Kitobni o'qish: «Очарование лжи»

Shrift:

Пролог

Сознание по капельке обратно просачивалось в ее тело. И тогда облако над головой, из-за которого смотрели детские глаза, превратилось в тяжелый потолок. Женщина открыла глаза. Взгляд на короткое время сфокусировался в одной точке.

Из тумана сначала проступило окно, потом дверь и снова окно. Первое, о чем она подумала, – надо позвать… Она до конца не понимала, кого именно надо звать, и только глубже вдохнула воздух. Интубационная трубка шевельнулась. В горле засаднило. Главное, позвать… Окно, дверь, потолок, девочка, дочка…

От напряжения разболелось все тело, и женщина, лежащая на реанимационной койке, еле слышно застонала.

– Сергей Александрович, Сергей Александрович, наша «потеряшка» очнулась! – Дежурная медсестра без стука влетела в ординаторскую. – Я даже не надеялась! Честное слово, не надеялась! А вы?

– Очнулась? Это хорошо, – спокойно ответил дежурный врач. – Я вот только думаю, как она раньше-то от твоего крика не очнулась?

– Да я и не кричала вовсе, – смутилась юная практикантка.

Сергей Александрович улыбнулся и машинально посмотрел на часы. Как расценивать такое событие: то ли как возвращение души из неведомых миров, то ли как второе рождение человека – доктор с многолетним стажем не знал.

– В полицию звонить по поводу «потеряшки»?

– Да погоди ты с полицией! Успеем еще сообщить.

Тридцать лет назад

На цементный завод, выросший на краю поселка, а если не считать дом бабки Людьки, то можно сказать, что и вовсе за поселком, приехал новый инженер.

Геннадий Савельев, выпускник политехнического института, на Сучковский завод приехал по направлению, отработать три года. Конечно, приложи родители усилия, и работа в Москве ему нашлась бы, но от помощи Геннадий сам напрочь отказался. Может, оно и к лучшему, повзрослеет, станет самостоятельным, решили родители и впервые отпустили двадцатитрехлетнего сына на вольные хлеба.

К самостоятельной жизни, как и к самостоятельной работе, вчерашний студент Савельев был не готов. Но, как говорится, лиха беда начало…

Рабочее общежитие, куда руководство определило молодого специалиста, Геннадию не понравилось с первых дней. Хотя бы комната отдельная, а так – подселили к такому же инженеру-первогодку. Если бы Савельев знал, что все вопросы касательно отдельной комнаты можно решить. Но ему даже в голову не пришло похлопотать за себя перед комендантом.

Жизнь в Сучкове, как и в заводском семейном общежитии, текла своим чередом и по своим законам: с постоянными детскими криками, матами, стиркой в общем умывальнике и очередями в душ.

Особенно тяжело Геннадий переносил выходные дни, когда все перечисленные прелести жизни начинались с шести утра и оканчивались далеко за полночь.

Холостяцких комнат в общежитии было немного, и жизнь у них текла иначе, да так, что через год, нажив гастрит и заметив дрожь в руках, Геннадий понял, что при таком режиме со своим хилым здоровьем оставшиеся два года он может не успеть отработать на благо государства.

Ежедневное подведение итогов за бутылкой сомнительной жидкости, купленной недалеко от проходной, здоровья никому не прибавляет. Собрав остаток слабой воли, Геннадий перебрался на съемную квартиру.

Комната, которую предложила бабка Людька, была не намного лучше общежития. Все удобства во дворе и вода из колодца и только холодная. Но обещанный свежий завтрак и горячий ужин бабка Людька постояльцу организовала, и о гастрите Геннадий на время забыл.

– Ты нос-то не вороти, а присмотрись к постояльцу, – каждый раз затевала Людька разговор с внучкой.

– А что на него смотреть? Сурово, не гладко, и смотреть на него гадко, – засмеялась в ответ Натка.

– Уж больно ты умная! А пора придет, выскочишь, не глядя, за местного алкаша! Вот тогда и посмотрим, какие у тебя прибаутки будут! – недовольно проворчала Людька.

