Kitobni o'qish: «Самая трудная победа»

ПЕРСОНАЖИ И СОБЫТИЯ РОМАНА ЯВЛЯЮТСЯ ВЫМЫШЛЕННЫМИ. ЛЮБОЕ СОВПАДЕНИЕ С РЕАЛЬНОСТЬЮ СЛУЧАЙНО.

ПОСВЯЩАЕТСЯ РАЛЬФУ МЕЛЛЕРУ.

"– Оставайся лежать, и будешь жить!" – фрагмент из х/ф "Лучшие из лучших-2", финальный поединок главных героев-антагонистов, навеявший мне сюжет этой книги.

Герои много разговаривают, пытаясь понять друг друга… и самих себя, что еще сложнее.

Здесь, у самой кромки бортов,

Друга прикроет друг.

Друг всегда уступить готов

Место в шлюпке и круг.

Его не надо просить ни о чём,

С ним не страшна беда.

Друг мой – третье моё плечо –

Будет со мной всегда.

/Г. М. Поженян. Песня из х/ф "Путь к причалу" (СССР, 1962 г.)/

*

"Пропустил всего один удар, и оказался в полном дерьме… Вся подготовка псу под хвост… Я проиграл, этого не может быть!"

– Убей его! Убей! Убей! Убей его! Давай!

Все это стадо в зале еще полчаса назад обожало его, а теперь жаждало его крови. Стоило только упасть, разочаровать их. Этого кумирам не прощают. Стадо, беснующееся стадо, как те овцы, в которых, если верить библейской притче, вселились бесы, изгнанные Спасителем из одержимого. Или это были свиньи?.. Искаженные лица, в которых не осталось ничего человеческого, слились в одну массу – красные, потные, с уродливо растянутыми орущими ртами и тусклыми, без единой мысли глазами, как у дешевых пластиковых кукол. Мужчины в дорогих смокингах, женщины в вечерних нарядах вопили, как бешеные, требуя, чтобы новый кумир, боец, бросивший ему вызов и сваливший его с ног, довел дело до конца.

И даже Веллингтон, который только что заискивал перед ним, уже смотрит не на него, а на победителя, этого низкорослого чернявого парня, индейца-метиса, готовится целовать его в задницу. Первая крыса в "Риме", бегущая от поверженного хозяина. Крысы… Все они крысы. И ради них он поставил на кон, как выяснилось, свою жизнь…

Вопли и улюлюканье были для него более мучительны, чем боль от серии ударов, которую провел чернявый. Шумело в голове, дышать было больно после удара в грудную клетку, глаза заливало кровью.

Нет, бой еще не окончен, рано вы Лазаря поете, суслики, я еще могу сражаться, вы еще пожалеете, что требовали меня убить, сейчас я только встану…

Он рванулся, чтобы сесть, и тело, всегда такое ловкое и выносливое, взвыло от боли каждой клеточкой. Плевать, главное – встать на ноги, а дальше он быстро расшевелится, он продолжит бой, еще ничто не кончено…

– Убей-убей-убей!!! – верещали в зале.

Индеец медлил, глядя то на него, то на публику. Ну, давай же, подойди для последнего удара, и поймешь свою ошибку… И это будет последняя твоя мысль. Я – боец, не знающий поражения, король подземного мира, ты еще увидишь… Напоследок.

Парень остановился над ним, глядя сверху вниз. Выглядел он изрядно помятым, двигался как-то боком, физиономия напоминает отбивную, ногу приволакивает, дышит с трудом – "Одно ребро я ему точно сломал!". Похоже, ему нелегко держаться на ногах, парень мобилизует всю силу воли, чтобы не рухнуть рядом и не вырубиться. "Ну, давай… Что ты там собираешься? Ударить или свернуть мне шею? Не тяни, публика ждет… Будет им сюрприз, когда ты ко мне приблизишься!"

Он все же приподнялся на локтях и утвердился, полусидя на арене – чтобы не лежать, как бревно, перед человеком, который собирается его убить.

