Kitobni o'qish: «День на Пересадке»

Наиболее важный вопрос для человечества – дружественная ли среда наша Вселенная? От ответа на этот вопрос зависит, проведем ли мы свою жизнь строя мосты или стены.

Альберт Эйнштейн

Предисловие

Здравствуй, дорогой читатель!

На всякий случай хочу извиниться, что обращаюсь на «ты». В этом нет для меня панибратства, скорее дружеское тепло, ведь я знаю точно: в случайные руки эта книга не попадет!

Ты держишь в руках книгу о необычной кругосветке, которая началась осенью 2013 года, когда я вышла из дома с одним чемоданом да парой тысяч долларов, зашитых в кармашек на трусах. До сих пор помню, как давила мне молния от этого кармашка в самолете, летящем по направлению «Москва – Нью-Йорк» в один конец. Закончилось мое путешествие зимой в 2019 году в Ухане, Китай. Именно там я получила ответы на вопросы: как и зачем жить дальше? Публикация этой книги, которая посадит дерево, часть плана, пришедшего ко мне после путешествия.

Ах, забыла представиться: меня зовут Алла. Мама меня назвала в честь советской певицы, что мне очень не нравилось. Но однажды я узнала, что Алла по-индонезийски означает «Лес». Таким образом, мое имя Алла Лэнд означает «Страна Лесов». Забавно, что мама, совершенно не зная моего будущего, дала мне самое правильное имя, ведь каждая книга сажает дерево. Поэтому мне очень хочется, чтобы она вам понравилась и мы вместе создали эту страну. Страну Лесов.

Мне кажется, что в мире слишком много срубленных обстоятельствами людей с потухшими глазами, как и срубленных деревьев. Вот это я и мечтаю немного изменить и верю, что один человек может повлиять на мир. Пусть для начала всего лишь на свой.

Покинула я дом скорее от отчаяния, чем от жажды приключений. Да и дома-то на самом деле не было: ипотечную квартиру, где я жила с сыном, мне пришлось продать. На нашу семью налетел ураган неожиданных тяжелых событий и буквально вырвал с корнями всю мою жизнь до. И мне не осталось ничего, как отправиться по дороге из желтого кирпича на поиск дома, не имея понятия, куда его унес ураган. Как в той сказке про волшебника из страны Оз и Дороти.

«Расскажи лучше, как так можно решиться выйти из дома с одним чемоданом? А главное зачем?» – можешь спросить ты.

«Люди решаются на многое, лишь бы не выйти в окно», – отвечу я.

Моя книга – попытка описать тот удивительный диалог с миром, который случился однажды, когда я потеряла все: возможность видеться с сыном, любимого человека, все финансовые сбережения и здоровье родных людей.

Эта книга о моем поиске чуда и живой воды.

Эта книга – мой способ сказать спасибо доброте людей по всей планете. Именно незнакомцы часто были теми ангелами-хранителями, помогавшими проживать каждый новый день и не сдаваться.

Эта книга об опыте одиночной эмиграции русской девушки из России в Канаду, о том, как я училась склеивать разбитое сердце, о детской мечте и путешествиях.

Эта книга о материнской любви, которую мне пришлось учиться проявлять в разлуке с ребенком.

Эта книга о бессилии обычного человека перед государственной машиной, когда ты не можешь быть рядом с тем, кого любишь, из-за отсутствия виз, а ребенка у матери можно просто отобрать, если есть деньги и связи.

Эта книга о любви. О моей первой школьной любви и ее неожиданном продолжении, которое произошло благодаря случайной встрече в самолете спустя десять лет после расставания.

Когда я потеряла практически все, произошла моя пересадка – моя личная трансформация.

Я вышла однажды из дома и улетела к океану с билетом в один конец. Без плана, без знания языка, людей на новом континенте и без денег.

