Kitobni o'qish: «Душа. Никто, кроме тебя»
Глава первая
Мы познакомились третьего июля. Точнее, я думала, что мы познакомились третьего июля. Впрочем, ему ничто не мешало считать также. В этом-то и заключалась вся абсурдность нашего положения, потому что, как выяснилось позже, до той злополучной даты мы встречались и не раз, хотя и не подозревали об этом.
В тот день он сбил меня на машине. Лил по-сумасшедшему сильный дождь, и я не разбирала дороги. Промокла до нитки и уже не обращала внимания на хлюпающую в ботинках воду. Волосы липли к коже, по щекам и шее струились крупные капли дождя, смешанные с чем-то солёным.
Где-то слева замаячила спасительная автобусная остановка. Я рванула к ней. С неё можно было уехать в… С неё можно было уехать куда угодно. Без разницы куда, лишь бы уехать. И я побежала вперёд. Думала, что смогу проскочить перед мчащимися машинами, но не успела… Точнее, мы тогда не успели оба.
Удар не был сильным – я упала на колени. Правую голень пронзила острая боль, ладони, прилипшие к асфальту, саднило, а в голове, как молотком по железу, стучала одна-единственная мысль: «Меня сбила машина. Меня сбила машина! Меня сбила машина…»
Он подскочил ко мне почти сразу. Выбежал под дождь в чём был, и его чёрный пиджак мгновенно стал таким же мокрым, как и моё платье.
– Совсем мозгов нет? – От злости он брызгал слюной во все стороны. – Пятьдесят метров до светофора пройти не могла? А если б я тебя растоптал? И не как сейчас, а насмерть. Одним ударом и сразу!
Втянув голову в шею, я извинилась. В спорах я часто извинялась, даже если была права. Просить прощения всегда проще, чем что-либо доказывать человеку, особенно, когда тот не в духе.
– Голова как? Не болит? Не кружится?
– Нормально. С ногой плохо.
– Встать можешь?
– Не знаю.
Я правда не знала, но на всякий случай попыталась. Вышло из рук вон плохо. Боль в ноге усилилась, и мне пришлось прикусить губу, чтобы сдержать рвущийся из груди крик.
– Всё с тобой ясно, – проговорил он уже чуть мягче и, нагнувшись, осторожно приподнял меня, заставив опереться на своё плечо. – Горе ты луковое. И откуда взялась на мою голову?
Я промолчала. Лишь потом, много часов спустя, уже в рентген-кабинете, рассуждая на эту тему, я поняла, что, скорее всего, была под воздействием шока, а от того соображала через раз.
– Так. – Приоткрыв дверцу, он усадил меня на заднее сиденье своей машины, – ноги вытяни, особенно правую. Она обязательно должна лежать, и не двигай ей, поняла? Можешь опереться на стенку. Погоди только, цветы уберу.
«Какие цветы?»
Повернув голову, я наконец поняла, о чём идёт речь. Справа от меня, действительно лежали цветы. Кроваво-красные розы, с огромным бутоном, на длинном стебле и почти без шипов. Целая охапка. Не сосчитать, навскидку около пятидесяти.
«Наверное, девушке своей купил», – подумала я и с трудом подавила зависть. Мне и ромашек-то за все мои восемнадцать лет не дарили ни разу, а тут розы, да и ещё и в таком количестве. Повезло кому-то…
Тем временем, машина загудела, и мы плавно «поплыли» по асфальту. Розы теперь лежали рядом с ним, и я чуть подалась назад, пытаясь разместить на сиденье ноющую ногу, но вовремя спохватилась.
– Я ведь Вам весь салон перепачкаю.
– Этот салон видел вещи похлеще грязи и дождевой воды. Не бойся: тебя стерпит.
Я расслабилась и, вытянув ногу, внимательно посмотрела на затылок водителя. А ведь лицо его я так и не рассмотрела. Одно только в глаза бросилось – высокий. Я ему едва до плеча достаю. Не толстый и не худой, но широкоплечий. Волосы тёмные, совсем как мои, на затылке, коротко подстриженные, а вот про лоб совсем ничего не помню. Да и не надо, наверное, уже…
– Вы меня в какую больницу везёте?
