила, что не видать ей хорошей оценки, как неожиданно Александра обернулась и озарила ее вполне дружеской улыбкой:
– А ведь я тебе подсказывала. Дважды. Догадаешься в какой момент это было и, возможно, я забуду о твоей невнимательности.
Снова эти загадки. Уж лучше сразу провалиться на месте, но желательно все-таки не на этом зловонном месте. Она чувствовала – это ее последний шанс и стала прокручивать в памяти все, что только что было. Наконец, в голове зазвенел колокольчик. На лекциях по психологии это называли то ли инсейтом, то ли инсайтом.
Она улыбнулась и произнесла:
– Когда вы говорили о крысе, точно!
Александра стояла с непроницаемым выражением лица.
Неужели она промахнулась? Но ведь больше никаких подсказок не было. Зазвонил телефон, но Инга сбросила свою подругу. Теперь ее внимание всецело принадлежало детективу:
– Так я угадала?
– К сожалению, нет, – Александра развернулась и последовала по направлению к дороге.
– Но какой правильный ответ? Скажите!
Детектив резко остановилась и так же резко обернулась:
– А это будет твоим домашним заданием.
– Понять где была подсказка?
– Именно.
– Но… – Инга не знала, что сказать: вот влипла, так влипла.
Уже на остановке она хмуро спросила:
– А можно хоть узнать, где лежал труп?
Александра подняла воротник пальто, в очередной раз жалея, что не надела шарф. Затем убрала упавшую прядь волос с лица и ответила:
– У проема, заменявшего дверь. На входе.
Инга удивленно подняла идеально нарисованные брови:
– Так там же была только крыса.
Губы детектива изогнулись в улыбке:
– А никто и не говорил, что труп человеческий.
…
«Возможно я и была чересчур строга, но девочка должна понимать, что ей предстоит. Как говорится «тяжело в учении, легко в бою», – с такими мыслями Александра поднималась в свою квартиру на четвертом этаже.
Лифт, как назло, сломался и приходилось волочиться по грязной лестнице с обшарпанными перилами. Она мечтала, что когда-нибудь съедет отсюда и поселится в более благополучном доме. Эта девятиэтажка уже разваливалась. Капитальный ремонт не делали с 1980 года. Удивительно, как этот дом вообще продержался столько лет. Она пыталась достучаться до «Жилкомсервиса», но безуспешно и даже запугивание связями в полиции не привело ни к какому результату.
Александра дважды повернула ключ в замочной скважине и оказалась в маленькой прихожей. Выключатель уже неделю не работал, а ей все некогда было обратиться за помощью. Даже мастера было звать необязательно – этажом выше жил симпатичный сосед всегда готовый прийти на помощь. Но у нее было столько дел.
В детективном агентстве, которое она назвала в свою же честь, телефон разрывался от предложений. Репортеры звонили, желая взять интервью, граждане взывали к правосудию и сетовали на полицию. Друзья криминалисты просили помощи в распутывании своих старых дел, а еще провода обрывали ее родители, возмущенные тем, что домашний телефон всегда молчит. Сплошное веселье. А началось все это после того, как кто-то сообщил в один крупный журнал, что она обладает «фантастической интуицией и высоким интеллектом и все при том, что она женщина». И это вряд ли было комплиментом. Никакой шумихи и не было бы, если сказанное не являлось чистой правдой. Вот телефон и разрывался, а она всем хотела помочь.
Александра как Мать Тереза пыталась отвечать на звонок каждого – только родителей игнорировала. Они только и делали, что каждый раз заводили одну и ту же песнь: «Ты не должна такими вещами заниматься, ты должна уволиться, брось это дело, вернись в психологию, твоя работа слишком опасна». И так постоянно. Объяснять им свою любовь к головоломкам было бесполезно. Они и в детстве-то смеялись над ее играми в Шерлока Холмса, хотя она и находила потерянные ключи и носки. И пусть Александра уже давно переступила через порог подросткового возраста, уважения это ей не прибавило.
