Kitobni o'qish: «Чуть короче жизни»
Герни
Иногда я думаю, что мне проще было бы остаться на острове Сазе. Там все было понятно, к тому же, там я пользовался большим авторитетом. Климат, опять же, очень мне подходил.
Скучновато, правда, было. Я там перечистил все светильники, написал свои бессмертные записки о наших, с Ирил, приключениях…
Что долго говорить? В общем, я оттуда сбежал. Представляю, как рыдали местные жители, лишившись такой достопримечательности, как я. Они потеряли надежду когда-нибудь все-таки напоить меня допьяна. Нельзя сказать, чтобы они не старались, но выпивка всегда заканчивалась раньше, чем я падал. Это их огорчало, но они надеялись! А теперь: все! Не для чего больше жить. Никто больше так не оценит их древнее искусство приготовления спиртных напитков из кокосовых орехов!
Шучу. Когда братья Олонжи вернулись в человеческий облик, я счел свою задачу выполненной, попрощался с богиней и отбыл с острова.
К Ирил я явился как раз вовремя. Ею овладела безумная идея посетить Россию, и при помощи тамошних родственников решить проблему с Чердже. Мне так надоела спокойная жизнь, что я даже не стал отговаривать бедную женщину от новых приключений
1
Солнце в этот день не заходило долго – словно бы планета затормозила свой бег. Женя то и дело поглядывала на небо, и натыкалась взглядом на раскаленный шар, прикипевший к куполу небосвода.
Лошади едва брели. Возница пощелкивал кнутом над спинами, но тоже лениво. Когда коляска подпрыгивала на ухабах, с левой ее стороны доносился отчетливый скрип.
– Прохор, что у тебя с колесом?! – резко спросила Женя, словно только сейчас услыхав угрожающий звук.
– Известно что, барышня! Коляске-то сколько лет будет?
– Так что же ты не чинишь ее, бездельник?!
Лупоглазый Прохор ухмыльнулся в русую бороду.
– А оплачивать кто будет, барышня?
– Тебе маменька за что платит?!
Но Прохора не так-то легко было смутить. Кучер господ Арсеньевых каждую неделю на товарняке добирался в город, чтобы участвовать в собраниях профсоюза возчиков. Женя подумывала уже, что содержание одного шофера обойдется им гораздо дешевле, чем возня с профсоюзным активистом-кучером. Это маменькина прихоть все еще удерживала за Прохором место!
– Ваша маменька желает иметь кучера, а не лапотника-разнорабочего!
– Приедем в город, найдешь мастерскую. Чтоб на обратном пути я этого скрипа не слышала!
Прохор хотел было возразить, но, оглянувшись, встретился с сердитым взглядом Жени и проглотил невысказанную фразу. Барышня Арсеньева пользовалась среди дворни дурной славой. Как-то раз Евгению Александровну видели в полнолуние выходящей из воды паркового пруда, а недели две назад кухарка Мотря в полночь столкнулась с ней возле коровника и с перепугу окривела. Что в полночь делала возле коровника кухарка, так и осталось тайной.
Не доезжая до Улатина версты четыре, Женя увидела стоящие рядком, неподалеку от дороги, цирковые фургоны. У одного что-то случилось с осью: его разгрузили и ремонтировали. Сваленный рядом с фургоном в кучу разноцветный хлам бесстыдно демонстрировал всей округе тайны быта циркачей. Чуть поодаль паслись два верблюда и ослик.
– Остановимся? – спросил Прохор, и, когда барышня кивнула, натянул вожжи. Соскочив с козел, кучер направился в собравшуюся возле поломанного фургона толпу, а Женя подошла к группе акробатов.
Четыре мускулистых парня, одетых в спортивные трико, кувыркались на брошенном на траву потертом ковре. Тоненькая, лет пятнадцати, девчушка не отставала от парней, храбро карабкалась на самый верх живой пирамиды, попутно рассылая воздушные поцелуи невидимой пока публике.
– Тайка, спину держи! – крикнул кто-то совсем рядом с Женей. Оглянувшись, она увидела грузную женщину, с неодобрением наблюдающую за упражнениями акробатов. – Что ты горбишься, как старуха?!
С точки зрения Жени девчушка работала изумительно, но толстуха морщилась с отвращением.
– В Улатин? – спросила Женя у сердитой толстухи.
– Да. К ночи доберемся. Приходите послезавтра на представление, барышня. Хотите контрамарку?
