Kitobni o'qish: «Замуж за 25 дней»

Вместо предисловия

Спокойный, тихий вечер в одном из дворов провинциального городка Тугуева грозил превратиться в разнузданное действо с дракой, «Скорой помощью» и полицией. Все началось с того, что после ожесточенной дискуссии с женой по поводу вопроса, чья очередь выносить мусорное ведро, Артемий Федорович Чесноков наткнулся у подъездной двери на соседа Скворцова. Тот буквально вцепился в рукав Чеснокова и пылким шепотом сообщил ему на ухо о маньяках в юбках, орудовавших в их дворе.

– Ловят, – волнующе шептал сосед, – прижимают к стенке и о…

Чесноков инстинктивно заслонил свое хозяйство мусорным ведром.

– И что «о»? – поинтересовался он таким же еле слышным голосом.

– Требуют жениться! – почти прорыдал в ухо Артемию Федоровичу Скворцов.

– О?! – Сообщение подействовало на Чеснокова как гром и молния. Недавняя ссора с женой, после которой он в одних тапочках на босу ногу и стареньких шортах оказался на темной улице, оставила в его душе гнусный отпечаток, который кидал тень практически на весь женский род.

Пока Чесноков несколько секунд соображал, стоит ли ему идти к мусорным контейнерам или опрокинуть ведро прямо в кусты сирени, растущие у подъезда, и ни с кем не связываться, Скворцов проскользнул в подъезд и пулей вознесся на третий этаж. Двор вновь окутала зловещая тишина, нарушаемая какими-то всхлипами. Чесноков всмотрелся в сумерки. Прямо из них на него шла растрепанная девица неопределенного возраста с расставленными в стороны руками. Она судорожно открывала густо обведенный красной помадой рот, но голоса не было слышно. Только всхлипы. Чесноков прижал к себе ведро и приготовился к бегству. Но, видно, девица обладала таким парализующим жертву взглядом, что ноги его сделались ватными, а коленки предательски задрожали.

– Женат?! – поинтересовался наконец-то приближающийся красный рот.

– …гу, – с трудом выскочило из Чеснокова.

– Отпадаешь, – изрекла девица, ткнув его длинным пальцем, и повернулась в другую сторону.

Словно повинуясь ей, Чесноков, пятясь назад в спасительный подъезд, зацепился за порог и свалился, опрокинув на себя картофельные очистки и недоеденные кабачки. Потирая ушибленный затылок и ругая на чем свет стоит баб-маньячек, Артемий Федорович вернулся домой.

Девица тем временем зашла в глубь двора и присела на скамейку у детской площадки.

– Ничего, сейчас отловим. Возьмем тепленьким! Без шума и пыли.

Ей в ответ раздался похожий на рев раненого крокодила стон, от которого задрожали рамы в окнах на третьем этаже.

– Во! Слышишь! – Чесноков как раз пытался объяснить супруге, почему пришел домой с полупустым ведром, шишкой на затылке и оторванным от шорт карманом. – Бабы-маньяки!

– Артемий! – Чеснокова засучила рукава с таким видом, что тот вытянулся в струнку. – Вызывай полицию! – И, схватив подвернувшуюся под руки табуретку, добавила: – И «Скорую помощь»!

– Тусечка, – прохрипел из-за подступившего к горлу комка супруг, – прошу тебя, без смертоубийств…

Жена Чеснокова выскочила во двор, как ошпаренная кошка. К беспощадной расправе подстегивало то, что какие-то бабы хотят ее Чеснокова без ее на то согласия и благословения. Они с табуреткой пару раз прогулялись вдоль подъездов. Маньячек не было видно. Только слышно. Со стороны детской площадки доносились бередящие душу завывания. Чеснокова тихо подкралась к лавке и занесла карающую табуретку вверх, как вдруг лицо одной из маньячек показалось разъяренной женщине очень даже знакомым.

– Сонька! Ты?

– Я, тетя Туся, – прорыдало существо, очень похожее на девушку из соседнего подъезда.

– Что ты тут делаешь? – Рука Чесноковой вместе с табуреткой опустилась вниз.

– Плачу, – ответила та, моргнув ресницами, чтобы сбить навернувшуюся слезу.