Я не ожидала, что буду жить среди духоборов, которых привез Лев Толстой в Канаду. Не ожидала, что стану путешествовать на яхте по океану у берегов Мексики, встречу день рождения в Бразилии, попаду в шторм в Исландии и на церемонию к шаману в Сибирь. Не ожидала, что окажусь в Ухане. Именно там я поняла, что впереди нас ждут очень сложные времена, наблюдая за горами пластикового мусора и смогом, из-за которого люди ходили в масках. Единственным сувениром, привезенным из Уханя, была маска – как напоминание о том, что мне повезло жить без нее. Конечно, я тогда не знала, что спустя год маски наденет весь мир.

День на пересадке случился у всей планеты, новая реальность поставила новые вопросы. А моя книга – ответ, который получила на свои вопросы я.

Эта книга посадит твое дерево на планете Земля. Твое дерево ей очень нужно!

Поэтому, если ты вдруг прочитал книгу, не покупая ее, но хочешь, чтобы твое дерево тоже было посажено, я буду рада сделать это тут: www.alla.land

Это живая книга, и я верю, что мы встретились не случайно.

Never stop treeming!

Алла Лэнд

Вечер перед пересадкой

«Ну все, я поехала! Люблю тебя, солныш!» – буднично и нежно позвонила мне Анна перед трансплантацией. И вышла из сети.

Как я описала бы сестру, если бы меня попросили?

Однажды мои мама и папа родили девочку. Кудрявую и упрямую фантазерку. Посмотрели они на нее и решили родить еще одну, даже лучше: так появилась моя красавица-сестра. Высокая, стройная, невероятно нежная. И такая храбрая.

В двадцать пять лет Анне потребовалась серьезная операция, и вот наконец, спустя несколько лет подготовки к операции, врачи разрешили ей сделать трансплантацию.

Ту ночь на ее пересадке помню как сейчас.

Маленькая съемная комнатка-келья, затерянная в горах Британской Колумбии. Лампа на стареньком деревянном столике. Учебники. Сложенные свитера и джинсы. Вот и вся моя собственность в 30 лет. Все, что поместилось в чемодан на рейс Москва – Нью-Йорк. Двадцать три килограмма багажа официально значилось в билете на самолет по маршруту в новую реальность.

Что бы ты взяла с собой? Из жизни, где было все: семья, любовь, сын, дом и тридцать лет за плечами? И вдруг за тобой пришли. Да, именно пришли: я слабо верю, что пережить то, что довелось нашей семье, возможно по доброй воле.

Так вот, за тобой пришли и говорят: твоя миссия тут закончена. Собирай двадцать три килограмма скарба и давай. На пересадку.

Может, я фантазерка, а может, мне проще объяснить свое желание поделиться собственной историей, выдумав ее полезность для читателя; но мне чуется, что на этапе пересадки мы оказались всей планетой.

Нашей цивилизации предстоит как будто оторваться от тектонической плиты привычной жизни общества потребления и, может быть, однажды приземлиться на новой Земле. Но назад пути нет. Впереди новое время.

Однажды в Майами, в ботаническом саду, я прочла цитату Тома Хидлстона: «У человека две жизни, и вторая начинается, когда мы понимаем, что жизнь всего одна». Эта фраза меня очень взволновала.

Позволю себе наглость переиначить ее: «У человека есть возможность родиться дважды. Первый раз, когда ему дают жизнь родители, а на воспитание влияет общество. А второй раз, когда он может родиться сам с поддержкой акушерки Жизни. А это значит, вытуживать каждый свой вздох самостоятельно и не терять сознания от дикой боли родовых схваток, даже если иногда каждый твой выдох проносится воем по полям». Ведь многие люди только делают вид, что живут. По-настоящему рожденных на Земле все еще очень мало. Это путь, на который ступают не все, он довольно одинокий, на нем нет гарантий. Но хоть раз пожив той самой жизнью, любую другую будешь ощущать как пластиковую подделку.

Это история о моем личном дне на пересадке, продлившемся семь лет.

Историю я напишу словами, а мечту заложу между строк.

В таких книгах все главное всегда между строк. В том, что будет приходить к тебе в те часы, когда ты не станешь ее читать.

