Kitobni o'qish: «Образ»

Проснулась я рано – в семь часов утра. Резво вскочила с кровати, не заметив, какое тёплое солнце тянет свои лучи через тонкие стёкла окна. У меня сохранилась дурная привычка держать полотна под кроватью: задержав дыхание, чтобы не вдохнуть пыль, я достала холст, размером с человеческое туловище. Сидя на полу, я закрепила полотно на обратной стороне подрамника. Белый коврик с чёрными витиеватыми рисунками сжался в гармошку из-за того, что я беспрерывно меняла своё положение. Мне не терпелось взяться за работу. Точнее, я боялась, что живость образа успеет ускользнуть из моей памяти.

Теперь же, сидя перед холстом, я одной рукой держу бокал с водой (у меня своеобразный подход к ежедневному потреблению жидкости), а другой – намечаю щедро разведённой краской телесного цвета лицо и шею.

Я могла бы нарисовать его карандашами, но мне захотелось выполнить изображение таким же расплывчатым, каким оно было во сне. Не могу похвастаться большим количеством портретов маслом, поэтому лессировочных масляных красок у меня не нашлось, хотя они помогли бы сэкономить материал.

Отпиваю безвкусную воду и недовольно морщу нос от прохлады жидкости.

Справа от меня стоит небольшой стеклянный столик, на котором расположились кисти, растворитель, деревянная палитра с нанесённым маслом и зелёная пластиковая бутылка с водой. От одного её вида мне стало тошно, и я добавила к ней в пару бокал. Эти ребята ещё пригодятся мне для мытья кистей. Не пропадать же добру! Пройдясь взглядом по полу, не замечаю ни единой тряпочки. Мой взор оценивающе осматривает сбитое за ночь постельное бельё. Жизнь такова, что порой приходится чем-то жертвовать, но поступить столь жестоко с собственной кроватью я не могу, так что придется вытирать влажные кисти об пижаму. Я же говорила, что очень торопилась, вот и доказательство – сиреневые пижамные штаны и растянутая фиолетовая футболка всё ещё на мне. Единственное, на что меня хватило – убрать длинные волосы в пучок на затылке.

Говорят, что мольберт позволяет тонко заметить недочеты в работе, но я продвинулась еще дальше: частенько использую эту многофункциональную подставку в качестве вешалки для вещей. Теперь даже непривычно видеть на мольберте холст.

На коленях примостился мастихин: им обычно снимают излишки краски, но я же хочу сделать мазки более объёмными, а именно – сделать прическу такой же фактурной. Во сне я очень хотела погладить его лохматую шевелюру.

Лёгкий свет плавно ложится на мольберт, уличная какофония просачивается через приоткрытое окно.

Мой сон не был наполнен заумным сюжетом, он увлёк меня своим героем. Мы бездумно брели по пустому скверу, пока небо насыщалось рассветом. Розовые облака громоздились друг на друга, осенняя свежесть сплетала наши замёрзшие пальцы. Он был выше меня примерно на полголовы, его взлохмаченные каштановые волосы трепал ветер, а серые глаза постоянно смотрели куда-то вперёд, но никак не на меня. Время от времени он, как бы невзначай, притягивал за руку к себе и крепко сжимал меня в объятиях. Мы всё время молчали – не хотелось нарушать идиллию.

В жизни я его не знала, моя память упорно отказывалась сотрудничать.

Мысли унеслись настолько далеко, что я и не заметила, как долго расфокусировано гляжу на монстеру, неловко устроившуюся в углу, рядом с окном.

Зря я повернулась к окну: рабочий стол чуть ли не визжал, призывая меня к благоразумию и спасательной уборке. Не заправленная кровать давно смирилась с тщетностью уговоров, поэтому выжидала вечера, когда я снова обращусь к ней.

Живот сдавило от голода. Наверное, время близится к обеденному. Поворачиваюсь к полотну и откладываю кисть.

