Kitobni o'qish: «Выскочка в Академии Кутха»

Shrift:

* * *

Копирование, тиражирование и распространение материалов, содержащихся в книге, допускается только с письменного разрешения правообладателей.

Пролог

Старый служитель не спеша брел по пустынным коридорам храма, тяжело волоча ноги по скользкому полу. Его сегодняшний вечерний обход ничем не отличался от всех предыдущих. Лунный свет сочился сквозь резные окна в залы, а служитель, совершая махи руками, посылал энергию в осветительные камни, отчего те зажигались багровым румянцем. Посчитав, что обход завершен, старый служитель остановился в центре храма перед статуями четырех Хозяев дара этого мира. Он ждал исполнения пророчества всю жизнь, как и его отец, а до этого и отец отца… Годы сменялись столетиями, их род продолжал нести службу в храме, а глаза статуй по-прежнему загорались светом только один раз в году – на Туйгивин, день зимнего солнцестояния, от которого начинался отсчет нового года. Служитель смирился, что на его веку пророчество останется лишь историей, которая передается из уст в уста, собирая все больше и больше новых почитателей.

Старый служитель предался воспоминаниям, и, как в былые годы, когда колени ловко сгибались, а ноги кружили его по залу, он уколол палец и приложил его к статуе Хозяина воздушного дара, его дара. Кровь с окаменевшего тела впиталась, а глаза статуи загорелись синим отливом. В неверии служитель упал на колени, сгибаясь до пола. Вслед за Хозяином воздушного дара, загорелись глаза Хозяина земного дара, затем водного и в конце огненного – не только Хозяина дара, но и Творца мира. Всю жизнь ожидая этого момента, служитель оказался не готов к нему.

Посчитав, что он достаточно помолился, старый служитель, кряхтя, поднялся с пола и засеменил к выходу. В пристройке к храму паслась его двухметровая куропатка, которая давно томилась в ожидании наездника. Служитель никогда не забывал о пернатом напарнике и часто отпускал его в полет одного. Переполненный торжеством момента старый служитель со второго раза забрался на куропатку, повредив себе бедро и растянув запястье.

– Не подведи, – попросил он.

Куропатка вышла в распахнутые ворота, притоптывая, прошлась по загону и взмыла ввысь. Служитель схватился бы за сердце, да боялся отпустить узды – давно он не сидел верхом. Он вспомнил, как жилистым парнем учился верховой езде и первый свой полет, после которого он долго плакал слезами радости, прячась в темном парке Академии.

Куропатка резво летела над ночным городом первого острова. Старый служитель осматривал изменения, произошедшие за те годы, когда он безвылазно сидел в храме – лет пятьдесят уж точно он не выбирался оттуда. Совершив вираж, куропатка плавно опустилась перед резными воротами неприметного особняка, расположенного недалеко от центра. Служитель решил не спрыгивать – еще одного карабканья на куропатку он мог бы не пережить, к тому же рядом нет столь необходимой маленькой лестницы.

Восседая верхом, служитель позвонил в колокол, звон которого лихо разносился по округе, и вскоре из дверей выбежал парнишка.

– Глаза у статуй полыхают светом, – пропел служитель и взмыл на куропатке ввысь.

Парень молча наблюдал за удаляющимися силуэтами служителя и куропатки в небе, боясь, что это все ему привиделось. Оправив длинный черный плащ с капюшоном, полностью скрывающий лицо и тело, парнишка ринулся в дом. Он бежал без оглядки. Встречные фигуры в черных плащах останавливались, пропуская его. Резко дернув дверную ручку, парень ступил за порог кабинета, где восседал Верховный – руководитель их общества, носившего звание Логова страждущих, тех, кто не переставал верить и ждать исполнения пророчества. Верховный восседал за столом. Его капюшон был спущен. Это был высокий мужчина средних лет с раскосыми черными глазами и прямым носом, голову которого, как всегда, украшало множество тугих переплетенных кос. Бумаги со стола Верховного вихрем поднялись и разлетелись по кабинету.