Натка с бабкой не спорила. Спорить себе дороже. Да и права бабка. Отучилась она в городе на швею, ладится работа в руках. Деньги, хоть не большие, но имеет: сидит, сгорбившись, в ателье за машинкой день-деньской. А сколько надомной работы берет – до полночи хватает. Той платье пошьет, другой кофточку придумает такую, что в поселке больше и не найдешь. А выйдет замуж, значит, кроме беспросветной работы, еще вдобавок и мужа посадит себе на шею – не до прибауток будет.

Муж пойдет вкалывать на завод. Целыми днями на работе, а вечерами станет «козла» забивать у подъезда. Деньги принесет только те, что не успеет пропить в день получки. А потом пойдут дети. И будет она крутиться всю жизнь как белка в колесе.

Другой жизнью в поселке не жили. Так жила Наткина бабка с дедом Ильей, царство ему небесное. Так живет Наткина мать, таща на себе дом и мужа-забулдыгу. Нет, не такой жизни хочет себе Натка. В мечтах она всегда была далеко от родного поселка, в котором все одинаково: дома, дворы, люди и даже их судьбы.

Натка, убирая в доме, бабкины наставления слушала вполуха. Говорить о постояльце ей было совсем неинтересно. Да и было б о ком. Ничего в Геннадии, что привлекло бы внимание домовитой Натки, и в помине не было. Неказистый, какой-то вялый, вечно неухоженный, с рано наметившимся животом и плешью – никакого интереса у красавицы Натки он не вызывал. Эх, больше б ему мужского характера да мужской удали – цены ему не было б в поселке.

Но для себя Натка решила твердо – замуж выходить не будет. Только бабке разве об этом скажешь. Начнет причитать, что только второсортных замуж и не зовут.

Уедет она скоро из поселка. Нашла себе работу на швейной фабрике, только рано еще об этом говорить. Вот подкопит немного денег на съемную квартиру и уедет в город, тогда и матери, и бабке скажет.

Она уже и к начальнице цеха подходила – смелости не занимать. А та к Натке отнеслась придирчиво и разговор начала с экзамена, а потом повела в цех. Только на все ее вопросы Натка ответила без запинки. И сама заметила, что понравилась строгой началь- нице.

На работу она была уже готова хоть завтра выходить, да только беда с жильем – в фабричном общежитии свободных мест не было. Вот если б направление было у нее на работу, тогда и разговор другой. А так придется снимать квартиру. Правда, в отделе кадров заверили, что через пару месяцев общежитие она получит. Все получают, иначе швей и не удержать на фабрике.

После удачного собеседования Натка, на радостях, купила газету с объявлениями и прошлась по адресам, интересуясь ценами на съем квартиры.

Квартиры были дорогие, но цены Натку не пугали. Заработать на съем квартиры она всегда сможет, да и небольшие сбережения в нее есть – собиралась купить машинку и швейный оверлок. «Машинка потерпит», – решила для себя Натка.

Вернувшись из райцентра, она с головой окунулась в работу, чтобы быстрее подкопить денег. Все сверхурочные были ее, дома головы от машинки не поднимала – все строчила. Даже женщины на работе стали подшучивать – никак Натка приданое готовит.

Вот бабка опять голову морочит этим Геннадием, только от уборки отвлекает. Подумаешь, через год уехала бы с мужем в город. Она и так скоро уедет. А что жить легче было бы с таким образованным, то ей и так не тяжело. Работу свою Натка любила. Вот обрадуются ее тетки на работе – конкурентка уедет! Молодежь старается заказ сделать только у Натки. Поселок-то небольшой, почти все друг друга знают.

Забеременела Натка сразу, после первой ночи, проведенной с Геннадием. И всему виной бабка Людька. Пригласила на ужин, да и ушла сама из дома. Добилась своего.

Живот у Натки рос как на дрожжах, от любопытных глаз уже было не скрыть. В поселке начали судачить, а свадьба все откладывалась и откладывалась.