В эту комнату, в ночь, когда Анне делали пересадку почки, мы однажды еще вернемся. Но скажу сразу: пересадка прошла успешно, потому что там был главный компонент любой пересадки из старого в новое – любовь.

Глава 1. Москва – Нью-Йорк

Цена за возможность наблюдать свое новое рождение обычно очень высока.

Я сидела в самолете, постоянно ощущая на животе молнию от кармашка на трусах, который мама пришила, чтобы положить туда все мои сбережения – несколько тысяч долларов, оставшихся от продажи квартиры. Их мне хватило бы на обучение языку в Канаде, аренду комнаты и еду на несколько месяцев. Дальше планов не было. Как и денег на обратный билет.

Но боль внутри и чувство беззащитности жгли меня изнутри, как раскаленное масло. Мне хотелось выплюнуть его, выдохнуть, сделать с ним хоть что-то. И единственным местом, где, мне казалось, я смогу это сделать, были вековые леса Британской Колумбии и Тихий океан. Там меня никто не знал и никто не говорил на моем языке.

Меня не пугало будущее и трудности, связанные с жизнью в чужой стране без языка и денег. Скорее я искала их, надеясь, что боль о том, что изменить не могу, будет жечь чуть меньше.

Я не знаю, что испытывает космонавт, когда за ним закрывается люк корабля перед полетом в неизвестность; но, когда захлопнулась дверь моего самолета, у меня закружилась голова, перехватило дыхание и затошнило одновременно. Не успела я прийти в себя, как уже оказалась среди облаков, вцепившись в подлокотники кресла, ни разу не встав в туалет, не съев ни кусочка еды. Меня просто парализовало от всего происходящего. Очнулась я уже на таможне в Америке, когда пышногрудая афроамериканка позвала меня последовать за ней.

– Ma’am? What do you have in your underpants?¹ – спросила она, показывая на мою промежность.

У меня сжалось все внутри еще больше: неужели отберут и эти деньги?

– Ma’am, please show me what you have in your underpants! – строго сказала она еще раз, и я поняла, что шутки плохи: надо достать все деньги. Я расстегнула молнию на трусиках и вытащила доллары из кармана, протянув их ей.

Она пересчитала их и спросила:

– Under 10 000 US?²

Я кивнула, не очень понимая, что происходит. А таможенница, убедившись, что закон я не нарушила, протянула деньги обратно и поставила мне первый штамп в паспорт.

– Welcome to USA, ma’am!

И вот я в Нью-Йорке.

Со странным ощущением бесконечного дня, которое бывает в межконтинентальных перелетах, когда твой день или твоя ночь вдруг длятся целые сутки.

Я сняла комнату в доме где-то в Бруклине, недалеко от метро. Хозяйкой оказалась добродушная афроамериканка, которая тепло приветствовала меня, одновременно крича что-то своему сыну-подростку, играющему в компьютерную игру, сгоняя кошку со стола и разговаривая по телефону. Мне вручили ключ от простой комнатки в подвале с лампочкой-вентилятором. Закрыв дверь, я легла на кровать и, помню, долго рассматривала крутящийся вентилятор.

Неужели я действительно сделала это? Прилетела на другой конец планеты одна, без билета обратно? Совершенно новое ощущение, что ты и не знала человека, в теле которого прожила столько лет, бродило во мне, пока я не провалилась, наконец, в долгий сон. Проснулась я только на следующий день. Перед полетом в Канаду у меня было несколько дней, которые я провела на своей первой долгой пересадке, знакомясь с Нью-Йорком.

Наверное, от того, что я не была ни путешественницей, ни журналисткой, а просто искренне пыталась пережить и понять происходящее в жизни, мои отношения с городами и странами сложились удивительным образом: я будто узнавала их не по туристическим маршрутам и достопримечательностям, а так, как они сами хотели быть увиденными. А может, оттого, что мне просто было одиноко, я начала невольно оживлять то, что видела? Города и страны сделались для меня такими же живыми существами, как и их жители. Нью-Йорк, который стал одним из самых частых городов на пересадке, такой разный при каждой встрече. Нью-Йорк однозначно один из самых харизматичных городов, которые я увидела.