– Глаза статуй Хозяев дара засветились, – громогласно объявил парень. Он шел вперед, не заботясь, что наступает на разлетевшиеся листы. – Прибыл служитель из главного храма, он заметил изменения.

Верховный поднялся из-за стола:

– Наше время настало, – прижал он руку к груди. – Подготовь письма, нам нужно оповестить всех членов Логова. До Туйгивина месяц, тогда-то и проявится дочь Кутху.

– Вы уверены? – взволнованно спросил парень. – В пророчестве не сказано, что именно в тот год, когда засветятся глаза, инициируется дочь.

«… Когда глаза без поклонения зажгутся и изменения в неподготовленных начнутся; лишь та, что кровью связана с Творцом, откроет для себя дар иной и, растворившись в земном мире, возродится снова; со всеми она схожа и не схожа; и там, и здесь откроется дорога; и колесо к повтору наклонится; она исполнит долг перед Творцом с покорностью; тогда вернется Кутху, чтобы повстречаться с дочерью…» – нараспев повторил он строчки пророчества.

– Ты должен познакомиться с каждой из них, ее дар не заставит себя долго ждать, – размеренным тоном поучал Верховный.

– Я сделаю все и даже больше, – наполнился парень важностью предстоящего события.

Верховный посмотрел на него из-под опущенных век:

– Делай только то, что тебе велено. Найди девочку и приведи ее ко мне, а я обеспечу тех, кто будет дергать за ниточки и настраивать ее против идеальных.

Парень сделал все, что было ему велено, а после вернулся в Академию. Он не подведет Логово страждущих и отыщет девчонку. Он обязан оправдать возложенные на него ожидания, и ничто не сможет остановить его.

Раскрыв дневник, парень склонился, тщательно выводя маленькие, как под копирку, извилистые буквы, складывающиеся в слова, а те – в его сомнения, переживания и надежды.

….Мы ждали этого дня столетиями, и он настал. Скоро, совсем скоро пророчество исполнится – и дни наполнятся смыслом. До заветной встречи остался какой-то месяц. Дочь Кутху, наконец-то ты явишься к нам! Наконец-то ты явишься ко мне! Они не знают о моем желании – я скажу лишь тебе: я жажду связать наши жизни. Я докажу им, чего стоит брошенный ребенок, а после я найду отца, что обрек мою мать на погибель и оставил меня.

Глава 1
Дом, милый дом

Утро особенного дня выдалось на редкость богатым на неприятности. Вишенкой на торте стал тыквенный пирог, точнее, последний кусок тыквенного пирога. Вишня в это утро также не обошла меня стороной.

Первые лучи солнца не торопились заглядывать в окна. Быстрым движением я скинула одеяло, потянулась и следом ступила в вязкое мокрое месиво.

– У-у-у-у-уф, – поежилась я и отлепила ногу. Сомнений не оставалось – это безобразие сотворили горячо любимые братья-двойняшки, которым на днях исполнилось четыре. – Сколько раз просила не пускать их ко мне в комнату! – закричала я.

– Милая, ты же знаешь, как сложно за ними уследить, – послышался голос мамы с кухни.

Я пропрыгала на чистой ноге в ванную, где меня ждал очередной сюрприз. Почему-то именно сегодня прорвало трубу, ведущую горячую воду с гейзерных источников. Чертыхаясь, я ополоснулась холодной, а черную копну прямых длинных волос решила не мыть и заплела в тугую косу.

После бодрящего душа я, вооружившись тазиком и тряпкой, уже на своих двоих вернулась в комнату и начала оттирать пол от липкого погрома. Слава Кутху, вязкое месиво оказалось вишневым вареньем!

– Только продукты изводят, – пробубнила я.

В приоткрытую дверь забежал маленький пушистый питомец, евражка¹. Серенький комочек меха, застрявший в расщелине свалившегося дерева, я нашла с полгода назад. Зверек отчаянно пытался выбраться из плена, но сухая древесина лишь обдирала бока. Я принесла больного домой, очухавшись, он не захотел насовсем убегать в лес.