С благодарностью приняв голубую бумажку, Женя тут же невольно вскрикнула. То, что она считала меховым украшением на шее женщины, неожиданно глянуло глазками-бусинками и пронзительно застрекотало.
– Заткнись, Буська! – женщина легонько шлепнула спинку похожего на мангуста зверька. – Оглушил!
– Кто это?! – Женя не смогла скрыть восторженной улыбки
– Буська-то? Да кто его знает. Фокусника был зверек, да фокусник помер. Орехи любит, как белка, но вообще-то ест все!
Женя осторожно протянула руку к коричневой мордочке. Нервно трепеща короткими усиками, Буська обнюхал ладонь и вдруг перескочил с плеча хозяйки на руку Жени! Промчался по рукаву, пушистым хвостом обхватил шею барышни, а потом, прямо на плече, довольно воркоча, улегся.
– Буська! – толстая женщина всплеснула руками, потянулась оторвать зверька от нового насеста, но Буська пронзительно заверещал и укусил ее за палец. – Ах, ты ж, скотина! – циркачка сунула укушенный палец в рот и крикнула зычно: – Михаил!
Все еще тяжело дыша после выполненных прыжков, подошел один из акробатов:
– Да, Людмила Васильевна?
– Отцепи этого урода от барышни!
Женя испуганно посмотрела на Михайлу снизу вверх: парень смотрел насмешливо и пренебрежительно. Женя торопливо накрыла зверька ладонью, почувствовала, как гулко стучит под пальцами крошечное сердечко, и поняла, что не хочет отдавать Буську.
– Сколько вы за него хотите?
– Два…Нет, три рубля! – быстро сказала толстуха.
– Прохор!
Растолкав подошедших акробатов, появился Прохор, хмуро глянул на барышню.
– Шо это за мышь вы нацепили на шею, Евгения Александровна?
– Уплати за нее, Прохор! – велела Женя.
Прохор упер руки в бока, и посмотрел на акробатов так, что они вернулись к прыжкам. Толстуха сложила руки на пышной груди, грозно нахмурила брови, а Прохор почесал кнутовищем затылок.
– Скоко ты хочешь за эту поганую мышь, хозяйка? – спросил он с самым безмятежным видом.
– За эту редкостную шиншиллу я прошу всего лишь три рубля! – сурово ответила толстуха.
Прохор презрительно взглянул на зверька:
– С чего ты взяла, что эта мышь похожа на шиншиллу?
– Михаил, отцепи Бусика от барышни! – поджав пухлые губы, велела хозяйка.
Женя шарахнулась от акробата за спину Прохора. Кучер уперся кнутовищем в могучую грудь циркача и произнес миролюбиво:
– Остынь, паря! Барышне нравится поганая мышь!
– Михаил!
Совершенно неуловимым движением циркач выбил кнут из руки Прохора, и рука эта оказалась завернутой за спину кучера.
– Сколько вы хотите за эту шиншиллу, сударыня? – морщась от боли, прохрипел Прохор.
– Четыре рубля! – процедила толстуха.
– Да я за эти деньги слона куплю! – простонал Прохор, сгибаясь от боли в вывернутой руке.
Женя обошла Прохора, хорошенько прицелилась, остреньким каблучком туфли стукнула акробата по голени, отчего тот взвыл и отпустил кучера.
– Два рубля! – сказала Женя толстухе. – И бесплатное объявление в городской газете о ваших гастролях. Я договорюсь.
– А за повреждение рабочей конечности бедного артиста? – глядя на схватившегося за ногу акробата, процедила хозяйка.
– А за повреждение рабочей конечности наемного кучера? – парировала Женя.
Несколько секунд обе созерцали тихо чертыхающихся мужчин.
– Хорошо! – наконец согласилась хозяйка. – Два рубля и объявление о приезде в Улатин цирка.
– Что вы говорите, Буська ест? – переспросила Женя.
С потерей двух рублей, отпущенных Надеждой Никитичной на хозяйственные нужды, Прохор смирился не скоро. С ненавистью косясь на горжетку Буськиного хвоста, окольцевавшего Женину шею, он бурчал себе под нос:
– У этой скотины, небось, блох полно! Мало вам Кертона?!
Женя поглаживала шелковистую шерстку впавшего в сонную прострацию зверька и тихо улыбалась.
2
В город въехали, когда солнце все еще стояло высоко, и подворотные собаки лениво брехали на не в меру расшалившихся мальчишек. Прохор прикрикнул на озорников, но они все равно разбежались лишь перед самой мордой лошади.