И, повертев головой, я поглядела на стёкла, покрытые мелкими бисеринками дождя. Впереди маячили пустые, но совершенно незнакомые улицы. Я не знала этот район, а потому решила уточнить просто на всякий случай:
– Вы ведь меня в больницу везёте?
Когда он не ответил и во второй раз, сердце в моей груди забилось быстрее. Шок от удара прошёл – на смену ему пришла паника. Теперь пугало не то, что меня сбила машина. Теперь пугало то, что я еду с незнакомым мужчиной неизвестно куда.
– Если можно, то давайте в пятую, – попросила я, чувствуя, как дрожит голос. – Но в принципе можно и в любую другую…
На светофоре он наконец остановился и, повернувшись, посмотрел на меня в упор:
– Мы не поедем в больницу.
– Почему? – Мои брови взлетели вверх, и я с трудом подавила желание встать.
– Потому что до ближайшего травмпункта минут двадцать езды. Воды на асфальте по колено, а небо как будто прорвало. Поедем так далеко и либо застрянем, либо опять кого-нибудь собьём.
– И что делать?
– К себе тебя отвезу. Тут ехать минут семь.
– К Вам?!
Я закашлялась и потёрла рукой горло. Он что, поиздеваться надо мной решил?
– Послушайте, если так трудно довести до больницы, я и сама могу. Высадите меня на остановке, я такси вызову.
– Да не трону я тебя, не бойся, – процедил он и снова оглянулся. – Я врач. Сотрясения вроде как у тебя нет. Нога на перелом тоже не тянет. Ушиб или в худшем случае вывих.
– Врач? – не поверив, переспросила я и учуяла в своём голосе насмешку. – Действительно, врач?
– Хирург собственной персоной. Иванов Роман Алексеевич, не слышала о таком? – Я помотала головой. – А работаю я, между прочим, как раз в твоей любимой пятой. Не веришь? Приедем, дома документы покажу.
Почему-то мне казалось, что он улыбается. Или вид делает, чтобы разрядить обстановку. «А голос у него вполне приятный, когда не орёт», – опять подумала я и даже представила его в каком-нибудь ресторане, играющим на гитаре и исполняющим песни Цоя.
Значит, Роман… Красивое имя. Мне оно с детства нравилось. Дядя Рома был моим самым любимым из маминых ухажёров. Красивый, темноволосый и часто таскал меня на шее. Как-то раз мама попросила называть его папой, а я возмутилась: «Какой же он папа, если он дядя Рома?!» Где-то в глубине души уже тогда, в свои три с половиной года, я чувствовала, что он никак не может быть моим папой, оттого и заявила через месяц маме, что вырасту и выйду за него замуж. Мама тогда сильно на меня накричала и больно отшлёпала по заду, а спустя ещё недели две мы уехали к бабушке, и я больше никогда не видела дядю Рому.
– Эй, горе луковое? Ты живая там?
– Живая.
– Хорошо, а то мы почти приехали.
– Вы в «Солнечном круге» живёте?
– Чуть-чуть подальше, не в новых, а в старых домах. Мне хрущёвки больше нравятся. Кухни маленькие, зато квартиры тёплые, и звукоизоляция хорошая. А эти новые как коробки, уже через год все в трещинах, ветер подует, и дома нет.
Кивнув для приличия, я снова посмотрела в окно. Дождь не уменьшился ни на йоту. Небо не прекращало рыдать и отчаянно превращало асфальт в огромное грязное озеро. Людей поблизости больше не было, видимо, все уже давно разошлись по домам и до завтрашнего утра на улицу высовываться не собирались.
Он сказал правду. Мы действительно затормозили возле серой пятиэтажки ровно через семь минут после его категоричного «К себе тебя отвезу». Загнав автомобиль между деревьями, он помог мне выбраться и, закинув мою руку к себе на плечо, повёл к подъезду.
