Kitobni o'qish: «Если бы не ты»
1. Звонок из прошлого
За три месяца до…
Вокруг меня царили шум и суета.
Все куда-то спешили, бежали, боялись опоздать. Тащили тяжелые сумки, стучали колесами объемных чемоданов. По громкой связи объявили о начале регистрации на очередной рейс. А совсем недавно сообщили о посадке еще одного самолета.
Я была одна. Все никак не могла освоиться. Самолет приземлился примерно час назад. На автомате прошла таможенный контроль и вот сейчас стояла у выхода.
Время остановилось. На душе у меня было пусто. Меня некому было встречать. В этом городе меня никто не ждал. В этой холодной и серой стране у меня не осталось ни одного близкого человека. В этом мире я давно была уже совсем одна.
Мысли невольно вернулись назад, в прошлое. Мне было четырнадцать. Стоя на этом же самом месте, меня обнимала мама. Я уже не плакала, слушала и хотела верить ее обещаниям, что скоро смогу вернуться домой, что надо потерпеть совсем чуть-чуть. Да и глупо было расстраиваться: не каждому удавалось получить место в лучшей школе Лондона, а передо мной открывалось столько возможностей…
Тогда я ещё надеялась, что это именно так, что мама с отчимом хотели дать мне все самое лучшее и потому отправляли так далеко. Тогда я верила, что мама будет скучать, что ей было так же больно и страшно, как и мне. Тогда… это было тогда.
Прошло четыре года, и когда мне исполнилось восемнадцать, никто не ждал, что я вернусь.
Такси подъехало к серой панельной пятиэтажке. У подъезда стояла полуразвалившаяся лавочка, за которой цвёл огромный куст сирени. Невольно залюбовавшись цветущим облаком, я не сразу поняла, что пора выходить. Таксист, вежливый дядечка лет пятидесяти, помог достать чемодан и даже донести его до дверей. Дальше я шла сама. Пятый этаж, лифта нет. При виде двери, обитой коричневым дерматином, воспоминания нахлынули с новой силой.
В этой квартире прошло все мое детство – счастливое и солнечное, с ароматом бабушкиных оладушков, веселыми классиками с девчонками во дворе. Мне было лет семь, когда мама увезла меня в другой дом к своему новому мужу и его семье. Бабуля осталась здесь одна. Максим Петрович, мой отчим, не любил ее, не разрешал часто к ней приезжать к ней. Помню, как сбегала из школы, чтобы только навестить бабушку, как рассказывала ей обо всем на свете, просилась остаться у нее. Так и сейчас, сбежав от всех, я очень бы хотела ее обнять, поговорить за чашечкой чая с малиновым вареньем… Вот только уже год, как ее не стало, а мне даже не дали с ней проститься.
Бабуля была единственным человеком, с которым я общалась все это время. Мы созванивались примерно раз в неделю. А в тот раз вместо нее к телефону подошел мужчина и сказал, что Марии Федоровны больше нет.
Тогда я впервые позвонила отчиму, слезно умоляя его разрешить мне вернуться, пусть не насовсем, но он отказал.
«Ты никуда не поедешь. Помочь Марии Федоровне ты уже не сможешь. Мы без тебя тут разберемся», – вот и все его слова, а я ревела белугой и ничего не могла изменить.
Отношения с отчимом никогда не были душевными. Другое дело – мама. Ее он боготворил, сдувал пылинки и делал все, о чем она ни попросит. А просила мама много и часто. Мне казалось, что она так была увлечена новыми возможностями, что забывала обо мне, о бабуле. Она сильно изменилась рядом с ним. Прежде домашняя, добрая, чуткая, с ним стала расчетливой и сухой, хотя и безумно красивой. С каждым годом она расцветала все больше и больше и все больше отдалялась от меня. Наверно, поэтому, когда Максим Петрович сказал, что в его доме мне больше не рады, мама без лишних сожалений отправила меня подальше.