Протарахтев по булыжной мостовой, коляска остановилась у дома адвоката Горюнова. Женя вышла, еще раз напомнила Прохору насчет мастерской, потом, не спеша, поднялась по ступеням парадной лестницы. Прохор в досаде вытянул лошадей кнутом, и направился в предместье к своему приятелю Никитке. Никитка держал не только мастерскую по ремонту автомобилей, но также еще и кузнецу. Прохор надеялся сговориться с кузнецом за полцены, а барыне выставить полную стоимость ремонта коляски.
Оглянувшись на удаляющийся экипаж, Женя вдавила кнопку электрического звонка. Самого звонка она не услышала, но через несколько секунд дверь отворила горничная Горюновых.
– Господа ужинают, – сообщила она Жене.
– Доложи, что барышня Арсеньева приехала.
Женя много раз бывала у Анны Горюновой – дочери адвоката, бывшей одноклассницы по Улатинской гимназии, и приглашение к столу последовало незамедлительно.
Женя прошла в уютную столовую, где вокруг накрытого стола собрались Горюновы, с порога поприветствовала самого Леонида Евграфовича – главу семейства – плотного, седеющего блондина, его жену Елизавету Матвеевну – худенькую женщину с пепельными волосами и очень тихим голосом, их дочь Анну – пышную блондинку с румянцем во всю щеку, и мальчиков-погодков Мишку и Гришку.
Анна разразилась было восторженным «чириканьем», но суровый взгляд отца пресек пустозвонство. Леонид Евграфович начал солидно расспрашивать гостью о здоровье матушки, о видах на урожай… Женя отвечала немногословно, при первом удобном случае свернув разговор на рекламное объявление для циркачей. Леонид Евграфович припомнил, что «Улатинский листок» задолжал ему за некоторые услуги, и пообещал договориться о бесплатном газетном объявлении для цирка.
Беседа за столом текла лениво, слегка оживившись лишь при появлении сладкого. Шоколадный пудинг вдохновил толстощекого хозяина на рассказ о путешествии в Англию, отчего Жене в седьмой раз пришлось выслушать историю о приеме у королевы.
Едва ужин окончился, Анна утащила Женю в свою комнату, и тут обнаружила коварную природу нового мехового украшения подруги. Оказавшись с барышнями наедине, Бусик соскользнул с плеча Жени, нырнул в берестяной ковшик на прикроватном столике, чтобы набить рот очищенными ядрами лесных орехов.
Анна ахнула, потом умилилась, хотела погладить зверька. Но, сердито вереща и цокая, как белка, Бусик уклонился от протянутой ладони, вскарабкался обратно на плечо Жени и принялся лакомиться захваченными орехами.
– Я-то подумала: меховая горжетка! – восторженно воскликнула Анна, осторожно касаясь коричневой шерсти. Бусик отмахнулся крошечной лапкой и спустился за новой порцией орехами. – Какой потешный! Ну, ладно! Папенька никогда не даст поговорить! Как твой кузен, часто ли ездит к вам?
Анна была влюблена в красавчика Федора, статного гусара, родственника Арсеньевых, но Федор не жаловал розовощекую хохотушку. Он предпочитал девиц томных, с романтической бледностью лица и приданым не менее миллиона.
«Жена должна быть слаба здоровьем и часто пребывать на водах, чтобы не мешать мужу распоряжаться своим приданым!» – как-то в откровенной беседе сообщил он родственнице. Женя посмеялась над дальновидностью кузена, но подругу разочаровывать не стала, ограничившись сообщением, что полк кузена отбыл на маневры.
– Ты, конечно, заночуешь у нас, душечка? Я велю приготовить твою обычную комнату!
Вдоволь насмеявшись и уговорившись с утра съездить к Нинель Ботвеевой, подруги расстались. Женя, вместе с дремлющим на плече Бусиком, направилась в «свою» комнату.
Эта комната отличалась от прочих лишь цветом обоев, и тем не менее, Женя ее особенно любила. Она всегда во время визитов к Горюновым останавливалась именно здесь. Окна комнаты выходили на старую Базарную площадь. Базар давно уже шумел в другом месте, но название осталось.
Вымощенная булыжником, с кривобокой будкой сапожника, прижавшейся к боку театра, Базарная площадь стала прибежищем актеров и художников. Почтенное серое здание городского театра часто соседствовало здесь с балаганом заезжих циркачей, а мастерская императорского портретиста Зубаева – с мольбертами уличных художников. А если на Базарной площади выступал сам Анатолий Удальский со своим знаменитым воздушным шаром – от зевак отбою не было. Всем известно, что на шаре Удальского поднимался в небо сам государь император!