Добрались мы быстро. Его квартира располагалась на втором этаже. Чистая и опрятная, но с небольшим количеством мебели. В единственной комнате, которая служила и гостиной, и спальней, кроме расправленного дивана, письменного стола с ноутбуком, трёх стульев, комода с телевизором, зеркального встроенного шкафа да кресла в углу больше ничего не было. Обои на стенах изумрудные, шторы ‒ нежно зелёные с серебристыми листьями, мебель светлая. Единственным, что выбивалось из общего стиля, был ковёр, синий с жёлтым рисунком в виде ромбиков.
‒ А теперь давай-ка тебя осмотрим, ‒ проговорил он, усаживая меня на стул. ‒ Тошноты точно нет?
Помотав головой, я наконец-то улучила возможность рассмотреть его лицо. Красивый. Черты правильные. Нос прямой, греческий. Глаза угольно-чёрные, ресницы густые, тёмные и длинные, как у женщины. На щеках и подбородке щетина. Рот чувственный, а в уголках губ и между бровей уже появились заломы.
‒ Следи за колпачком. ‒ Он поднёс к моим глазам ручку и повёл её влево. ‒ Хорошо. Теперь вправо смотрим. Мугу. Косоглазие небольшое есть, да?
‒ Было у маленькой.
‒ Но ты мастерски научилось его скрывать, так ведь? ‒ Покачав головой, он потёр складку между бровями. ‒ Ладно, теперь закрой глаза и дотронься указательным пальцем до носа. Хорошо. Повтори то же самое левой рукой.
Я выполнила и эту просьбу. Судя по голосу, он остался доволен и принялся ощупывать мою ногу. Пальцы у него были горячие и длинные, верхняя часть голени припухла, и я сжала зубы, пытаясь не ойкнуть от боли.
‒ Ушиб, но сильный. Дня три поболит. Сейчас приложим лёд, отёк немного спадёт и боль утихнет. Если дождь всё-таки закончится, вечером съездим и сделаем снимок для успокоения твоей души и моей совести.
«А ведь он, наверное, боится меня даже больше, чем я его, поэтому и заботится, чтобы в суд не подала», ‒ поморщившись, решила я, посмотрев ему в глаза.
‒ Не беспокойтесь, я не буду писать заявление. И денег просить тоже не стану. Знаю, что сама виновата, и спасибо, что не бросили.
Вздохнув, я опустила голову и начала разглядывать ссадины на своих ладонях. Разбираясь с «сотрясением» и «переломом» он, естественно, забыл о них, а я постеснялась напомнить.
Снова поднять голову я решилась только минуты через две. Он смотрел в окно невидящим взглядом и, казалось, был за сотни километров отсюда. Что творилось в тот момент в его мыслях, я и подумать не смела, а потому снова принялась рассматривать комнату, пока не заметила на столе возле компьютера небольшую рамку для фотографий.
На ней, конечно же, был он. Но не сегодняшний. Моложе и, скорее всего, наивнее. Лет двадцати, не больше. Смешной, с длинной, вихрастой чёлкой и в свадебном костюме, а рядом стояла девушка. Не сказать, что писаная красавица, но довольно милая. Глаза ярко-синие, прямо как у моей мамы. Светлые локоны вьются почти до талии. Пышная юбка от свадебного платья заслоняет собой большую часть фотографии.
«Вот значит, кому он цветы вёз. Жене своей…»
‒ В следующий раз переходи дорогу по светофору, ‒ проследив за моим взглядом, медленно проговорил он. ‒ Люди на пешеходных переходах умирают, а ты решила так проскочить. Надеюсь, сейчас надолго запомнишь, как пытаясь сэкономить минуту, чуть с жизнью не рассталась.
Я вздохнула и потёрла правое запястье. Находиться рядом с ним мне снова стало как-то неуютно.
‒ Ладно, ложись на диван. Под ногу маленькую подушку подложишь. Я тебе сейчас достану и с холодной водой бутылку принесу.
‒ Да как же я на диван лягу? От меня и на стуле грязи полно. Я лучше тут посижу.
