Kitobni o'qish: «Жизнь среди людей»
© Веспер Алиса, текст, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Тσθретическая часть
1. В лоб
В моей голове говорящий огромный кит
Бьется о лобные, теменные, височные кости.
Он открывает рот и беззвучно кричит
От несвободы, нехватки пространства и злости.
Если бы случился конец света, я бы вряд ли заметил. Кому-то пришлось бы мне об этом сказать.
Во-первых, я никогда ничего не замечаю. Во-вторых, мой личный конец света случился восемьдесят три дня назад. Вряд ли что-то может быть хуже.
В новую школу в первый день не стоит опаздывать. Но я опоздал.
Я потратил на глажку рубашки и брюк сорок четыре минуты вместо отведенных двадцати. И я бы опоздал на пятнадцать минут, но вспомнил, что надо подарить новой классной руководительнице букет цветов. Бессмысленный ритуал – дарить на праздники половые органы покрытосеменных растений. Но что поделать? Люди любят странные вещи.
В холле новой школы я был в 10:27. Если округлить, я опоздал на полчаса.
Я поднялся на второй этаж и подошел к своему новому классу. Выключил айпод, который на повторе проигрывал Симфонию № 5 Людвига ван Бетховена. «Так судьба стучится в дверь».
Вот и я подошел к своей двери.
В классе слышались голоса. Кто-то говорил, кто-то смеялся. Я пригладил волосы и протянул руку, но не смог открыть дверь. Просто не смог.
Мне не хотелось проходить все это заново. Не хотелось снова быть новеньким.
В такие моменты люди говорят, что их сковал страх. И я действительно не мог пошевелиться. Но я знал, что страх – это древнейшая реакция, передающаяся из поколения в поколение и помогающая выжить. Неподвижность. Тогда хищник тебя не заметит. Включение симпатической нервной системы. Учащение сердцебиения, мобилизация организма, подготовка к активной физической деятельности.
Один вопрос, на который нужно найти ответ: бить или бежать?
Если бы я был древним человеком, я бы обязательно убежал. Но я знал, что должен войти. Должен произвести хорошее первое впечатление. Должен открыть эту…
Дверь с размаху ударила меня по лбу.
Я отступил на шаг, а перед глазами пошли фракталы.
– Ой, – услышал я и попытался сфокусировать взгляд.
Передо мной стояла корпулентная особь женского пола с обесцвеченными волосами. На ней было яркое ультрамариновое платье. Очень яркое.
Раньше никто не бил меня. Ну, случайно не бил.
– Ой, – повторила она. – Я тебя шибанула, да?
Класс засмеялся, и этот смех болезненно отозвался у меня в ушах.
Вот и хорошее первое впечатление.
Вопрос был явно риторическим, поэтому я не ответил.
– А ты новенький, да? – спросила она снова и повернулась к остальным: – Зоя Викторовна, я тут, кажется, новенькому по лбу заехала.
Мои новые одноклассники снова засмеялись.
– Тихо, – услышал я.
Смех тут же затих.
– Прости, – шепнула она.
Я кивнул ей.
Ко мне подошла моя новая и очень молодая классная руководительница. Зоя Викторовна. Я уже видел ее в августе.
У нее были светлые кудрявые волосы и блузка, через которую немного просвечивал лифчик. Я не разбирался в размерах, но грудь у нее была большая.
Тяжело быть подростком на пике полового созревания. Сразу обращаешь внимание на то, на что не следует смотреть.
– Это вам, – я вручил цветы Зое Викторовне.
– Спасибо большое, – она улыбнулась и положила их на учительский стол рядом с остальными букетами.
Зоя Викторовна обняла меня за плечи.
– А вот и Леша Самохин. Женя тебя сильно ударила? Может, хочешь зайти в медкабинет?
Я помотал головой, чувствуя, как болит лоб.
– Алиночка, сходите все-таки с Лешей к завхозу, у него есть ключ от медкабинета. Пусть он даст что-нибудь от головной боли и компресс достанет из морозилки.
Из-за парты во втором ряду встала представительница женского пола. Первое, на что я обратил внимание, были ее ноги. Длинные, красивые, прямые. На ней была короткая юбка, поэтому не обратить внимания было невозможно. Поэтому я смотрел на ноги. Только поэтому, разумеется.
– Пойдем, – сказала она.