– Что вы к ней пристаете с расспросами? – вмешалась сидевшая рядом с Сонькой худощавая девица с растрепанными волосами. – Не видите, что ли, – у человека горе?

– Какое? – Пыл борьбы у Чесноковой спал, и она попыталась спрятать табуретку за спину.

– Замуж никто не берет! – ответила девица таким тоном, словно кто-то, и вполне вероятно сам Артемий Федорович, просто был обязан жениться на Соньке.

– Нашла о чем рыдать, – удивилась Чеснокова и опустилась на табуретку. – Кому они нужны, эти мужья?

– Мне, – всхлипнула Сонька, – очень нужны, тетя Туся. Срочно.

День первый
Ему можно было навешать не только возможную беременность, но и парочку готовых близнецов

Софье Алексеевне Романцевой, деловой даме более чем двадцати шести лет от роду, не всегда требовались мужья. Они вообще не интересовали ее на данном этапе жизненного пути, во время которого карьера семимильными шагами взбиралась в гору. Но как раз в самый важный момент, когда все было сделано для того, чтобы стать замом по менеджменту, и возникло это недоразумение – шеф потребовал от Софьи мужа.

Оказалось бы вполне логичным, если бы того потребовала его жена или секретарша. Но те не относились к Романцевой как к своей конкурентке и спокойно отправляли ее с шефом не только на областные совещания, но и в заграничные командировки. Там-то, за границей, все и закрутилось.

Гладко причесанная Сонькина голова, битком набитая смелыми мыслями и проектами, пришлась по душе немцам, желающим поднять свое производство на более высокий уровень. Они-то и предложили шефу «одолжить» столь ценного специалиста на пару лет для обмена опытом. Но, так как в последнем случае подобный эксперимент закончился для них печально – совладелец этой немецкой фирмы благополучно поменял жену на умненькую особу из России, поставили условие: Софья Романцева обязательно должна быть замужем. Должна, без разговоров. Времени для того, чтобы стать замужней дамой, ей отводилось около трех недель. Плюс-минус четыре дня. Вот таким образом возник в жизни потенциального зама гамлетовский вопрос: «Быть или не быть» ей в одной довольно не мелкой немецкой фирме по производству напитков помощником руководителя по рекламе и менеджменту?

Очень хотелось «быть». Поэтому Соня, как только вернулась в Тугуев, стала искать кандидатов на почетное место супруга. Искать нужно было долго и тщательно, потому как постоянного кавалера у нее не наблюдалось, а мимолетные интрижки она никогда не доводила до той степени, чтобы припереть интригана к стенке и с придыханием сообщить ему о возможной беременности. Почему так получалось, Соня не знала. Нет, с ориентацией все было в порядке. Мужчины Соне нравились: Ален Делон в молодости, Пьер Ришар в юности и Коля Басков в настоящее время. Более современных веяний она просто не понимала и всегда удивлялась ажиотажу, возникающему у входа в концертный зал города Тугуева, когда туда приезжала какая-нибудь московская знаменитость.

Словом, Соня оказалась полностью испорчена воспитанием и высшим образованием. К тому же любимым местом ее времяпрепровождения была (страшно сказать!) библиотека. Там Соня изучала атлас мира, ведь, как любая провинциалка, она стремилась вырваться из узкого круга тугуевской повседневности. Теперь такой шанс ей предоставлялся, нужно было лишь найти себе мужа.

В любых поисках Соне всегда помогала подруга Лариса. Что связывало этих двух совершенно непохожих девушек, с первого взгляда было непонятно. Но уже со второго многие догадывались, что в гладко прилизанной белокурой голове одной и рыжей растрепанной – другой прятались одни и те же мысли и чаяния, одетые, как и сами подруги, в абсолютно разные оболочки. Иногда оболочки прорывало, и тогда мысли неслись бурным потоком.

