Kitobni o'qish: «Быть мамой – это…»

Посвящение

Посвящаю эту книгу моим сыновьям Ивану и Степану. Мои любимые мальчики, спасибо за то, что выбрали меня своей мамой. Вы самые великие учителя.

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно. Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

ПРОЩЕ ГОВОРЯ

С точки зрения закона об авторском праве, дать почитать электронную книгу равнозначно незаконному изготовлению ее копии.

«Но ведь я купил(а) эту книгу! Почему я не могу ею распоряжаться по своему усмотрению?» – хочется возмутиться в ответ на утверждение выше. Давайте разбираться.

Когда вы покупаете бумажную книгу, она является вашей вещью. Вы можете ее продать, подарить или порвать на мелкие кусочки. Но права на текст внутри книги вам не принадлежат. Без согласия правообладателя вы не можете разослать сканы книги друзьям или заработать на публичном чтении.

Когда вы покупаете электронную книгу, вы покупаете право прочтения, а не вещь. Закон разделяет эти понятия, и к интеллектуальным правам не применяются общие положения законов о вещах.

ст. 1227 ГК РФ

Электронную книгу нельзя сдать в аренду, перепродать или подарить. Электронные книги живут по тем же законам, что и компьютерные программы: когда вы покупаете книгу, по сути, вы заключаете лицензионный договор и получаете свою копию текста.

А ЕСЛИ ГОВОРИТЬ ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ…

Дорогие женщины, продажа этой книги – один из способов монетизации моего декретного творчества. Я писала ее ночами, украдкой, в заметках телефона, пока заигрывались дети. В этом тексте невероятное количество моей энергии и душевных сил. Пожалуйста, из уважения к моему труду и женской солидарности не пересылайте файл и не выкладывайте его в открытый доступ.

Вступление

Привет!

Раз к вам попала моя книга, значит, вы мама или готовитесь ею стать.

Познакомимся?

Я Настя, у меня два сына. Когда родился старший, Ваня, мне показалось, что я жертва всемирного женского заговора. Как еще объяснить, что пока я была беременной, все вокруг твердили только о том, что дети – это счастье, но никто не рассказал, какой ценой это счастье достается? Ведь если бы я была готова ко всему этому заранее, принять такие кардинальные перемены в жизни мне было бы намного проще.

Сейчас представление о материнстве у женщин формируют социальные сети, а мое было выращено на бразильских сериалах. Помните эти дурацкие сцены, когда женщина вдруг хватается за живот, меняется в лице и кричит «рожаю»? А затем ее экстренно везут в больницу, а там обнаруживается, что ребенок уже на подходе… Потом она быстренько его вытуживает, и уже в следующей сцене героиня дома, с макияжем, свежей укладкой, счастливая и довольная, пьет кофе с подругами посреди идеально убранной кухни, пока малыш мирно сопит в отдельной комнате с дизайнерским ремонтом. В ее жизни с появлением ребенка особенно ничего не меняется. За кадром остается и восстановительный период, и последствия эпизиотомии, и проблемы с грудью, и бэби-блюз и уж конечно, орущий младенец.

Нет, я готовилась к материнству: посещала курсы для беременных, училась пеленанию, грудному вскармливанию и бережному уходу за младенцем, читала книги по детской психологии и воспитанию, изучала физиологию родов. Но даже несмотря на это, все, что происходило со мной с момента начала схваток, стало для меня сюрпризом. Увы, реальная жизнь, оказалась не такой однозначной и понятной, как книжная теория. Ни один эксперт и ни одна книга не подготовили меня к тому, что после родов и в течение первых лет материнства я могу столкнуться с весьма сложными чувствами.

Когда не догадываешься о том, что ждёт тебя после родов, декретная реальность сбивает с ног. Ведь родительство – это работа, от которой можно эмоционально выгореть, если не соблюдать технику безопасности.

Я задавалась вопросами: почему никто не рассказал мне об изнанке материнства? Может, в отместку? Мол, пусть теперь и другие «понюхают пороху»? Я не была готова к тому, что моя жизнь поменяется настолько сильно, и не подозревала о том, ЧТО на самом деле скрывается за пресловутой фразой «родительская ответственность». Мне кажется, если бы на школьных встречах с гинекологами, где старшеклассницы по-идиотски хихикают при упоминании презервативов и ИППП, о которых им и так давно известно, рассказывали бы об утрате девичества, свободы, об усталости на грани отчаяния, то количество этих самых ИППП, нежелательных беременностей, брошенных или нежеланных детей резко сократилось бы.