И мы пошли. В коридоре никого не было. Она шла впереди, а я думал только о том, что она сантиметров на пять выше меня. Причем без каблуков.
– Меня зовут Алина.
– Приятно познакомиться. Меня зовут Алексей.
– Ага. Я слышала. Самохин.
Алина зашла в кабинет завхоза и вышла с ключом в руках.
Мы зашли в медкабинет вдвоем. Он был раза в три меньше, чем в моей прошлой школе. У стены стояла кровать, в углу мойка и зеркало, а вдоль другой стены – ящики и два стола: письменный и медицинский, на котором стояли всякие приборы.
Ситуация показалась мне странной по двум причинам. Во-первых, я оказался наедине с человеком противоположного пола, который не был моим родственником. Такое со мной произошло только один раз. Во-вторых, Алине дали ключ и отпустили в медкабинет без взрослых. В моей прошлой школе такого бы никогда не случилось. Очевидно, здесь ученикам доверяли больше.
– Садись, – сказала она и начала осматривать наклеенные на ящиках бирки.
Я сел на кровать и стал разглядывать плакат, на котором был нарисован человеческий мозг.
– Так, обезболивающие. Тебе что? «Нурофен» или «Аспирин»?
– Можно «Нурофен», если он не в капсулах.
– Почему не в капсулах?
– У меня на него аллергия.
– Хреново.
– Да можно без таблеток. Не очень болит.
– Точно? – Алина повернулась ко мне. – Ой, блин.
Она подбежала к маленькому холодильнику и достала оттуда синий герметичный пакет.
– Приложи.
Я приложил пакет ко лбу. Стало лучше.
Алина села рядом со мной.
– Извини. Смольникова такая дура, – она хихикнула. – Все время какую-нибудь такую фигню вытворяет. Ну, она вообще странная. Увлекается японскими мультиками и вообще всякой хренью.
Я не стал спрашивать, что плохого в аниме. Просто молча разглядывал Алину из-под компресса.
У нее были длинные светлые волосы. Даже светлее, чем у меня.
Рецессивный генетический признак.
У меня у самого есть рецессивные признаки. Я бледный и могу писать обеими руками. До начала полового созревания я был светло-рыжим, но после того, как клетки Лейдига в моих семенниках стали вырабатывать тестостерон, мои волосы потемнели. Теперь я стал просто русым. Это оказалось лучше, чем быть рыжим. Над таким цветом люди обычно не смеются.
– А ты откуда к нам перешел? – спросила Алина.
– Я из Санкт-Петербурга переехал.
– Правда? Круто. Я там была один раз в детстве. Мне очень понравился Невский и Эрмитаж. Слушай, а сколько… – она отвела глаза и замолчала.
– Что?
– Сколько тебе лет?
– Четырнадцать, – признался я.
– Правда? – она приподняла одну бровь.
– Ну, я пропустил два класса.
– Круто. Ты, наверное, жутко умный.
Я пожал плечами. Я вовсе не считал себя жутко умным.
– Ты как этот… Уилл Хантинг, да?
Меня очень удивило, что она смотрела «Умницу Уилла Хантинга».
– Да нет, я не настолько…
Алина встала и прошлась по кабинету, разглядывая ящики.
В коридоре послышались шаги.
– О, все идут на линейку, – улыбнулась Алина.
Это слово всегда казалось мне странным. Почему именно линейка? Почему не циркуль?
– Нам тоже пора, наверное, – сказал я.
– Да ну. Че там делать? Слушать Ушастого нашего, что ли?
– Ушастого?
– Ага. Дирика. Все равно ничего умного он не скажет. Будет втирать про то, что надо стараться, потому что мы должны показывать результаты. Да ну на фиг. Лучше здесь посидим.
Я знал, что дириком мои сверстники называют директора.
Алина заперла дверь, а потом подошла и села рядом со мной.
Теперь даже холодный компресс мне не помог бы, потому что я пришел в состояние сильного волнения. Люди говорят в такие моменты, что их бросает в жар.
– А летом ты чем занимался?
– Учебой.
– Серьезно? – она покосилась на меня. – Меня летом не заставишь книжку в руки взять. Но зато приходится тренироваться.
– Тренироваться?
– Ага. Я занимаюсь художественной гимнастикой.
– Здорово.
