Kitobni o'qish: «Длинные зимние выходные»

Зима

Зима… Понурое время… Разудалость и суета праздников дела не меняют. Морозы перемежаются со слякотью, лед с лужами, белый цвет быстро превращается в «белую гадость, что лежит под окном». А если не превращается, – значит, стоят морозы, и внутри меня тоже все замерзает… затормаживаются мысли, желания… Это время я не живу, а претерпеваю.

Конечно же, меня тоже завораживают завесы мягко падающего снега, белый пушистый мир, оснеженные кроны, превращающие скелеты спящих деревьев в неисчерпаемо разнообразные гравюры. Приводит в восторг и неизменно поднимает настроение веселая вакханалия метелей, когда над огромными тучами белой мошкары глумится улюлюкающий ветер, швыряя их влево и вправо, сталкивая, смешивая, разрывая в клочья и разделяя, чтобы через секунду схлестнуть вновь. Уют и тепло дома под заоконный стон непогоды становятся по-отечески оберегающими и как-то по-особенному мягкими.

Но это разовые эпизоды зимы. В целом же – в это самое время тысячи птиц гибнут от морозов и голода; не нашедшие приюта бездомные собаки пытаются согреться на снегу, свернувшись в тугой клубок; где-то в лесу воют измученные бескормицей волки… и я мерзну и вою вместе с ними…

А простуды, вирусы, болезни детей…

Хворое время, нудное, темное… И в наших широтах очень уж долгое!

Однако в последние годы, вместе с унылым возрастанием цифры, иллюстрирующей возраст, моя хроническая нелюбовь к зиме заметно присмирела. Во-первых, это время стало проноситься так же быстро, как и другая – не зимняя – половина года, – только свист в ушах от мелькающих дней. Во-вторых, не надо ухаживать за садом – огромный кусок забот отложен до весны!

И наконец – длинные зимние выходные! Время блаженной лени и восхитительной неги! Новый год встретили, дети-внуки уехали: у них елки, спектакли, насыщенные каникулы… Дом еще сохраняет результат предновогодней уборки, холодильник пока не совсем пуст, сад спит! По телевизору сплошной чередой идут старые советские фильмы и уютные новогодние киношки, знакомые до последнего кадра. Закутавшись в пушистый плед, их можно с гарантированным удовольствием смотреть вполглаза и чистить мандаринки. Можно развалиться на диване с вязанием или книгой, а то и просто дремать, деля лежбище с парочкой котиков и собакой.

Могут приехать друзья, которых я всегда рада видеть и для встречи с которыми нет необходимости метать на стол, внедряться в смокинги, рисовать лицо: ни им, ни мне этого не нужно… Хорошо, если есть обед, бутылочка вина, сладкая вкусняшка… И будут разговоры глаза в глаза, которых никогда не заменит телефонная болтовня…

Я всегда очень жду этих выходных, с ужасом наблюдая, как в сетях и прессе год от года множатся призывы урезать этот подарок судьбы!

Однако я уже и не помню, когда мне в последний раз удалось провести это время так, как грезилось задолго до его наступления. Каждый раз случаются какие-то ненужные мне события, которые скукоживают этот честно заработанный рай! Болезни, непонятно откуда взявшиеся срочные дела, незваные гости и тому подобное…

Вот и сейчас вместо того, чтобы уткнуться в книги недавно открытого для себя автора – какая удача! – и начитаться всласть, я, мчусь по дамбе, пересекая залив, стремясь с его южного берега на северный – в поселок Приветино, в загородный дом любимой подруги, которая умоляла разделить с ней тоскливую участь проведения ненужного ей торжества по поводу ее собственного юбилея, случившегося еще полгода назад.

Тут необходимо кое-что разъяснить и рассказать о семье Гревских, из-за которой, в сущности, я и вынуждена была прервать упоительную беззаботность долгожданных зимних выходных.