Зверек, принюхиваясь, кружил по комнате, а затем и вовсе стал облизывать пол.

– Разбойник, не мешай! – вскрикнула я и махнула рукой, задев при этом таз. Вода вылилась на пол, а зверек быстро скрылся с места преступления. – А-а-а-а-а, – закричала я и с силой кинула тряпку.

– Милая, у тебя все хорошо? – раздался громкий голос мамы. Она уже привыкла к моей ругани, поэтому не спешила в комнату, все также хлопоча на кухне.

– Да, – резко ответила я.

Делать было нечего. Выдохнув, я подняла брошенную тряпку, сменила воду и приступила к перемыванию.

Все неурядицы утра способен был исправить лишь наипрекраснейший кусок тыквенного пирога, заботливо сохраненный, а не слопанный со всем семейством на ужине, но… Когда я зашла на кухню, мой пирог с громким чавканьем доедали братья-двойняшки.

– Ну я же просила… – не сдерживаясь застонала я.

– Извини, милая. – Мама помешала жаровые вулканические камни кочергой, отчего те развалились в разные стороны, понизив температуру печи. – Зато овсянка подоспела.

– Овсянка, ням-ням! – радостно прокричал Ропал.

– Ням-ням, – повторил за братом Нимал.

– Они прекрасно обошлись бы кашей! Без моего пирога! – чуть ли не по слогам проговаривала я.

– Тебе жалко? – тяжко вздохнула мама. – У них осталась треть, раз тебе так хочется. – Она взяла тарелку с объедками и протянула мне.

– Ты издеваешься! – В немом раздражении я подняла руки и вновь опустила. При всем желании, я не собиралась доедать остатки обслюнявленного пирога.

– Хватит дуться. – Мама сняла с себя фартук. – Если так хочется, то возьми и испеки еще.

– Мне хочется спокойно провести сегодняшний день и позавтракать тем, чем я хотела.

– Тебе семнадцать, пора перестать вести себя как ребенок! Ты старшая – значит, должна помогать семье и заботиться о братьях, а не ныть по всякой ерунде, – повысила голос мама.

Братья притихли.

– Как ребенок? По всякой ерунде? – не выдержала я, воскликнув.

В отличие от одноклассников, которые в припрыжку бежали после учебы на прогулку, я спешила домой – помогать родителям. В свои семнадцать я и выглядела старше большинства из них, а все благодаря чересчур светлой коже, выделяющей меня на фоне смуглых сородичей. Такая белая кожа была присуща лишь черным воронам – обладателям огненного дара, но куда мне до них? Росту я была невысокого, скорее среднего, черные зрачки зорко глядели сквозь горизонтальный разрез узких глаз под изогнутой линией бровей. Прямой нос я унаследовала от отца, а высокие и очерченные скулы от мамы, как и характер – от того мы с ней и вступали вразлад.

– Да я только и делаю, что помогаю по хозяйству и сижу с братьями. И так всю жизнь… Всю жизнь я так и буду прозябать на этом острове – как вы! Я не хочу так, понимаешь? – всхлипнула я и выбежала из кухни.

Мама пошла следом. Она зашла в комнату и аккуратно присела на край кровати, поправив одеяло.

– Можно мне побыть одной? Да что вам всем от меня нужно? – взмолилась я, поворачиваясь к ней спиной.

– Какая тебе инициация? – раздраженно сказала мама. – Не успела проснуться, сразу крики, ругань.

– Ты специально? – Я развернулась и сердито уставилась на маму. – Зачем вы все время говорите про эту инициацию? Нет у нас в роду дара. Нет его! – закричала я. – Все? Отстанешь от меня?

– Но ты же хочешь обрести его.

Мама попыталась дотронуться до меня, но я отдернулась от протянутой руки:

– Поэтому вы каждый раз мне об этом напоминаете! Да, я знаю, у одаренных родителей рождаются одаренные дети, – пробубнила я заученную фразу. – Но ты забываешь – бывает и по-другому! – ударила я себя кулаком в грудь. – Ведь Пиля-чуч мог вернуть душу одаренного родственника в мое тело… Ты не думала об этом?