Сейчас Базарная площадь уже вовсю светилась театральными огнями, хотя какой-то подвыпивший художник еще предлагал услуги портретиста двум хихикающим барышням. (По вечерам местные художники обычно собирались в пивной Ечинкова, но этот явно еще не заработал себе на закуску.)
– Барышни, при електрическом свете вы еще красивше выглядеть будете! – твердил свое художник, хотя свет от театральных фонарей едва озарял его прибежище у тумбы с афишами. Женя посмеялась над упорством художника, опустила на окне занавески и зажгла ночник.
Огонек высветил белизну разобранной постели и маленький столик рядом с ней. Женя с трудом отцепила от шеи хвост Бусика, чтобы положить зверька на салфетку на столике. Не спеша разделась, влезла в прохладное нутро ночной сорочки, но не легла, а подошла и стене и протянула ладонь к иконе.
– Помоги мне, Господи! – прошептала еле слышно.
Где-то в щели меж половицами пронзительно застрекотал сверчок. Женя вздохнула, с маху бросилась на кровать и набросила на себя покрывало.
– Шутник ты, Господи! – проговорила, уже засыпая.
Господь невидимо улыбнулся с иконы. На площади продолжал что-то бормотать полупьяный художник, съезжались к спектаклю экипажи улатинцев, а Бусик соскользнул со своего стола, принюхался и потрусил к подоконнику. На подоконнике пышным розовым цветом красовалась герань. Бывший циркач ловко вскарабкался на подоконник, захватил лапкой пучок листьев и затолкал в рот.
Герни
Я не знаю, где Женечка набралась этих дурацких идей насчет знаков! До нашей встречи ее симпатичная головка была набита всякими глупостями насчет того, что Господь, якобы, непрерывно беседует с нами при помощи всяких знаков, чтобы сообщить нашу дальнейшую судьбу. Вот, если бы вы были Господом, вы тратили бы время на беседы с земными балбесами или, может быть, за это же самое время создали бы пару-тройку миров?
3
К Нинель Ботвеевой ехать надо было с самого утра: иначе даму сию дома можно было и не застать. Наспех выпив кофею с поджаренными ломтиками хлеба, барышни устремились на задний двор, где сердитый и не выспавшийся Прохор ругался с местным кучером.
– Ты мне про орловцев-то не говори! – кричал он, уперев руки в бока и задрав к небу растрепанную бороду. – Вроде без них и лошадей нет?! И получше найдутся!
– А ну-ка, ну-ка, какие? – не уступал кучер Василий.
У ворот переминалась с ноги на ногу уже запряженная арсеньевская пара. Женя вошла в коляску, поправила уютно расположившегося на плече Бусика и закричала на Прохора:
– Хватит болтать, поехали!
Анна приподняла кружевные оборки лилового платья, и степенно поднялась в коляску.
– Барышня, нешто вы не со мной поедете? – спросил Василий печально.
Анна стрельнула в широкоплечего молодца лукавым взглядом, чуть зарделась щечками:
– Папенька мне с тобой ездить не велит. Ты шибко гоняешь!
Василий надул было губы, но Прохор ему ответить не дал.
– Сам давеча жаловался, что городовые свистели! – напомнил он посрамленному сопернику. – А у барышень от скачки головы кружаться!
Вообще-то, он нагло врал: и Женя, и Анна не раз катались по городу с ветерком, просто Прохор лучше понимал лошадей, и адвокат действительно доверял ему больше, чем собственному кучеру. Вообще-то, Горюнов уже приобрел автомобиль, но капризная английская штучка все еще торчала в гараже в ожидании шофера (на немецкую машину шофера сыскать было легче, но английская престижу давала больше).
Довольный победой Прохор взгромоздился на козлы и взял в руки вожжи.
– Открывай ворота! – крикнул он басом, но раздосадованный Василий демонстративно ушел на конюшню, поэтому приказ бросились исполнять дворовые мальчишки.
4
Нинель Ботвеева жила на окраине. Ее двухэтажный особнячок стоял несколько в стороне от других домов и выделялся розовыми шелковыми занавесками на окнах да бесхвостым каменным львом у парадного входа. (Хвост мраморному царю зверей прошлым летом отбили подгулявшие мастеровые.)