Темнота нисколько не смущала. Иногда работать приходилось и не в таких условиях. Самым страшным местом, где ей доводилось бывать, была, безусловно, котельная. Необъяснимый страх сгореть заживо – вот чего она по-настоящему боялась.
Нащупав крючок слева от входной двери, она повесила сумку. Затем так же наощупь нашла прямоугольную дверцу шкафа, потянулась к ручке: шкаф открылся, обнажая две полки с обувью и вешалки с разнообразной верхней одеждой. Александра сняла пальто, повесила его на ближайшую из вешалок, затем поставила кожаные сапоги на самую нижнюю полку и задержалась в проходе, представляя какой растрепанной выглядит. После такого ветра не помешало бы и причесаться, но прежде, чем ступать на холодный кафель и приводить свою внешность в порядок, следовало надеть носки и поставить чайник. Со второй задачей она справилась без труда, и пузатому красному жителю оставалось только дожидаться своего звездного часа, чтобы возвестить о готовности пронзительным свистом.
А вот с носками возникли трудности. Об этом никто не знал, но детектив ненавидела обыкновенные тапки и испытывала страсть к носкам.
Она бросила сумку вместе с расческой на диван и выдвинула отсек, где хранилось постельное белье. Между стопкой отглаженных белоснежных простыней и ватным одеялом лежал большой белый пакет с приклеенной посередине бумажкой. На ней красовались буквы «СЗ».
Александра с нежностью вынула его из ящика и затем высыпала все содержимое на диван: пестрая горка вязаных носков различных оттенков зеленого заставила ее сердце биться чаще.
В ее небольшой квартире было множество мест, где хранились такие пакеты. В нижнем ящичке в ванной прятались носки «ЖО». Заглавные буквы означали принадлежность к цветовой гамме и подсказывали, что в пакете хранятся желтые, оранжевые, оранжево-желтые и всевозможные узоры из этих двух цветов. На кухне внутри угловой скамьи лежал пакет «ФС»: в нем были носки фиолетовых и сиреневых оттенков. В гостиной в тумбочке под телевизором хранился пакет «КР» с красно-розовыми носками, а в пуфике вместе с фурнитурой прятались коричнево-бежевые «КБ».
Пурпурные, голубые, малиновые, кирпичные, бирюзовые, серые, абрикосовые, карамельные. В этом царстве носков можно было найти практически все оттенки и делились они не только по цветам, но и по временам года. Шерстяные вязаные и с пухом относились к холодным сезонам, кружевные и хлопковые – к теплым.
А вообще, надо сказать, цвет играл в жизни Александры одну из главных ролей: он поднимал настроение, вдохновлял, успокаивал, помогал сосредоточиться, согревал и даже мог напугать. Ее эмоциональное состояние полностью отражалось на цветовых предпочтениях, и сейчас она выбирала между изумрудными носками и носками на два тона темнее, не в силах дать точную характеристику своему настроению. Она была раздражена, но на пятьдесят процентов или на семьдесят? Инга провалила задание и, похоже, так ничему и не научилась. Александра решила, что ей ближе второй вариант. Все-таки Инга была не просто малообразованной девчонкой, но еще и ленивой. И надела те носки, что были темнее.
На кухне засвистел чайник, и одновременно с ним зазвонил мобильный. На экране высветилось имя, которое вызывало лишь отрицательные эмоции – Конюхов Владимир Вениаминович, руководитель следственного отдела. Он лично год назад отчитал ее за то, что она указала на его ошибку перед подчиненными, а на утро после инцидента предложил сменить место работы, что она и сделала. И разговор с ним не мог быть приятным. Заранее готовясь выслушивать его вечно недовольный голос, она ответила на звонок.
– Селиверстова.
– Жалоба на тебя.
Последнее слово он будто выплюнул, и Александра машинально провела рукой по лицу, словно пытаясь смыть влажный след. Конюхов продолжал:
– Понимаешь ли ты речь о ком?!