В беснующемся зале он быстро нашел взглядом свою "королевскую" ложу. Да, она там. Вскочила с трона, лицо бледное, серые глаза широко раскрыты. "А, и ты способна волноваться, железная девчонка… Не бойся. Я не дам так просто себя убить. Тем более при тебе… Черт, только бы встать и не вырубиться раньше времени…"

Парень все стоял и смотрел, не пытаясь нанести заключительный удар. Смотрел на него. Медлил. "Читает мысли, сукин сын? Чего он ждет, мать его?"

– Оставайся лежать.

Что? Вроде по голове его настолько сильно не били, чтобы слуховые глюки пошли… Он не ослышался?

– Оставайся лежать и будешь жить.

Он ошеломленно смотрел снизу вверх на чернявого. Да, парень в самом деле это сказал. Собирается пощадить его. А он этого не ожидал после того, как убил на ринге его друга, подослал головорезов к другому его товарищу, и именно бойцы из "Рима" разгромили и сожгли ферму родственников узкоглазого недомерка…

Да, парень не собирается его добивать. "А я бы не пощадил поверженного противника… Его друга я не пощадил. Но это была вендетта за недопустимую ошибку… Твой убитый друг заслужил свою участь и был недостоин пощады… Только я об этом трепаться не собираюсь. Тем более с тобой… Главное, что я знаю: я поступил правильно… Иначе было нельзя"…

Его тело отказывалось повиноваться его воле. Странно, вроде не так уж сильно он расшибся, а боль сковывает движения. Или это что-то другое? Он ведь не расслаблялся, не отдыхал с тех самых пор, как завязалась эта история с друзьями чернявого парня… И устал. "Неужели все было зря? Где же я ошибся? Зато теперь я знаю цену обожанию публики… Стоило ли расшибаться в лепешку ради этих ублюдков, которым все равно, кого обожать? Теперь у них новый кумир. И он мог бы убить меня, как от него требуют. Но он этого не делает. Почему? Не понимаю…"

Он снова повалился навзничь и, прежде, чем закрыть глаза, вопросительно посмотрел на индейца: "Почему ты так решил?"

*

Хенсли Ли увидел искреннее недоумение и растерянность в глазах побежденного противника, которому решил в последний момент сохранить жизнь. Да, он шел на ринг, чтобы убить Адлера – признанного чемпиона Невады по боям без правил и владельца помпезного ночного клуба, где на подземной арене каждый вечер сражались на утеху пресыщенной богатой публике бойцы. Однажды на этой арене погиб друг Хенсли, Дейвис Макмерфи. А потом мордовороты Адлера преследовали Хенсли и еще одного его друга Джима Макджи и его 11-летнего сына Уолтера по всему штату. Сгорела бабушкина ферма в пустыне. Погиб, защищая родных, дядя Рик. А самого Хенсли притащили в клуб, чтобы заставить драться с Адлером и погибнуть. Все к тому шло, силы были неравны, Адлер намного превосходил его по весовой категории и мышечной массе, двигался с невероятной быстротой и в бою не знал пощады. Только чудом Хенсли остался жив и смог пробить оборону белокурого атлета, когда тот уже собирался сломать ему шею.

Так же погиб и Дейвис, который после ухода из большого спорта, оказывается, подрабатывал на арене бойцовского клуба – бедолага Дейв, такой жизнерадостный, беспечный весельчак, уверенный в том, что с ним ничего не случится… Пока не бросил вызов Адлеру. По правилам клуба "Рим" гладиатор, выигравший за вечер три поединка, имел право бросить вызов владельцу клуба и в случае победы стать новым хозяином "Рима"… Дейвис проиграл. Позднее его тело выловили из озера вместе с разбитой машиной. Вердикт полиции гласил, что это был несчастный случай, что Дейвис сел за руль нетрезвым и не справился с управлением…

Но по воле случая в тот вечер Дейвис привел с собой в клуб Уолтера. Уходя на свидание, Джим попросил друга присмотреть за мальчиком, не зная, что именно в тот вечер у Дейвиса – решающий поединок. Уолтер сидел за кулисами и все видел… И прибежал домой с криком ужаса, едва увернувшись от клубной охраны, погнавшейся за нежелательным свидетелем.