В квартире почти ничего не изменилось, все было так, как до моего отъезда, не считая слоя пыли, скопившейся за это время.
Оставив чемодан в коридоре, я прошла в гостиную – светлую, простую комнату с небольшим диванчиком, журнальным столиком и любимым плетеным креслом. Как же мне не хватало, казалось бы, простых вещей!
В Лондоне у меня тоже была своя комната, как и у любого другого учащегося нашей школы. Все было просто: самый необходимый минимум мебели, немного книг, в шкафу – исключительно школьная форма и пара пижам. Большего мне и не было нужно.
В школе нам выдавали стипендию – небольшую, но на карманные расходы хватало. Девчонки обычно тут же тратили ее на всякую ерунду, я же старалась откладывать по максимуму, осознавая, что только так у меня оставался шанс вернуться. Многие смеялись и совершенно не понимали меня. Еще бы, в крутой школе учились исключительно отпрыски обеспеченных и важных. Недостатка в финансах не было ни у одного из учеников, кроме меня. Нет, конечно, мое обучение полностью оплачивал отчим, но на этом его участие в моей жизни заканчивалось. Ни звонков, ни каникул в родном доме – ничего. Меня просто вычеркнули из семьи Соболевых без права на возвращение.
А я всегда хотела домой! Нет, не в особняк, где теперь жила мама, а в эту уютную двушку на пятом этаже. Семью Соболевых я давно вычеркнула из сердца – тяжело, болезненно, до срывов, когда хотелось вопить в голос, выть и биться об стены головой. Меня ломало от непонимания мамы, от ее поступков, ее равнодушия. Объясни она мне, поговори, может, я бы и смогла ее простить, попыталась бы ее понять, найти хотя бы одно оправдание ее отказа от меня. Но кроме молчания не было ничего....
И вот я была здесь. Сидела в любимом бабушкином кресле, укутавшись в ее плед. Вдыхала отголоски ее запаха, а из глаз тонкими извилистыми ручейками стекали непрошеные слезы. А ведь я давала себе зарок больше никогда не плакать!
Сколько я так просидела, не знаю. Но тишину прервал звонок в дверь. Затаив дыхание, немного напряглась. О моем возвращении никто не знал.
Осторожно, почти не дыша, направилась к входной двери, чтобы заглянуть в глазок. Но вдруг ощутила резкую боль в ноге. Чемодан, чтоб его! Я совсем о нем забыла, и сейчас, в темноте, он разрушил все планы на конспирацию.
– Кто? – охрипшим от слез голосом спросила я.– Кто там?
– Алевтина Егоровна это. Из тридцать седьмой квартиры. Катька, шельма, ты, что ль, у матери-то? – раздался встревоженный голос. Катька – это, видимо, была моя мама. Правда, так ее не называли, последние лет десять – точно. Сейчас только «Екатерина Михайловна», не иначе.
Решив, что разговаривать через дверь нелепо, открыла и впустила женщину в квартиру. Ее взгляд был красноречивее любых слов: сначала возмущенный, потом любопытный и озадаченный, а как пришло узнавание – удивленный, немного печальный, но добрый.
– Ксюша, ты, что ли? Бог с тобой! Откуда ты? Выросла-то как! Не помнишь меня, наверно, да? Мы с Машенькой, бабушкой твоей, вместе работали да жили по соседству. Ты еще ко мне прибегала играть с Барсиком. А Машенька так тебя ждала…
Алевтину Егоровну я узнала сразу: за четыре года она мало изменилась.
–Здравствуйте, Алевтина Егоровна!– Даже не думала, что буду так рада встрече с ней. – Как вы? Как здоровье?
– Ксюшенька! Как же хорошо, что ты вернулась! Как Машеньку похоронили, так я и сама сдала, сердце. Ну, да не бери в голову. Пошли ко мне, обо всем расскажешь, да покормлю тебя – вон, худая какая стала! И что, тебя там, в Англии твоей, совсем не кормили?