Цокнув, он закатил глаза и открыл шкаф с зеркалом.
‒ Ну и горе же ты луковое! Лет-то тебе хоть сколько? Школу закончила?
‒ Закончила. И первый курс мехмата. Почти…
‒ Почти – это как? ‒ Посмотрев на меня, он приподнял брови так, что левая улетела выше правой почти на полсантиметра, а потом снова вернулся к перебиранию женской одежды, которая висела в шкафу аккуратными рядами.
‒ Экзамен по программированию завалила. Не выучила всего два вопроса. Они-то мне и попались. Программирование мне тяжело даётся, не понимаю его совсем. Не знаю, как пересдавать буду. ‒ Обхватив себя руками за плечи, я покачала головой. ‒ Экзамен не сдала, под дождь попала, да ещё и машина сбила. Видимо, сегодня совсем неблагоприятный день для рыб…
‒ Аа, ‒ протянул он, ‒ так ты ещё и рыба? Теперь понятно, почему горе луковое. Ладно, держи. Наденешь вот это. Не очень новое, но зато сухое и тёплое.
Одеждой, которую он мне дал, оказался хлопковый халат. Серый, на пуговицах, с большими чёрными карманами.
‒ Это моей жены. Ты её поплотнее будешь, но в него влезть должна. Переодеться можно в ванной. Она справа. Можешь и душ принять, если хочешь. ‒ И он положил на диван большое оранжевое полотенце с кистями, которое достал из второго ящика комода.
‒ А Ваша жена не будет против, что я ношу её одежду?
‒ Не будет. ‒ Отчего-то его голос опять стал жёстким.
Подобрав полотенце и халат, я медленно похромала в ванну. Что-то в его ответах казалось подозрительным. И я думала над ними, пока скидывала мокрую одежду и забиралась под душ. Ни женского шампуня, ни геля для мытья на полочках не оказалось. Только пена для бритья, бритва да «Head & Shoulders» для мужчин с жирными волосами. Ни ватных палочек, ни прокладок ‒ вообще ничего женского. Да и в спальне нигде косметики не наблюдалось.
«Может, конечно, все её банки с кремами стоят в шкафу, надёжно спрятанные от чужих глаз, ‒ мысленно рассуждала я, выдавливая на ладонь порцию жидкого мыла, от которого ссадины на коже тут же защипало. ‒ А может, она ушла от него, и он просто не успел избавиться от одежды. Но для кого тогда такая охапка роз? ‒ Вспомнив о цветах, я печально вздохнула: они так и остались лежать в машине. ‒ Жалко такую красоту… Впрочем, его жена могла уехать в командировку и забрать все свои «штучки» с собой, чтобы не бегать по магазинам и не искать там новые…»
Смыв с себя пену и просушив волосы полотенцем, я начала одеваться. Выданный халат оказался изнутри очень мягким и приятно прилегал к телу. Мокрое платье пришлось отжать и бросить на батарею. Повезло, что нижнее бельё было почти сухим, и я с радостью натянула его на чистое тело.
За то время пока я мылась, он тоже успел переодеться. Сменил официальный костюм на синие джинсы и светло-жёлтую футболку-поло, которая выгодно обтягивала его живот и плечи. На вид ему было больше тридцати пяти, но меньше сорока, и лишний жир ещё не успел коснуться ни лица, ни тела.
‒ Как нога?
‒ Ничего, ‒ соврала я, хотя с трудом доковыляла до стула.
‒ Советую всё-таки прилечь. Ливень вроде как хотел закончиться, но передумал. ‒ Теперь вот гроза обещает начаться.
И небо действительно как по команде разрезала молния, напоминающая трезубец.
Я помотала головой. Ложиться на его диван мне казалось верхом неприличия:
‒ Я на стуле посижу – ничего страшного. Полежу дома, лишь бы погода поскорее направилась.
Не сказав ни слова, он ушёл на кухню, а вернулся с табуретом и пластиковой бутылкой воды.
‒ Не хочешь ложиться, тогда хоть ноги вытяни. Лёд потихоньку начнёт снимать боль.