«Впереди нас ждет самое прекрасное» – примерно такие подписи у молодых беременных принято оставлять под романтичными видео, где они с мужем гуляют по парку, и он нежно наглаживает ей семимесячный живот. Внутри каждой из нас живет маленькая диснеевская принцесса, мечтающая о хэппи-энде и истории про «долго и счастливо». Девять месяцев мы ходим на фотосессии, скупаем ненужное барахло в магазинах вместо того, чтобы напичкать морозилку домашними полуфабрикатами, которые действительно выручат в первые месяцы жизни с ребенком. А после родов вдруг понимаем: все переменилось настолько, что теперь банальный выход за хлебом в одиночестве – это настоящий праздник.

А иногда мне и вовсе казалось, что мой опыт уникален, и мамы до меня не переживали ничего подобного. Ведь современный декрет – состояние, совершенно особенное. Мы оказываемся в неестественной для нас полной изоляции с младенцем не только физически, но и эмоционально. Обсуждать тяготы материнства не принято. Разве ты можешь быть неидеальной в этом мире успешного успеха? Разве ты имеешь право чувствовать себя несчастной, качая розовощекого ребенка, когда миллионы женщин мечтают иметь детей, но не могут забеременнеть? Разве ты имеешь право уставать, когда «раньше бабы рожали и сразу в поле шли»? Разве можешь ты не справляться с бытом, когда твоя квартира напичкана стиральными машинками, сушилками, мультиварками, посудомойками и роботами-пылесосами? Ты остаешься один на один со своим стыдом – раз никто ни о чем таком не рассказывает, значит, только у тебя одной все не как у людей. Ты утопаешь в вине – будто именно твоему ребенку досталась самая ужасная мать на свете. Мне очень запомнился момент, когда я пыталась найти поддержку у одной из своих старших родственниц, а в ответ вместо принятия и словесных объятий услышала: «пятнадцатилетние шлюхи рожают и справляются, а ты, взрослая женщина, сопли развесила».

Как и у большинства современных женщин, мое представление о материнстве оказалось далеко от реального. Конечно, до родов я видела младенцев, но не представляла, какого это быть рядом с малышом двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Диссонанс между ожиданием и реальностью сильно влиял на мое эмоциональное состояние.

Мне казалось, мир теперь существует отдельно от меня. А моей собственной жизни как будто и вовсе больше не существует. У меня тогда совершенно не получалось успевать на всех нужных поприщах, я сильно винилась за то, что полы не вымыты, а борщ не сварен.

«Пока лежит и все время спит, все успевай делать, это самое легкое время! Вот поползет или ходить начнет – не угонишься» – вам приходилось слышать подобные советы от пожилых женщин? Мне не раз. Причем от самого близкого окружения – мам и бабушек, людей, социально значимых, чьи слова и опыт имели для меня вес. «Вот ты была маленькая, у меня и пеленки были выглажены, и обед наготовлен и огород высажен».

Сейчас, имея двоих детей, я понимаю, что младенцы могут сильно отличаться по темпераменту, но все-таки до сих пор не представляю, где водятся эти легендарные дети – которые вечно спят и никаких хлопот не доставляют? Более того, я уверена в том, что подобное поведение вероятнее всего результат воспитания в парадигме «не приучения к рукам» и «кормления по режиму» и к взращиванию здоровой привязанности и доверия миру вряд ли имеет отношение.

Виртуальная реальность и глянец внушают нам, что дети – это какая-то игрушечность. Тут и там «мимишные» фотки карапузиков, наряженных в плюшевые костюмчики, спящих в своих кроватках – мягких и воздушных, как зефирки. И их мам – с шикарными фигурами через месяц после родов и процветающим бизнесом. И все это вместе рождает в головах девушек ошибочное представление, что дети это просто, понятно, легко и вообще одна сплошная милота. Где уж тут взяться мыслям о затекшей от многочасового кормления спине, грязных пеленках, отсутствии порядка, времени на мытье, полноценный обед, мужа и тем более маникюр. Где уж тут взяться мыслям об усталости, нехватке личностных ресурсов, сумасшествии после восьми часов наедине с младенцем, коликах, лишениях и служении.