– Не моя она, уже не моя. – Почему-то других слов у меня не нашлось.
Спустя полчаса мы сидели на кухне этажом ниже, пили чай, и Алевтина Егоровна мне все рассказала: о том, как бабуля без меня тут жила, о её сердечном приступе, о больнице, о том, что мама даже на похороны не приехала. А я сидела, слушала ее и даже не замечала своих слез.
– Не плачь, Ксюнечка, девочка моя! Не хотела бы Машенька, чтоб ты так убивалась. Все ждала тебя. Знала она, что ты все равно вернешься. – Теплая ладонь соседки легла на мою. И внезапно мне и вправду стало легче! Впервые за долгие годы ощутила заботу, и сердце сжалось в новых тисках. – Все это в прошлом! Погоди, Машенька же тебе кое-что оставила.
Алевтина Егоровна открыла шкафчик над холодильником и стала что-то искать. Через пару минут она отдала мне какие-то бумаги, завернутые в пакет и перетянутые резинкой.
– Вот! Катькин муж все порывался квартиру продать, да никак не мог: ты ж в ней прописана, да Машенька как знала – завещание написала. Но это тебе к нотариусу лучше сходить. А вот это она тебе откладывала, всё говорила, что тяжело тебе будет, когда вернешься, ироды эти тебе житья не дадут!
Дрожащими руками стала разворачивать кулек, а там – деньги, и сверху записочка, написанная бабушкиным почерком: «Для моей Ксюнечки».
– На первое время помощь! А так, где живу, знаешь! Помогу, чем сильна буду! – И снова её рука накрыла мою, а в глазах стояли слезы.
Неделя в родном городе пролетела незаметно. В квартире я почти обжилась. Алевтина Егоровна поделилась несколькими цветами в горшках, и стало как-то совсем по-домашнему уютно.
С нотариусом вопрос тоже смогли решить достаточно быстро. Теперь я жила здесь без страха, что в любой момент меня смогут выселить.
А еще я подала документы в вуз, на лингвистический, благо, с моим аттестатом и знанием языка проблем в этом плане не возникло. До начала учебы оставалось почти два месяца, и я решила попытаться найти работу. Дала несколько объявлений, что позанимаюсь языками с детками в качестве репетитора.
Как раз сейчас я ехала на маршрутке на свой первый пробный урок. За окном мелькал город. Я смотрела на него и не узнавала. И, вроде, не так много новых зданий появилось за это время, но все стало каким-то другим.
На очередной остановке взгляд зацепился за одну из ярких вывесок. Это был огромный то ли салон красоты, то ли SPA-центр с говорящим для меня названием «Бьюти-центр Екатерины Соболевой». На несколько секунд я забыла, как дышать. В области сердца неприятно заныло от осознания того, что все у мамы было хорошо, и забыла она обо мне не от того, что что-то случилось, а именно так иногда себя утешала. Я действительно была не нужна ей.
На ватных ногах добралась до нужного адреса. Все пыталась себя успокоить, настроить на рабочий лад. Но руки предательски дрожали, да и глаза опять были на мокром месте.
Моим первым учеником оказался шустрый мальчонка лет девяти. Матвей учился в третьем классе и много пропустил из-за болезни. Летом же вместо отдыха догонял программу, в том числе и по английскому. Мы нашли общий язык буквально сразу, отчего занятие пролетело незаметно, и родители оказались довольны и моим подходом к ребенку, и моими знаниями. Поэтому договорились заниматься регулярно, что безумно меня обрадовало, и даже мысли о маме отступили куда-то вдаль.
Окрыленная своей первой маленькой победой, я почти добралась до дома, как зазвонил телефон. Номер отчима я знала наизусть, хоть и набирала его всего лишь пару раз.
2. До
—Да! – Как я ни старалась придать голосу уверенности, он явно звучал фальшиво.