На это предложение я решила согласиться и, закинув повреждённую конечность на выделенную «подставку», опять залюбовалась его музыкальными пальцами, прикладывающими бутылку к моей голени.
Боль и правда вскоре начала стихать, но лежать в таком положении было стыдно. Так стыдно, что я старательно прятала глаза в пол, делая вид, что считаю ромбики в узоре на ковре. Хозяин квартиры внимания на меня обращал мало,. Вспомнив про ссадины, обработал их раствором перекиси водорода, а потом и вовсе ушёл на кухню готовить чай.
«Похоже, действительно врач, ‒ решила я и ещё раз поглядела на девушку в свадебном платье с фотографии, которая будто магнитом притягивала мой взгляд к себе. ‒ И, похоже, действительно не тронет».
‒ Эй, горе луковое, ты какой чай любишь? Зелёный или чёрный?
‒ Чёрный, ‒ отозвалась я. ‒ Можно без сахара. Только я Света.
‒ Света, значит. ‒ Неожиданно он засмеялся. Засмеялся так громко и выразительно, что я даже растерялась. Выходит, он не только хмуриться умеет? ‒ Светикова?
‒ Нет, Никитина.
‒ Хорошая фамилия.
‒ Да, хорошая, ‒ согласилась я и тут же вспомнила, что Никитиной я стала только восемь лет назад, когда мой биологический, умирающий от рака отец соизволил-таки меня узаконить, дав свои фамилию и отчество.
«Хоть напоследок сделаю что-нибудь доброе, ‒ сказал он тогда бабушке, ‒ будет пенсию получать по потере кормильца. Льготы при поступлении в институт тоже никто не отменял. Может, это мне там зачтётся»
Не знаю, зачлось это ему там или нет, но пенсия его действительно помогала здорово, а в университет я сама поступила. Учёба мне всегда давалась легко. Математика и литература были самыми любимыми предметами. Думала даже на филфак поступать, но мама отправила на механико-математический. Сказала, что там больше возможностей, особенно для той, кто теперь не Стацкая, а Никитина.
‒ Ладно, Света, давай-ка ты выпьешь чаю с лимоном. А то не хватало к ушибу ещё простуду подхватить.
Через пять минут я уже отхлёбывала из щербатой чашки чай, а ещё через десять старательно расчёсывала полусухие, но порядком спутанные волосы. К счастью или к сожалению, они у меня были ничуть не короче, чем у девушки с фотографии.
Дождь стих только через полтора часа. Всё это время хозяин квартиры сидел на кухне, видимо, не желая меня смущать либо попросту видеть, что, в общем-то, тоже было понятно.
В травмпункт мы приехали в восемь вечера. Рентген мне делала тучная женщина лет пятидесяти с жёлтыми кудряшками, судя по разговору его хорошая знакомая. К ней меня пропустили без очереди и также без очереди выдали снимок. «Перелома нет, вывиха тоже, ‒ озвучил он вердикт ровным голосом, внимательно изучая мои малую и большую берцовые кости. ‒ В качестве лечения назначу тебе холод и покой. Если будет сильно болеть, примешь анальгин или найз. Но не переусердствуй. Можешь терпеть – терпи. И никаких мазей, поняла?»
Я кивнула. Он сунул мне визитку на случай, если понадобится помощь, и вызвал такси. Я сама попросила его об этом, потому что не хотела, чтобы он знал, где находится мой дом. Отчего-то мне было стыдно рассказывать про общежитие и комнату на четырёх человек, а потому, забравшись на заднее сидение такси, я зажмурилась, чтобы не видеть, как он идёт к своему серебристому «Volkswagen Polo».
Визиткой я так и не воспользовалась и выбросила её, как только оказалась у «родной» вахты.