Только Натка по этому поводу не унывала. Главное – дата свадьбы уже назначена, и родители Геннадия приезжали в гости. Будущие свекры были интеллигентные и, как показалось Натке, очень приветливые и заботливые, и понравились ей сразу. Смотрины прошли непривычно тихо для поселка: стол накрыли, кумовьев и соседей пригласили, но при этом никто вусмерть не напился, отец и тот, чувствуя ответственный момент, вел себя за столом тихо. Не заболел ли, еще подумала Натка. Свадьбу наметили на конец месяца.

После смотрин Геннадий, собрав пожитки, вернулся вместе с родителями в Москву. Рассудив, что после свадьбы останется перевезти только Наткины нехитрые пожитки. И прощай, поселок!

По-настоящему Натка забеспокоилась за неделю до свадьбы, когда на все ее звонки вместо нерешительного голоса Геннадия в трубке слышались короткие гудки. Как готовиться к свадьбе, кого приглашать, а главное, когда встречать Геннадия, Натка не знала.

Выждав еще два дня, Натка сама поехала в райцентр прямо к начальнику АТС и рассказала о своей проблеме с телефоном. Пусть он ей лично объяснит, что случилось на линии, что за помехи такие, что она неделю не может дозвониться до будущего мужа. И только когда начальник, пожилой мужчина, спросил адрес жениха, оказалось, что Натка толком ничего не знает. Москва – город немаленький. Осталось надеяться, что Геннадий не сегодня завтра сам приедет.

Только несостоявшегося мужа Натка так и не увидела ни за день до назначенной свадьбы, ни после. Откуда ей, наивной простушке, было знать, что не годилась она в невестки Савельевым. И сватовство они задумали лишь с одной целью – без шума увезти непутевого сына домой. А телефон отключить и вовсе большого ума не надо. А потом просто сменили номер телефона.

Через пять месяцев, осенним дождливым днем Натка родила двух девочек-близняшек. Так в Сучкове появилась еще одна мать-одиночка, что для поселка было не ново.

Москва, наши дни

Игорь Дмитриевич Лунин, генеральный директор строительной компании «Стрела», приехал на недостроенный объект лично.

Пять отдельных домов разной этажности на тысячу квартир, не считая офисных помещений, были выгнаны вровень до седьмого этажа. Жилой комплекс «Чайка» постепенно приобретал свои индивидуальные черты.

Все объекты, построенные компанией «Стрела», Лунин помнил и любил. Он любил именно такие моменты, когда прорисовывались общие черты комплекса, когда стройка в самом разгаре, когда работает отбойный молоток, гудит бетономешалка и под ногами грязь.

Лунин припарковал на временной стоянке машину и направился на строительную площадку, растянувшуюся на сотни метров. В другое время он, задрав голову, с удовольствием наблюдал бы за работой подъемного крана и слаженной работой монтажников. Сегодня Лунину было не до монтажных работ.

Ехать на стройку никакой надобности не было, но тревожные мысли не давали возможности сосредоточиться на текущих делах. Этих текущих дел у него было выше крыши, но он махнул на все рукой и покинул офис. Ему вдруг показалось, что, появись он на стройке, как тут же найдется решение свалившейся на голову проблемы.

Лунина шантажировали почти год. Шантажировали ловко и умело, можно сказать, профессионально, но безболезненно. Вымогательство началось с тех пор, как секретарь передала ему письмо. Он тогда без особого интереса посмотрел на серый плотный конверт, на дне которого нащупал небольшой прямоугольник. Прямоугольник оказался темно-синей флешкой. Он с любопытством подключил ее к ноутбуку. Любительское видео смахивало по большому счету на дешевое порно.

Он просмотрел до конца постельные сцены, в которых играл главную роль, и остался довольным собой.

Конечно, все это кувыркание в постели выглядело довольно пошло. Но если кто-то решил, что он заплатит деньги, чтобы видео не попало в интернет, то глубоко ошибается. Платить Лунин никому не собирался, поскольку ничего порочащего и профессионально компрометирующего в этом не нашел. Вот если бы кто-то заснял встречи и озвучил откаты чиновникам департамента строительства, тогда другое дело. Но будь это так, дело вмиг решила б его «крыша», и он бы только посочувствовал шантажисту.

