Kitobni o'qish: «Послушница тайной школы»

Пролог

Вереница послушниц, облаченных в серые балахоны, молчаливо вытекла из темного коридора и, выстроившись в два ряда, застыла перед магистром школы сестрой Жерон ла Фанси. Та, пройдясь строгим взглядом по спрятанным в капюшоны лицам своих учениц, перевела его на стоящего рядом приора Священного трибунала и, спрятавшуюся за его широкой сутаной, стройную фигуру юной девушки.

– Можете начинать, господин приор.

Невысокий плотный человечек в сиреневой хламиде высших чинов трибунала вскинул голову вверх, словно взывая к Великой богине и, вздохнув, заговорил хорошо поставленным жестким голосом.

– Сестры мои, послушницы школы Святой и Непорочной Веры, я хочу представить вам еще одну послушницу, которая с сегодняшнего дня будет учиться вместе с вами. – Он повернул голову в сторону девушку. – Сестра Астриана.

Едва уловимый ропот пробежал по серым рядам учениц. Еще бы, они прошли вступительный отбор, обряд посвящения, промучились первые самые трудные полгода и вдруг на тебе – она будет учиться вместе с вами. Это несправедливо – возмущение вырвалось даже у самых стойких и дисциплинированных послушниц.

Уголки губ приора раздвинулись в понимающей улыбке, и после секундной паузы он продолжил.

– Не сомневайтесь, она прошла все необходимые ступени и одобрена высшим советом трибунала. Поэтому прошу вас оказать ей самый радушный и сестринский прием.

Он еще раз улыбнулся своей слегка снисходительной улыбкой и выразительным взглядом вернул слово магистру школы. Та, чуть кивнув, тронула за плечо стоящую рядом девушку.

– Встань вместе с сестрами, Астриана. Завтра после инициации ты получишь новое имя и будешь зачислена в список послушниц школы Святой и Непорочной Веры.

–

Диск солнца еще не показался над горизонтом, но его дыхание уже чувствовалось в узких стрельчатых окнах старой школы. В этом сером предрассветном полумраке длинная змейка послушниц двигалась по узкому коридору в сторону молельного зала. Сестра Астриана, опустив голову, шла вместе со всеми, широкий капюшон, закрывая обзор с трех сторон, позволял видеть только каменные плиты, проплывающие под ногами. Еще один поворот, и узкий коридор вдруг значительно расширился. Мысли новой послушницы в этот момент были очень далеки отсюда, но тем не менее она успела заметить широкий носок школьной туфли, шустро выскользнувший откуда-то сзади и зацепивший ее за ногу. Заметить она успела, а вот среагировать – нет. Падение было болезненным и унизительным. Не поднимая головы, она почувствовала, как остановилась цепочка, и как выросло вокруг нее злорадствующее кольцо ее новых подруг. Возвышаясь над лежащей девушкой, сестры беззвучным смехом олицетворяли единодушное, невысказанное решение – так ей и надо, выскочке. Хоть злорадство и было единодушным, но, встретившись глазами, почти все отводили взгляд в сторону, и только три пары глаз не прятались при встрече, а даже наоборот светились вызывающей усмешкой – ну и как тебе наш радушный прием.

Астриана молча сдула пыль с расцарапанных ладоней, потерла разбитые коленки и поднялась, готовая идти дальше. Ни слова, ни возмущенного жеста. Примерно такой «теплый» прием она себе и представляла, и теперь боялась только одного, что ее терпения надолго не хватит.

Маленькие подлые пакости продолжались весь день, то колючка под разбитую коленку в молельном зале, то пролитый на хламиду кисель в трапезной и всякий раз издевательски-наглый взгляд той же самой троицы. Новенькая все терпела, позволяя себе лишь молитву смирения и тяжелый вздох. День тянулся невыносимо долго, и Астриана была по-настоящему счастлива, когда тот наконец закончился. Устало прислонившись к стене, она смотрела, как послушницы шумной стайкой заполняли большую залу общей спальни. Наконец, откинув грубое суконное одеяло ее ладонь прошлась по кровати, разглаживая белую льняную простынь и тут же брезгливо отдернулась. Простынь, матрас все было насквозь сырое. Она подняла голову и вновь встретила все те же злые довольные глаза и затаенно любопытные взгляды остальных.