Хенсли и Джим вломились в закрытый кабинет ресторана "Рима", раскидав охранников, и потребовали объяснений у хозяина клуба. Адлер ужинал в обществе какой-то расфуфыренной девицы и был недоволен, когда ему помешали… Началась драка. И Хенсли так толкнул здоровяка, что тот ударился лицом о зеркало, разбил его и поранил лицо… Это привело атлета в неистовство, и Джиму и Хенсли пришлось бежать из города… А позже, перед боем, Адлер негромко сказал Хенсли: "Ты поплатишься за этот шрам!"…

Глядя на разбитое лицо противника и слушая вопли зрителей, Хенсли с удивлением чувствовал, что не хочет убивать этого парня. Добить упавшего он не может. И не собирается он идти на поводу у этих орущих уродов, потерявших человеческий облик.

Что там говорит ему администратор, этот слащаво улыбающийся расфранченный толстяк с гвоздикой в петлице?.. Поздравления? Он теперь новый владелец клуба? Нужно поприветствовать гостей? Ну, что же… Он им скажет.

Приволакивая ногу и превозмогая боль в грудной клетке, Хенсли подошел к нему и взял микрофон. Посмотрел на зал, который еще недавно пылко приветствовал Адлера, а теперь вопил "Убей его!". В самом деле, Рим… Арена, где в блистательной Римской империи происходили кровавые бои, и публика так же вопила от восторга при виде крови и смерти…

– "Рим" закрывается, – произнес он в наступившей тишине. Еле сдержался от желания плюнуть в сторону зала. Оттолкнул администратора, что-то растерянно бормочущего, и направился к выходу, где уже ждали Джим и их корейский друг Хёджин.

– Вы еще вернетесь, – семеня рядом, бубнил администратор, – это же такие доходы… Двести миллионов в год! Вы не можете…

Джим развернулся. Влепил толстяку оплеуху, отбросив его на середину арены.

– Еще как можем, – сказал он.

– Вызови лучше врача к своему боссу, подонок, – добавил Хенсли. И они удалились, оставив сидящего на арене оглушенного, с разбитой губой Веллингтона в полной растерянности. Что делать? То ли догонять этих парней, то ли бежать к Адлеру, то ли тут же и повеситься на своем галстуке… Третье казалось ему наиболее вероятным. Вляпался он по уши. Шоу окончено.

– Ты как? – спросил он, махнув рукой, чтобы закрыли занавес и осторожно подойдя к лежащему, казалось, в отключке Адлеру. И тут же снова растянулся от второй оплеухи. "Да что это за вечер такой? Еще немного – и у меня лица не останется!"

– Пошел ты… Крыса. Иди… Кланяйся новому хозяину…

Адлер медленно поднимался, опираясь рукой об арену. Лицо – сплошной кровоподтек. Один глаз заплыл от удара. Второй яростно сверкает. Встретившись с ним взглядом, Веллингтон Гавана не рискнул снова предлагать помощь. Убьет и не охнет. На это у Адлера даже сейчас сил хватит.

Как все скверно повернулось. И хуже всего для Веллингтона. Прежний хозяин смотрит на него с ненавистью. Новый вообще намерен закрыть клуб. Неужели это все? "Все. Я банкрот. Выброшен на помойку…" И снова пришла мысль о петле и крюке или пачке снотворного…

*

Высокая стройная брюнетка вышла из "королевской" ложи, оставив на подлокотнике недопитый бокал шампанского. Сказывались долгие годы административной работы в научно-исследовательской корпорации, работающей на австралийское правительство – хорошо учит владеть собой, она была абсолютно спокойна и уже прокручивала в уме варианты возможного улаживания сложившейся ситуации.

Ей было лет 30. Густые черные волосы, подстриженные в безупречно ровное "каре" и серо-голубые глаза на золотистом от легкого загара точеном лице с правильными чертами. Элегантный вечерний макияж. Простое "маленькое черное платье" от Шанель подчёркивает безупречную фигуру. Из украшений только витая платиновая цепочка, часики, усыпанные мелкими бриллиантами и маленькие серьги. Туфли-"лодочки". На фоне других дам в клубе, сверкающих, как рождественские елки, она резко выделялась. Спокойная уверенность в себе, величественная осанка, холодный взгляд человека, привыкшего повелевать, и в то же время – очарование женственности и чувственный магнетизм.

"Да, Курт, как же ты влип… Посмотрим, что можно сделать. Для начала – где же ты?"

Она нашла его там, где и предполагала. До своего кабинета он не дошел.