Он уже собирался стереть видео, как с экрана ему улыбнулась Анита. Ее признание и обращение к его дочери повергло Лунина в шок.

А через неделю к нему на прием пришел незнакомый мужчина и положил на стол такую же темно-синюю флешку.

Непростительную ошибку он допустил в тот момент, когда открыл бумажник и бросил Эдуарду деньги. Он мог бы вызвать охрану, выставить наглеца вон из офиса и зарубить на корню даже слабую попытку вымогательства. Но он помнил каждое слово, сказанное Анитой, оттого открыл бумажник и достал деньги.

Поначалу он пытался еще что-то предпринять, а потом махнул рукой и стал платить. Сумма требовалась не так чтобы маленькая, но, подсчитав, сколько он тратит за год на женщин, Лунин смирился и даже стал относиться к досадной неприятности философски. «Сколько тратят денег меценаты? Вот и мой ежемесячный взнос, считай, акт доброй воли», – пытался успокоить себя Лунин.

То, что аппетит приходит во время еды, Лунин и сам знал. Эта аксиома была применима в равной степени как к бизнесу, так и к шантажу. Только его «аппетит» касался заработка денег, за которым стояли его бессонные ночи, внутренние споры и сомнения, рабочие места и налоги, которые он исправно платил государству.

Он никогда бы не заплатил деньги Эдуарду, если последствия шантажа можно было со временем искупить, исправить или забыть. Он, не глядя, давно бы уничтожил, раздавил бы Эдика, если информация с флешки исчезла вслед за ним.

А сегодня утром Эдуард позвонил и предложил увеличить выплату в два раза. Предложение звучало издевательски, и Лунин еле сдержался, чтобы не разбить телефон.

Задумавшись, Лунин прошел мимо строительных вагончиков и шел бы так дальше, если бы его не окликнул начальник стройки.

Власенко вышел из вагончика главного инженера и теперь стоял, ожидая, пока Лунин вернется обратно.

– Ты чего приехал? – Власенко спустился вниз и пожал Лунину руку.

– Кто? – Лунин кивнул головой на чужую машину.

– Пожарная инспекция пожаловала. Наверху. Скоро будут спускаться. Ты, это… – Власенко замялся, – может, прошлый раз мало заплатили?

– Нормально. Нам что, впервой? Только, думаю, это не первая и не последняя проверка на объекте, – уверенно сказал Лунин.

– Хочешь сказать, что Ханенко до сих пор не успокоился?

Власенко задал вопрос, на который и сам прекрасно знал ответ.

– Я бы на его месте тоже не успокоился бы. Нам еще повезет, если все только проверками окончится.

На строительном рынке Ханенко с недавних пор стал прямым конкурентом компании Лунина. Конкуренция была во всем, без этого никак нельзя, если работаешь в одном секторе.

Лунин был моложе, упрямее и изворотливее Ханенко. И в последние два года, используя разные пути, чаще не самые честные, он получал более выгодные предложения от инвесторов, чем Ханенко.

– Вот только с пикетом Ханенко на этот раз опоздал, – Власенко сочно выругался.

Прошлогодний август изрядно попортил им нервы. В это самое время они начали новый объект. Только успели выкопать котлован, как Ханенко проплатил акцию протеста «зеленым», и те организовали пикет, после чего подали на компанию «Стрела» в суд, что те вырубают зеленые насаждения. Пока суд да дело, пока доказали, что деревья вырубали точечно и осенью начнут озеленение, превышающее в несколько раз причиненный урон, – стройку пришлось приостановить. На суде они предъявили накладные на закупку саженцев и суд легко выиграли, но время потеряли, из графика выбились, и пришлось аврально вкладываться в поджимающие сроки.

– Ладно, пойдем послушаем, какие недочеты нашли на этот раз.

Лунин первым направился к подъезду третьего дома.

Игорь Лунин, баловень судьбы и женщин, высокий, статный, с чутьем денег и выгоды, был полной противоположностью флегматичного Власенко, на котором держалась вся рутинная работа строительного бизнеса.