Холодная ярость вспыхнула само собой, но выплеснулась лишь в бешеной вспышке черных глаз и в безмолвно шепчущих проклятия губах. И все, только ладони сжались в кулаки с такой силой, что ногти вонзились в кожу, а затем глаза опустились к полу и всем показалось, что новенькая окончательно смирилась со своей участью.

Лия Хакда, старшая из троицы «веселых шутниц», брезгливо поджала губы, и, презрительно хмыкнув, зашагала в сторону комнаты для умывания. Головы всех присутствующих тут же повернулись в ее сторону, и всем послушницам стало ясно, кто теперь будет козлом отпущения и мишенью для гордой и безжалостной Хакды. А та, высоко вскинув подбородок и ни на кого не смотря, прошла вдоль всей спальни, разворачивая за собой взгляды следящих за ней послушниц. Уверенная и довольная собой, она шла, твердо впечатывая шаг, и вдруг на мгновение остановилась у высокой колонны с массивной капителью в виде сидящего грифона. Девушка застыла, словно почувствовав непонятную тревогу, ее взгляд скользнул вверх, и дикий крик ужаса заполнил залу. Каменный грифон как будто разжал свои мраморные когти и бросился вниз на замершую добычу.

Все это лишь на долю секунды показалось всем тем, кто смотрел на Лию Хакда, а уже в следующий миг на остолбеневших от случившегося девушек обрушился душераздирающий вопль, хруст глухого удара и грохот разлетевшегося на тысячи осколков каменного чудовища. Столб пыли еще не успел осесть, еще не затих общий испуганный гвалт, как первые послушницы уже подскочили к подруге и остановились в понимании собственного бессилия. В куче обломков лежало исковерканное тело, а в разбитой голове торчал каменный клюв грифона. Помочь первой красавице и гордячке курса было уже невозможно.

К первым подругам непрерывно подтягивались все новые и новые сестры, и вот уже ни одной послушницы не осталось в кровати, кроме Астрианы, Она, с застывшим лицом, продолжала лежать на мокрой простыне и ей не надо было никуда бежать, ее закрытые глаза и без того видели всю картину целиком. Сейчас, когда никто на нее не смотрел, она позволила себе улыбнуться, и эта улыбка прорезала на красивом белом лице совершенно жуткую нечеловеческую гримасу.

Глава 1

– Посидишь в подвале, может поумнеешь!

Донеслось сверху, и крышка люка с грохотом обрушилась на деревянные балки. В подвале сразу же наступила непроглядная темень.

Ну вот и все, доигралась, – тоскливая мысль обожгла безнадегой и отчаянием, – конец свободе.

Безвольно опускаюсь на пол, но тут же вскакиваю и начинаю озираться. В полной темноте в голову полезла всякая хрень про огромных крыс и подземных демонов. Зажмуриваюсь изо всех сил и пытаюсь взять себя в руки. Не помогает, все равно страшно. Пытаюсь разозлиться. В голове всплывает самодовольная рожа Дуга Фашара, и вспыхнувшая ярость как горящий факел рассеивает тьму ужаса.

Он же меня попросту продал, – сама мысль об этом приводит в бешенство.