Женщина склонилась над ним. Из коридора спешно вышли двое ее помощников – высокий светловолосый парень и коренастая черноволосая девушка в одинаковых белых брюках и черных футболках с нашивкой "ГИДРОБИО" на груди – служащие филиала корпорации в Лас-Вегасе.

– Колин, вызови "скорую помощь", – не оборачиваясь, велела женщина, зная, что служащие стоят за ее спиной и ждут распоряжений. – Делла, принеси стакан воды.

Не говоря ни слова, парень и девушка поспешили исполнять приказ. Они знали, что административный директор корпорации не любит повторять.

Он заворочался, пытаясь сесть.

– Не надо "скорую", – разбитыми губами прошептал он. – Пусть кто-нибудь отвезет меня домой.

– Не обсуждается, Курт, – женщина посмотрела на его лицо. Да, скверно. Бледный, в испарине – как бы не сотрясение. Под глазами наливаются черные круги – признак того, что повреждены сосуды. – Не вставай,– она удержала его за голое плечо. Под ее рукой напряглись литые мускулы, но Курт не сделал попытки высвободиться.

– Это ты, Линда? – он поморщился и попытался отвернуться. – Не смотри… Я, наверное, выгляжу… черт… смотреть противно!

– Противно слушать твои глупости,– отрезала Линда. – Мы всю жизнь друг друга знаем и видели друг друга всякими. Я не одна из твоих подружек, чтобы передо мной красоваться.

Подоспела Делла со стаканом воды. Адлер попытался отстраниться, но Линда забрала у помощницы стакан и поднесла к его губам.

– Не надо ребячиться, Курт. Позволь мне помочь тебе.

– Да чем тут поможешь, – но воду он все же выпил. – Я прогорел, вылетел в трубу… Ты же видела.

– "Скорая" уже едет, миз Вольф,– появился в коридоре Колин.

– Пока ты жив, еще ничто не потеряно, – мягко сказала Линда Вольф. – И еще все можно изменить.

– Все еще можно изменить… И я придумаю, как,– пробормотала она, когда Курта укладывали на носилки и несли в машину "скорой помощи".

*

Хенсли Ли шел мимо Технической академии, когда услышал за спиной гудок клаксона. Вначале он не обратил внимания на этот звук, но массивный белый внедорожник с черной эмблемой "ГИДРОБИО" на борту поравнялся с ним и снова требовательно просигналил.

Хенсли медленно обернулся. Невысокий молодой человек лет тридцати, смуглый брюнет с характерной внешностью коренного жителя Северной Америки (в прошлом – чемпион США по тхэквондо, ныне – преподаватель детской спортивной школы на паях с капитаном сборной, Джимом) и отработанной бойцовской пластикой в движениях.

– Простите, сэр, – высунулся из окна машины водитель, блондин в черной футболке с той же эмблемой и белой форменной кепке, – с вами желают поговорить. Не будете ли вы так любезны…

Хенсли был наслышан об ГИДРОБИО. Эта корпорация формально занималась гидробиологией, но на самом деле работала на оборонную промышленность и пользовалась покровительством Канберры. Ее главный офис расположился в Австралии, в штате Квинсленд, а филиалы были разбросаны почти по всем странам мира. Наработками ГИДРОБИО охотно пользовались оборонщики других государств, и престиж корпорации на мировой арене был высок.

Глава ГИДРОБИО, доктор Джозеф Бернадотт, нередко появлялся на экранах телевизоров – высокий худощавый блондин лет сорока, с большими залысинами над лбом, с бледным аскетичным лицом и ледяными глазами под круглыми очками. Умное властное лицо человека, привыкшего повелевать и молниеносно принимать решения. Он обладал врожденной харизмой лидера и был способен заставить слушать его любую аудиторию, сумел так грамотно построить свою деятельность, что ни у него, ни у корпорации не было прямых врагов, все ограничивалось злопыхательством: "Гангстер, пройдоха, шведский выскочка!".

В Лас-Вегасе находился один из американских филиалов ГИДРОБИО – огромный, обнесенный неприступным забором черно-белый комплекс, сверкающий на солнце, как льдина.