Власенко плелся позади Лунина, матеря на чем свет стоит комиссию. Своих дел хватало и без пожарных. Один ляп с цементом чего стоит.

За долгие годы, проведенные на стройке, Власенко выработал в себе стойкое чувство недоверия к поставщикам всех марок и мастей. Старые поставщики старались лишний раз не нарываться на Власенко, зная, что обмануть того – себе дороже. Но это старые…

Цемент он заказал у нового поставщика, и хорошо, что сам проверил поставку. По цвету марку цемента, конечно, не отличишь, но сомнения закрались, и он собирался отправить пробу в лабораторию, но так и не успел. Приехал пожарный надзор.

Лунин сетования Власенко на поставщика не слушал. Он вообще не умел никого слушать, кроме себя. Все решения принимал сам. К цели, если она касалась бизнеса или женщин, шел напролом. Пер как танк. Многим это нравилось. Особенно женщинам.

Где Лунин находил всех этих моделей и начинающих певичек, которые присасывались к нему словно пиявки, способные высосать все до копейки, Власенко ума не мог приложить. Вначале он даже с некоторой завистью наблюдал за Луниным. Но женщины так стремительно менялись, что со временем Власенко утратил не только счет, но и живой интерес к происходящему.

– Каску принести?

– Да иди ты со своей каской, – беззлобно отмахнулся Лунин. – Пожарные – это не техника безопасности. Какое им дело до моей головы? Будем ждать внизу.

Лунин с надеждой посмотрел наверх, пытаясь определить место нахождения пожарной инспекции. Подниматься своим ходом на седьмой этаж Лунин, в отличие от пожарной инспекции, не собирался.

– Внизу так внизу. – Власенко устало опустился на затоптанные ступеньки. – Присаживайся. Ты чего, собственно, приехал?

Он посмотрел на Лунина и улыбнулся. Присесть тот, естественно, не мог – не позволял дорогущий костюм. Костюм действительно был от «Кардена» и стоил, как несколько квадратных метров в этой новостройке.

– Надо поговорить.

– Позвонил бы.

– Не телефонный разговор. – Пожарная инспекция спускалась вниз, и Лунин замолчал.

Никакого конструктивного разговора с инспекцией не получилось. Замечаний было много, но Лунин профессионально отличал выдуманные проблемы от настоящих. Ничего серьезного, что могло б приостановить стройку, пожарные не нашли.

Было понятно как божий день, что вся возня вокруг стройки кому-то на руку. Лунин знал кому. Он еле сдержался, чтобы не послать куда подальше пожарных, а заодно и Ханенко. Власенко побагровел, наблюдая за спектаклем.

Но стоило машине с пожарными скрыться со строительной площадки, как приехала служба Горгаза.

– Похоже, у нас сегодня день открытых дверей. – Власенко опять выругался. – Может, организовать и Ханенко такой же день открытых дверей?

– Не трать силы. Пусть тешится, раз ему заняться больше нечем. Я поеду. Когда придет результат по цементу, перезвони мне сразу.

– Перезвоню. Как Настя? – напоследок спросил Власенко.

– Спасибо, хорошо. Вернее, ничего хорошего. Вернулись на той неделе из Израиля. Да толку…

– А врачи что?

– А что врачи? Ничего.

– Так о чем ты хотел поговорить со мной? – вспомнил Власенко.

Лунин махнул рукой. В следующий раз.

* * *

Во второй половине дня пришла долгожданная прохлада. Небо заволокли тучи, сверкнула молния, и хлынул дождь. Дворники не справлялись с потоком воды и только скрипели по стеклу. Юрий Николаевич Степанков, сидящий за рулем иномарки, пребывал в мрачном настроении. Для этого было две причины.

Во-первых, доктор наук с детства боялся грозы и замкнутого пространства. И случись непогода на полчаса раньше, он ни за что бы не сел за руль.

Второй причиной плохого настроения было нарушение спланированного и тщательно выверенного графика приема пациентов. Звонок Галины Адамовны заставил его отменить последующие консультации и срочно поехать на незапланированную встречу.