В тот момент у меня и мысли не возникло, что ровно через три месяца судьба столкнёт нас вновь, но уже в другом месте и совершенно при других обстоятельствах…
Глава вторая
Осень две тысячи двадцать девятого года началась рано. Сентябрь выдался холодным и дождливым. Люди, перепрыгивая через лужи и грязь, нервно кутались в шерстяные шарфы и с ожесточением смотрели на всё ещё зелёные деревья, которые, казалось, и не думали переодеваться в багряные и золотые одежды. Лишь в начале октября природа всё-таки взяла своё, и деревьям пришлось сдаться. Словно по взмаху волшебной палочки, все осины, берёзы и тополя в округе в течение нескольких дней окрасились в яркие цвета и начали сбрасывать листья. Пятого октября листопад не заканчивался до самого вечера, и я была вынуждена постоянно отряхивать пальто, боясь, что самый красивый из признаков осени окажется под моим воротником или в карманах.
Программирование я сдала две недели назад, и отчисление из университета мне больше не угрожало, но даже этот факт не делал мою жизнь легче или счастливее. Всё от того, что буквально позавчера комендант здешнего общежития бросила на мою кровать бумагу о том, чтобы я как можно скорее освободила комнату №411 и подыскала себе жильё в городе.
В прошлом году мы жили втроём. Я, магистрантка первого курса с факультета информационных технологий – Антипенко Рита, и Осипова Маша, тоже студентка мехмата, но только на курс выше меня. Рита появлялась в общаге крайне редко. В комнате она скорее держала место, а спать предпочитала не то у своего парня, не то у гражданского мужа, которому родители купили квартиру где-то в центре, на Ленина. Маша же напротив постоянно обитала «дома» и при том не одна. Рядом с ней всегда маячил её однокурсник Лёша Турханов, который вообще-то был «прописан» в комнате №420, находящейся как раз напротив нашей. Но там, кроме него жило ещё трое парней, а потому в силу известных обстоятельств он и переселился к нам да ещё и на кровать к Маше. Когда меня отправляли вечером погулять, потому что у них было очень «важное» дело, я молчала. Когда Лёша, не разбираясь, где, чьи продукты, ел из моей кастрюли, я не говорила ни слова, но, когда однажды ночью он настежь открыл окно, наплевав на то, что моя кровать стоила как раз под подоконником, я не выдержала и пошла к коменданту.
Любовь Ивановна Комарова, женщина лет пятидесяти пяти, с красивыми тёмно-зелёными глазами и короткими волосами баклажанного цвета, выслушала меня без особого энтузиазма. Интим в комнатах общежития она не приветствовала, но наверх поднималась крайне редко.
– С Осиповой говорила? – холодно спросила она, продолжая сидеть в своём кресле.
– Говорила, – промямлила я, – причём не раз.
– И что?
– Да ничего. Только шутит да руками разводит. Ну перепутал, ну жарко стало.
– Да, я не об этом, – Любовь Ивановна потёрла глаза и сложила губы бантиком. – Ладно, разберёмся.
И она действительно разобралась. Больше к нам в комнату Лёша не совался, а ровно через день съехала и Маша, по всей вероятности, к нему в четыреста двадцатую. Даже говорить со мной не стала, только посмотрела долгим взглядом и дверью хлопнула. Особой радости я тогда не испытывала. Ночью, конечно, теперь никто не храпел, форточек не открывал и кастрюль моих не трогал, но чувствовала я себя при этом гадко. Может, зря я коменданту нажаловалась, может, надо было ещё раз поговорить с ними обоими?..
Однако долго на эту тему мне рассуждать не пришлось. Уже в следующие выходные по пожарной лестнице в общагу залез какой-то парень и, прокричав на всю улицу: «Светка, выходи!» – разбил окно в моей комнате. Ну, а в понедельник все Машины подружки с этажа клялись Любови Ивановне, что постоянно видели меня с ним.
Так я и лишилась права жить в общежитии за аморальное поведение.
Весь позавчерашний день я прорыдала на кровати белугой. Естественно, никакого парня с кирпичом я не знала, но оправдываться смысла уже не видела. Маша и Лёша провернули всё мастерски. И мне отомстили, и комнату одну на двоих заполучили.