– Сбежала, значит… – А вот отчим даже не пытался говорить спокойно. Он был в бешенстве. – Ты хоть понимаешь, что ты творишь?! Ты о матери подумала! Она же себе места не находит! Хороша дочка! Вырастил же…
– Я имею право жить там, где хочу, и так, как хочу! Вашего разрешения мне больше не надо! – Все эти годы я заучивала эту фразу, как мантру. Как же я мечтала бросить ее отчиму при встрече! Но вот она обрела словесную форму и сразу показалась мне какой-то слабой, даже жалкой. Смех на том конце только подтвердил мои опасения.
– Кто тебе такую чушь сказал?! Ты будешь там, куда я тебя засуну, и головы своей не высунешь, пока я не разрешу! Поняла?
– Мне уже восемнадцать, вы мне больше никто! – Наверно, не стоило бросать быку красную тряпку, но сказанного не воротишь. В трубке на секунду воцарилось молчание. На мгновение я подумала, что оборвалась связь. Но отчим просто испытывал мое терпение. – Моя жизнь вас больше не касается. Давайте сделаем вид, что мы чужие люди, и больше никак не будем пересекаться.
– Слушай сюда, взрослая моя! – Голос отчима звучал ровно, без эмоций, даже как-то устало. – Завтра же ты забираешь документы из института и сваливаешь из этого города на все четыре стороны. Деньги на первое время завезет мой человек. И поверь, это, прежде всего, в твоих интересах. Я все сказал!
Что-то добавить или возразить я не успела: отчим отключился. И у меня на душе мгновенно стало холодно и горько. Вот за что они со мной так поступали! Чем я так мешала, что даже находиться со мной в одном городе было невыносимо противно?
Домой идти сразу же расхотелось, и тем более следовать глупым рекомендациям отчима. Твердо решила, что никуда не поеду, а если я ему была настолько ненавистна, пусть уезжает сам. В конце концов, город огромный, вероятность когда-либо пересечься друг с другом у нас была ничтожно мала.
С этими мыслями я незаметно дошла до кофейни на углу. Решив, что отдых и кофе мне необходимы, я заняла место на летней веранде. В голове постоянно прокручивала недавний разговор, невольно вспоминая свое детство: как ни крути, а корни их неприязни ко мне произрастали именно оттуда. Но ничего особенного в голову не приходило.
Мы переехали в особняк Соболева накануне его с мамой свадьбы. Это был огромный дом с ухоженной территорией. Мне он казался настоящим дворцом. От громоздких ворот до дома мы ехали минут пять. Извилистая дорожка с клумбами и кустарниками по краям вела к белоснежному трехэтажному зданию. Вот зачем, казалось бы, человеку трехэтажный дом? Стоило зайти внутрь, как вопросов и поводов для изумления становилось все больше. Гостиная, отчасти походившая на фойе какого-то театра, была необъятных размеров. Светлая, с огромными окнами в пол и широкой лестницей с отделкой под камень, она создавала ощущение нереальности. На втором этаже была отдельная комната для меня – огромная, с большущей мягкой кроватью. Белоснежный ковер с единорогами и светлая мебель в таком же стиле делали комнату поистине сказочной.
Максим Петрович тогда был со мной очень тактичным. Всегда старался услышать мое мнение, пытался завоевать мое доверие и одобрение. Нет, он никогда не сюсюкал со мной, но общаться с ним было приятно. Сразу после свадьбы он попросил называть его папой, но я отказалась: у меня был отец, и пусть знала я о нем лишь из редких рассказов матери, но назвать папой другого человека не смогла. Максим Петрович отнесся к моему решению с уважением, но с тех пор в его поведении стал прослеживаться холодок –не явный, но сближение между нами в тот момент застопорилось, а спустя пару лет начался откровенный разлад. Не думаю, что отчим сильно переживал из-за этого. Не сложились теплые отношения, и ладно. Открытых конфликтов между нами не возникало, просто мы стали друг другу чужими.