Сетуя на погоду, Степанков проскочил Хлебозаводский проезд. И если бы не уткнулся в пробку, так бы и ехал дальше по Варшавскому шоссе. Быстро развернувшись, он направился в обратную сторону, подсчитывая зря потерянное время.

Последний раз он был здесь два года назад, сразу, как только Настю выписали из больницы.

Юрий Николаевич медленно въехал во двор, стараясь припарковать машину поближе к подъезду. Открыв зонт, он в два шага преодолел расстояние до входной двери и так же быстро набрал четыре затертые цифры кодового замка. Зайдя в подъезд, он даже подумал о лифте, но, опять вспомнив замкнутое пространство, не стал бороться со своим страхом и пешком направился на пятый этаж.

– Юрочка, спасибо, что приехал. – Галина Адамовна стояла у двери. – Я тебя увидела из окна. Ты извини меня, что опять к тебе со своими проблемами. Я бы и не отрывала тебя от дела, но Игорь сказал, что завтра сможет нас отвезти в загородный дом.

Галина Адамовна умудрялась одновременно говорить, обнимать и подталкивать Степанкова в гостиную.

– Галина Адамовна, а в чем тогда заключается дружба, если за помощью неловко обратиться? И к кому тогда обращаться, если не к друзьям? Я обувь сниму. – Степанков пытался остановиться в прихожей.

– Какая обувь? Проходи, проходи. Марковна уберет.

– Марковна еще жива? – удивился Степанков. – Вот и не верь после этого в вечность.

– Проходи. Я пироги испекла с черникой. Как ты любишь.

– За пироги спасибо. Помню, вы матери рецепт давали, но она сказала, что у нее для такого дела недостаточно образования.

– Возиться не хотела, вот и отговорки находила. Хотя с тестом действительно столько мороки. Может, и хорошо, что Елена не пекла пироги, был повод приезжать к нам в гости.

Родители, сколько себя помнит Степанков, дружили семьями, а ему приходилось дружить с Игорем. Настоящей дружбы, правда, не получилось, слишком разными они были, но дружеские отношения сохранили до сих пор.

– Юра, мы на днях вернулись из Израиля. Спасибо тебе за совет. Я действительно немного отдохнула. А вот Настя…

За два года, что они не виделись, Галина Адамовна почти не изменилась. Все такая же моложавая, пусть и за счет косметической хирургии, но разве женщине можно запретить быть красивой. Ровный свежий загар свидетельствовал о недавнем возвращении Луниной в Москву.

– Как Настя? Совсем не разговаривает?

Галина Адамовна мотнула головой и приложила салфетку к глазам.

– Юрочка, я чего тебя и попросила приехать – посмотри сам Настю. Может, еще что посоветуешь. Я все сделаю.

При этих словах Галина Адамовна сразу как-то постарела. И теперь напротив Степанкова за столом сидела совсем другая, убитая горем женщина.

– Галина Адамовна, я же вас сразу предупреждал…

– Ну, что ты, Юрочка, разве я тебя упрекаю. Я и сама все понимаю, только мне больше не к кому обратиться. Игорь махнул на все рукой. Что хотите, то и делайте.

Галина Адамовна накрыла своими узкими холодными ладонями широкие руки Степанкова.

– Ты спешишь? – спохватилась Лунина. – Настя уснула перед самой грозой. Разбудить?

– Может, сама еще проснется. Галина Адамовна, а где же ваши пироги?

Ни чаю, ни пирогов Степанков не хотел, и о чем пойдет речь во время чаепития, он знал с того момента, как поднес к уху телефон, как и знал, что ничем не сможет помочь.

– Вот и пироги.

Галина Адамовна вернулась в столовую, неся тарелку с пирогами. Золотистому чуду, пахнущему медом, ванилью и еще какими-то кулинарными секретами, удалось пробудить аппетит у Степанкова, и он с удовольствием потянулся к пирогам.

– Игорь не приедет? – спросил Степанков, запивая чаем пирожок.