Хозяйка дома слыла искусной гадалкой, а также большой специалисткой по любовной магии. Нинель Ботвееву наперебой приглашали к себе семьи, где имелись девицы на выданье.
Прохор остановил лошадей на углу улицы. Барышни одна за другой выбрались из коляски, ведь подойти пешком к дому Нинель, считалось хорошей приметой. Когда барышни позвонили у крыльца, расторопная горничная провела их в светелку, где Нинель обычно принимала гостей. Сама хозяйка явилась минут через пятнадцать, щуря еще не накрашенные черные глазки и откровенно позевывая.
– Чего желаете, мои разлюбезные: гадать будем или привораживать?
Анна внезапно смутилась, хотела что-то сказать, но замешкалась. Женя была настроена более решительно:
– Сперва – гадать!
В руках Нинель привычно замелькали затертые карты.
– Какая-то дама бубновая возле твоего короля вьется, – сообщила она Анне, которая тут же обиженно заморгала. – Не иначе, как приворожить хочет!
Пока Анна выясняла у Нинели подробности насчет козней бубновой дамы, Женя листала толстенную книгу Папюса, посвященную тонкостям магии. Женя была у Нинели не в первый раз, и всегда эта книга лежала на зеркальном столике, раскрытая на одной и той же странице. «Любовь. Возбудитель человека воли», – значилось название раздела. Женя подозревала, что Папюс понадобился гадалке лишь для создания атмосферы особой таинственности.
Нинель смешала карты, пообещала Анне за отдельную плату обратить к ней сердце трефового короля и вопросительно обернулась к Жене.
– Гадай на ближайшее будущее! – велела Женя.
– Насчет имения спроси! – напомнила Анна, но Женя отмахнулась. Ее невольно привлекали мелькающие в руках гадалки карты, которые, казалось, сами сновали по столешнице. Нинель снисходительно улыбнулась, потом взглянула на карты, и улыбка стала кривоватой.
– Будет тебе дорога, милая, дорога неблизкая, опасная. И будет около тебя человек… Человек? – гадалка пристально всмотрелась в карты, и на лбу ее у вдруг проступили капельки пота. Резким движением Нинель смешала карты.
– Сглазили тебя, не буду гадать сегодня!
– Меня? – удивилась Женя. – Да кто же успел?!
– Долго ли сглазить барышню! – гадалка сгребла карты в ящик стола и вдруг размашисто перекрестилась: – На все воля Божья!
Раздосадованными возвращались домой барышни: Нинель наотрез отказалась продолжать работу.
Герни
Животрепещущий вопрос: нужно ли ездить к гадалкам? Отвечаю: если у вас есть лишние деньги и слишком мало своих проблем, тогда нужно! Денег у вас убавится, проблем добавится, так что общее равновесие не нарушится.
5
Вечером в доме Горюновых ждали гостей, и Женя осталась, чтобы принять участие в живых картинах. Она любила эту нехитрую забаву, частенько устраивая представления в поместье маменьки.
Подруги сговорились предстать благородными англичанками, плененными свирепым морским разбойником. На роль разбойника Анна планировала кучера Василия. В старых сундуках отыскалась турецкая феска и турецкий же халат, которые тотчас были посланы Василию на конюшню. Английское платье для Жени пришлось слегка перешивать, так как Анна отличалась здоровой упитанностью, и платье ее на Жене неприлично висело.
Сам Леонид Евграфович задумал появиться перед гостями в облике собирающегося в поход боярина. Елизавета Матвеевна терпеливо мастерила мужу седую бороду из мочала, и давала распоряжения горничной относительно Мишки и Гришки. Сыновья адвоката должны были изобразить юных арапов, борющихся со змеей. Змею заменял широкий кожаный ремень, который Мишка и Гришка с восторгом и визгом душили. От змеи они как-то незаметно переключались друг на друга, и уставшая горничная уже в который раз разводила их по разным комнатам. Но когда маменька пригрозила, что не даст им мазаться под арапов, а наоборот велит надеть костюмчики и весь вечер быть при ней, Мишка с Гришкой притихли и позволили уложить себя на дневной сон.
Весь день прошел в хлопотах, поэтому Женя почти забыла о неудачном утреннем визите. Некоторой проблемой стал несговорчивый Бусик, который начинал сердито цокать, едва его переправляли с плеча Жени на прикроватный столик. Но Женя определила, что, если рядом с упрямым зверьком ставится блюдечко орехов, гнев сменяется на милость, и Бусик позволяет новой хозяйке закрыть себя в комнате.