Эти его речевые инверсии никогда Александру не забавляли, а в конкретной ситуации и вовсе вызывали лишь отвращение. Он обращался с ней не просто, как с женщиной, чье место на кухне. Он говорил с ней, как с очень недалекой женщиной.
– Фасулидзе не просто стажер – сама знаешь ее папа кто. И если она пожалуется ему, то жизнь веселая ожидает не только тебя, Селиверстова, но и меня.
– Кем бы ни были Фасулидзе, знания никто не отменял, – парировала детектив, – а этой девочке даже лень включить наблюдательность.
– Селиверстова, не шути. Задача твоя ей помочь.
– Я ей подсказывала. Дважды.
– Значит надо было трижды, – повысил голос Конюхов.
– Она не обратила внимание на самое элементарное, – выдохнула Александра.
– И на что же это?
– На мой знак.
– И ты указывала на что?
– Ни на что.
Повисла пауза. Она слышала, как собеседник закурил сигарету. Детектив знала, что это значит и улыбнулась.
– Селиверстова, меня не беси.
– И не пытаюсь, – Александра жалела, что Конюхов не видит ее улыбки. Такие мерзкие люди, как он, вызывали в ней приступы жалости и отвращения.
– Что к черту это значит?
Конюхов начинал терять терпение. Она это чувствовала по сбившемуся дыханию и даже представила как он тушит сигарету, не успев поднести ко рту.
– Селиверстова, что за цирк устроила ты?
– Выясняла степень ее внимательности, – спокойно ответила детектив, – а заодно и уверенности в собственных словах.
Он тяжело выдохнул:
– Не понимаю тебя я, Селиверстова.
– Во-первых, ее легко ввести в заблуждение, легко сбить столку. А во-вторых, главное не то, на что я указывала, а то, что она не обратила внимание на мое резкое изменение позы.
– Разница какая! – Конюхов уже кипел.
Александра вспомнила про чайник, подавила зачатки смеха и серьезно ответила:
– Разница в том, что на моем месте может оказаться ее коллега или, не дай Бог, жертва, и в момент опасности Фасулидзе просто не заметит подсказки, тем самым упуская, возможно, последний шанс на спасение. Или другой вариант: из-за своей невнимательности пропустит ключевую улику и, как следствие, не раскроет дело.
Пауза была дольше предыдущей. Александра успела выйти на кухню и насыпать листья зеленого чая с клубникой и чабрецом, достать свою любимую кружку с изображением космоса и поднять чайник с плиты, когда собеседник решил продолжить разговор.
– Ясно это, – произнес Конюхов уже тише. – А что там за проблема с мышью?
– С крысой, – поправила она, наливая кипяток.
– Так что?
– Я указала на ее ошибку.
– Это имело значение?
– Образованность всегда имеет значение.
Она открыла шкафчик и достала пачку печенья.
– Черт бы тебя побрал, Селиверстова! Забываешься ты.
– А вы не забывайте, кто попросил меня нянчиться с этой девчонкой! – парировала Александра.
– Я надеялся, что ты не будешь выкидывать штучки свои. Если бы мои сотрудники не были заняты делом, я не обратился бы к тебе. Это мера вынужденная. В следующий раз подумай о том, Фасулидзе кто такие.
Александра знала, почему Конюхов обратился к ней. Она была лучшая, но он этого, конечно, не признает.
– Надеюсь, поняла меня ты.
На этом разговор был окончен.
Александра прошла в ванную комнату, прихватив с собой расческу. Казалось, шоколадные пряди возмущались вместе с ней. Они никак не желали собираться в хвост и это вызывало раздражение. Недолго думая, она открыла кран, намочила расческу и начала тщательно проводить по каждой прядке. Способ сработал. Ей удалось привести в порядок не только волосы, но и мысли. Негативные эмоции сошли на нет.
Впереди ее ждала горячая кружка ароматного чая и печенье, что вкупе составляло прекрасное продолжение дня.