Гревские

Доставшуюся мне судьбу назвать безмятежной можно только с львиной долей злорадной иронии. Болезни, потери родных, бытовые потрясения самых высоких баллов доставались мне с завидной регулярностью каждые несколько лет. Всякий раз, еле выживая, я зализывала раны и пыталась ползти дальше, постепенно налаживая новую жизнь. Но жаловаться не приходится – мне досталось немало и драгоценных даров. Один из них – это мои друзья. Они моя опора, мои тылы, мои собеседники и утешители. Не раз благодаря их благоразумию и поддержке мне удавалось выйти живой из очередной турбулентности.

Две мои подруги живут в других странах, и жизнь их заслуживает отдельных рассказов, которые – уверена – были бы небезынтересны. Еще одна подруга, Верочка Голубева¹, с которой мы знакомы со студенческой скамьи и с которой вместе пройдено немало жизненных перипетий, – это мой ближайший форпост, укрепленный пункт защиты и опоры. А к Рите Даниловой – своей бывшей соседке, c которой мы провели все детство, – я и спешу сейчас на подкрепление в ее загородный дом.

Детей у Риты нет… не сложилось. Но она, взрастив в себе безмерное чувство ответственности за всех и вся, никогда не страдала от недостатка объектов для своих забот: помогала друзьям в их жизненных неурядицах, лечила и пристраивала бездомных животных, поддерживала слабую здоровьем сестру… После смерти сестры она забрала ее детей, легко договорившись с их отцом, давно, впрочем, покинувшим семью. Сейчас племянница Маша заканчивала университет, а уже отучившегося Митю активно привлекают к небольшому семейному бизнесу.

Рита с мужем, племянниками и престарелой матушкой уже давно обосновалась в Приветино. Ее мама, Ольга Платоновна, известная в свое время врач-кардиолог, сейчас пребывала в самом печальном состоянии, требующем круглосуточного внимания и близких, и сиделки. Она все реже узнавала дочь и стремительно слабела физически.

Именно через Ольгу Платоновну семья Риты когда-то очень сблизилась с семьей Гревских. Познакомились они там же, в Приветино: государственная дача, предоставленная главе семьи, ученому-филологу, академику Игорю Сергеевичу Гревскому, расположена в нескольких минутах ходьбы от дома Риты.

Я ничего не знала об Игоре Сергеевиче до знакомства его семьи с семьей Риты помимо того, что во всеядной молодости читала популярные труды его отца, Сергея Гревского, также известного филолога, специалиста по древнерусской литературе. Игорь Сергеевич продолжил дело родителя и сам добился немалых успехов.

Когда Гревские сблизились с семьей моей подруги, я порадовалась за Даниловых, что в их окружении появился такой необычный, талантливый человек. Но академик был необщителен, сух, холоден, отстранён и погружен только в свою работу. Семья Риты видит его редко, но знает, что он существует, чего всем вполне довольно.

Игорь Сергеевич уже очень пожилой человек; женился он поздно, в ежедневные дела семьи и детей вникал мало. О быте и детях – в семье есть старший сын Вениамин и младшая дочь Валерия – заботится его жена, Изольда Альбертовна Гревская. Стоит отметить, что все эти заботы поддерживались и облегчались незаурядным материальным благополучием, которое обеспечивал академик.

Изольда Альбертовна значительно моложе своего мужа, она бывшая драматическая актриса – но актерская судьба у нее не сложилась; поэтому она не хотела, чтобы дети увлеклись драматическим искусством и повторили ее путь. Но при этом она старалась, чтобы творческое развитие они все-таки получили, и уделяла много внимания их музыкальному образованию. С Вениамином эти заботы были недурно вознаграждены – он делал серьезные успехи; однако – к ужасу матери – в конце концов выбрал карьеру военного. Окончив училище, теперь он служил в части, расположенной довольно далеко от Приветино, и дома появлялся нечасто. Дочь же, хотя и закончила музыкальную школу по классу скрипки, против воли Альбертовны пошла все-таки по драматической стезе: Валерия училась в театральном.