Мама тогда была так увлечена им, что мое мнение ее волновало в последнюю очередь, как и наши ледяные с ним отношения. «Ксюшенька, ну что ты такое говоришь?! Максим любит тебя, как родную. Не выдумывай!» – Она даже не пыталась меня услышать. Мне было обидно, но поделать я тогда ничего не могла.
У отчима был и свой сын от первого брака, Алексей – высокий темноволосый парень с серыми ледяными глазами, как у отца. Его гордость и отдушина. Алексей был старше меня лет на семь и активно занимался плаванием. Постоянные соревнования, медали, кубки – казалось, никто не умел плавать быстрее Леши. Да, Леша во всем был чемпионом. После каждой своей оплошности я сразу слышала, что вот Леша бы так не поступил, равняйся, учись, глядя на брата. Вот только какой он мне брат? Между нами не было ничего общего – пропасть. Нельзя сказать, что Леша был рад мелкой сестрёнке. Я его откровенно бесила, но в силу воспитания он не позволял себе ничего лишнего, сглатывая все мои обидные слова с постоянным: «Ты же мелкая – что с тебя взять?».
Года через три Леша уехал учиться в Москву, хотя отец настаивал, чтобы тот получил образование за границей. Однако Леша был еще тем упертым бараном, и если он решил учиться в московском вузе, изменить его решение никто не смог.
Он часто приезжал на каникулы домой – такой взрослый, серьезный и безумно красивый. Однажды он приехал с девушкой – милой, скромной блондинкой с огромными, как у оленя, карими глазами. Она была похожа на куклу. А Лешка смотрел на нее таким теплым и добрым взглядом, каким ни разу не взглянул на меня. Конечно, я все еще была лишь мелкой надоедливой сестренкой, хотя тогда мне уже исполнилось тринадцать. Мы с подружками вовсю обсуждали мальчишек, интересовались модой и старались выглядеть, как взрослые, но, сидя рядом с Лешиной «куклой», я понимала, что все мои старания тщетны. Ведь кто я? Нескладный подросток с тощими ногами, без каких-то намеков на женственность и привлекательность. Тогда я впервые ощутила себя неуютно, неуверенно, и было что-то еще, что заставляло сердце сжиматься от одного только взгляда на их переплетенные руки, нежные взгляды и шептания на ушко. Мне хотелось оказаться на месте этой девушки, а ее стереть в порошок.
Именно в тот день я поняла, почему Леша никогда не был для меня братом. Мои чувства к нему были иными. От осознания своей увлеченности им мне стало тогда жутко неловко. Если раньше я с легкостью могла смотреть в его ледяные глаза, говорить всякие колкости, вредничать, то сейчас боялась даже взглянуть на него. А если случайно встречалась взглядом, ощущала, как краска стыдливо приливает к щекам. Хорошо, что Леша быстро вернулся в Москву, и все, что мне оставалось, это лишь мечтать.
Мечтала, к слову, я совсем недолго. Буквально через пару месяцев и меня отправили учиться в Лондон – точнее, просто выгнали из дома, из города, из прежней беззаботной жизни.
3. Егор
– У вас что-то случилось? Всё хорошо? – Мягкий мужской голос, раздавшийся над головой, вырвал меня из воспоминаний. Подняв голову, я увидела симпатичного молодого человека лет двадцати. Судя по бэйджику и фирменной одежде, это был сотрудник кофейни. Странно: вроде, до этого меня обслуживала девушка.
– Простите? – не до конца понимая, что он от меня хочет, спросила я и в этот момент осознала, что на автомате помешивала ложечкой в пустой чашке. – Ах, это? Все нормально, просто задумалась!
– Тогда, может, еще чашечку?
Мне показалось, или он мне подмигнул? А глаза у него красивые, да и вообще парень симпатичный.
– С удовольствием!
– Отлично, через пару минут самый вкусный кофе будет у вас!
Вот только ни через пару минут, ни через десять кофе так у меня и не появился. Решив не терять времени, подошла к бариста, чтобы забрать кофе с собой и не ждать больше за столиком. За стойкой стоял тот самый парень, которого я приняла за официанта.