Я ко многому привыкла, ведь все мои неполные восемнадцать лет протекли на городских улицах. Пусть я зарабатывала на жизнь неподобающим приличной женщине способом, но зато я всегда была свободна. Во всяком случае выбор: умереть с голоду или трахнуться с истосковавшимся солдатиком в подворотне, у меня всегда был. А теперь? Теперь, кажется, выбора нет, и я сама в этом виновата. Все случилось в тот день, когда в столицу приехал цирк Дуга Фашара. Изголодавшиеся за годы войны, горожане валили на представление толпами. У меня, конечно же, денег на билет не было, но я все-таки пролезла. Помню, как забившись между мешками и открыв рот, смотрела на арену. Зрелище меня просто заворожило. Гимнасты, жонглеры, фокусники, а потом я встретила Дуга. Он посмотрел в мои сияющие глаза и сказал, что у меня есть талант, и он сделает из меня великую танцовщицу. Так я и осталась в цирке. Все мои друзья из нашей уличной банды говорили мне, что я дура набитая, раз собираюсь покинуть сытный Город Ветров ради кочевой жизни с цирком, но я никого не слушала. Мы переезжали из города в город, месяц шел за месяцем, и в общем-то цирковая жизнь мне нравилась, правда пришлось спать с Дугом и заниматься по большей части уборкой и готовкой, а не танцами, но это меня не особо волновало. Главное, у меня была мечта, и я видела себя в ослепительном красном платье на залитой светом сцене, любимицей публики, бесподобной танцовщицей Марой, такое имя я уже себе придумала. Так и было до тех пор, пока мы не приехали сюда, в Зеленой Холм. Вот тут и начались неприятности, в первый же день на меня положил глаз какой-то местный богатей. Справедливости ради, надо сказать, Дуг меня тогда не отдал, но с того дня ему стали «выкручивать руки», а жаловаться тут некому. В этом городе полный бардак, грандесса ссорится со своим дядей, а тот строит ей козни. В этом двоевластии каждый богатей, каждый чиновник сам себе голова и творит все, что ему заблагорассудится. В общем, закончилась эта возня плохо в первую очередь для меня. Сегодня Дуг привел меня в этот дом и, показав на маленького лысого толстяка, сказал, что теперь я принадлежу ему. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это за место – бордель, дорогой бордель для жирных городских толстосумов. Я так опешила поначалу, что даже дар речи потеряла. Если бы я знала, что такое вообще возможно, то собрала бы манатки и сбежала еще вчера, а сегодня бежать оказалось уже поздновато. После моей гневной речи о том, что я вольная подданная королевы, и никто не имеет права мною распоряжаться, меня попросту избили и кинули сюда в подвал, так сказать, на перевоспитание. Избили надо отметить со знанием дела, я то уж в этом понимаю, все тело болит, но шкурка и лицо целы, никаких уродливых синяков и шишек.

И вот, что теперь делать? – Устав стоять, я все же решилась опуститься на пол. – Я не пай-девочка и спать с мужчинами за деньги для меня не впервой, мне, даже признаться, иногда это нравится, но одно дело работать на себя и совсем другое быть дойной коровой для какого-то мерзкого толстяка. И даже не это суть проблемы, главное – не выношу, когда меня заставляют. Если уж я уперлась, то уперлась, сдвинуть невозможно, хоть бейте, хоть режьте, бесполезно. Вот и сейчас, хоть бы одна здравая мысль в голову пришла, так ведь нет, одна бредовей другой. То в голову лезет картинка, где я вцепляюсь зубами в руку охранника и, вырвавшись на улицу, ору во весь голос «помогите»! То, как хватаю нож со стола, и опять тоже самое…

Да кто тебе поможет, дура, – беззвучно ору на себя, – ты одна в чужом городе, никого не знаешь, и никто за тебя вписываться не станет.

Неожиданно загрохотали шаги над головой, и, заскрипев, крышка люка начала подниматься. Сверху вместе со светом просочился приторно-слащавый голос.

– Ну что, наша красавица одумалась или желает еще посидеть?

Непроизвольно оцениваю каждое услышанное слово и, судя по тону вопроса, сижу здесь уже порядочно. Видать, пока злилась и строила безумные планы, время пролетело незаметно.

В ответ на мое молчание в голосе сверху появились нотки раздражения.

– Так что будешь сидеть до утра или пойдешь работать?

Мысли в моей голове продолжают лихорадочно крутиться. Торчать здесь бессмысленно. Отсюда точно не убежишь. Надо соглашаться. Выведут из подвала, а там посмотрим.

Все-таки, решившись, отвечаю коротко и устало.

– Пойду.

Надо усыпить бдительность моих тюремщиков, пусть думают, что я сломалась.

Голос сверху вновь наполнился сахаром.

– Вот и хорошо, вот и чудненько, давай поднимайся, там как раз тебя клиент дожидается.

Встаю и плетусь по каменной лестнице, каждый шаг дается мне с трудом, словно на плаху шагаю. Наконец, выползаю наверх, где меня встречает толстый лысый коротышка и здоровенный громила за его спиной.