Именно Изольда Альбертовна Гревская, обладающая необыкновенным умением в радиусе ста и более километров находить нужных ей людей, сама отыскала Ольгу Платоновну и обратилась к ней за помощью в то время, когда ту еще не сломил печальный недуг: слабое сердце Игоря Сергеевича требовало неустанной заботы, а жизнь за городом ограничивала оперативный контроль за его состоянием. И Ольга Платоновна, будучи уже давно на пенсии, не cмогла отказать Изольде Альбертовне в такой вроде бы малости, как регулярное наблюдение за ее мужем… и малость эта включала снятие кардиограмм домашним кардиографом, корректировку схем принимаемых препаратов, направления на более серьезные обследования и прочая и прочая… Кроме того, через некоторое время выяснилось, что Ольга Платоновна какая-то многоюродная родственница матери Альбертовны. Седьмая вода на киселе, конечно, но все же… родня. Таким вот образом семья Риты тесно сблизилась с семьей Гревских и особенно с Изольдой Альбертовной.

Какой уж та была актрисой, никто из нас не знал: она давно оставила актёрскую карьеру… но ей как воздух нужна была театрально-тусовочная жизнь со всеми этими банкетами после спектаклей, сплетнями и скандалами; гримерами и костюмерами, которые когда-то крутились вокруг нашей героини; дележкой ролей, высокопарной болтовней, поклонниками; букетами, томно принимаемыми с усталой милой улыбкой; внимательными подсчетами чужих букетов – и как знать, с чем еще?

Благодаря сохранившемуся кругу знакомств отголоски этой жизни докатывались до нее и сейчас – однако этого было катастрофически мало, посему Изольда Альбертовна всю оставшуюся часть добирала из своего ближайшего окружения. Между тем Вениамин был постоянно «в строю», как выражалась Альбертовна; дочь Лера давно научилась отстраняться; поэтому бывшая актриса всю нерастраченную организационную мощь по поддержанию светской жизни обрушила на своих новых знакомых. Мужу Риты, Вадиму, человеку занято́му, плотно погруженному в работу, было не до развлечений; Ольге Платоновне поддерживать общение было тяжеловато, а вскоре уже и невозможно; а вот Риту втягивали в светскую жизнь по полной программе… Не будучи заядлой театралкой, она тем не менее посещала все те концерты и спектакли, на которые настоятельно рекомендовала сходить Изольда Альбертовна: «Это очень влиятельный режиссер! Он очень хорошо ко мне относится, и вы должны обязательно посмотреть его новый проект… Возможно, он мог бы быть очень полезен Лере после окончания курса…»

Конечно, желания посмотреть интересный спектакль Рите было не занимать; но вот с билетами дело обстояло сложнее… «За три дня до спектакля вы позвоните вот по этому номеру Веронике Карловне, она должна отложить вам два билета! – торжественно объявляла Изольда Альбертовна. – Это только для своих, и они обойдутся вам вдвое дешевле!» Однако Вероника Карловна почему-то недоуменно отвечала, что билетов на эту фамилию никто не заказывал, Изольду Альбертовну вспоминала с трудом, и Рите приходилось смущенно извиняться и оправдываться, что, видимо, произошла ошибка.

«Ах, дорогая, я совсем забыла ей позвонить! – как ни в чем не бывало восклицала Изольда Альбертовна. – Но какова эта старая курица, вы подумайте! Она, видите ли, меня не помнит! Но вы не расстраивайтесь, дорогая, я немедленно позвоню Ольге Абрамовне, она все для меня сделает!»

«Да я просто куплю билеты в кассе», – пыталась отвертеться Рита: она не любила непредсказуемости мест в зале, которую допускали билеты, отложенные для своих.

«Ну как можно! Вы же теперь своя! Вам положено со скидкой!» – настаивала бывшая актриса.

Изольда Альбертовна никак не понимала, что Рита уже большая девочка и давно заработала себе право на прихоть покупать билеты именно на те места, где ей будет комфортно находиться в зале, не считаясь – в пределах разумного – с их стоимостью. Заканчивалось все тем, что Рита покорно звонила Ольге Абрамовне и выкупала эти несчастные билеты для своих, давно уже имея на руках билеты на нужные ей места, которые сама заказала на сайте театра.