Помню, когда Ваня подрос, мы встретились с бездетной приятельницей и разговорились о материнстве:

– Представляешь, моя коллега, когда рассказывает о своем сыне, говорит, что он орет! А я вот слушаю и не понимаю, как можно так грубо говорить о собственном ребенке? Можно же сказать, плачет или кричит?– возмутилась она. А я ответила:

– Ты знаешь, иногда они именно орут. И это еще слабо сказано.

Да, в новой реальности женщин ждет много открытий. Младенцы орут и все время требуют грудь, писают и какают, мучаются животами и грудничковыми мигренями, хотят быть при мамах и не разлучаться с ними. А у мам совершенно не бывает времени на создание той идеальной картинки, о которой они мечтали и к которой их готовило общество.

У меня так вообще были одни сплошные новости. Сила схваток, длительность родов, экстренная операция. Я знала о кормлении по требованию, но не ожидала, что иногда мой сын будет нуждаться во мне днями напролет и буквально поселится на моих руках и что в такие моменты мне самой понадобится уход и забота. Я знала, дети – это труд, но не подозревала о том, что иногда это существование на пределе возможностей и мне придется буквально выгрызать из новой реальности время на собственные витальные потребности, а приготовление пищи и уборка из простых и понятных процессов превратятся в чудеса на виражах. Я не знала, что материнство – это словно комплекс самых важных и ответственных профессий в одном флаконе. Отныне я должна была знать, как вырастить здорового во всех смыслах человека: чем его полезнее кормить, как правильнее лечить, как выходить из кризисных периодов, как реагировать на скачки роста и где найти золотую середину между тем, чтобы его не травмировать, но при этом создать надежные психологические границы, в которых он нуждается. Это, разумеется, только часть обязанностей, но самое главное, я сама должна была теперь быть для него примером. Пожалуй, единственное из всего цитируемого о родительстве идеально ложатся на жизнь высказывания Сухомлинского и Толстого:

«Не воспитывайте детей, они все равно будут похожи на вас. Воспитывайте себя!», – говорил советский педагог.

«Главная ошибка родителей в том, что они воспитывают детей и не воспитывают себя» – высказывался писатель.

Но самым большим открытием были чувства, которые рождались внутри, когда я держала в руках спеленутого сына: я не представляла, что можно настолько сильно кого-то любить, быть привязанной и настолько тотально быть за кого-то ответственной. Я и не подозревала, что даже от настолько любимых можно уставать, злиться на них и чувствовать раздражение. И мне за это было очень стыдно. Особенно в первые месяцы материнства мне не хватало доверительного разговора с теми, кто прошел этот путь. Чтобы другая женщина сказала мне: «Происходящее с тобой нормально, просто об этом не принято рассказывать, но так бывает у всех».

Молодой маме особенно важно понимать, что все идет нормально. Даже когда слишком трудно и ты валишься с ног от недосыпа и усталости, умираешь от лактостаза, не успеваешь почистить зубы или расчесаться, поесть или выпить чаю и когда тебе просто не хватает моральных сил справиться с новой реальностью… В мире красивых картинок и идеальных женщин из социальных сетей нам порой не хватает щепотки честности.

Эта книга – калейдоскоп заметок о родительстве. В ней нет четкой хронологии событий и захватывающего сюжета. Она экстракт моего опыта, знаний, личных переживаний и внутренних открытий. Но я надеюсь, что для многих мам она станет тем самым откровенным разговором, которого так не хватает тогда, когда становишься родителем впервые. А если вы только собираетесь родить, то она поможет войти в материнство без иллюзий. Одна из главных причин послеродовой депрессии – ожидания, которые разбиваются о суровую жизнь и превращаются в разочарования.

Эта книга не о том, как быть идеальной, всегда улыбающейся, понимающей и ресурсной мамой. Здесь не будет слащавости и ванили. Я расскажу, о том, каково стать мамой, оказаться в декрете, но смотреть на все происходящее любящим взглядом.

Часть 1

О неидеальных родах и незапланированной беременности

Жизненный опыт дает нам радость только тогда, когда мы можем передать его другим.