Он все так же отводит взгляд куда-то в сторону, стоя вполоборота и выставляя напоказ мягкую скулу, покрытую еле заметным румянцем. Я никогда не любила рисовать одежду, поэтому его чёрный свитер обрезается чуть ниже плеч. Тёплый серо-изумрудный фон подсвечивает пестроту серебряных глаз. Уголок губ сгибается в мирной улыбке.

***

«Мы выступаем в «Церкви». 18:00. Я жду тебя.»

Закатываю глаза и кладу телефон экраном в стол.

Намёки – удобная вещь, если окружающие способны их понимать. Адам такой чертой похвастаться не может: я вторую неделю отвергаю (игнорирую) его предложения встречи «сверх нормы», но он не сдаётся.

Достаю из холодильника молоко и принимаюсь варить овсянку.

Мы с Адамом обедаем каждую пятницу в кофейне в центре города. Точнее, он берёт себе по два, а то и три сэндвича, а я ем венские вафли с фруктами. Его друг, Макс, зовет нас извращенцами: «Как можно есть каждый раз одно и то же!», – не устаёт восклицать он. Привычка сидеть в этом кафе осталась у нас еще после неудавшейся попытки завязать романтические отношения. Теперь это – жалкая попытка поддерживать дружбу. Еще я правда люблю вафли.

Помешиваю овсянку деревянной ложкой, роняю щепотку соли и немного сахара в кастрюльку.

Когда проводишь время вне дома – день проносится, будто ты сразу проснулся вечером. Моя встреча с лучшей подругой была первым порывом запереться дома и никуда не выходить. Не хочу драматизировать, но моё творчество никогда её не впечатляло. Точнее, её едва ли интересует моя жизнь. Посплетничать на тему неудачно подобранного оттенка помады её одногруппницы? Дана – вся внимание. Слухи об очередной интрижке одного из друзей Адама? Дана первая обо всем узнает. Появилась новая добавка в кофейне неподалеку? Дана обязана заглянуть туда, чтобы позже рассказать, какие там цены.

– Так чем ты занималась в последнее время? – лениво потягивая молочный коктейль из трубочки, спрашивает Дана.

– Всё как обычно: занятия в библиотеке, рисование… Кстати, написала одну картину, мне приснился довольно необычный сон, там…

– Ты только посмотри, – всё её лицо морщится в одно неприятное выражение лица, полное отвращения. Взгляд направлен куда-то за мной.

Я оборачиваюсь: к барной стойке подошла наша бывшая одноклассница.

– Интересно, она слышала, что юбки до колена уже не в моде? – придирчивый голос Даны раздражает мои уши.

– Говорит человек, фанатеющий от кафе в стиле ресторанов Америки 80-х… – подруга возмутилась тем, что я не поддержала её замечание, – знаешь, у меня от этой чёрно-белой плитки на полу уже в глазах рябит, а твой молочный коктейль… Ничего более клишированного и не придумаешь.

Дана фыркает и откидывается на спинку кожаного красного диванчика:

– А ты как всегда зануда.

Зазвенел колокольчик над входной дверью, и я вновь повернулась назад. Жанна ушла.

За весь вечер я больше ни разу не вернулась к разговору о своей картине. Пока Дана рассказывала о планах на выходные её семьи, я в голове проматывала возможные варианты изменения времяпрепровождения. Я могла бы подойти к Жанне, спросить, чем она сейчас занимается. Мы бы разговорились, и Дана, надувшись, прошмыгнула бы мимо нас, сделав вид, что у неё есть дела поважнее, чем выжидать меня. Потом мы с Жанной заказали бы картошку фри, я бы узнала, что она сейчас читает. Ещё со школьных времен помню, как она все перемены пряталась за очередным томом. Может, я рассказала бы ей о своей картине. Она бы точно захотела её увидеть, мы бы пошли ко мне домой, и я бы заварила чай, а мольберт стоял бы прямо перед нами, отвлекая наше внимание от кружек…

Но это всё – лишь фантазии.