Рита Данилова человек очень независимый, но она часто велась на инициативы Изольды Альбертовны из твердой убежденности, что важно сохранять хорошие отношения с близкой соседкой, семье которой Ритина мать отдала много сил и внимания. Да и опять же – родня… Кроме того, в последний год во время побывок Вениамина было замечено его очевидное неравнодушие к Ритиной племяннице Маше. Это явно обоюдное, но пока еще ни во что не вылившееся внимание поддерживало такую убежденность.

А теперь я ехала на странный прием по случаю давно прошедшего и забытого юбилея: ни я, ни Рита давно уже ничего не отмечаем, а юбилеи в особенности, – но Изольда Альбертовна понять этого была не в состоянии, причем совершенно искренне:

«Ну что вы, Риточка Павловна, дорогая! Это такой важный момент в вашей жизни! Почему же ваши родные не понимают этого – не организуют для вас торжество?» —недоумевала она.

Все лето с завидной настойчивостью она напоминала, что пора все-таки отметить сие выдающееся событие. Рита жаловалась мне на назойливость Альбертовны, но перед той легко оправдывалась занятостью: это уж точно лично ее, Риты Даниловой, юбилей – и нет в мире такой силы, которая заставила бы ее изменить решение.

…А осенью у Игоря Сергеевича Гревского случился инфаркт… Почти месяц он провел в клинике, где с редкими перерывами у его постели неизменно находилась его жена. Несмотря на свою экзальтированность и светскую суетность, Изольда Альбертовна была глубоко предана своему мужу, любила и ценила его.

Из клиники академика перевезли на дачу в Приветино. Он шел на поправку, но – вследствие преклонного возраста – медленно. Ему разрешали вставать с постели только ради недолгой прогулки в коляске. И хотя он был окружен и круглосуточными сиделками, и приходящими медсёстрами, Изольда Альбертовна не позволяла себе находиться вдалеке от его постели или кресла, без малейших колебаний отложив всю суету своих дел.

Ее было искренне жаль: непросто наблюдать за болезнями близких, тревожиться ежедневно и ежечасно, скрывать свой страх перед больным, стараясь сохранять жизнерадостность, и тем самым вселять в него уверенность, что происходящее конечно же временно, хотя и крайне огорчительно.

Когда опасность миновала и здоровье академика уже не внушало опасений, Рита, несмотря на то что отпустила на праздники сиделку и сама ухаживала за матерью, требовавшей почти круглосуточного внимания, решила все-таки устроить столь желанное Альбертовне торжество и пригласила ее на свой давно прошедший юбилей, чтобы хоть этим немного отвлечь соседку от тревожной рутины последнего времени и помочь расслабиться. Истосковавшись по привычной жизни и, конечно же, устав от тревог и хлопот, та встретила приглашение с восторгом. Такое светское мероприятие – без обширного круга приглашенных и в непосредственной близости к выздоравливающему мужу – она уже могла себе позволить.

Данилова прекрасно понимала, что острейшая потребность Изольды Альбертовны находиться в центре внимания и весь ее накопившийся ресурс по светскому общению обрушится теперь именно на нее. Тем не менее Рита не могла не поддержать бедную женщину в сложившейся ситуации и приготовилась героически вынести душное, а порой и просто выматывающее общение с ней. А чтобы нести ношу было легче, требовалось дополнительное плечо – и она попросила меня подставить свое, в надежде разделить энергетические потоки бывшей актрисы на двоих и выдержать оборонительное сражение без больших потерь. Семья – не в счет: ни муж, ни племянники Риты на такие подвиги однозначно не готовы.

Я прекрасно понимала подругу, сочувствовала ей, и поэтому без малейшего колебания – хоть и с чувством ужасной досады незнамо на кого – прервала свое только-только начавшееся чудесное ничегонеделание. Оставив кошек на попечение соседки, я запрягла свою сандеру, обзываемую Санькой, кликнула неразлучного лабрадора Мартина, который привычно запрыгнул на заднее сиденье, и помчалась через залив в Приветино на надуманное торжество по поводу давно забытого юбилея.