– Милгын, девочка моя, но в нашем роду одаренных, – развела она руки, – увы, не рождалось.

– Хочешь сказать, ты с отцом весь наш род знаешь?

Мама не нашлась с ответом.

– То-то же, – довольно добавила я.

– Доченька, мы тебя любим и переживаем за тебя. С этой инициацией ты стала такой нервной…

– Ничего я не нервная, – перебила я маму. – Конечно, нет ничего плохого, чтобы прожить всю жизнь на восьмом острове. Самом отдаленном и забытом месте этого мира! – всхлипнула я.

– Дорогая, никто не заставляет тебя всю жизнь сидеть с братьями и жить с нами, – тепло улыбнулась мама, на этот раз сжав мою ладонь. – После обучения мы с папой поможем, даже если ты захочешь переехать на другой остров.

– А смысл? – Я посмотрела в тревожные мамины глаза. – Это ничего не изменит. Неужели вам никогда не хотелось чего-то большего? Вон, водники наслаждаются просторами синих глубин. Воздушники летают на двухметровых куропатках. Зёмники становятся шаманами, проводниками между нашим и животным миром. Огневики и вовсе нагоняют тучи, поднимают воду, содрогают землю и вызывают лаву.

– Не романтизируй, – повысила голос мама. – На плечи одаренных ложится огромный груз ответственности. Они рискуют жизнью, защищая нас от низших духов.

– Все равно это несправедливо! – не сдавалась я.

– Это молодость, милая. – Мама стерла слезу с моей щеки. – Ты подумай об этом иначе: наша профессия – это и есть наш дар. Посмотри с каким усердием папа работает с деревом, а я пеку пироги. К тому же у нас большая и дружная семья. Мы любим друг друга. Разве это не счастье?

Ее проникновенный взгляд давил. Я не смогла сказать ей – нет.

– Вот и хорошо. – Она обняла меня. – Я на работу. Каша на печке.

Вскоре я услышала, как хлопнула входная дверь. Шлепанье босых ног становилось более отчетливым, и вот в комнату ввалились братья-двойняшки.

– Мил-лын, – позвал Ропал. – Мы кушать хотим.

– Гулять пойдем? – вторил Нимал.

Я промычала, сползая с кровати:

– Когда вы уже вырастете!

Братья побежали обратно, чтобы, забравшись на стулья, приняться с усердием стучать ложками в ожидании завтрака.

«Все, на сегодня достаточно переживаний», – решила я, вытерла слезы и последовала за братьями. Не успела я поставить наполненные тарелки, как через отверстие под дверью, вырезанное отцом, юркнул пушистый питомец. Он принялся тереться о ногу и пищать.

– Разбойник, угомонись! – взмолилась я и поставила тарелки на стол.

Братья работали ложками, а зверек не сдавался в выпрашивании. Я зачерпнула поварешку ему и лишь затем сама насладилась завтраком.

– А теперь гулять? – спросил Нимал.

– У-улять! У-улять! – причитал Ропал, расплескивая кашу.

– А теперь вы поможете сестре, – строго сказала я. – Сначала приберетесь у себя в комнате, а затем мы сносим белье на источники. Или мне оставить вас дома и пойти одной?

– Не-е-е-е-ет, – завизжали братья. – Мы с тобой!

Примерно через час разбросанные игрушки были прибраны, а вещи разложены по шкафам. Утеплившись и водрузив тюки грязного белья на сани, мы вышли из дома. Повсюду искрился снег, слепив глаза, а вдали виднелись огромные вулканы. Правая часть острова погрузилась под дымящейся купол, видно, Гамулы – духи, живущие внутри вулканов, готовили пищу.

Долина с гейзерными источниками находилась в трех часах ходьбы от дома, если не знать, как сократить дорогу. Обогнув лесок, мы вышли на берег Единого океана, омывавшего все восемь островов. Всплеск воды и женский смех привлекли наше внимание. На берег выползли водники, имеющие во второй ипостаси туловище моржа и огромные клыки, напоминающие укороченные бивни.