– Давай, давай, красавица, поживей, – пухлая ладошка вцепилась в мое запястье, как ястребиная лапа, – важный человек тебя ждет, а важные люди ждать не любят. Он будет недоволен, значит я буду недоволен, а если я буду недоволен, то тебе будет так плохо, что жить не захочется.

Маленькие глазки на пухлом лице вдруг стали злыми и безжизненно холодными как льдинки.

– Ты поняла меня?

– Поняла. – Отвожу взгляд, а безжалостные льдинки продолжают сверлить дырку в моей голове.

Глава 2

В маленькой комнатке две пожилые женщины с одним тазиком воды пытаются придать моему телу максимум привлекательности. Я им не мешаю, стою как истукан и все мои мысли сейчас только об одном – что дальше?

Одна из теток, заматывая мои волосы в полотенце, наставительно бубнит в ухо.

– Ты, милая, не ерепенься, дело наше такое бабье – подчиняться.

Напоровшись на мой бешеный взгляд, она слегка отодвигается, но не отстает.

– Ну чего ты зыркаешь то, чего? Лучше будет, если они тебя покалечат? Ты посмотри, какая ты красивая, кровь с молоком.

Другая, обтерев меня губкой и обернув простыней, вступила вторым голосом.

– Поработаешь первое время, осмотришься, деньжат подзаработаешь, а потом и решать будешь.

– Вот-вот, ты не торопись, – первая, стащив полотенце, начала расчесывать мои волосы, – глядишь в такую красавицу и влюбится кто. Возьмет в содержанки, а это уже совсем другое дело.

Слушаю их и думаю, – ах вы, вороны старые, сами когда-то обожглись, а сейчас вот так других ломаете. Ведь знаете, стоит лишь первый раз согласиться и из этой трясины уже не вырваться никогда.

Мое молчание они истолковывают по-своему и обрадованно продолжают кудахтать.

– Ну вот и молодец, – женщина взяла кисточку, – сейчас подкрасим тебя немножко и будешь у нас красавицей из красавиц.

– Вот и платье тебе приготовили, ты посмотри только какая прелесть. – Вторая приложила к себе практически прозрачную тунику.

Стою молчу и стараюсь выглядеть испуганной и сломленной, а у самой в голове крутится, как заведенное – надо бежать, надо бежать отсюда.

Тетки – хоть и сволочи, но дело свое знают. Лихо подкрасили ресницы, брови, подвели губы, румяна на щеки. Смотрю в зеркало и не узнаю себя – настоящая кукла. Распущенные волосы вороновым крылом падают до самого пояса, глаза черные, огромные, ресницы длиннющие, на голых плечах тонкие, золотые бретельки, удерживающие ничего не скрывающую невесомую ткань короткой туники. Даже сама засмотрелась на себя, так понравилось.

– Ну пошли, пошли, – потянула меня за руку одна из моих надсмотрщиц, – мужик там уже заждался.

Голос резанул как ножом, напомнив, ради чего меня так вырядили и в груди опять все заледенело. Иду под конвоем. Одна тетка впереди, другая сзади, не убежишь. Свернули за угол и остановились у двери.

– Ну давай, – та, что поразговорчивей, взялась за ручку, – не выкаблучивайся. Сделай все как надо, ублажи мужика и пойдешь отдыхать в чистую постель, а не в подвал.

Дверь приоткрылась и меня втолкнули в залитую светом комнату. После полутемного коридора я даже зажмурилась, и глаза ладонью прикрыла. Вижу сквозь ресницы большую кровать с балдахином, небольшой столик, на нем фрукты, вино, рядом кресло, а в нем тот самый богатей из-за которого в первый день нашего приезда скандал разгорелся. Мужик в возрасте, аккуратно подстриженная бородка, налысо выбритая голова, атласный халат, из которого торчат волосатые ноги. Сидит лыбится, как кот на сметану.

Значит, вот из-за кого все мои беды, – бросила исподлобья взгляд в сторону сидящего и пробежалась глазами вокруг. Цель у меня по-прежнему одна – сбежать, и мой взгляд лихорадочно ищет, что мне может в этом помочь. Справа наглухо зашторенное окно, интересно, что за ним и высоко ли до земли? На подносе маленький фруктовый ножичек – это не оружие, таким даже не напугаешь.