Торжество

Погода соответствовала настроению: в стекло лупила какая-то мелкая крошка, сильный ветер гнал воду залива в Неву; на дамбе он достигал такой силы, что сбивал машину в сторону, – приходилось все время держать руль вывернутым; кольцевая была залита реагентом, и грязные брызги мгновенно замызгали белую, честно вымытую перед Новым годом машину до черноты. Было тускло и серо: серый залив, серое глухое небо, темно-серая дорога, серый ветер, кое-где остатки грязного, съеденного оттепелью снега – и только газпромовская башня, как исполинская елка, сияла над заливом веселыми цветными огнями.

Машин было мало. Второй день нового года – это такое время, когда новогодние гости уже разъехались, а новые еще не приехали, отходя от недавней полуночной суеты. Поэтому добралась я быстро: свернув с магистрали, уже через полчаса стояла перед воротами и набирала номер Вадима, мужа Риты. Вадим, не произнеся ни слова, правильно отреагировал на мой звонок: ворота поехали вбок, пропуская меня внутрь. Я припарковала Саньку под навесом, выпустила Мартина и оглянулась на машину. Та без тени смущения отдыхала между пузатыми от солидности бээмвэшками и мерседесами хозяев.

Я оставила Мартина разбираться с новой территорией и направилась к дому. Стремясь получить от невольного путешествия хоть малую толику удовольствия, я приехала на час раньше назначенного времени в надежде успеть пообщаться с Ритой. Однако уже издалека в огромных, до земли, окнах залитой светом гостиной я увидела Изольду Альбертовну, не утерпевшую, видимо, до назначенного времени. Стеклянная дверь вела прямо в гостиную; но я, не дойдя до нее и пользуясь наступившей уже темнотой, остановилась чуть поодаль – немного полюбопытствовать.

С соседкой Риты мы виделись нечасто, а общались и того реже. Разве что после спектаклей, на которые меня иногда вытягивала Данилова. Поэтому, готовясь к обороне, мне было занятно понаблюдать за этой дамой.

Изольде Альбертовне принадлежали полные формы и излишне румяные щечки – но в целом она была блистательна! Сияли кольца, брошь, браслеты и еще что-то в высокой прическе, которая, впрочем, отчаянно валилась на бок. Вечернее платье – бирюзового цвета, с какими-то немыслимыми разрезами на рукавах, драпировками там и сям, сложным фигурным вырезом – совершенно совпадало с моим представлением о вкусах театральных пожилых дам, которое я приобрела во время своих редких посещений соответствующих мероприятий. Платье выглядело на расплывшейся рыхлой фигуре нелепо, но было безусловно дорогим – от престижного портного; но тут он, по всей видимости, то ли реализовывал какие-то свои идеи, мало заботясь о финальном облике клиентки, то ли просто не мог противиться ее требованиям.

Дама разместилась за почти накрытым столом и что-то пылко вещала, поддерживая речь изящной жестикуляцией, тогда как Рита то вертелась около стола, раскладывая приборы и посуду, то металась к холодильнику, доставая салаты и закуски. При этом она не забывала периодически бросать взгляд на Изольду Альбертовну, изображая внимательного слушателя.

Вздохнув, я кликнула Мартина и вошла.

Мое появление, да еще и с крупной собакой, ввело Изольду Альбертовну в изумление: явно не узнавая, она оторопело переводила взгляд с меня на Мартина. Совершенно очевидно, что Данилова не поставила ее в известность о моем прибытии. Выражение же лица Риты было слишком сложным, чтобы определить его однозначно…

– Наконец-то, – едва слышно выдохнула она мне в плечо, подойдя ближе.

Учитывая, что приехали мы с Мартином на час раньше, я в полной мере оценила ее состояние.

– Доброта тебя погубит, – так же тихо ответила я и тут же подсказала: – Она меня не вспомнила…

Лицо Риты мгновенно озарилось радушием – и, повернувшись к своей гостье, она меня представила:

– Это Алиса – Алиса Аркадьевна, моя подруга; вы должны были видеться пару раз после спектаклей.

– Да, да… я, кажется, припоминаю, – еще не придя в себя, пробормотала Изольда Альбертовна.

Мы с Мартином сходили вымыть руки и лапы и расположились за и под столом соответственно.