– Кто и о чем хочет говорить со мной? – спросил Хенсли, скрывая под внешним спокойствием готовность к обороне. Он ждал, что с ним могут захотеть повстречаться те, кого не устраивал исход последнего боя в "Риме". Среди гостей Адлера было много высокопоставленных, богатых и влиятельных людей, которым явно не понравилось закрытие клуба. И ради того, чтобы вернуть любимое развлечение, многие из них пойдут на многое.

От самого Адлера Хенсли почему-то не ждал ничего подобного. При всей своей звериной жестокости этот громила все же – человек строгих принципов и не оступается от них. Когда Хенсли приволокли связанным в подвал "Рима" и начали избивать, Адлер, пришедший на шум, жестко пресек это и даже ударил одного из своих дуболомов: "Я сказал: прекратить! Все должно быть по правилам!" Проиграв в честном бою, "король подземного мира" не станет подличать, пытаясь вернуть свой проигрыш. И еще, Хенсли сохранил ему жизнь вместо того, чтобы добить, как того требовала публика в зале. "Если у него в голове еще не все мозги отшиблены, то для него это должно что-нибудь да значить. А он явно неглуп, если смог так раскрутить свой клуб и со столькими важными шишками законтачить, значит, на плечах у него все же голова, а не тыква!"

Задняя дверца джипа бесшумно открылась.

– Я вас прошу, мистер Ли, – раздался негромкий женский голос из прохладной глубины салона, – мы же не будем разговаривать вот так: я в салоне, вы на улице… И потом, сегодня такая жара и ветер нагоняет из пустыни пыль. Не лучшая атмосфера.

Что-то было в ее голосе, кроме заметного австралийского акцента, что Хенсли согласился с ней. Он сел на упругое кожаное сиденье. Женщина нажала кнопку на пульте, и дверца так же тихо захлопнулась сама собой. Еще одно нажатие и опустилась плотная шторка, отгородив их от водительского места. Закончив с этим, женщина обернулась к нему.

Яркая брюнетка со стрижкой "каре", в белоснежном брючном костюме полувоенного образца и черной футболке. Глаза прячутся за черными зеркальными очками. Алая помада на губах. Аромат терпких, пряных духов. Руки изящные, но не изнеженные; ногти без маникюра коротко острижены. Еще молода на первый взгляд около тридцати лет или чуть больше. Держится, как человек, привыкший отдавать приказы и нерушимо уверенный в собственном превосходстве. Лицо ее почему-то показалось Хенсли знакомым. "Да, кажется, это она сидела в ложе Адлера в тот вечер. А где я мог видеть ее раньше?"

Машина заурчала, фыркнула и тронулась с места.

Куда мы едем? – спросил Хенсли, потрогав дверцу – конечно же, блокирована. И стекло не вышибешь – толстое, наверное, бронированное.

– Не волнуйтесь. Вам не причинят вреда. Я просто хочу с вами поговорить тет-а-тет, – она взяла с подставки чашечку кофе, отпила. – Не хотите ли кофе? Прохладительного? Сигарету?

– Спасибо. Нет, – "Кажется, случилось то, чего я ждал… Ладно, еще посмотрим!"

– Тогда перейдем к делу, не люблю затянутых предисловий, – она отставила чашку и достала пачку сигарет. Вы не будете против, если я закурю, – вопросительных интонаций в ее голосе было маловато.

– Как вам угодно, – ответил Хенсли, а она уже щелкала зажигалкой. – Я догадываюсь, о чем пойдет речь.

– Вы сообразительны, это упрощает дело, – кивнула женщина и взяла трубку связи с водителем. – Генри, через четверть часа остановитесь.

– Да, мэм, – раздалось из трубки.

– И перестаньте, черт побери, называть меня "мэм".

– Простите, миз Вольф.

– Думают, я не знаю, что здесь так только к дамам постарше обращаются, – улыбнулась брюнетка, положив трубку.

"Линда Вольф! Это же помощница Бернадотта и дочь премьер-министра Австралии. Конечно, я видел ее по телевизору, на ток-шоу и в светской хронике! Но что ее связывает с Адлером?!"