Разбираться с ними я не стала. Во-первых, времени не нашлось, во-вторых, желания. Нужно было срочно что-то делать с жильём, а потому, прислушавшись к своей университетской подруге Вере Андроповой, я решила посмотреть объявления о сдаче дешёвых комнат.
– А вообще обрати внимание на квартиры с хозяйкой, – советовала она, просматривая фотографии вместе со мной. – Особенно, если сдаёт пенсионерка. Характер, конечно, у них бывает не сахар, но цены весьма демократичные. Иногда они просят делать уборку и ходить в магазин. Социальных работников не на всех хватает, а одиноких стариков сейчас полным-полно.
Вера ещё в школе занималась волонтёрством, а потому знала, о чём говорит. Три балла, что начислили ей за добровольческую помощь пенсионерам, сыграли важную роль при поступлении на бюджет в наш университет.
Нужная квартира нашлась только через два часа поисков. Соблазнительная цена в три с половиной тысячи рублей, заставила меня уцепиться за неё, как за спасательный круг.
Смущало только одно «но»: жила там не старушка, а старик. Впрочем, обязанности от этого не менялись. Один раз в неделю необходимо было делать уборку, один-два раза в месяц сопровождать хозяина квартиры к врачу и иногда покупать продукты строго по списку.
– Вполне приемлемо, – улыбнулась Вера и набрала на своём смартфоне номер мужчины, указанный в объявлении.
– Надеюсь, он не маньяк, потрошащий по ночам своих квартиранток.
– Да из него, наверное, песок сыплется, – хохотнула Вера, – а ты говоришь маньяк. – Главное, чтоб не военный, а то замучает чистотой и порядком.
Старик жил в жёлтой девятиэтажке на проспекте Декабристов. Мне этот район приглянулся сразу. И университет близко, и транспортная развязка хорошая. Встречу назначили на сегодня, именно поэтому я и торопилась после занятий.
Топтаться на коврике не пришлось. Он открыл дверь сразу, как только я нажала на звонок. Видимо, уже поджидал меня на стуле в прихожей.
– Вы Светлана?
Я улыбнулась. Светланой вне университетской жизни меня почти не называли.
– А Вы Николай Андреевич?
– Так точно.
– Простите, что в домофон не позвонила. Там дверь в подъезд была открыта, поэтому я и зашла сразу. Наверное, сломалось что-то.
– Наверное. – Он почесал чисто выбритый подбородок и жестом пригласил меня в комнату. – Вы не стойте на пороге. Разувайтесь и проходите. Пол чистый. Да-да, сапоги к стене, пальто можно на вешалку. Не стесняйтесь – хозяйничайте.
Квартира мне понравилась с первого взгляда. Немного на старинный манер, но вполне приличная. У одной стены стояла крупно-габаритная светло-коричневая «стенка» с сервантом под посуду и книжным шкафом, у другой – диван, покрытый красивым ярко-красным покрывалом. Объёмный телевизор примостился на широкой тумбе в углу. Потолок был отделан плиткой с рисунком в виде вазы с лилиями, а на полу, под цветастым ковром, виднелся светлый, добротный линолеум.
Сам хозяин был под стать комнате. Приятный в общении, с чистой правильной речью и добрым взглядом он тут же напомнил мне нашего директора школы, по совместительству историка. У того была точно такая же рубашка, как у Николая Андреевича, синяя, из фланели, в клеточку. Как любила повторять бабушка: «Чтоб не мёрзнуть». Но ростом они отличались. Наш директор считался коротышкой, а Николай Андреевич, даже ссутулившись, наверняка мог без подставки достать что-нибудь с верхней полки. Но худой очень. Ввалившиеся глаза, по-видимому, раньше были голубыми, а теперь совершенно выцвели.
– Вот как-то так, Светлана, – развёл он руками, показывая полный рот хорошо вычищенных зубов. – Всё как в объявлении. Перетруждать сильно не буду. Раньше сам справлялся. Жена умерла почти сорок лет назад. И полы мыл, и готовил, но сейчас трудно становится: спина совсем не гнётся. Даже новомодная швабра не помогает. Зять хотел домработницу нанять, но он тоже не Рокфеллер, вот я решил комнату сдать, но больше ради компании, чем ради денег. Как из школы ушёл, совсем тоска заела.