– Оу, это вы?! – Он растерянно посмотрел на меня и извиняющимся голосом добавил: – Помню, помню про самый вкусный кофе для очаровательной задумчивой девушки! Одну секунду! С собой?
– С собой.
Не дождавшись ответа, парень уже начал колдовать над напитком у кофе-машины.
– Вы меня простите, что так долго. Просто никак не могу найти помощника, а сам едва все успеваю. Я оглянулась; весь зал, и правда, был забит, ни одного пустого столика не было.– Лето… Никто не хочет работать. Обычно нас тут двое, и клиентам не приходится ждать долго.
– Может, у вас завышенные требования к кандидатам?
– Кроме желания работать – ни одного!
– Что, и даже студентов берете?
– А почему бы и нет? Днем посетителей не много, помощь нужна по вечерам и в выходные. Ваш кофе! – Парень развернулся ко мне и поставил бумажный стаканчик. – Меня, кстати, Егор зовут. А вас?
– Ксюша. Спасибо! – Хотела взять стаканчик, но парень меня остановил.
– Ксюша, а может, ко мне в помощницы пойдешь? – Он как-то резко перешел на «ты».
– Может, и пойду.
Зачем я это сказала? Где-где, а в кафе работать никогда не хотела. Но то ли взгляд Егора, то ли атмосфера нашего общения повлияли на мои слова.
– Я серьезно, Ксюш! Конечно, оклад у нас тут не самый большой, но чаевые отличные. Да и работа интересная! По жизни пригодится! Не смейся! Будешь потом мужа удивлять кофейными изысками! Да, и самый главный аргумент в пользу твоего «да»: поверь, работать в моей компании тебе точно понравится!
– Егор, даже не знаю… – Я действительно пребывала в смятении. Но если серьезно, работа мне не помешала бы. На одних уроках с Матвеем много не заработаешь, а жить на что-то надо. Просто всё вышло несколько неожиданно.– Я могу подумать?
– Вот, позвони мне вечером! Дольше ждать не могу: сама видишь, полный аврал.– Он протянул мне салфетку, на которой ровным почерком был написан его номер.
– Я позвоню.
Субботнее утро встретило меня стуком проливного дождя в окно и раскатами грома где-то вдалеке. Серое пасмурное небо совершенно не подходило к моему настроению. Впервые за долгое время я проснулась с улыбкой на лице. И неужели причиной тому вчерашний вечерний разговор с Егором, затянувшийся почти на пару часов? Да, вчера я согласилась работать с ним и была сильно удивлена, что Егор был не просто бариста, а владельцем этой самой кофейни.
Оказалось, так парень совмещал свое хобби и неплохую прибыль. А еще я узнала, что он учился в том же универе, куда поступила и я. Правда, был уже на третьем курсе и с этого года перешел на заочное отделение, чтобы больше времени уделять любимому делу.
Разговор получился легким, и совершенно не хотелось его прекращать. Мы были на одной волне, и это было так классно! Я была уверена, что с Егором мы поладим!
Пасмурное утро я решила скрасить вкусным завтраком, а потому уже через пятнадцать минут вовсю жарила оладушки по бабушкиному фирменному рецепту. Вообще, это был такой кайф: готовить самой! Мне не хватало этого в Лондоне, хотя не скажу, что нас плохо или невкусно кормили – скорее, наоборот. Но когда ты готовишь сам, то получаешь удовольствие вдвойне: и от вкуса блюда, и от предвкушения его в процессе готовки.
Когда раздался стук в дверь, я была уверена, что это Алевтина Егоровна. Она частенько заходила ко мне. Мы часто вместе пили чай, она рассказывала мне о бабушке, а позавчера научила варить борщ, да такой вкусный, что пальчики оближешь! Поэтому, оставив оладушек скворчать на сковородке, побежала, чтобы открыть дверь и пригласить соседку позавтракать вместе. Но в гости ко мне пришла не она.