Пока я раздумывала, мужчина поднялся и, пожирая меня глазами, подошел вплотную. Не выше меня, но кряжистый и квадратный, если навалится, из-под такого не выберешься.

Мужские пальцы жестко схватили меня за подбородок, поднимая голову.

– Хороша чертовка!

Пухлые губы сочно причмокнули.

– Даже не жалко тех денег, что я за тебя выложил.

Широкая волосатая ладонь легла на мою грудь, вдавив напрягшийся сосок.

– Хороша!

Теперь уже обе руки зашарили по всему телу.

Так, – испуганно мелькнуло в голове, – сейчас завалит на кровать и тогда все…

– Может вина сначала выпьем? – Пытаюсь притормозить неумеренную прыть моего страстного поклонника.

– Вина?

Мужчина непонимающе переспрашивает, с трудом отрываясь от моей груди, но потом взгляд его упирается в поднос с фруктами, и сознание вновь появляется в его глазах. Почти ощутимо в них мелькает сомнение, но торгашеская сущность побеждает – уплачено ведь, не пропадать же добру.

Впервые в жизни радуюсь человеческой жадности, она дает мне кратковременную отсрочку.

Мужик плюхается обратно в кресло и хлопает себя по оголившимся ляжкам.

– Садись, красавица, сейчас выпьем, сейчас все будет, как ты хочешь.

С брезгливостью поглядываю на волосатые ляжки, садиться на них мне совсем не хочется, и я все еще не решила, что буду делать. Подхожу к столу и, приподняв кувшин, наливаю вино в бокалы.

Может развернуться и засадить кувшином в башку этому уроду, – эта мысль самая первая и самая устойчивая в моей голове. – А дальше? Дальше, вышибаю окно и выпрыгиваю на улицу. Скорее всего сейчас ночь, найти меня в темноте им будет непросто.

Примериваю на вес кувшин и кошусь на крепкую шишковатую голову, – нет, легковат будет, такого быка только разозлит.

Протягиваю мужчине бокал и пытаюсь зайти за стол, но не тут-то было, опрокинув в глотку вино, загребущая лапа уже схватила меня за подол и рывком усадила на колени.

– Куда это ты собралась? – Потные, жадные руки вновь по-хозяйски зашарили по телу, стаскивая с плеч бретельки туники.

Все, ждать больше нельзя? – Чувствую под собой напрягшийся мужской член. – Сейчас!

Широкая ладонь, на мгновение отпустив меня, ложится на подлокотник кресла и меня словно прошивает озарение. Короткий взгляд на маленький ножичек на столе.

Сейчас! Стремительно метнувшись к блюду, моя рука хватает клинок и что есть силы втыкает его в тыльную сторону волосатой ладони.

– Аа-аааа! – Раздается громоподобный рев и тонкое лезвие, прошив ладонь насквозь, припечатывает здоровяка к креслу.

Я свободна! Вскакиваю и хватаю столик. Слышу звук разбившегося кувшина, покатившихся по полу фруктов и ошарашено-бешеный крик раненого мужика.

– Ты что делаешь, дрянь!

Теперь вперед! Выставив стол вперед, как таран несусь на закрытое окно. Хрясь! Вылетают рамы и стекла. Дзень! Посыпались сверкающие осколки. Стол вместе с тяжелой шторой полетели куда-то вниз. Вскакиваю на подоконник и остолбеваю…

Внизу вместо темной улицы светло как днем. Поднятые вверх удивленные лица мужчин и женщин, несколько опрокинутых столов, разбитая вдрызг посуда и застывшее тягостное молчание.

Глава 3

Вот черт! – Застываю на подоконнике. Окно выходит во внутренний дворик, заполненный гостями и радушными «хозяйками».

Вылетевший из окна стол, надо сказать, произвел фурор, все повскакивали с мест и ошарашенно уставились наверх, где достойным завершением выступления показалось мое полуголое тело.

Взгляд отщелкивает всю картину по отдельным моментам. Визжащие тетки, испуганные взгляды мужчин сменились на удивленные. А вот с краю два мордоворота со злыми лицами, не спуская с меня глаз, движутся к окну.