Он с интересом посмотрел на эту женщину. О ней говорили едва ли не больше, чем о Бернадотте, и намного более эмоционально, чем о нем. Одни восхищались Линдой Вольф, другие костерили ее на чем свет стоит – но равнодушными она не оставляла никого. Жесткая, решительная, изобретательная, коварная, "серый кардинал" ГИДРОБИО. Говорили о том, что де-юре корпорацией руководит Бернадотт, а де-факто всем заправляет его помощница, а он лишь озвучивает ее волю. Слухи о Линде ходили самые разнообразные. Кто-то говорил, что, не будь она из кругов "золотой молодежи", не видать бы ей второго кресла в ГИДРОБИО еще до тридцати лет, как своих ушей. Кто-то с восторгом твердил, что Линда приложила нечеловеческие усилия, чтобы добиться успеха не как "папина дочка", а самостоятельно. Ей приписывались весьма раскованное поведение, неуемный сексуальный темперамент, множество романов с известными богатыми и сановными мужчинами, дружеские и не только связи в кругах международной мафии и развлечения с молодыми людьми из ГИДРОБИО, ублажающих начальницу ради служебного продвижения… Кто-то уверял, что у Вольф – многолетняя любовная связь с Бернадоттом, которая началась еще, когда он не овдовел. Другие наоборот называли Вольф холодной, как лед, женщиной, напрочь лишенной живых чувств, трудоголичкой, которой личную жизнь заменяет работа, будто бы нерастраченную сексуальную энергию она сублимирует в работу…

Что из этого правда, а что – нет, Хенсли не знал. Но сидя рядом с ней в салоне джипа, он на себе ощущал мощные флюиды ее властной харизмы и – что скрывать! – ее чувственный магнетизм. "Рядом с ней, наверное, даже львы превращаются в котят", – подумал он. И сказал:

– Интересно, на вашей работе знают, что вы посещали "Рим"?

Она пожала плечами:

– Доктор Бернадотт тоже иногда там бывает. И кое-кто из наших здешних покровителей – тоже. Так что знают. И нормально относятся, при встречах в залах "Рима" учтиво приветствуют. А что болтают подчиненные в кулуарах – мне нет дела.

– О "Риме" можете говорить в прошедшем времени, – Хенсли сделал усилие, пытаясь выйти из-под власти ее чар. – Я сказал, что закрою этот притон, и займусь этим в ближайшее время.

В окно он увидел, что машина замерла посреди пустыни, в самом безлюдном месте, какое ему только приходилось видеть, а слева и справа остановились еще два белых внедорожника, попроще.

– Сопровождение? – спросил он. – Или у вас тоже есть свои исполнители? Карательная команда?

– Пусть они вас не смущают. Приходится иногда ездить с охраной. Мой отец, знаете ли, баллотируется в президенты Австралии, и на днях его предупредили, что со стороны конкурентов возможны провокации. Но в чей адрес – его или его близких, и на всякий случай он предупредил меня.

– Меня это не смущает. Что бы вы хотели мне сказать, мэ… миз?

– Вы догадались, что речь пойдет о "Риме", – она на секунду приподняла очки. У нее оказались выразительные серо-голубые глаза, умело подведенные бирюзовым. Ярковато для полудня, но ее не портит. – И о вашем погибшем друге.

– Что вы об этом знаете?

– Много, мистер Ли. Больше, чем остальные.

Она замолчала и потянулась к салонной кофе-машине, чтобы приготовить себе еще одну порцию кофе.

– Вы точно ничего не хотите? – не оборачиваясь, спросила она. – Нет? Может, это и лучше, а то услышав мой рассказ, вы, чего доброго, швырнете в меня чашкой и испортите деловой костюм…

– Можете не бояться, – решил отплатить ей за постоянные завуалированные "шпильки" Хенсли, – женщине я не причиню вреда, какова бы она ни была.

– Как Робин Гуд, который запретит мстить погубившей его монахине… Впечатляет. Тоже человек строгих принципов. Вы с Куртом – одного поля ягоды: за свои убеждения держитесь так, что иной раз не свою жизнь защищаете, а только их!

– А вы, значит, принципов не имеете и через правила переступаете? – грубовато спросил Хенсли.

– Я приспосабливаю обстоятельства так, как мне удобно, – парировала она. – Ищу решение задачи, а не упираюсь лбом в глухую стену с воплем "Расшибусь, но от своих принципов не отступлюсь!"… Как правило, для тех, кто так рассуждает, сбывается только первая часть.