Надо сказать, все мои познания об Америке сводились лишь к обрывкам информации из новостей, мечтательному придыханию некоторых знакомых, мечтавших туда уехать, да любимым фильмам и книгам. Мужчины в Америке мне представлялись улыбчивыми счастливчиками с белыми зубами из кино, а женщины – дерзкими красотками, ищущими любовь. Зная свой страх полетов, я даже и не мечтала об Америке. Попав в Нью-Йорк, испытала удивление от всего: от огромных упаковок еды в магазинах до желтых такси и вывесок метро. Куда же пойти в Нью-Йорке в первый день? Конечно, в Центральный парк!

Разобравшись со схемой подземки, я выходила по утрам из своей комнаты в кирпичном таунхаусе в Бруклине, разглядывая по дороге просыпающихся американцев, развозящих детей по школам, выгуливающих собак, а также очереди в кофейне. Бегуны в парке, мамы с колясками, школьники с рюкзаками, сигналы автомобилей, спешащие люди, витрины известных магазинов, знакомые деревья и даже утки, похожие на уток в России.

Моим самым большим удивлением от Америки было то, что на самом деле тут была такая же обычная жизнь, как и дома. А люди были такими же людьми, с эмоциями, делами и трудностями, просто говорящими на другом языке. Я неловко изъяснялась на английском, просто показывая руками на предметы и произнося одно слово или просьбу, и меня понимали. Это, наверное, странные радости, но, представив себя на минуту на другой планете, среди инопланетян, какими мне казались далекие американцы, я вдруг поняла, что нет – это все же планета людей. Так примерно я ощущала себя в те дни.

Впервые за свою жизнь я неожиданно оказалась свободна: меня никто нигде не ждал, только обучение английскому языку в Канаде через неделю. Я удивленно поняла, что никогда не сидела на лавочке и не наблюдала за утками, вечно куда-то спешила. В общем, первые дни в Нью-Йорке были днями сплошных прогулок по улицам и наблюдений за людьми. Почти каждая улица и каждый район были мне знакомы из книг и фильмов. «Ах, вот ты какой, Манхэттен! О, Бруклинский мост! Таймс-сквер!»

Я пила кофе по утрам, как американцы, говорила всем thank you, sorry, you are welcome и улыбалась. То ли теплые солнечные деньки сентября подействовали, то ли растущая в себе уверенность, что раз я справилась на пересадке в Нью-Йорке, то и в Канаде разберусь.

Моим пунктом назначения был Ванкувер, где я вышла из самолета более спокойной и уверенной, понимая, что я все так же на планете людей, а значит, как-то смогу решать и дальше. Выйдя за пределы своей привычной реальности, я словно познакомилась с новой собой. Более смелой собой. И более живой.

К чему я привыкнуть не могла, так это желать спокойной ночи любимым людям по утрам.

Глава 2. Ванкувер. Первые дни эмиграции

Из двух дорог выбирай ту, которую не сможешь повторить.

Из аэропорта я отправилась в съемную комнатку, которую предоставила мне школа английского языка. Комната оказалась в большом старинном доме со скрипучими половицами, забором, поросшим мхом от влажности, и огромной елью, накрывающей ветвями весь дом. По ночам к нам приходил енот исследовать мусорные баки для еды. Соседние комнаты снимали веселые испанцы Рикардо и Серхио, которые, как и я, приехали в Канаду учить английский язык. Они постоянно затевали шумные вечеринки, по-родственному подъедали мои продукты, занимали ванную по вечерам и громко хохотали. У меня не было студенческой молодости: всю юность я растила сына, поэтому новым для меня стал не только английский язык, но и студенческая жизнь.