– Ага. Я уже кандидат в мастера.
– Это большое достижение.
Алина засмеялась.
– Что-то не так?
– Ничего. Просто ты так говоришь странно.
– Как?
– Ну, как… взрослый.
– Это плохо?
Алина пожала плечами и улыбнулась, и я подумал, что у нее правильные пропорции лица. Жалко, что я почти не запоминаю лиц.
– А я летом ездила в Вену и Будапешт. Ты там был?
– Нет.
– О, там так красиво. И музеи мне понравились.
– Да, в Вене очень хороший Музей естественной истории. Я про него читал.
– Я там не была. Зато в художественные музеи ходила. Я же еще рисую. Даже в конкурсах участвую.
Она рассказывала о своей художественной школе на Кропоткинской, а я смотрел и слушал.
А потом она замолчала.
– Слышишь? Первый звонок.
Я слышал. Значит, какой-нибудь крупный одиннадцатиклассник посадил на плечо первоклассницу с колокольчиком в руке, и она звонила, пока он нес ее по актовому залу.
Это значило, что начался десятый класс. Мой предпоследний класс.
– Приложи другой стороной, – улыбнулась Алина.
– Что?
– Компресс.
Я перевернул компресс.
– А тебе нравится живопись? – спросила она.
– Да, мне нравится Лионель Фейнингер.
– О, я про него слышала. Но не особо знакома с его творчеством.
В коридоре раздался топот множества ног.
– Так, они возвращаются. Пора идти, – Алина толкнула меня плечом и встала. – Кинь компресс в мойку.
Я положил компресс, и мы направились в класс.
Мы зашли вместе со всеми, и Зоя Викторовна попросила меня задержаться у доски.
Небо заволокли тучи, в классе стало немного темнее, и над доской включили люминесцентную лампу. Не люблю эти лампы. У меня они ассоциируются с пришельцами, которые высасывают у землян мозги. Глупая ассоциация.
Все уже расселись и смотрели на меня.
Я вспомнил о том, что надо произвести хорошее впечатление. Пусть не первое, но хотя бы второе.
Тогда я поднял уголки губ. Было очень непривычно улыбаться.
Никто не улыбался мне в ответ.
Со мной определенно было что-то не так.
Я читал, что обычно всем нравятся красивые люди. Красивым людям приписывают положительные качества: доброту, честность, даже высокий уровень интеллекта. Никогда не мог понять, как люди могут приходить к таким выводам.
Мое лицо соответствует современным канонам красоты, но было во мне что-то такое, что всегда отталкивало людей от меня.
Моя жизнь – вечный тест Тьюринга1.
Приходится изображать кого-то, кем я не являюсь, притворяться, выводить формулы, решать уравнения, но каждый раз кто-то догадывается, что я какой-то не такой.
Сколько у меня времени на этот раз?
Отсчет пошел.
Парты стояли в три ряда, и за каждой сидело по два человека. Только за первой партой у учительского стола девушка сидела одна. У нее была очень хорошая осанка.
Последняя парта у стены тоже пустовала.
– Тихо-тихо. Давайте наконец-то поприветствуем Лешу Самохина. Он приехал к нам из Питера, – сказала Зоя Викторовна.
Из Санкт-Петербурга, хотел я ее поправить, но ничего не сказал. У меня задрожали руки, поэтому я спрятал их за спину.
– Лешенька у нас вундеркинд.
А вот и он, мой приговор.
Сквозь бежевый тюль я видел, как с неба льется вода.
Мои новые одноклассники начали шептаться. Я не слышал слов, но вряд ли они говорили что-то хорошее. Я ведь…
– Он перепрыгнул через два класса, – закончила Зоя Викторовна.
Никто ничего не спросил. Только представитель мужского пола с первой парты сказал своей соседке слово «подумаешь» так громко, что я его расслышал.
– Леша, ты хочешь про себя что-нибудь рассказать? – спросила Зоя Викторовна.
Я помотал головой.
– Хорошо. Тогда садись. С Викой, наверное, сядешь? Она тоже первый класс пропустила, как и ты.
Я посмотрел на очень прямо сидящую женскую особь за первой партой. Она помотала головой. Что бы это значило?
– Лучше я один.
Я быстро прошел к последней парте и сел.
Двое особей мужского пола с соседней последней парты повернулись ко мне. Один из них был маленьким, а другой очень крупным.