– О чем ты говоришь? Встретил в аэропорту и на том спасибо. Чемоданы занес и сразу умчался. На стройке у него какие-то проблемы. Ходит сам не свой. – Галина Адамовна отломила часть пирожка и, передумав есть, положила обратно себе в тарелку. – Знаешь, Игорю совсем нет дела до Насти. Особенно последнее время. Что-то с ним происходит. Мне ничего не говорит, но я-то чувствую, – горестно вздохнула Галина Адамовна. – Нет, денег он, конечно, не жалеет, ты же сам видел, – тут же поправила допущенную неточность Лунина. – А вот чтобы возле Насти минутку лишнюю посидеть – нет. Все у него дела неотложные. Еще одну сиделку нашел. Но что чужой человек? Мне, конечно, легче. А потом… все эти его женщины. Господи, что я говорю, – оборвала сетование на сына Галина Адамовна. – Юра, бери еще пирог. Остальные я тебе заверну.

Пироги были очень вкусные, напоминали детство и родителей. Мать никогда не пекла таких пирогов. Она вообще не пекла никаких, говоря, что на пироги нужен отдельный талант, который ей не достался.

– Юрочка, – совсем по-домашнему обратилась Галина Адамовна, – найди мне такого человека, который поможет Насте.

– Галина Адамовна, вы же сами знаете – я сделал все, что мог. Осталось только одно – набраться сил и ждать. Медицина пока бессильна. Должно что-то произойти, что заставит Настю опять ходить и говорить. Надо ждать.

– Я умру, и Настя останется одна совсем беспомощной. Кому она будет нужна? Игорь, конечно, дочь не бросит, оплатит сиделок, и на этом все. – Голос дрогнул, и Галина Адамовна, достав платок, промокнула влажные глаза.

Степанков неопределенно кивнул головой. Этот кивок Галина Адамовна расценила по-своему.

– Спасибо тебе, Юрочка. Я вдруг почувствовала, что ты сможешь помочь, поэтому тебе и позвонила.

– Хорошо, я что-то придумаю. У меня есть коллега, правда, у нее свои взгляды на болезни и на лечение, но попробовать можно, – неуверенно сказал Степанков.

– Юрочка, как подумаю, то я сама виновата. Если бы я раньше опомнилась, то все было по-другому. Все думала, что само образуется. Надеялась на Игоря. А оно видишь как все как обернулось…

Последнюю фразу Галина Адамовна произнесла еле слышно. Степанкову показалось, что Лунина разговаривает сама с собой.

– Пойдемте, посмотрю Настю.

Галина Адамовна с благодарностью посмотрела на Степанкова.

Девочка лежала на диване в гостевой комнате. Худенькое беспомощное тельце укрыто теплым пледом. Черты лица немного заострены, и от этого девочка издали была похожа на сморщенную старушку.

Юрий Николаевич присел на стул, стоящий возле кровати, и прощупал пульс – это все, что он мог сделать. На его прикосновение девочка открыла глаза и, как ему показалось, слегка улыбнулась.

В таком состоянии Юрий Николаевич Степанков впервые увидел Настю в отделении детской нейрохирургии. Состояние было средней тяжести. Ничего сверхсерьезного у девочки, кроме легкого сотрясения мозга и многочисленных ушибов, полученных в результате ДТП, не было. По всем законам природы, физиологии и медицины в целом, Настя должна была быстро идти на поправку. Но ничего подобного не случилось. Причину обездвиженности нижних конечностей врачи ничем не могли объяснить, как не могли объяснить и потерю речи.

Привычная и размеренная жизнь Галины Адамовны в один миг разделилась на две части – «до» и «после» аварии. Настю обследовали и пытались лечить в разных клиниках, но безрезультатно – девочка ходить так и не стала, как и говорить.

На чудо израильской медицины он, конечно, не надеялся. Но смена обстановки, новые лица, другая страна, такие же парализованные дети в клинике Шнайдер, по мнению Степанкова, все это и должно было благотворно сказаться на здоровье девочки. Никакого чуда израильская медицина не сотворила. Единственное, что его порадовало, – оптимизм Галины Адамовны.

– Я сделаю все, что в моих силах, – уже в который раз повторил Степанков, вернувшись обратно в столовую.

Безмолвный вопрос Галины Адамовны «когда» он оставил без ответа.