Сейчас мне кажется, что именно шумные соседи, енот, будивший весь дом по ночам, необходимость ездить каждый день по часу в одну сторону на занятия в языковую школу, выполнять домашние задания, возможность после занятий сидеть у океана – всё это и стало тем самым ангелом-хранителем, который уберег меня от первых, самых страшных месяцев одиночества.

Одиночество бывает очень разных вкусов. Есть одиночество среди людей; одиночество расставания с самыми близкими; есть одиночество, когда ты расстался с прошлой жизнью и дороги обратно нет; есть особый, самый тяжелый вид одиночества, когда вы оказались с дорогим человеком по разные берега океана, жизни и смерти, любви и разлуки. Так получилось, что в сентябре 2013 года мне пришлось испытать одновременно все эти виды одиночества. Но Канада подарила еще и новые оттенки одиночества: когда не можешь использовать язык, на котором привыкла изъясняться, и не имеешь возможности работать.

Туалет, смывающийся совсем иначе, чем дома, огромные упаковки еды, новые способы покупки билетов на автобус, новые ароматы воздуха по утрам и абсолютная неизвестность. В эти дни в сентябре я оказалась в самом центре удивительного опыта: я одновременно умирала вместе с моей прошлой жизнью, забывая свой дом, куда больше никогда не попаду, забывая, как это кричать сыну из кухни: «Завтрак готов!» – и обнимать его, сонного, по утрам, забывая, как это – любоваться пальцами любимого, скользящими по струнам гитары, забывая себя. Я никогда не думала, что я – это всего лишь запахи, дела, мечты и планы, окружающие меня каждый день. Я – это люди рядом. А что такое «я» вне всего привычного с рождения, я и не знала.

Эти дни в сентябре поместили меня в центр удивительного опыта: мне резко пришлось родиться в совершенно новой жизни, в новом часовом поясе, в новом языке и новых правилах жизни. Именно интенсивность этого нового рождения и стала моим спасением. Мне кажется, что новый язык и роль эмигрантки дались мне так легко как раз потому, что не осталось места, куда я могу вернуться.

Утро было моим самым любимым временем дня: хрустящий свежий воздух Ванкувера, горячий кофе в железной кружке с собой (я быстро обучилась у местных жителей привычке носить с собой бутыль для воды и многоразовую кофейную кружку), учебники в рюкзаке, кеды, джинсы – и мы вылетаем с испанцами на автобус.

Я рассматриваю людей в общественном транспорте и удивляюсь многонациональности Канады. Азиатские пенсионерки, студенты из Индии, аккуратно причесанные клерки в вычищенных ботинках, спортивные девушки, спешащие на практику с ковриками для йоги за спиной, школьники, инвалиды, для которых автобус специально «присаживался», чтобы коляска могла въехать по пандусу. И все это среди английской речи, которая звучала для меня, как шум пчел.

Мы вбегали в школу на занятия почти в восемь утра, и я окуналась в предлоги, времена и искусство артиклей, училась вести презентацию и писать эссе на английском. Стать снова студенткой в тридцать лет было наилучшим решением: блуждание в лабиринтах английской грамматики и произношения было чудесным способом забыть о заботах взрослой жизни. Примерно к двум часам дня заканчивались наши занятия, как и заканчивались мои силы на изучение нового языка. Так как все вокруг было на английском, мозг, вначале воспринимавший это все как большое приключение, спустя месяц стал очень уставать, и мне было необходимо буквально сбегать от людей, чтобы не слышать больше чужой речи. Моя дорога к океану лежала через самый центр города, чистый, будто с картинки, где стеклянные небоскребы отражают небо, и ты будто не идешь по улицам, а плывешь сквозь облака. Но спустя несколько месяцев жизни в Ванкувере понимаю, что это город контрастов. С одной стороны, роскошный, вылизанный ежедневными стараниями уборщиков, с виднеющимися буквально с каждой улицы заснеженными горами и океаном в центре города. Город из леса небоскребов, парков и ресторанов выглядит как город небожителей. Сколько же нужно зарабатывать, чтобы жить в этом красивейшем городе свободно, не печалясь о будущем? Кто эти люди, живущие в этих квартирах с видом на океан по цене авиалайнера?