Эти по мою душу. – Не решаясь ни на что, все еще стою на подоконнике. – Кажись, доигралась!

Слышу сзади яростный рев и шум опрокинутого кресла. Резко оборачиваюсь. Раненый мужик, вырвав из руки нож, вскочил, и его бешеные глаза не сулят мне ничего хорошего.

– А-а-аааа! – Отталкиваюсь изо всех сил и лечу вниз. Приземляюсь на край длинного стола, и другой его конец, как качели, тут же взлетает вверх. Раскинув руки, качусь на пол, в ушах грохот, все летит кувырком. Ноги, руки, мясо, фрукты, осколки посуды, все завертелось сумасшедшим смерчем.

Хрясь! Мой собственный затылок остановил свободное падение. Больно жутко, но не до этого. Стремительно переворачиваюсь и на карачках, лавируя между столами и ногами, ползу к забору.

– Киска! Иди ко мне! – Какая-то пьяная рожа хватает меня за ляжку и тянет к себе.

Развернувшись, оставляю на ошалелой морде борозды от своих ногтей и, не останавливаясь, ползу дальше. Впереди кусты и деревья. Вскакиваю на ноги и несусь к забору. Одним прыжком взлетаю на дерево и, повиснув на суку, закидываю тело на широкий кирпичный забор. Последний взгляд назад.

Разгромленный двор, перевернутые столы, в самом центре отчаянная пьяная драка и все это в какофонии женского крика и визга.

Будете меня помнить, – промчалась радостно-злая мысль и, оттолкнувшись от забора, прыгаю в непроглядную темноту. Секундное торжество и сразу же удар обо что-то твердое. Не удержавшись на ногах, качусь по булыжной мостовой, обдирая коленки.

Отдышавшись, поднимаюсь и вглядываясь в темноту, решаю куда же бежать дальше. Делаю первый шаг и понимаю – бегать я смогу теперь не скоро. Каждое движение отдается болью в левой ноге. Прихрамывая, плетусь вдоль забора, чернота такая, что и на два шага вперед ничего не видно. Только-только немного успокоилась, как вдруг прямо перед носом распахивается невидимая калитка, и в свете горящих факелов я нос к носу сталкиваюсь с двумя охранниками, и их злоозабоченные рожи моментально расплываются в довольной ухмылке.

– Что, добегалась, дурища!

Действительно, дурища! От обиды на собственную тупость у меня аж похолодело и опустилось все внутри – как можно было все так испортить. Хочется сжаться в комочек, реветь и выть от обиды, но все же не позволяю себе такой слабости. Пригнувшись, уклоняюсь от пытающейся схватить меня руки и что есть силы прыгаю в сторону. Может со здоровой ногой у меня и был бы мизерный шанс, но сейчас я не пробежала и пяти шагов, как толчок в спину опрокинул меня на брусчатку.

Зарычав как кошка, изворачиваюсь и вцепляюсь когтями в наклонившуюся морду, но тут же получаю кулаком в лицо. В голове вспыхивает фонтан искр, и на миг сознание просто вырубается. Очухиваюсь, в висках звон, чувствую, как меня перевернули на живот и, приперев коленом к земле, вяжут руки. Голова безвольно падает на землю и, отчаяние, дождавшись своего часа, находит лазейку в моей броне. Слезы текут рекой, заливая глаза и останавливая дыхание, реву, шмыгаю носом и задыхаюсь от обиды и досады. Как глупо все получилось, ведь была же в шаге от свободы.

В прижатом к мостовой ухе вдруг отчетливо раздается размеренный стук лошадиных копыт. Кто-то едет! Ни на что не надеясь, ору из последних сил.

– Помогите, убивают!

И тут же слышу злобное шипение в затылок.

– Ты чего орешь, дура! Хочешь, чтобы тебе язык отрезали?

Да режьте вы что хотите, меня уже не остановить, ору как бешеная.

– Помогите!

Ору заполошно, завывая по-бабьи до тех пор, пока меня с силой, разбивая лицо, не тыкают в булыжную мостовую.

Теперь все, – замираю разбитая и опустошенная, и вдруг откуда-то издалека до меня доносится тонкий девичий голос.