Андре Моруа «Искусство беседы»

Привет, счастье

Холодный свет больничных ламп резал мне глаза. Острый, как скальпель, больничный запах хлорки и фенола щекотал нос. Я лежала на операционном столе с раскинутыми в стороны руками и ощущала, как от малейшего движения катетеры противно колют вены. Прислушивалась к перешептыванию врачей за белой ширмой. Меня трясло, и я ничего не могла поделать. Хоть это мое второе кесарево, оказываясь на операционном столе, испытываешь животный страх, тело колотится от адреналина. А еще так влияет анестезия: на фоне ее действия нарушается терморегуляция, а потому тело пытается согреться, используя один из естественных механизмов выработки тепла – мышечную дрожь.

Мой сын закричал. И его крик словно наполнил светом и надеждой напряженную атмосферу. А внутри у меня разом зажглись сотни маленьких лампочек, таких, что живут на новогодних гирляндах и своим мерцанием наполняют нас ощущением свершившегося чуда.

Одномоментно я почувствовала облегчение, радость, эйфорию, нежность и… разрыдалась.

Под холодным светом больничных ламп пришел в этот мир не только мой второй малыш, но вместе с ним появилось иное самоощущение, как женщины. С первым ребенком мне не удалось этого испытать, и я расскажу дальше, почему так случилось.

Теперь я знаю: пережить кесарево сечение можно абсолютно по-разному. Даже такие роды способны наполнить женщину эйфорией и счастьем, если правильно к ним подготовиться.

5 лет назад

Глотала горькие слезы и все думала: «Недоженщина. Даже родить не смогла». Так в унылых стенах реанимации провинциального роддома я встречала свое женское фиаско. А ведь задумывала я свои первые роды совсем другими. Вдохновленная книгами Мишеля Одена хотела, чтобы мой первенец появился на свет естественно и без вмешательств. Но мечтам не удалось исполниться.

Как я уже говорила, я готовилась к родам и изучала физиологию этого процесса. Я также знала о тех рисках, которым подвергается женщина, если едет в больницу слишком рано – когда раскрытие небольшое. К сожалению, в российских глубинках еще пока не уделяют достаточного внимания ключевым постулатам физиологичных родов – принципу минимального вмешательства, обеспечению безопасной, дружественной, интимной обстановки, возможности свободно двигаться и звучать, занимать комфортные позы и достигать родового транса.

Роды спугнуть легко: иногда достаточно встречи с незнакомой обстановкой, чтобы схватки затихли. Что уж говорить об акушерской агрессии. А ситуации, когда женщине не дают времени пройти закономерные этапы родов, начинают стимулировать, чтобы быстрее «разродить», не мифы и не народные байки. Это происходит по-настоящему и прямо сейчас. Это истории моих подруг, женщин, которых я знаю лично. Я и сама с этим частично столкнулась. Врач из поликлиники, где я стояла на учете, в 40 недель рекомендовала мне «сдаваться» в роддом: мол, схваток нет и тебе там помогут. Она пугала меня стареющей плацентой, хотя никаких обследований, указывающих на то, что ребенок переношен, не проводилось, а по международным стандартам, развития спонтанной родовой деятельности можно ждать до 42 недель, если плод не страдает. К счастью, мне было известно, что за индукцией шейки матки часто следует каскад стимуляций: когда не готовый организм, пытаются «разродить» насильно, он всячески сопротивляется. И в итоге это часто заканчивается операциями. Мне очень хотелось, чтобы сын появился на свет по собственной готовности, а не по решению медиков. Хотя, признаюсь, угрозы врача давили на психику.

Мой план был таким: как можно дольше оставаться дома, а когда схватки станут регулярными и достигнут минимальных промежутков, поехать в роддом с мужем, чтобы он поддерживал меня и оберегал от грубости гинекологов, с которой мне, к сожалению, не раз пришлось столкнуться до беременности.

Схватки начались на 42 неделе рано утром, часов в шесть. Сначала они были похожи на менструальную боль, а потом стали нарастать, постепенно шокируя меня силой и мощностью. Стрелка часов все наматывала круги, а я не чувствовала никакого прогресса. Шейная пробка и воды не отходили, а схватки были хаотичными, но сильными и частыми, отдохнуть не получалось. Когда наступила глубокая ночь, я была измотана – и болью, и этой неопределенностью. Почему так долго? Я не понимала: а все ли в порядке с моим сыном? Мы поехали в роддом.