– Я Артем, – представился тот, что поменьше, а потом указал на второго: – А это Гриня.
Гриня улыбнулся, и я увидел, что кусочек зуба у него сколот.
Я кивнул.
– И как там в Питере? – спросил Артем.
Я растерялся, но через четыре секунды (за которые прошла целая геохронологическая эпоха) ответил:
– Нормально.
Он издал звук, который я идентифицировал, как смешок.
– Нам надо выбрать старосту, – улыбнулась Зоя Викторовна. – У кого какие предложения?
– Пусть Соколов, – крикнул Артем.
У него был характерный голос человека, у которого еще не закончилось утолщение голосовых связок. Люди говорят в таком случае, что голос еще не сломался. Такое смешное выражение.
– Не-ет, – раздался женский голос спереди. – Пусть лучше Шишкина, как в прошлом году.
Мои новые одноклассники начали спорить, но Зоя Викторовна их остановила.
– Давайте проголосуем, – предложила она. – Кто за Соколова?
Поднялись две… три… пять… шесть рук. За него проголосовали все лица мужского пола.
– Кто за Шишкину?
На этот раз поднялось десять рук. Все лица женского пола, кроме девушки с хорошей осанкой, проголосовали за Шишкину.
– Встань, Алиночка.
Оказалось, что старостой выбрали именно ее. Значит, Алина очень ответственная.
– Значит, решили. Что ж, на сегодня все. Тогда я пойду. И вы домой собирайтесь. Долго не гуляйте. Не забудьте, завтра первый учебный день.
Зоя Викторовна нахмурилась, а затем улыбнулась.
– До завтра.
– До свидания, – ответили мои новые одноклассники.
Собрав цветы, Зоя Викторовна вышла из класса.
Тогда все начали обсуждать, куда пойти.
– И куда пойдем? Дождь на улице. Не погуляешь. Может, к Шишкиной?
– Иди на фиг, ко мне никто не пойдет.
– На улице дождина.
– Так пойдемте в кафе.
– Ты с дуба рухнула? У нас две бутылки вискаря, какое кафе?
Почти все встали из-за парт, а я остался сидеть. Мне не хотелось вставать, потому что остальные парни крупнее меня. Некоторые девушки тоже были выше, потому что они были на каблуках. Рядом с ними я выглядел слишком мелким.
Хотя чего мне удивляться? Четырнадцать лет, 167 сантиметров, 54 килограмма. Не знаю, что из этого хуже всего.
Я все еще сидел за партой. Мне было страшно, что, если я встану, меня заметят. Я посмотрел в окно. Вода с неба все еще падала.
Кто-то все еще хотел пойти в кафе, но им неизменно отвечали аргументом про «две бутылки вискаря».
– Так что, на улице будем? – спросил высокий светловолосый парень атлетического телосложения. Фенотипически он выглядел идеально, его лицо напоминало лица греческих богов.
Кажется, именно он сказал «подумаешь», когда Зоя Викторовна говорила про меня.
– Вы совсем тупые, что ли? – сказала та девушка с очень хорошей осанкой, которая сидела за партой одна. – А если вас поймают?
– Да заткнись ты, ботанка.
Я напрягся – это слово мне было знакомо слишком уж хорошо.
Мои бывшие одноклассники тоже называли меня ботаником.
Сначала я отвечал им, что я не интересуюсь ботаникой, и надо мной смеялись. Потом я узнал, что они использовали слово «ботаник» как оскорбление. В Википедии я прочитал, что ботаник – это человек, который слишком много занимается самообразованием. И что в этом плохого?
Но я усвоил, что в представлении большинства сверстников это неправильно. Очевидно, здесь считают так же.
А ведь это частная школа, нацеленная на высокую успеваемость. Здесь даже были не уроки, а пары, и длились они до четырех часов дня.
– Да давайте здесь останемся, – предложил кто-то.
– А давайте.
– Да вы с дуба рухнули? – спросила девушка, которую назвали ботанкой. – Вас же спалят.
– Да тебя никто не держит. Вали-вали.
– Да я и не собиралась с вами тут тусить.
Она встала и вышла из класса.
Я тоже решил, что мне пора, и пошел к выходу.