– Отпустите ее немедленно!

Никакой реакции я не почувствовала, жесткое колено все также врезается мне между лопаток, а завернутые за спину руки продолжают стягивать веревкой. Зато появился знакомый слащавый голос.

– Ехали бы вы мимо, юная госпожа, и не вмешивались бы в дела наши грешные.

С замиранием сердца жду ответа и с радостью слышу появившиеся в нем стальные нотки.

– Я – баронесса Луиза Бренер, и я требую, чтобы вы немедленно объяснились в том, что здесь происходит.

Поднимаю голову и вижу, как толстяк поморщился словно от зубной боли, – что, не хочешь связываться с дворянкой? Слежу за его взглядом и отмечаю, как оценивающе он осматривает сидящую на лошади девушку. Изворачиваюсь и тоже поднимаю на нее глаза. К своему сожалению не нахожу за ее спиной никакой свиты и это мгновенно тушит вспыхнувшую было надежду.

Слащавый, видимо, тоже оценил, как отсутствие всякого сопровождения, так и простую, дорожную одежду путницы, а оценив, решил, что с худородной дворянкой особо церемониться не стоит.

– Ехали бы вы, баронесса, от греха подальше, – в его голосе засквозила скрытая угроза, – нехорошо, когда приличные дамы ездят одни по ночам, всякое ведь может случиться.

После этих слов наступило минутное молчание, которое мои тюремщики расценили явно неверно. Они подумали, что аристократка поняла куда влезла и струхнула, но я то видела ее лицо. В свете факела мне отчетливо была видна мгновенно вспыхнувшая в ее глазах ярость и ненависть. Было в этом что-то глубоко личное, шедшее из самой глубины ее души.

Не обращая больше внимания на баронессу, бугай, затянув веревки на моих руках, подхватил меня и забросил на плечо. Хозяин борделя, презрительно скривив губы, кивнул второму охраннику – пошли мол, нечего тут больше время тратить. Зарвавшаяся аристократка получила свое и больше не полезет, но оказалось совсем не так. Моя нежданная спасительница просто ждала момент, и он наступил – вся троица, не ожидая нападения, повернулась к ней спиной. Вороной жеребец взвился на дыбы, а в руке у девушки блеснул обнаженной сталью клинок. Одним рывком лошадь сбила с ног слащавого толстяка, а охранник схватившийся за дубинку тут же залился кровью. Я успела только охнуть, девчонка орудовала мечом, как заправский рубака, сразу было видно, что ей такое не впервой.

Мой носильщик резко развернулся на звук, и теперь я уже ничего не могла увидеть кроме булыжников мостовой. Оставалось следить за перипетиями схватки только на слух. Вот, звякнув о нагрудную бляху, острие меча уперлось в мужскую грудь и прозвучал жесткий, не допускающий сомнения, голос моей спасительницы.

– Опусти ее на землю и развяжи.

Ошеломленный детина бухнул меня на мостовую как мешок с брюквой и тут же получил гневный окрик.

– Аккуратней, осел, если не хочешь лечь рядом с остальными.

Теперь движения охранника стали мягкими и дрожащими, видимо острие клинка, пропоровшее кожу у него на груди, произвело на него неизгладимое впечатление.

Размяв затекшие руки, я на всякий случай отошла поближе к своей спасительнице. На душе как-то неспокойно, моя интуиция подсказывает, что все еще далеко не закончено. И точно, ситуация из трагедии начала стремительно превращаться в фарс. Из ворот борделя, перекрывая дорогу, шумно высыпал полупьяный народец. Едва одетые шлюхи, полуголые мужики с синяками и без, прислуга и даже поваренок. Все они, привлеченные криками и шумом схватки, с удивленным гомоном уставились на победительницу уличной битвы. Затравленно верчу головой и вижу, как со стоном поднимается хозяин заведения и, утерев кровь с разбитой головы, смотрит на пеструю толпу из клиентов, шлюх и прочей обслуги, загородившую дорогу. Вот он зло щерится и на его лице просто аршинными буквами написано – мы еще поговорим с тобою, шлюшка. Сжавшись в пружину, провожаю взглядом толстяка, а тот вновь выходит вперед и встает прямо перед лошадью баронессы.