Даме в вечернем платье явно не понравилось мое появление: я – в джинсах и свитере, да еще с крупной собакой – совершенно очевидно не соответствовала антуражу светской вечеринки.

Однако меня это не смутило. Я прервала вожделенное зимнее безделье ради определенной цели – помочь подруге в проведении ненужного ей торжества. Поэтому, удобно устроившись за столом, я приступила к своей миссии – отвлечь Изольду Альбертовну от Даниловой и переключить ее внимание на себя.

– Я невольно прервала ваш разговор, – обратилась я к ней, – простите великодушно.

– Изольда Альбертовна рассказывала о дочери, – разъяснила мне Рита, вытирая бокалы и расставляя их на столе, – Лера познакомилась с молодым человеком, и этот молодой человек не очень приглянулся. Так что же вас так обеспокоило? – обратилась Рита уже к ней.

Дама успела прийти в себя, но принимать меня в качестве собеседницы явно не собиралась – я была не своя, к тому же отвлекала внимание Даниловой от нее самой, поэтому она продолжала обращаться только к Рите:

– Риточка Павловна, дорогая, как можно! – всплеснула она руками. – Как же не беспокоиться! Этот ее… м-м-м… знакомый… – он же человек ниоткуда! И где только она его выкопала! Он не нашего круга, он непонятен – и непонятно, чего от него ждать! Конечно, он довольно обаятелен, я могу это признать, однако тем хуже! Тем хуже для Леры, для всех нас! Он странно одет, странно говорит… И вообще, с чего это ему пришло в голову заявиться к нам в гости! Насколько я поняла, они знакомы-то только месяц! Подумайте только! А имя! Вы знаете, как его зовут? Витольд! Как можно назвать ребенка таким именем в нашей стране – его же будут дразнить, да и вообще у меня нет доверия к людям с иностранными именами! – вещала в возмущении – nota bene! – Изольда Альбертовна.

Она не замечала, что Рите давно надо отойти к матери, призывы которой уже некоторое время доносились из комнаты, примыкающей к гостиной. Дама вошла в свое обычное слегка возбуждённое состояние и про меня, похоже, забыла. Если сейчас ничего не предпринять, моя миссия может провалиться… Однако я решила не падать духом и не спешить сдаваться.

– Ну чему ты удивляешься, Рита! Мне как раз понятно беспокойство Изольды Альбертовны, – произнесла я. – Влюблённые девицы – опасная штука, я вам скажу… Они действительно обитают в каком-то другом мире, куда уже не вмещаются родители, учеба и вообще прежний образ жизни. Они смотрят в рот своим возлюбленным, воспринимая все, что они говорят, как истину в последней инстанции, и готовы делать все, что те вобьют им в голову… Мало ли примеров… и мне ли не знать…

– Именно, именно! – горячо воскликнула Альбертовна и одарила меня благосклонным взглядом. – Иногда мне кажется, что она меня совсем не видит и не слышит… для нее даже болезнь отца существует где-то там, далеко… Ох, как же мне это пережить!

Изольда Альбертовна, найдя во мне поддержку, обращалась уже в основном ко мне. Но на Риту она еще поглядывала, поэтому мне нельзя было снижать темп.

– Я так вас понимаю! – с совершенно искренним сочувствием продолжила я. – Болезнь мужа, эта история с дочерью… Ваши нервы, наверное, напряжены до предела! Но давайте все-таки попробуем найти что-то, что хоть немного вас успокоит…

– Ах, нет, нет, Алиса Аркадьевна, это невозможно, – дама всплеснула ручками, – ничто не сможет успокоить меня… моя душа бьется, как птица в клетке… Вот где сейчас дочь? Она уже давно должна была приехать с экзамена! Она же знает, что сегодня у нашей Риточки Павловны юбилей… Это же так важно! Как можно!

Проглотив не поморщившись «птицу в клетке» и сегодняшний юбилей полугодовой давности, я попыталась вернуть бьющуюся душу в нужное мне русло разговора:

– И все-таки, и все-таки… вам нужно остерегаться излишних волнений! С такими переживаниями вы сорвете себе здоровье и не сможете помочь ни мужу, ни Лере.