Проходя мимо оставшихся, я подумал, что никогда ни с кем не общался вне школы. Я даже не пошел на выпускной в 9 классе, хотя мама просила.
И все же…
Сейчас все изменилось. Здесь у меня появился шанс начать все сначала. Начать новую жизнь в другом городе, в другой школе, в другом составе семьи.
Мне было страшно.
Всегда страшно начинать что-то новое.
Но что я терял?
Я развернулся к новым одноклассникам и, четко выговаривая слова, произнес:
– Можно пойти ко мне в гости.
2. Я никогда не…
В неизвестных морях я мечтал о далекой родной земле,
Встречал встающее из глубин бесконечное солнце. Я вдруг осознал. Оно будет жить,
а мы все превратимся в тлен.
Я вдруг осознал, мы уже никогда никуда не вернемся.
Может ли разум осознать себя, если не встретился с другим разумом? Могу ли я считать себя разумным? Я даже не всегда понимаю, что есть я.
Иногда мне кажется, что я сплю и никак не могу проснуться. Иногда мне кажется, что я сплю тысячу лет или даже больше. Я так далек от всего.
Я так далек от людей.
Все смотрели на меня.
– Только от метро до моего дома минут двадцать пешком, – сказал я.
Мне показалось, что прошло так много времени, что за окном мог бы наступить очередной ледниковый период.
– А что? Пойдемте, – сказал Артем и подошел ко мне. Очень близко. – А у тебя родаков дома нет?
У него немного пахло изо рта, и я осторожно отодвинулся.
– Нет, – ответил я. – Мама только в конце недели приедет.
– О’кей. Тогда двинем к Лехе, – сказал он всем и хлопнул меня по плечу. Последнее, на мой взгляд, было лишним.
Раздались одобрительные возгласы, а кто-то тоже похлопал меня по плечу.
Я вспомнил, что надо улыбаться.
– Кстати, я Саша Соколов, – фенотипически идеальный парень, который сказал обо мне «подумаешь», протянул мне руку.
Мне очень не нравился этот бессмысленный ритуал, но я все же пожал ему руку.
Так. Алина, Артем, Гриша, Саша Соколов. Надо запомнить. Имена я запоминал гораздо легче, чем лица.
Ко мне подошла Алина и спросила:
– Можно моя подруга из девятого тоже пойдет?
Я кивнул.
– Отлично, – она улыбнулась и вышла из класса.
А я смотрел ей вслед. У нее были прямые волосы до середины спины.
– Что, крутая задница? – спросил Артем.
Он говорил очень громко. Наверное, боялся, что его не услышат.
– Заткнись, Хвостов, – она обернулась к Артему и показала средний палец.
Он захихикал.
– Сами так одеваются, чтобы все пялились, а потом еще нас обвиняют.
– Может, она так оделась для себя, а не для того, чтобы на нее смотрели, – сказал я.
– Да ладно. Телки так не делают. В общем, двинули.
– Куда двинули?
– Куда, куда? К тебе.
И мы двинули.
По пути к метро под дождем со мной познакомились остальные одноклассники, имен которых я не знал. Другая новенькая – Надя Соловьева. Стройная, изящная, похожая на эльфа. Только не толкиновского, а какого-то кельтского. На фейри. Только волосы темные. Ее мне представил Артем Хвостов и, когда она отошла, сообщил, что вдул бы ей.
Самый длинный парень в классе – Юра Бережков. Друг Артема Хвостова Гриня шепнул мне на ухо, что Юрка стремный пацан, но терпеть можно.
А Алина позвала с собой подругу из девятого класса, миниатюрную и очень похожую на Белоснежку. У нее было красивое имя – Соня Ильвес.
Осталось только их всех запомнить. Умная, красивая и с длинными волосами – Алина Шишкина. Громкий и мелкий – Артем Хвостов. Идеальный фенотипически – Саша Соколов. Крупный, похожий на тролля – Гриша. Фейри – Надя Соловьева. Самый длинный – Юра Бережков. Белоснежка – Соня Ильвес.
Гриша нес рюкзак, в котором звякали бутылки. Очевидно, те самые «две бутылки вискаря».
Нас восемь человек. Непривычно много.
Мы ехали в метро с «Сухаревской» на «Ленинский проспект», и уровень моего энтузиазма понижался с каждой станцией. А что будет, если они что-нибудь сломают? А что, если придет Людмила Сергеевна? Конечно, она обещала прийти только через два дня, но она могла решить, что я один не справляюсь.