– Я знаю. Спасибо тебе, Юрочка. Беги. У тебя дел полно.

Галина Адамовна быстро упаковала остатки пирогов и направилась вслед за Степанковым в прихожую.

* * *

Тимофеева лежала на кушетке, прикрыв глаза. Напрасно она приехала в эту клинику. С таким диагнозом, как у нее, уже поздно ходить по врачам. Подруга настояла. Теперь та сидит в коридоре, а она лежит в кабинете на кушетке. И толку от этого? Все эти консультации – напрасная трата денег.

О деньгах она подумала мимоходом. Для приличия. Деньги были. «Как они будут жить без меня? Муж женится. Подождет немного и женится. Только Лешку жаль. Кто будет следить за правильным питанием? А ведь ему надо исключить холестерин. Стал набирать вес. Сколько раз говорила – не покупайте полуфабрикаты. Все без толку. Спорт забросил. Дел, говорит, много. Не до спорта. Юля на Кипр хочет. Вот он и пашет сутками. Какое питание, какой спорт? Когда о нем думать? Деньги на отдых мы дали бы. Разве это проблема? Не такие и большие деньги, только Юля не возьмет, – с раздражением подумала Тимофеева. – Мужчина должен сам содержать свою семью. Год после института. Да еще квартира съемная. Могли б спокойно жить с ними, тогда бы и деньги на отдых были. Так нет. Мужчина должен содержать свою семью сам. Вдолбила это, как дятел, в голову сына. Сколько девушек было на курсе, а он, кроме этой Юли, никого не видел. Было бы на что смотреть», – вздохнула Тимофеева.

Лежать на кушетке было неудобно. Места достаточно, а все равно неудобно. Врач молча сидела рядом. Светлана Игоревна слегка приоткрыла глаза. Она давно хотела посмотреть, чем та занята. Может, смотрит результаты обследования? Нет. Как сидела, так и сидит. «Шарлатанство. С таким успехом я и дома могла бы лежать. Притом – бесплатно». – Тимофеева снова закрыла глаза.

– Светлана Игоревна, вы очень боитесь смерти. А рака у вас нет. Вы ведь этот диагноз имели в виду, когда говорили, что вам жить осталось совсем мало? – Саша прикоснулась к руке пациентки.

– Я этого не говорила, – растерялась Тимофеева.

«Или все-таки говорила? Рака нет, тогда что у меня? Да и откуда ей-то знать, что есть, а чего – нет? Даже результаты обследований не посмотрела».

– Светлана Игоревна, назовите имена людей, которых вы очень любите.

Голос доктора звучал мягко и доверительно. Просьба несложная. Да и сколько тех людей, по-настоящему любимых и дорогих.

– Валера и Алексей. Сын и муж.

– А теперь назовите тех, кого не любите.

– Да и нет таких.

Тимофеева задумалась. Никто не приходил на ум.

«С соседкой по даче недавно поругалась. Так сама и виновата. Да и помирились уже. Новая директор библиотеки предупредила: при сокращении первыми уволит пенсионеров. Но за что мне ее не любить? Зачем мне теперь работа? Уволит пенсионеров – значит, уволит. Сколько жить осталось? Может, так даже лучше. Буду заниматься дачей. Внуков бы еще. Только уже не доживу до внуков», – печально подумала Тимофеева.

– Хорошо. Светлана Игоревна, тогда подумайте и скажите, какую женщину вы ненавидите? Кто она?

– При чем здесь нелюбовь и ненависть. Главное – есть люди, которых я люблю.

«Мужчина, если он мужчина, должен содержать свою семью сам». – Лицо невестки всплывало в памяти Светланы Игоревны.

– Подумайте хорошо. Не спешите.

Врач сидела напротив в удобном кресле, а она отлеживала бока, отвечая на пустые вопросы, тратя деньги. Вот так и слушай советы подруг.

– Да что там скрывать – невестку не люблю. Юлей зовут.

– Светлана Игоревна, – голос доктора звучал успокаивающе, – скажите, с кем вы ее обсуждаете? Кому из близких или знакомых говорите о своей нелюбви к ней?