А на соседней улице, куда забредаю случайно, вдруг оказываешься в царстве бездомных людей, человеческих тел, спящих на улице, и пустых стеклянных глаз тех, кто уже давно сидит на наркотиках.

Страшный фасад одного из самых желанных для жизни городов мира, как и цены на жилье в этом городе грез, не соответствующие заработной плате, лишили меня всех иллюзий об эмиграции. Больше жить просто и безопасно в этом мире уже не будет нигде.

Просто было мне только у океана. Туда я уходила каждый день, подальше от людей.

Возле океана и в дождь, и в ясную погоду я проводила все свои послеобеденные часы. Я не могла думать ни о прошлом, ни о будущем, не могла никому позвонить, так как все, кого знала, спали на другом конце Земли. Чтобы не бояться и не горевать, я нюхала водоросли, кидала камни в воду, часами наблюдала за облаками и кораблями на горизонте, а если везло, то и за невероятными закатами.

Идти в душ, прыгать с разбегу в реку с головой, сидеть у морского берега часами было всегда моим спасением. Когда я впервые увидела океан, внутри будто отворили клетку, в которой я жила все эти долгие годы. Я и не знала, что мои легкие умеют вдыхать гораздо больше воздуха, чем я привыкла, я и не знала, что этот запах водорослей, соленого воздуха и бесконечность горизонта, будто старинный друг, всегда готовы к встрече.

Ритмичный шум океана успокаивал сердце и уставшую голову, часто убаюкивая меня прямо там, в городском парке. Эти послеобеденные часы, когда я была ракушкой у берега океана, стали моими самыми любимыми.

Отдохнув, я спешила на вечерний автобус к своей привычной рутине: ужин, занятия до поздней ночи, звонок домой и долгая попытка уснуть под возню енота в мусорном баке у дверей.

О моей прошлой жизни напоминал лишь телефон. Который молчал. Свой телефон я проверяла каждый вечер в надежде, что моя прошлая жизнь позвонит и я увижу желанный номер на экране, в надежде, что сын ответит однажды на мои звонки, которые, как гудок корабля, таяли где-то в безбрежном океане сотовой связи без ответа.

Когда наступил период дождей, который смыл мое первое очарование Ванкувером и сделал невозможными мои многочасовые океанские передышки, я стала испытывать приливы тоски и ужаса, которые накрывали меня. Иногда приступы тошноты то в автобусе, среди незнакомцев, то на кассе у магазина, когда я видела, как быстро тают деньги, хотя старалась жить очень экономно. В такие дни я искала билеты домой. И, возможно, улетела бы. Если бы не бразильцы.

Когда я встретила Дженнифер на одном из занятий английским и мы разговорились, я почувствовала, что встретила родного человека. Хоть наши разговоры были просты, потому что английский язык мы обе только учили, но и без слов было ясно: нам хорошо вместе. До встречи с Дженнифер иностранцы мне казались инопланетянами, лишь внешне похожими на людей. Никакой связи с ними я не ощущала, просто с любопытством рассматривала, как они живут. Я думаю, с похожим любопытством я рассматривала бы и марсиан, попади на Марс. А с Дженнифер случилось чудо: мы коснулись самой сути друг друга, где язык не важен, нам просто было хорошо даже молчать вместе. Дженнифер была из Бразилии. Красивая, энергичная, похожая на итальянку, она меня закружила, словно в танце, впустила в свой мир, скрасив серые ноябрьские дни.