На суше водников легко определить по обилию украшений из чешуи и ракушек. В человеческом обличье им не страшен мороз, румянящий щеки. Особенно мне нравилось, как девушки украшали волосы, вплетая в них те самые чешуйки, нежно переливающиеся на свету, подобно небосводу. Женщины наравне с мужчинами ежедневно уходили в воды, заботились о глубинных обителях и добывали пропитание для острова.

Ступая по хрустящему снегу так мы и шли вдоль берега, пока не уткнулись в сопку. Теперь тащить поклажу пришлось в гору. Братья несколько раз порывались забраться на тюки белья, но мне удалось заставить их идти ногами. Когда нога, соскользнув, сползла вниз, я вспомнила поговорку: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет!» Может, я не особо умная, зато крепкая и выносливая. Так-то! А вот падать мне категорически нельзя, и так приходилось без конца подталкивать братьев, еще и сани тянуть.

Поднявшись на вершину, мы выдохнули и перевели дух. До живописной долины осталось лишь лихо скатиться на санях – единственный кусочек тепла в этом снежном царстве. Дружно усевшись, мы покатились по склону. Снег кончился, и сани жестко затормозили о землю.

– Добрались.

Я расстегнула тулуп и стянула с головы шапку. Посреди разноцветной земли, столбов пара и легкой поросли зеленого мха тянулась выложенная тропинка. По ней мы и прошли до площадки, на которой резвились другие ребята, сняли верхнюю одежду и положили ее на лавку.

– Ждите меня здесь, – наказала я братьям, а сама взяла тюк белья и потащилась с ним по тропинке вниз, где все выше и выше клубились пары.

Возле источников крутились рабочие, которые пообещали к вечеру залатать прорыв.

– Стирать-то можно? – на всякий случай уточнила я, а то потом мама устроит очередной выговор о ребячестве и невозможности сделать все нормально, если белье затеряется.

– Все в порядке, – обнадежили они меня.

Возле водоворотных дыр дежурила Следящая за стиркой. Один ее взмах, и вот уже тюки выпорхнули из моих рук и опустились ей под ноги. Я с упоением следила за полетом грязного белья.

– Это все? – громко окликнула Следящая.

– А? – вздрогнула я. – Да, все.

Следящая записала содержимое, отправленное на стирку, и выдала номер в очереди – восемь. Ждать предстояло минут сорок, а то и больше. За это время белье пролетало по трубам, шпарилось, терлось, а потом поднималось чистым и ароматным из соседней дыры. Следящая владела воздушным даром, от того белье по окончанию стирки отдавалось сухим, хоть и жутко мятым.

Вернувшись к братьям, я уселась на свободную скамью, закрыла глаза и подставила лицо солнцу. Я так любила тепло, но моя белая кожа, выделяющаяся на фоне смуглых сородичей, давно бы приобрела некрасивый красный отлив, если бы не шаманская мазь из жира и масел, которой я ежедневно смазывала все оголенные участки.

– Готова к вечеру? – раздался вопрос рядом. Голос принадлежал Лимани, лучшей подруге… Когда-то лучшей подруге.

Странно вышло, ведь те, с кем я дружила, отдалились от меня. Они уверены, что обретут дар, в отличие от меня. Обиднее всего за Лимани. Наша дружба была настолько крепка, и ничто не могло разрушить ее, но как оказалось… Получив школьные дипломы, мы предвкушали каникулы, полные развлечений. Последние беззаботные каникулы, где мы прощались с детством. Однако ее родители решили использовать время по-своему. После их семейной поездки на первый остров, где всегда царило лето, наши интересы стали расходиться. Я не могла постоянно слушать о даре и о том, сколько всего интересного и невероятного ждет ее впереди. Она не могла постоянно успокаивать меня и слушать о серых днях моего будущего. К тому же одаренные жили дольше, поэтому и старались держаться вместе – больно терять близких.