– Что вы мне хотели сказать? – поторопил ее Хенсли.

– Вы не против? – она снова закурила. С минуту оба молчали, глядя, как дым тонкой струйкой тянется к вытяжке. Потом брюнетка сказала:

– Это случилось из-за меня. Отчасти во всех событиях последних недель виновата я. И считаю своим долгом урегулировать токсичную ситуацию, раз уж создала ее.

– Вы? Но каким образом?..

– Каким образом что? Создала патовую ситуацию, или как собираюсь ее разрулить?

– Первое, – Хенсли решил не реагировать на ее своеобразную манеру вести диалог. "Ну и язва", – подумал он.

– Я часто бываю в "Риме", приезжая в американские филиалы ГИДРОБИО. Мы с Куртом – давние друзья, стараемся по возможности хоть ненадолго пересечься. И, так как чаще всего его можно застать в клубе, я приезжаю туда.

– Курт? Это Адлер?

– А вы даже имени его не знали, собираясь свернуть шею?

– Я оставил его в живых.

– Поэтому я с вами и разговариваю. Начну с того, что гладиаторов в "Рим" силой или обманом не заманивают. Все приходят добровольно, зная, чем им придется заниматься на ринге. И ваш друг не исключение. Дейвис Макмерфи выступал на арене "Рима" три года и был на хорошем счету. Что? Вы удивлены? Не знали? Да, три года он выходил на ринг каждую субботу, надирал кому-нибудь задницу, получал за это гонорар и был доволен жизнью. Мистер Ли, я, право, удивлена вашим неведением. Неужели вы ни разу не подумали о том, что мистер Макмерфи явно живет не по средствам? Что на жалованье преподавателя детской спортивной школы не купишь такую машину; одежду от Босса, не будешь каждое воскресенье отрываться в "Белладжио"…

Хенсли пристыженно молчал. Они знали Дейвиса, как жизнерадостного и бесхитростного весельчака, балагура и острослова. И никому даже в голову не приходило, что у Дейва могут быть секреты…

– Мужья, жены, родители, друзья… Они всегда всё узнают последними, – в голосе женщины прозвучало даже нечто вроде сочувствия. – Да, он регулярно выходил на ринг, иногда даже два раза за вечер, и в большинстве случаев побеждал. В "Риме" он числился как гладиатор, который делает доходы. И до поры за это ему сходило с рук многое – страсть к спиртному и чересчур раскованное поведение. Курт и Веллингтон считали, что боец, приносящий клубу такую прибыль, имеет право на маленькие вольности. И так было бы и дальше. Если бы однажды он не зашел слишком далеко! – резко заключила миз Вольф, со стуком поставив чашку.

Хорошо зная Дейвиса, Хенсли предположил, что имеет в виду собеседница. И не ошибся.

В тот вечер Дейвис был воодушевлен легкой победой над французским гладиатором, Андре Аданом и крепко выпил в баре. Увидев за одним из столиков привлекательную молодую женщину, Дейвис тут же распустил перья и начал настойчиво с ней заигрывать. Спиртное раскрепостило его еще больше, и вел себя Дейвис слишком развязно.

– Разговаривал со мной, как со шлюхой, – Вольф яростно раздавила окурок в пепельнице, – как с одной из тех девок, которые на "пятаке" почти нагишом пляшут для разогрева! Только что деньги мне в декольте не совал. А у меня перед этим был паршивый день. В здешнем филиале сотрудники запороли важную разработку, и заказчик настучал по башке мне: за организацию рабочего процесса отвечаю я… Так что в клуб я пришла не в лучшем настроении.

Грубо отбрив Дейвиса и залепив ему крепкую пощечину, Линда вышла покурить на балкон и налетела на широкую грудь Адлера. От столкновения она чуть не повалилась. Подхватив подругу, Курт удивленно спросил, что случилось. И Линду прорвало. Она резко заявила, что ноги ее не будет больше в клубе, пока там хороводится всякая шпана, которая порядочным женщинам прохода не дает и с пьяных глаз приличную даму от потаскухи не отличит.