– Я, Игон Шарр, хозяин этого дома утех, – рука толстяка указала на распахнутые ворота и стоящую публику, – достойный гражданин города. Плачу все налоги как королеве, так и в городскую казну.

– А эта девка, – теперь он ткнул пальцем в меня, – принадлежит мне. Я купил ее сегодня днем, и у меня есть все бумаги, оформленные надлежащим образом. Эта мерзкая дрянь порезала клиента, разбила посуду, устроила драку и должна быть наказана.

Он еще раз вытер платком бритую голову и, расправив плечи, уже смело взглянул на всадницу.

– А вот теперь вы скажите мне, баронесса Бренер, почему вы устраиваете разбой на улицах нашего славного города, калечите горожан и отнимаете у хозяев их законную собственность.

Плохое предчувствие заворочалось у меня в душе в ответ на молчание моей защитницы. Чувствовалось, что мечом она владеет лучше, чем крючкотворством законников.

Смущенное молчание баронессы только распалило моего недавнего хозяина, и он уже вещал как настоящий оратор, обращаясь по большей части к публике у него за спиной.

– Здесь вам не ваша деревня, а вольный город и правит здесь не самодурство баронов, а законы города и королевы.

Ситуация менялась прямо на глазах, я почти физически ощущала, как теряет уверенность моя спасительница. Одно дело защитить униженного, и другое пойти против закона. Моя еще не полученная свобода уже начала таять как снеговик весной. Ну как мне доказать, что я свободная женщина и продавать меня вообще не имели права. Бумаг у меня никаких, в этом городе никто меня не знает и свидетельствовать в мою пользу не будет.

Мы молчим, а разошедшийся толстяк сверкая глазами уже пошел в наступление.

– Мы здесь не ваши крепостные с которыми вы можете делать что угодно. Мы вольные горожане и требуем уважения. Извинитесь, отдайте мою собственность, и я уж так и быть не буду подавать на вас в суд.

Он посмотрел на стонущего у забора охранника и, подумав, добавил.

– Ну, пожалуй, еще бедолаге на лечение придется накинуть. – Хозяин борделя, нагло ухмыляясь, поднял уверенный взгляд на баронессу.

Моя спасительница по-прежнему хранит молчание, зато у меня в голове зароились мысли, которые никак не желают складываться в конкретную идею. Все они вертятся вокруг последних слов толстяка насчет крепостных и прав хозяина…

Точно!

Меня вдруг озарило и, запричитав, – Ваша милость, Ваша милость! – я схватилась за стремя баронессы.

Увидев опущенный на меня взгляд сине-голубых глаз, кричу уже в голос так, чтобы меня все слышали.

– Ваша милость, вы меня не узнали? Это же я – Мара, дочь вашего конюха. Простите, что сбежала, каюсь и молю не наказывайте меня строго.

Вижу мелькнувшее непонимание, и начинаю злиться, – ну давай же, голубая кровь, соображай быстрее. Я – твоя крепостная, ты – моя хозяйка. Я твоя собственность, а остальные со всеми их бумагами и претензиями могут убираться к черту. Твоего слова достаточно, а если нет, то пусть этот урод подает в суд, к тому времени, когда разберутся, надеюсь, нас уже здесь не будет.

Минутное замешательство говорит мне, что эта юная наивность с мечом в руках врать не привыкла и не умеет. Ловлю на себе ее осуждающий взгляд и с тревогой замираю, неужели сейчас сдаст, но еще больше, чем врать, баронессе не хочется уступать наглому сутенеру. Несколько секунд эти два чувства борются в ней и к счастью для меня в голубых зрачках вспыхивают огоньки глубинной ненависти.

– Мара? Твой отец почернел от горя, с тех пор как ты пропала.

Моя названная хозяйка дарит мне саркастическую усмешку.

– Простите, Ваша милость. – Жалобно пищу в ответ, отводя глаза, но юная всадница уже не слушает меня.

Ткнув пятками жеребца, она гневно наезжает на владельца борделя.

– Ты обманом завладел моей собственностью. – С каждым словом голос баронессы наливается праведным гневом все больше и больше. Острие меча вновь засверкало перед лицом у Игона.