Я радовалась за подругу, но при этом тоска по дару не покидала меня. От неодаренных я по-прежнему держалась в стороне – начинать общение на почве отсутствия дара не хотелось.

Лимани присела рядом.

– Твои волосы, – удивилась я, разглядывая некогда черные пряди, теперь приобретшие сероватый отлив.

– Как и у любого другого воздушника, – легко посмеялась она. – Пойдем вечером вместе? – робко спросила Лимани и приобняла себя за хрупкие плечи.

«Она похудела», – отметила я. Воздушники казались невесомыми, иначе бы не смогли летать на ездовых куропатках.

На Туйгивин мне, как и всем подросткам, отпраздновавшим в этом году семнадцатый день рождения, предстояло собраться в глубоких сумерках под багровый свет вулканических камней в стенах местной Академии наук, чтобы пройти инициацию.

– Тебе не с кем пойти? – Я внимательно рассматривала взволнованную подругу. – Тебе-то точно не стоит переживать! – ободрила я Лимани, указав на ее волосы рукой. – Хоть это и необычно, изменения же начинают происходить только после инициации… Или у идеальных раньше? – догадалась я.

Она посмотрела по сторонам и склонилась ко мне, хотя рядом с нами никого и не было:

– Ты права, – нервный смешок вырвался из ее груди наружу. – В нашем роду уже десять поколений инициируются сильные воздушники. Мы с семьей летали на первый остров, чтобы пообщаться с Советом. Если я обрету дар, наша семья получит статус идеальных. Мне страшно… а вдруг ничего не получится?

– Мне тоже страшно, – добавила я. Страшно не за подругу, а за себя. – Ты помнишь, как мы мечтали? Пока не повзрослели…

– Не переставай мечтать, – прошептала она.

– Лимани, не стоит обнадеживать! – Я отвернулась, не желая продолжать разговор. Призрачная надежда прогибалась под доводами разума, но вновь и вновь оживала.

– Ты пойдешь со мной? – переспросила Лимани, хмуря посеревшие брови.

– Извини, я пойду одна.

Лимани ничего не ответила. Вздохнув, она оставила меня одну, а я снова закрыла глаза.

– Номер восемь, – послышался голос из рупора.

Я вернулась к Следящей и, согласно описи, забрала стиранное белье, сложенное в тугой льняной сверток.

– Все на месте? Подпишите, – протянула она журнал и дождалась моей закорючки. – Три серебряных.

Оплатив услугу, я отнесла белье и закрепила его на санях.

– Нимал, Ропал, – позвала я братьев, играющих в догонялки. – Домой!

– Не хочу, – топал ногами Нимал.

– Не пойду, – бегал по кругу Ропал.

– И на тросе подняться не хотите? – с наигранным ужасом охнула я.

Трюк сработал. Братья тут же перестали сопротивляться и натянули верхнюю одежду. Одной рукой я удерживала тюк стиранного белья, а в другой – сани. Братья плелись следом. Мы обошли поляну и подошли к установке с тросом.

– Садимся, – скомандовала я, – и придерживайте белье ногами. Если свалится, сами за ним пойдете.

Братья сели впереди меня, я схватилась за движущийся трос, и тот потянул нас вверх. Вовремя отпустив трос на вершине, я слезла и потащила сани за веревку. Братья отказывались идти пешком.

Свернув к лесу, я остановилась на привал, взяла горсть снега и протерла вспотевшее лицо. Жгучая прохлада освежала.

– Пить хочу, – заныли братья.

– Снег полижите, – отмахнулась я.

– Мама не будет руа-ться? – спросил Ропал, свесив голову с саней.

Как показывала практика, секреты они хранить не умели.

– Я тоже хочу пить! – возмутилась я и вытряхнула братьев из саней. – Или вы идете ногами или тащите меня. Потащите? – для убедительности я уселась на сани.

Долго ждать не пришлось, братья пошли вперед, но охать и ахать до дома не переставали.

1.Евражка (также еврашка и овражка) – вид грызунов рода трансберингийских сусликов; обитает на Дальнем Востоке, Аляске и в Канаде (здесь и далее – примечания автора).