Наорав еще и на Адлера, Линда нервно закурила, стараясь взять себя в руки. Этот эмоциональный взрыв немного напугал ее: с чего это она так вышла из себя из-за обыкновенного перебравшего парня, в общем-то безобидного? Выпив лишнего, все ведут себя, как придурки, а если начинают слишком уж надоедать – нужно просто обратиться к персоналу…

Она не видела, как изменилось лицо Адлера. Его голубые глаза потемнели, на скулах заиграли желваки.

– Я все понял, Линда, – сказал он после паузы. – Извини. Я действительно слишком лоялен к некоторым бойцам, которые приносят нам прибыль. Этого больше не повторится. Я решу вопрос.

Он удалился в зал, где на нем сразу же повисла очередная вертлявая красотка, которых Адлер менял, как перчатки.

Выкурив подряд три сигареты, чтобы все внутри перестало сжиматься от того самого напугавшего ее гнева, Линда вернулась в зал. И увидела продолжение ситуации. Вконец окосевший Дейвис, обнимая сразу двух хихикающих девиц, которые в баре подсаживались к мужчинам и раскручивали их на крупные заказы, развязно орет на Курта, обзывая его "стероидным уродом" и обещает "уделать его с первого удара". Ошарашенный услышанным администратор клуба Веллингтон Гавана полушепотом спрашивает: "Ты что, хочешь драться с Адлером?!" "Да, если он не струсит!" – заржал Макмерфи, звучно поцеловав одну из девиц. "Сделай как он хочет, Веллингтон", – приказал Адлер, внешне спокойный, но с еще более потемневшими глазами, и неспешно удалился со своей спутницей.

– Я думала, – Линда закурила очередную сигарету; вытяжка уже не справлялась с дымовой завесой в салоне, – что Курт собирается просто показательно проучить его, набить ему морду на ринге и выставить из клуба, как бывало раньше… Ему не в первый раз бросают вызов самонадеянные парни, размечтавшись о кресле хозяина "Рима", но с ринга все уходят живыми, правда, изрядно помятыми. Вы слышите? С РИНГА В "РИМЕ ВСЕ УХОДЯТ ЖИВЫМИ!.. Я думала: Макмерфи не повредит хорошая взбучка, чтобы почаще думал прежде, чем говорить, и меньше пил. И когда Курт позвонил мне утром в гостиницу и попросил обязательно прийти на шоу в "Риме", я так и думала: посмотрю, как он выбьет наглость из этого нахала. И СЛИШКОМ поздно поняла, ЧТО происходит на арене. А когда поняла… Не бросаться же мне было между ними на арену, верно? В бою у парней адреналин зашкаливает, кого угодно пришибут и не заметят. Сами ведь знаете, – она внимательно посмотрела на Хенсли.

– Знаю, – коротко ответил Хенсли, еле сдерживая кашель; в горле уже першило от табачного дыма, начали слезиться глаза, но попросить у собеседницы воды после того, как дважды отказался от ее угощений, он не мог.

– Нервничаю, поэтому много курю, – заметила его состояние Вольф. – Спасибо, что молча терпите… Курт каждый раз читает мне пространную лекцию о здоровом образе жизни. Мистер Ли… Я была зла на вашего друга, хотела, чтобы его хорошенько проучили, но такого я не хотела.

– А в чем вы вините себя?

– Если бы я не сорвалась и не начала орать, как сильно меня оскорбили, Курт поступил бы как обычно: отделал бы Макмерфи и указал ему на дверь. А тут он решил отомстить за оскорбленную женскую честь, кровью смыть оскорбление… Или просто не смог вовремя остановиться. Если дело касается меня, Курт просто звереет, может и стену кулаком прошибить, и растерзает любого, кто хоть пальцем тронул меня. Он мне так и сказал потом: ты думала, что я для красного словца говорю, что за тебя любого размажу? Нет, я слов на ветер не бросаю… Да, – она погасила окурок. – Я убедилась. Он действительно будет меня защищать, чего бы ему это ни стоило…

– Вы думаете, что это его оправдывает? – спросил Хенсли, помахав рукой перед лицом, чтобы разогнать клубы дыма. – Готов всех растерзать за вас; не смог вовремя остановиться…

– Интересно, каким были бы вы, мистер Обвинитель, если бы пережили то же, что и он! – резко ответила Линда. – В шесть лет!