Позвонив в закрытую дверь, мы долго прождали на пороге учреждения. Наконец нам открыла немолодая сонная женщина с растрепанными волосами и с недовольным видом поморщилась, пытаясь привыкнуть к свету. По всему было видно, мы ее разбудили. Уже на входе нам стали чинить припоны: несмотря на то, что мы подготовили все необходимые для партнерских родов документы, сотрудница роддома не хотела пускать внутрь моего мужа. Меня пригласили в фойе, посмотрели на кресле и объяснили, что открытие всего два сантиметра. А после клизмы холодной водой отправили в уборную. Когда я вернулась в кабинет, чтобы оформить документы, медсотрудница, встречавшая нас, по-обезьяньи кривляла меня коллеге, передавая наш диалог у дверей роддома и мои просьбы пустить супруга. Какие уж тут благополучные роды после такого «гостеприимства». Ни одну из естественных своих потребностей – будь то сон, еда, секс и уже тем более роды, таинство, интимное и личное – человек не может осуществлять, если чувствует опасность. В моей реальности будто разворачивались абзацы из книги Одена «Возрожденные роды», в которых он рассказывает, какое сильное влияние на ход родов оказывает первая встреча с акушерами и даже прикосновение холодных инструментов, не говоря уже о грубости. Я чувствовала, что схватки замедлились, стали менее мощными. Хотя чуть позже нашему законному праву на партнерские роды все-таки перестали препятствовать.

Несколько часов я лежала с ремнями и датчиками, прикрепленными к животу, на КТГ. С ребенком все было в порядке, но раскрытие не прогрессировало. Наступило утро. Врачи предложили проколоть пузырь, чтобы ускорить процесс. А я не сопротивлялась, хотя знала, что физиологичные роды не требуют этой меры. Я была абсолютно растеряна, не понимала, на что теперь опереться, раз естественный процесс не двигался с места. Какой бы начитанной я не была, я оставалась всего лишь впервые рожающей женщиной, а не медиком, акушеркой или доулой, и чувствовала ответственность за жизнь и здоровье сына.

Еще через несколько часов смена врачей поменялась. В палату вошла другой врач, совсем молодая девушка. Снова проверила раскрытие, и, обнаружив всего четыре сантиметра, приняла решении о стимуляции. Она вбрызнула в капельницу искусственный окситоцин и, наверное, снотворное. Я помню, что отключилась. Супруг потом рассказал мне, что я резко побледнела, а врач, наказав ему «смотреть, чтобы не стала синей», вышла из родзала. Но в бессознательном состоянии я, по словам мужа, пробыла недолго. Через несколько минут очнулась с криком от невероятной боли. От естественных схваток она сильная, но терпимая. Муки от искусственных гормонов просто невозможно терпеть. Они нечеловеческие, будто тебя выкручивают и ломают все кости разом.

Через еще какое-то время выяснилось, что и со стимуляцией раскрытие не прогрессирует, а у меня уже совсем не осталось сил терпеть все это. Поэтому когда врачи предложили кесарево, я сразу согласилась. Лишь бы весь этот ужас поскорее закончился. Так спустя 36 часов безуспешной родовой деятельности я отправилась на операционный стол. Доктора попросили округлить позвоночник, но так как схватки шли одна за другой, у меня никак не получалось выполнить их просьбу. Тогда меня грубо скрутили в бараний рог и поставили анестезию.

– Что, может, и сюда муженька позовешь? – съехидничала одна из присутствующих в операционной женщин.

– Да, пусть посмотрит! – подыграла ей другая. И бригада засмеялась.

– Коллеги, давайте работать, – голос над моей головой, принадлежавший анестезиологу, призвал всех к порядку, и операция началась.

У меня было ощущение, что на моей груди лежит бетонная плита, вдыхать было тяжело. Я периодически засыпала, но меня будил все тот же голос анестезиолога: чтобы удостовериться, что со мной все в порядке, она периодически спрашивала у меня имя, фамилию и другие факты.