– Так Вы учитель?
– Пятьдесят шесть лет историю преподавал. – Он засмеялся и хлопнул себя по колену. Я, услышав про его предмет, тоже улыбнулась. – В прошлом году уволился. Надо давать дорогу молодым, жалко только под окном очереди нет. Никто теперь в школу идти работать не хочет. Тяжело там и денег мало платят.
Я промолчала, он посмотрел на сервант с посудой.
– Продукты зять мне на неделю закупает. В будни, бывает, только за молоком и хлебом в магазин хожу. Но зимой с моими суставами по нашим дорогам идти непросто, поэтому, если останетесь, буду просить Вас.
– Я не против.
– А с плитой у Вас как?
– Ну, – протянула я, – повариха я не весть какая, но суп и кашу сварить смогу. Раньше я в общежитии жила, и мне приходилось готовить.
– Если согласитесь иногда готовить, будет очень хорошо. Продукты, разумеется, с меня. Ужинаем вместе. В еде я неприхотлив. Ем всё и теперь уже в небольших количествах. Зять, конечно, просит ограничить жареное и солёное, но я без картошки со сковороды и огурцов из банки обойтись не могу.
Отвечать на это мне тоже было нечего. Предложение о готовке насторожило, но я решила не заострять на нём тему.
– Если всё устраивает, пойдёмте, покажу комнату, в которой будете жить Вы.
Вторая комната понравилась мне даже больше первой, хотя она и заметно уступала ей в размерах, но то, что большая не была проходной, уже радовало. По крайней мере, я могла входить и выходить, не боясь застать Николая Андреевича в пижаме. Светлые обои с серебристыми завитушками приятно радовали глаз, на окне висели тёмно-синие шторы в жёлтых полумесяцах. Кровать, придвинутая к стене, располагалась рядом с платяным шкафом. Напротив шкафа, у другой стены, стояли письменный стол и два стула.
– Если хотите, можем сделать перестановку. Стол придвинем к окну и поставим телевизор.
– Спасибо, я не смотрю телевизор. А вот стол бы и правда переставила. Иногда просто хочется посмотреть в окно, на деревья, на листопад или снег.
– Понимаю, – старик печально улыбнулся. – Моя Наташа тоже любила смотреть в окно. Бывало, задумается и грызёт ручку.
– Ваша жена?
– Моя дочь.
Дочь? Я вдруг нечаянно поймала себя на мысли, что хозяин квартиры впервые заговорил о своей дочери. Впрочем, я и сама должна была догадаться. Если есть зять, дочь должна быть априори. Но только почему ездит к нему по выходным не она, а её муж. Может, болеет, или поссорились?
– Когда я могу заехать?
Николай Андреевич чуть прикрыл глаза.
– Хоть завтра.
Я улыбнулась и протянула ему руку.
– Вы не хотите посмотреть на мой паспорт?
– Мне достаточно студенческого билета. Вы, кажется, сказали, что учитесь на мехмате классического университета.
– Так точно, – вернула я недавно брошенную им фразу.
– Ну что ж печать, вроде как настоящая, – произнёс он, рассматривая врученные корочки. – Давайте попробуем. Обещаю не изводить Вас пустыми разговорами и не цепляться из-за волос в ванной.
Не удержавшись, я рассмеялась. Мне нравилось, что хозяин квартиры, где я собиралась снимать комнату, обладал неплохим чувством юмора. С такими всегда проще ужиться. Да и вроде голова у него варит вполне сносно, следов деменции не заметно, хотя на вид ему около восьмидесяти.
– Тогда до завтра, – дойдя до прихожей и надев пальто и сапоги, я уже взялась за дверь, собираясь учиться открывать замок, но… нос к носу столкнулась на пороге с темноволосым высоким мужчиной, около ног которого вился здоровенный косматый пёс.
И самое ужасное, что мне хватило одного взгляда, чтобы вспомнить имя этого человека…