Давно я не укладывалась спать так рано: на часах одиннадцать часов вечера, я тороплюсь сомкнуть веки, чтобы побыстрее забыть этот день, полный недоразумений. Перед тем, как лечь, я ответила Адаму, что весь день была занята. Стала чувствовать себя ещё более неловко. Провалилась в сон под внимательным взглядом любопытных глаз.

***

Что может быть хуже трезвона будильника, пронизывающего тело словно током? Просыпаться раньше нужного времени.

– Ты даже не представляешь, какая у меня новость, – возбуждённый голос Даны громко бьёт в ухо.

Было довольно неловко говорить с ней после вчерашнего. Не обидчивая и не злопамятная. Достоинство?

– Даже не представляю, что должно было случиться, чтобы ты мне звонила в понедельник перед подъёмом на работу. – мой голос сонно хрипит. Оглядываюсь на окно – в комнате душно.

– Адам с ребятами недавно выступали со своей новой песней в каком-то баре, – я сажусь в кровати, вытягивая правую руку вверх и лениво потягиваюсь, – потом там была вечеринка, алкоголь, ну ты понимаешь, – шлёпая босыми ногами, прохожу к окну. Сосед напротив выгуливает собаку, её золотистая шёрстка красиво переливается под бледными лучами солнца, – короче, он целовался с какой-то девчонкой.

Кажется, у меня закончился чай. Придется пить обычную воду.

– Ты меня слышишь? – недовольно протягивает Дана.

Прохожу мимо стопок книг, расположившихся на полу (бардак, как характеризует их моя мама).

– Ты же замолчала.

– Агнесс! – возмущенный возглас заставляет меня вздрогнуть, и я чуть не поскальзываюсь.

– Ну что ты хочешь от меня услышать? Я рада, что в этот вечер Адам нашел, с кем провести время.

Разговор длился ещё примерно двадцать минут. Если быть честной – это был монолог. Дана с невероятной отдачей пыталась оправдать Адама в моих глазах: мне должно быть жалко бедного парня, ведь я его бросила в такой важный момент жизни (меня так и подмывало спросить, что она имеет в виду, но тогда данная беседа могла бы затянуться до вечера). К слову, ребята каждую неделю где-то выступают, пытаясь протолкнуть свою музыку. Я всерьёз задумалась над тем, чтобы «случайно» заблокировать Дану. Но она из тех, кто и в гробу достанет.

Сославшись на то, что мне нельзя опаздывать – утренняя смена, я буду без Йоси почти до вечера, а библиотеку кто-то должен открыть, пятое-десятое… Дана сама утомилась от моих оправданий и в скором времени распрощалась.

На день у меня было запланировано размещение новых изданий подростковой литературы, поэтому весь день я вносила сведения в картотеку. В этот пасмурный понедельник я сидела сама по себе, даже небольшой читальный зал был пуст.

Каждые два часа я пила чай, чтобы отвлечь себя от желания позвонить маме.

Она в очередной командировке, нет смысла её дергать, пока у неё не появится свободная минута, чтобы напомнить о себе.

Как только заканчиваю вносить данные о последней книге про умопомрачительные серые будни школьницы какого-то захолустья, сразу же хватаюсь за телефон, на экране которого высветилось сообщение от Адама: «Я зайду?».

Раздраженно фыркнув, кладу смартфон экраном вниз обратно на стол. Сколько бы раз я не повторяла ему, что не стоит мешать на работе, он всё также не оставляет попыток пересечься со мной.

Компьютер не выключаю, так как Иосифу стоит проверить заполненные карточки – как-то раз я заполнила картотеку, не переведя клавиатуру на нужный язык. Потом пришлось остаться и почти до ночи всё переделывать, пока Йося ошивался рядом, мучая меня рассказами об открытии сверхновой звезды.

Как только он вваливается в библиотеку, я приветствую его громким возгласом:

– Стопка новеньких книжек уже здесь! Карточки составлены, так что сегодня ты хорошенько разомнёшь свои ноги, пока будешь раскладывать тома по полкам.