Я не помню первого Ваниного крика. Только как врачи сказали, что он вылитый папа, а потом добавили: «4170. Ребенок слишком для тебя крупный». Официальная причина операции – клинически узкий таз. Странно, ведь всю беременность участковый врач проводила замеры и ничего такого не диагностировала.

Потом меня перевели в реанимацию. Вместо импритинга и времени наедине с малышом – мерное пиканье датчиков и стоны других женщин, у которых уже начинает отходить анестезия. Мир рухнул. Я тонула в чувстве вины перед сыном. Мало того, что ему пришлось пережить стимуляцию и появиться на свет с помощью хирургов, так еще и никакой пульсации пуповины, выкладывания на живот, золотого часа, контакта кожа к коже и первого прикладывания. Ничего из того, что является гармоничной частью начала жизни. А я ведь так мечтала подарить ему лучшее. Мне было очень страшно от мысли, как такой дисгармоничный опыт рождения может повлиять на него? А еще я чувствовала себя изнасилованной: насмешки, оскорбления, грубость медиков меня очень ранили.

После суток в реанимации меня перевели в палату и через несколько часов после того, как я научилась самостоятельно вставать и мало-мальски передвигаться, привезли Ваню на первое кормление. Он спал.

– Ну, привет! Так вот ты какой, малыш, – сказала я ему, наклонившись над детской люлькой.

– Давай быстрее, бери на руки, корми, – поторопила медсестра.

Я взяла его неуклюже, неумелыми руками. Робко и неуверенно приложила к груди. Но накаченный смесью, Ваня практически не брал ее. В следующие два кормления его поведение не изменилось.

На следующие сутки его оставили со мной насовсем. И вот тогда начался настоящий кошмар. Он все время плакал, успокаивался только на груди, а я просто не могла это выдержать. Несмотря на правильное прикладывание, коже все-таки требуется несколько дней, чтобы привыкнуть к постоянной стимуляции. Акушерки давили мне на грудь и резюмировали: «там молока еще нет у тебя, вот он и орет, от голода просто». Для меня, неопытной, хоть и подкованной в теории двадцатипятилетней мамы, мнение этих женщин с сединами и огромным опытом работы в роддоме, было авторитетным. Поэтому когда они приносили в палату бутылку со смесью, я давала ее сыну.

– Ты не переживай, это все байки, что после смеси дети грудь не берут, – говорили они. И рекомендовали просить мужа передать в роддом пустышку.

Но смесь спасала не долго. Вскоре мой ребенок перестал от нее успокаиваться и плакал часами напролет. А когда мне каким-то чудом удавалось его убаюкать на груди, в палату заходил очередной медработник и просил распеленать младенца. То взвешивание, то обработка, то проверка слуха, то осмотр. После каждого «гостя» Ваня снова долго и безутешно плакал, все больше и больше растерзывая мою грудь. Так что у меня совсем не получалось хоть немного отдохнуть.

После операции мне не давали есть, объясняя это тем, что существует риск вздутия и расхождения швов. В первые сутки разрешалось только пить воду, к вечеру второго дня – стакан кефиру, и лишь на третьи сутки после специальной клизмы, которая, по словам врачей, «заводит кишечник», мне разрешили, наконец, попить бульону с сухарями и куском вареной куриной грудки. Это была моя первая нормальная еда не с момента операции, а с момента начала схваток, поэтому такой ужин показался царским пиром. Впрочем, именно так материнство и учит нас радоваться простым вещам, научая быть счастливыми в обычном и будничном.

Кроме того, мне запрещалось выходить из палаты с ребенком, только одной. Но учитывая, что он все время плакал, я не могла улучить момент, чтобы добраться до ванны, расположенной на этаже. И довольствовалась только раковиной и туалетом, имеющимися в палате, не имея возможности даже смыть с ног запекшуюся после операции кровь.

Измученная голодом, заточением, послеоперационной болью в районе шва, болью в спине после анестезии, отсутствием должной гигиены и бесконечным плачем сына я сбежала из родильного дома утром четвертого дня, написав добровольный отказ от госпитализации, хотя по правилам этой больницы, после КС необходимо было оставаться под наблюдением пять суток. Мне казалось, если я пробуду в этом аду еще хоть час, то просто рехнусь.