Но деваться было некуда. Я уже пригласил их.
Но я очень надеялся, что на этот раз все будет по-другому. Может, хоть в этой школе я найду друзей?
Когда мы вышли из метро, с неба все еще лилась вода.
Люди говорят в таких случаях, что идет дождь. Но куда он идет? Он не идет, он падает. Капли диаметром от 0,5 до 7 миллиметров выпадают из облаков, летят вниз и разбиваются о поверхность земли.
Когда мы ехали в троллейбусе, мои одноклассники разговаривали друг с другом, а я молчал. Они постоянно меняли тему разговора. Сначала про школу, потом про кино, про музыку, про алкоголь. Я даже не успевал формулировать ответы, как они начинали говорить на другую тему.
Они были такие непринужденные. Словно кто-то выдал им сценарий, и они легко его выучили.
Но все обстояло гораздо проще – им не нужен был сценарий. Он был нужен только мне.
Мы вышли из троллейбуса и пошли ко мне домой.
– А ты на Ленинском прямо живешь? – спросил Саша Соколов.
Я кивнул.
– Круто, – ответил он. – У нас Веревкина тоже на Ленинском живет. Ну, ботанка которая. Сидит на первой парте в гордом одиночестве.
Я снова кивнул.
– А магаз где? – толкнул меня в плечо Гриша. – Надо запивку купить.
– Магазин есть прямо в моем доме, – сказал я и показал рукой на небольшую пристройку к дому.
– Круто, – ответил он и отошел.
Мы зашли в магазин, и мои одноклассники купили чипсов, сухариков и газированных напитков. А потом я повел их к себе. В лифте нам пришлось ехать двумя группами. Я ехал с первой.
У меня снова задрожали руки, а сердцебиение участилось. Раньше я никогда не водил одноклассников к себе домой.
Один раз, еще в Санкт-Петербурге, я пригласил домой девочку из параллельного класса, но это был неудачный опыт. Я не знал, о чем с ней говорить, и мы весь вечер смотрели мультсериал про пони, дружбу и магию. Мне не понравилось, потому что там были очень яркие цвета.
Я попал в замок ключом только со второго раза, потому что у меня тряслись руки. Мы зашли в шлюз (некоторые называют это место карманом, тамбуром или предбанником, но правильного названия я так и не узнал), а потом в квартиру.
В прихожей было не очень много места, и мне пришлось сойти с коврика на пол прямо в уличной обуви. Остальные тоже прошли дальше.
– Пожалуйста, разувайтесь на коврике, – попросил я.
Мои новые одноклассники разулись и разбрелись по квартире.
Я хотел собрать их в гостиной, но тут приехали остальные. Их я тоже попросил разуться на коврике в прихожей, но почти все прошли в коридор прямо в обуви.
– А куда теперь проходить? – спросила Алина.
– В зал, – ответил я. – Направо.
Но оказалось, что Артем и Гриша зашли в мою комнату. С ними был Юра Бережков. И они втроем разглядывали стены.
Я не хотел, чтобы кто-то заходил в мою комнату, но было поздно. Почему-то я почувствовал себя голым.
Надо было заранее снять все, что висело у меня на стенах.
На одной стене висела подробная схема геохронологических эпох, длинный список человеческих открытий (от укрощения огня до изобретения протезов конечностей), таблица событий от Большого взрыва до полета человека в космос и генеалогическое древо предков человека разумного (с картинками), начиная с первого гоминида, который встал на две ноги три с половиной миллиона лет назад. Оно было моей гордостью, потому что я следил за новостями в этой области и добавлял новые виды. Сначала у меня не было Homo denisova и Homo floresiensis, но потом я вписал и их.
Юра Бережков рассматривал мой стеллаж. На одной полке лежали окаменелости (трилобит, аммонит и древнее дерево), на другой тектит и метеориты (лунный, марсианский, три хондрита, ахондрит и палласит), а на остальных – книги, которые я привез из Санкт-Петербурга.
– А это что? – спросил Гриша, указывая на эволюционное древо человека.
Вопрос был странным, потому что и так было понятно, что это. Но я все же ответил.
– Генеалогическое древо человека разумного.
– Гинекологическое древо, – сказал Гриша и засмеялся. – Эй, Темыч, зацени.
