Kitobni o'qish: «Червь»
Время подходило к часу ночи. Круглосуточный магазин недобродушно принимал своих посетителей, которые всякий раз норовили что-нибудь стащить, свалить или по-простому, так сказать, по-человечески нахамить продавцу. Николай всё это прекрасно понимал, потому старался вести себя прилично и более незаметно, дабы тем самым облегчить страдания женщины, заступившей в ночную смену.
– Паспорт предъявите, пожалуйста.
Женщина пристально смотрела на Николая, требовательно так и непреклонно. Мужчина усилием воли оторвал глаза от стеллажа с шоколадками и повернулся к кассирше. В полости рта уже собралась слюна, готовая обрушиться на молочную плитку с карамелью или изюмом, но кариозный зуб, уже месяц требующий лечения, протяжно изнывал, марая всю картину. Стряхнув с себя туман, последнее время появляющийся частенько в его голове, Николай проследил за движением накрашенных бледной фиолетовой помадой губ, с которых слезали последние слова, но смысла всё равно не понял. Нежный северный закат мог бы быть такого убаюкивающе-мёртвого цвета. Алый язык мелькал как раскалённое солнце перед своим уходом в колыбель земли.
– Что?
Кассирша вздохнула, набираясь терпения. Иисус, кажется, много говорил о терпении, но упоминал ли о том, где взять его? Где искать прощения для родных, когда ярости нет предела, а главное – где найти прощения для самого себя?
Уходя на работу, она вновь не застала своего старшего сына, который Бог весть где пропадает, а на вопросы матери неизменно повторяет выражение тайны и отдалённости, свойственное утомлённым гениям, не позволяя никаким способом допытываться до истины больше минуты. Ну почему она сидит здесь, в этом магазине, пропахшем пропавшей рыбой и крысами, снующими в темноте? Почему они сидит здесь уже семь лет, вместо того, чтобы искать, где её ребёнок? А не поздно ли ещё, искать? Люди приходят и расплачиваются, а потом уходят, и им абсолютно всё равно, кто их обслуживает за кассой.