Жила Дженнифер в однокомнатных апартаментах одного из самых роскошных зданий даунтауна с пятью друзьями. Количество бразильцев на квадратный метр, а также смеха на маленькой кухне, гостей и матрасов для сна значительно превышало нормы, разрешенные канадскими жилищными службами. Меня постоянно обнимали, приветствуя, расспрашивали о России и даже приглашали на свидания. Как младенец, сжатый стенками матки и находящийся в тесноте, но получающий все необходимое для жизни через пуповину заботливой плаценты, в те дождливые дни, в тесноте этой комнатки, но в бережном внимании бразильцев, я получала внимание и еду в виде риса, бобов и дешевого пива. Помогли мне бразильцы и с работой: держась все время вместе и сообщая друг другу о подработках, все они были постоянно чем-то заняты. Я же, не имея права работать официально, то помогала Дженнифер обслуживать приемы в индийских ресторанах, то убирать апартаменты, а она делилась со мной деньгами или оплачивала мои счета в супермаркете в благодарность. Я прекрасно понимала, что до получения официального разрешения на работу мне надо беречь каждый цент, поэтому предложила свои услуги по уборке сада и присмотру за ребенком хозяйке дома в обмен на бесплатное проживание. В общем, последние месяцы в Ванкувере перед окончанием курсов языка промелькнули как один суматошный дождливый день.

Но один момент мне запомнился особенно ярко. Момент, когда спустя три месяца учебы я вдруг начала понимать, о чем говорят люди в автобусе. Радостное удивление: как же я раньше не понимала английского? Это же так просто! Однажды поймать ощущение, что ты понимаешь новый язык, вернуться в прошлое, где ты говоришь всего на одном языке, где у тебя всего одна родина, одна правда и одна история, уже невозможно. Более того, у меня возникло ощущение, что я знала английский всегда, просто мозг очень противился убрать барьеры внутри, чтобы разрешить себе его знать.

Возвращаясь с ночной работы официантки в ресторане и отмывая чужие туалеты вместе с Дженнифер, не брезгуя иногда даже взять еду для «бедных» в супермаркете из благотворительных корзин, я будто совсем забыла ту свою реальность, где ездила на высоких каблуках и с макияжем на машине, работала с руководителями компаний и жила в собственной квартире. Я будто вышла из какой-то гонки соответствия, из гонки, где я вечно не успевала то выйти замуж, то стать успешной, то вовремя сменить машину. Мне было постоянно стыдно. Стыдно, что я разведена. Стыдно, что живот не идеальный, вещи смялись, телефон не последней модели. Я и не заметила, как стыд стал моей тенью, которая следовала за мной, постоянно оценивая и сравнивая меня с другими.

Чувство стыда впервые пришло ко мне лет в девять, в детском лагере у моря. Жили мы бедно. А еще маму напугали, что в лагере воруют, поэтому она мне выдала самую старую одежду, которую не жалко, и не дала денег с собой.

В то время главной мечтой советского ребенка была жвачка Love is. Дети тратили все карманные деньги на эту радость. А я лишь с жадностью рассматривала витрины и вдыхала клубнично-банановый аромат изо ртов счастливчиков.

Но однажды удача заглянула и на мою улицу: я нашла чью-то пожеванную жвачку на асфальте и по запаху поняла: это ОНА. Отмыв ее в раковине, я наслаждалась заветным послевкусием. Ночью хранила ее на полочке у кровати.

Счастье было недолгим: утром меня разбудила группа детей. «Ты воровка! У меня пропала Love is, а твоя жвачка так пахнет. Мы знаем, что у тебя нет денег! Как ты могла?»… Моя правда сжигала меня. Признаться, что подняла жвачку с пола, было тяжело. Я молчала.

Мне был объявлен бойкот. Со мной не разговаривала ни одна живая душа. И находиться одной в лагере стало бы адом, если б не море.

Мама мне дала с собой лишь плавки, видимо, не заметив в суете дел, что я становлюсь девушкой и у меня появилась грудь. Ходить с острыми набухшими сосками было, конечно, невозможно стыдно. А майки надевать не разрешали.

Но купаться хотелось больше. Поэтому, когда дети дружно забегали в море, я ложилась на песок и делала вид, что играю, потихоньку ползком продвигаясь на животе к морю. Так я доползала до воды. И купалась.