– И че? – спросил Артем.
– Смотри, хомо эректус. Это, наверное, педик, у которого всегда стоит.
Они оба засмеялись. Юра Бережков тоже подошел и засмеялся.
– Homo erectus – это человек прямоходящий, – сказал я.
– А зачем ему ходить? – спросил Артем и снова засмеялся.
– Ну, вы идете? – в комнату зашла Алина. – Там всё уже на столе.
Я подождал, пока все выйдут, и закрыл дверь в комнату.
В зале действительно все оказалось готово. Мои одноклассники купили одноразовую посуду – тарелки и стаканчики и расставили их на столе. В стаканах была темная жидкость с пузырьками, а в тарелках чипсы и сухарики.
– А где телик? – громко спросил Артем.
– Мы не смотрим телевизор, – ответил я.
У нас в зале все было просто – большое окно, светлые стены, диван, журнальный столик, банкетка и барная стойка у стены.
– Как это так? А чем вы занимаетесь?
– Ну… разным. Мама в основном работает, а я читаю. Если нужно что-то посмотреть, то я могу на компьютер скачать и посмотреть.
Мне вручили стакан.
– Ну, давайте, – Гриша Зыбин дал мне стакан. – За первое сентября.
Все подняли свои стаканы и чокнулись.
Чокаться – такое странное слово. Значита – сходить с ума. Почему оно используется таким образом?
Пока все пили, я просто понюхал напиток. Он мне не понравился, и я только сделал вид, что выпил.
Тогда остальные уселись на диван и кресла. Сам я сел на банкетку, держа в руках стакан.
– А музычка у тебя есть? – спросила Надя Соловьева, похожая на фейри.
– Нет. Прости, – ответил я.
– Ясно, – сказала она и поджала губы.
Мои новые одноклассники расселись и начали говорить друг с другом. Они снова говорили обо всем подряд, постоянно меняя тему разговора.
Я молчал и наблюдал. Подруга Алины, похожая на Белоснежку, тоже молчала. Она сидела рядом с Алиной и смотрела в окно. Периодически она отпивала из своего стакана и морщила нос.
Я не пил то, что мне налили, потому что никогда не любил газированные напитки. Я просто смотрел на остальных, и это не так уж плохо. Мои одноклассники у меня дома, мы сидим вместе почти как… как друзья.
Раньше я иногда закрывал глаза и представлял, что у меня есть друзья. А сейчас мне даже глаза закрывать не надо было.
Гриша обошел остальных и налил им еще виски и кока-колы. Я старался не морщиться, представляя вкус этой смеси. Но остальные пили, даже Алина.
А я смотрел. Просто смотрел.
Мне было хорошо.
– Давайте играть в «Я никогда не…» – громко сказал Артем.
– Давайте. А как это? – спросила Надя Соловьева.
Они сидели рядом, и Артем обнимал ее за плечи.
И как у людей так быстро получается начать неформальное общение?
– Ну, короче, кто-нибудь говорит: я никогда не пил вискарь. А если он пил, то должен выпить.
– Я не поняла, – нахмурилась Надя Соловьева.
С другой стороны от нее сел Саша Соколов и продолжил объяснять:
– Ну, смотри, Надь. Например, я говорю: я никогда не прогуливал. Те, кто никогда не прогуливал, не пьют. А те, кто прогуливал, делают глоток. Так понятнее?
– Кажется, да, – она улыбнулась.
Саша Соколов улыбнулся ей в ответ. Они смотрели друг на друга около трех секунд. Дольше, чем обычный обмен взглядами. Артем в это время хмурился.
Кажется, я наблюдал начальную стадию ухаживания. И это почти ничем не отличалось от того, что происходит в животном мире. Особь женского пола выбирает из двух самцов.
Логичнее было бы выбрать Сашу Соколова. У него широкие плечи и атлетическое сложение, а у Артема еще даже голос не до конца сломался.
Забавно все-таки люди говорят: «сломался голос».
– Ну, начнем, – сказал Артем. – Я никогда не курил.
Все представители мужского пола выпили, а из девушек выпила только Соня Ильвес.
– Да ладно, – со смехом сказал Саша Соколов. – Ильвес курила?
– Пробовала на даче, – она криво улыбнулась.
– А что ты еще на даче пробовала?