– Лере? Как я могу помочь Лере… Да и не нужна ей моя помощь! Она отказалась от музыкальной карьеры, хотя теперь с удовольствием участвует в институтских концертах… Но признать, что была неправа – ни за что! Она же меня даже не слышит… – вскрикнула со всхлипом Альбертовна.

Она развернулась на стуле и говорила уже исключительно со мной:

– Вениамин все время в строю, муж болен – никто меня не может поддержать… А на мне одной столько забот! Вот только вы меня понимаете: у вас ведь тоже дочь? – она посмотрела на меня почти благодарно.

– Ну-у, – протянула я, – моя дочь уже значительно старше Леры, и все это у меня в прошлом. И вот именно мой опыт говорит, что надо просто подождать… Поверьте, Изольда Альбертовна, у умных девочек состояние непредсказуемости и некоторого… м-м-м… оглупления в конце концов проходит… Надо набраться терпения…

Какое-то время я еще продолжала увещевать даму, но умение внимать явно не входило в число добродетелей Изольды Альбертовны, и постепенно общение свелось только к выслушиванию ее жалоб на скорбную жизнь, сетований на то, как изменились времена, во что превратился театр, сколько вылезло бездарных актрис, – «ах, как все опошлилось… вот когда я блистала на сцене, никому и в голову не приходило…» – и осуждений всякого рода…

Мы с ней как воробушки сбились в кучку на углу стола, и я как могла лила бальзам на ее раны, когда удавалось вставить хоть слово. Я говорила то, что следовало говорить, молчала, когда следовало слушать, а это, собственно, в основном и требовалось. Иногда мое внимание отключалось от излияний дамы, и, не забывая периодически кивать, я с удовлетворением замечала, что Рита успела уже и накрыть на стол, и обслужить мать, и даже поговорить по телефону.

Наконец у Риты все было готово.

– Девушки, вы заболтались, я зову всех к столу!

Через минуту в гостиную с явной неохотой спустилась семья Риты – муж Вадим и племянники Митя и Маша.

Изольда Альбертовна переключилась на вновь прибывших. Ее радостная экзальтация так резко сменила экзальтацию жалобную, что я даже несколько растерялась. Скорее всего, этот пункт ее программы был выполнен, и она перешла к следующему.

Впрочем, Рита заранее расписала мне ее немудрёный сценарий, не исполнив который она ни за что не выйдет из-за стола. Следующий акт – восхваление хозяев, затем стол – «как все прелестно, но было бы лучше, если бы…»; вот здесь она делает по другому… а у нее есть дивный повар, который балует ее… и так далее… Затем – тяжелая служба Вениамина; впрочем, о том, в чем именно состояла ее сложность, не будет произнесено ни слова – только о том, кто и когда отметил его заслуги и как этим правильно воспользоваться.

Сейчас Альбертовна перевела свое внимание на молодого человека. Она явно готовила себе зятя. Но спокойного, прагматичного Митю было так просто не взять: он слушал Альбертовну и, не отрывая взгляда от смартфона, изредка что-то отвечал.

Наконец Вадим произнес первый тост, и дальше тосты полились рекой… И все из одного источника.

И вот тут я дала первый сбой. После активного общения с Изольдой Альбертовной мне требовалась передышка. Я устала вникать в разговор – и под предлогом, что нужно выгулять собаку, встала из-за стола.

Чтобы не выскочить из дома вприпрыжку, пришлось приложить некоторые усилия. Я нацепила Мартину поводок и собралась было уже как можно более сдержанно выйти, но тут услышала призыв Изольды Альбертовны. Вновь резко сменив радостную тональность на жалобную, она произнесла:

– Алиса, голубушка, вам же все равно где гулять? Не могли бы вы пойти в сторону станции? Лера должна вот-вот приехать с экзамена… Если встретите, напомните ей, что мы с нетерпением ее ждем. Как можно так опаздывать! Она же знает, что у нашей Риточки Павловны юбилей! Мы все здесь, и Митя тоже…

Может быть, она еще что-то сказала; но я, недослушав, кивнула и вышла во двор.