Когда дети увидели меня, ползущей к морю, меня стали считать не только воровкой, но и сумасшедшей. Страшное, безвыходное одиночество испытывала я тем летом. Телефонов не было, как связаться с домом, я не знала.

В один из дней мне в еду налили компот, а на мои попытки возмущаться самый популярный мальчик в лагере начал насмехаться надо мной, изображая мое заикание. В детстве я сильно заикалась. Хохотала вся смена.

Жгучая обида и отчаяние! Вот все, что помню. А дальше совершенно неожиданно для себя я схватила стоявшее рядом железное ведро и начала избивать им обидчика. Молча. Яростно. Весь лагерь замолчал. Молчал и тот мальчик. Выше меня на голову и старше на несколько лет. Его будто парализовала моя ярость.

Потом я ушла под молчаливые взгляды толпы. На своей кровати в темноте одиночества мне стало ещё хуже. Я никогда не знала себя такой. Никогда не была обвинена в воровстве и никогда не испытывала такого унижения от того, что не могу исправить. Я неудачница!

Когда я проиграла все, когда я уже оказалась на самом дне, как поддержка пришло странное чувство. Признав свое поражение, я словно перестала зависеть от мнений и сплетен. Так я впервые познакомилась с ощущением свободы.

Именно в такие моменты чувство стыда и ошибок переходит в странное жгучее тепло. Это та точка, где начинается настоящая любовь к себе. Ведь точка стыда зачастую и есть та дверца, где можно наконец коснуться себя и познакомиться.

Я стала есть вдали от всех, без стыда ползала на животе к морю, а вечерами вместо лагерных развлечений читала. Однажды вечером ко мне подошел тот самый мальчик, извинился и признался в любви. Я была настолько ошарашена его признанием, что долго еще сидела под звездным южным небом, пытаясь объять случившееся. Лишь потом поняла, что именно вот такой выбор себя в любых обстоятельствах и есть тот самый афродизиак, мимо которого не пройти.

Тогда в лагере был сделан главный жизненный выбор. Боясь насмешек, я могла бы остаться в тени, остаться на берегу и не купаться. Но тогда я выбрала себя. И если в индейском трайбе мне давали бы имя, я выбрала бы это: Девочка, которая ползет к морю. Наверное, поэтому прилететь в город у океана и стало моим спасением.

Как самолет в катастрофу, использующий топливо из запасных баков, я начала использовать силы, запрятанные в чувстве стыда, для выживания. Однажды поняла, что стыда во мне больше не осталось. Более того, я увидела, что представления об успехе и счастье, с которыми я выросла, на самом деле лишь инструменты контроля людей. Стыд и страх быть изгоем – этакий серый кардинал нашей цивилизации. Спустившись в самый низ общественной лестницы в новой стране, я получила главный подарок эмиграции: понимание, как часто дома, рассматривая зад стоящего повыше на лестнице успеха, я забывала смотреть по сторонам, любуясь красотой каждого дня, который всегда щедр ко всем, независимо от того, где и с кем ты этот день встретил.

У меня не было никакого плана на эмиграцию, а тем более денег.

Но узнав, что канадский паспорт я смогу однажды дать сыну, а также зарабатывать в долларах и оформить медицинскую страховку семье, я решила, что в моей ситуации эмиграция будет разумным выходом. Надо же что-то делать со своим телом, когда жизнь потеряла всякий смысл?

А в моем случае единственным способом эмигрировать было через учебу.

Мне хватило всего пары месяцев, чтобы насладиться океаном, новыми запахами и удивлением от того, что подарил мне мой поступок.

Гораздо чаще я испытывала тошноту и отчаяние, приступы ужаса и ощущение падения в какую-то бесполезную воронку дней. Мой родной город и обстоятельства словно выдавили меня из себя без остатка, словно скряга зубную пасту из тюбика, не оставив в нем ни капельки, зацепившись за которую я могла бы вернуться. В каком-то смысле одиночество среди чужих людей на чужом языке было чуть легче, чем одиночество среди своих.