– Играй дальше и узнаешь.
– Ладно. Ну, например, я никогда не целовался.
На этот раз выпили все, кроме меня и длинного Юры Бережкова.
– Становится интереснее, – Саша Соколов засмеялся. – Теперь пусть Надя что-нибудь скажет.
Надя Соловьева похлопала глазами.
– Я не знаю, что придумать.
– Да что угодно.
– Ну, например, я никогда не прогуливала.
Выпили все, кроме меня.
– Ты серьезно никогда не прогуливал? – спросил Саша Соколов.
Я помотал головой.
– Да ладно. Такие еще остались? Ты просто вымирающий вид.
Я заставил себя улыбнуться. Если бы вид. Так я же совсем один.
– Пусть Леха скажет теперь.
Мне стало не по себе.
Очевидно, я молчал слишком долго, потому что Артем сказал:
– Да придумай что угодно. Ты можешь сказать что-нибудь, что уже делал. Просто выпьешь.
– Э-э… Я никогда не нырял с аквалангом, – сказал я.
На этот раз не выпил никто.
– Ну, так не интересно, – Артем махнул рукой. – Надо говорить всякое такое… ну, понятно какое.
Мне не было понятно, какое такое.
– Пусть Шишка теперь говорит, – сказал он.
Алина подняла глаза и еле заметно улыбнулась. У нее были очень красивые губы.
– Я никогда не играла в бутылочку.
Оказалось, что она играла в бутылочку. Не играли только я и Юра Бережков.
– Пф, – нахмурился Артем. – А я никогда… не трахался.
И сразу выпил.
Саша Соколов тоже выпил. Последней выпила подруга Алины.
– Ильвес? Когда ты успела? – спросил он.
– Сашка, отвянь, – она махнула рукой в его сторону.
– Это все твоя дача, я знаю. Совсем от рук отбилась, – Саша Соколов подмигнул ей.
Подруга Алины показала ему средний палец.
– О да, детка, я никогда не против, ты же знаешь.
Она хмыкнула и снова отвернулась к окну.
– Ильвес, а Ильвес? – сказал Саша.
– Чего тебе?
– Давай теперь ты говори.
– Хм. Ну, я никогда не влюблялась.
Никто не выпил, кроме Алины.
Мое сердце забилось быстрее.
Интересно, а в кого она влюблялась? И любит ли она до сих пор? Почему-то от этой мысли стало немного грустно.
– Ладно, моя очередь, – сказала Алина. – Я никогда не смотрела порнуху.
Выпили все, кроме нее и Нади Соловьевой. Даже я сделал маленький глоток.
– Вау, – сказал Саша, показав в меня пальцем. – Мы зна-а-али.
– Ага, – засмеялся Гриша. – Он еще руки под парту прятал. Понятно почему.
И все засмеялись.
Только мне не было смешно.
– А что ты смотришь? – спросил Артем. – Любишь пожестче, да? Сисястых девочек?
Я почувствовал, как к моим щекам начала приливать кровь.
– Кажется, на кухне был пирог, – сказал я и встал. – Пойду посмотрю.
И я ушел. Открыл дверь холодильника, отгородившись ею от остальных, и прислонился лбом к ледяной полке.
Через двадцать три секунды я услышал, что дверь в кухню открылась и кто-то вошел.
Мне хотелось, чтобы это была Алина. Я закрыл дверь холодильника.
Передо мной стояла Соня Ильвес. Бледная, волосы черные и глаза очень-очень большие.
– Они придурки, не обращай внимания, – сказала она и улыбнулась.
Я кивнул.
– Я сама только в прошлом году пришла в эту школу. Сначала сложно, потом привыкнешь.
– Спасибо, я уже приходил в новый класс. Я знаю, – ответил я, почувствовав раздражение.
Я достал из холодильника медовый пирог, разрезал его и вернулся к гостям.
В «Я никогда не…» мы больше не играли, потому что они снова начали говорить обо всем подряд. На этот раз я решил тоже поучаствовать в беседе. Но каждый раз, когда я придумывал реплику, тема беседы уже менялась.
Только один раз я успел вставить слово, когда они говорили про вино и его сорта.
– Вино – это круто, – заявил Артем Хвостов.
– Есть легенда, что вино придумала одна придворная дама из Персии, – сказал я.