Мою ехидную улыбку Иосиф встречает удручённо нахмуренными бровями.

– Я промок, как пёс бездомный, – он встал на пороге и приподнял руки.

Его чёрное кашемировое пальто даже визуально утяжелилось от влаги, каштановые волосы прилипли к лицу, а зелёные глаза тускло светились на замёрзшем бледном лице.

– А ты ещё дольше стой во всем мокром – посмотрим, что будет!

Мой напарник, наконец, оживился: усмехнувшись, принялся снимать пальто, попутно вороша волосы.

Я включила чайник и достала его кружку из-под рабочего стола.

– Ты читала что-то из этого? – Иосиф кивает в сторону новых книг, проходя к стенду, где должно будет быть выставлено подростковое фэнтези.

– Там одни современные романы, – дальнейших объяснений не требуется, Йося неплохо знает мой вкус, поэтому он в курсе, что из романов я читаю только классику.

Вода в чайнике вскипает, и я завариваю зелёный чай.

– Я тебе заварила чай, – кричу из каморки. Это – наше небольшое убежище от рабочей суеты, раньше эта захламленная коробками из-под книг комнатушка была чуланом, мы же в ней обосновались основательно: Иосиф приволок небольшой деревянный стол невесть откуда, еще и чайник в придачу. С меня – раскладные стулья в зелёную полоску, которые обычно ставят на лужайке внутреннего дворика. Пошарпанные бежевые обои тесных стен перекрывают плакаты с Ланой Дель Рей, Леди Гагой; я планировала также приклеить постер из журнала про Гарри Поттера, на котором красовался молодой Том Фелтон, но Йося сказал, что не позволит мне развешивать портреты грубияна-Малфоя. Пришлось пойти на уступки, зато он часто покупает печенье нам к чаю.

– Если ты ему не ответишь – я выкину твой телефон в окно, – неожиданно появляется Иосиф с моим смартфоном в руках.

– Ну кто там еще? – недовольно бурчу я, не подмечая то, как раздраженно он пихает мне смартфон.

Звонит Адам, а на счету уже четыре пропущенных.

– Если он будет караулить тебя у входа – просто закричи, – деловитым голосом предлагает мой напарник, устроившись на стуле, попутно прихлёбывая чай.

– А знаешь, – сбрасываю звонок и убираю телефон в карман бомбера, висящего на спинке свободного стула, – я не тороплюсь. Помогу тебе расставить книги…

– Ну уж нет! – Иосиф с грохотом ставит свою чёрную кружку на стол, отчего я невольно вздрагиваю, – твой ухажёр сейчас сюда завалится и снова будет расспрашивать, где ты.

– Он не мой ухажёр.

– А он это знает?

– Разумеется, – цокаю я.

– Так ответь хоть раз на его звонок. Скажи, что ты занята. В чём проблема? Просто поговори с ним.

Поджимаю губы и неловко усаживаюсь на стул. Иосиф пытливо глядит на меня, а я, за неимением слов, смотрю в дверной проем. Тёплый жёлтый свет из библиотеки прорезает нашу пыльную каморку.

– Я написала картину, – пропустив долгую паузу шепчу я.

– Кто в этот раз? – Иосиф принимается протирать стол.

– Мы не знакомы. То есть… Он мне приснился, но я не помню, где могла его увидеть, – подперев голову, наблюдаю за тем, как Йося роется в рюкзаке в углу. Он достаёт проводные наушники и плеер. Когда я ухожу, он всегда слушает музыку, хотя это, разумеется, нежелательно на рабочем месте.

– Опиши его.

Тогда я сделала одну из ключевых своих ошибок.

– Хоть я его и не знаю в реальной жизни, я решила дать ему имя. Давид.

***

Гений и безумец. Может ли идти речь об одном и том же человеке?

Безумство – как нечто нездоровое, лишённое «нормальности».