– Завтра же начни разрабатывать ближайшее окружение, – наставляла Лариса подругу. – Присмотрись к коллегам. Среди них наверняка найдется твой тайный воздыхатель. Может, он сидит и глядит в одну точку, мечтая о том, как ты подойдешь к нему и возьмешь за руку, а он поднимет свои голубые глаза и позовет тебя в загс…

В одну точку на стене, сидя за рабочим столом, всегда смотрел бухгалтер Сева Караванов. Что он видел в этой самой точке – было непонятно. Смутно Соня догадывалась, что явно не ее, но проверить следовало. Мало ли, вдруг действительно – она возьмет, а он позовет. Тем более что профиль «милого» бухгалтера ей нравился. Да и голос у него был тихий и спокойный, Сева никогда не говорил на повышенных тонах. И, главное, был разведен. Причины его разрыва с женой она не знала. Болтали о том, что обманутый супруг застал кого-то и где-то, но Соня никогда не интересовалась сплетнями, как и жизнью своих сослуживцев. Теперь же она решила показать Севе такой интерес, на который только была способна.

Сева Караванов разглядывал цветочки на обоях, натужно вспоминая, покормил ли он своего кота Леопольда. Если нет, то эта наглая морда заберется на кухонный стол и сожрет без зазрения совести оставленные после завтрака макароны по-флотски, оставив его без ужина. А потом, в отместку, еще и нагадит в тапку. Как раз в тот момент, когда он в красках представлял, как будет загаженной обувью гонять кота, прячущегося от него по углам, перед ним возникла Соня. Севины руки забегали по разбросанным на столе бумажкам.

– Вы по поводу накладных, Софья Алексеевна?

– Ну, что ты, Сева, сразу про накладные, – Соня попыталась ласково улыбнуться, но оскал получился таким плотоядным, что Караванов внутренне содрогнулся. – К тебе разве нельзя просто так подойти?

– Можно, – промямлил Сева, с испугом глядя в Сонины глаза, которые медленно превращались в зеленые щелки его наглого кота.

– Тебе сколько лет? – Соня прищурилась, прикидывая возраст возможного соискателя ее руки и сердца.

– Тридцать три будет в среду. – Караванов решил, что Романцева пришла по профсоюзной части, и немного успокоился. В прошлый раз профком заполнял какие-то анкеты и тоже интересовался его возрастом. Может, ему готовят подарок? Караванов любил сюрпризы.

– Где же ты собираешься отмечать такую необыкновенную дату? – Соня неожиданно для самой себя взяла Караванова за руку.

– Дома, – тот резко покраснел.

– С кем? – томным голосом пропела Соня.

– С Леопольдом, – тихо произнес Сева и медленно освободил свою руку.

Вот так сюрприз! Романцева напрашивается к нему домой. Со скоростью калькулятора, а компьютером бухгалтер Сева Караванов не пользовался принципиально, он подсчитал дебит с кредитом во флирте с начальником отдела реализации и пришел к выводу, что рисковать не стоит. Если бы Романцева оставалась на прежней должности, то еще ладно, можно и флиртануть. Но, по слухам, ей уже предложили повышение. А иметь с замом какие-либо контакты, помимо деловых, Караванов не хотел. Слишком уж велик риск, что последующее расставание не обойдется без жертв. А кто будет жертвой в этом случае, он уж знал точно.

Соня поняла заторможенность его мышления по-своему. Сева Караванов после измены жены сменил ориентацию и теперь встречается с каким-то Леопольдом, стыдливо в этом признаваясь.

– Ну, ничего, ничего, – она похлопала освободившейся рукой по его плечу, – бывает. Я-то знаю, сама когда-то…

Когда Романцева отошла, Сева, уставившись в цветочки на обоях, задумался, что же она имела в виду. И зачем ей понадобилось отмечать свои дни рождения с котами. Ведь она очень даже ничего. Жаль, что идет на повышение.

А Соня вспомнила свой девятый класс, когда ее обманул прыщавый юнец из параллельного. Он целовался с ее одноклассницей прямо в школьном дворе. Не видел этого только слепой. Вот тогда-то Сонька и решила бросить парней и заняться лесбисом. Она готовилась к этому основательно, прочитав массу статей в популярных журналах. Но найти подходящую пару для себя не смогла. Так что смена ориентации не состоялась по той же причине, что и замужество, – не было желающих. Соня взяла небольшой блокнотик в красной обложке, раскрыла его и на первом листе вывела черную надпись: «Отпадают». Под номером один отпадал Сева Караванов, припечатанный словом «голубой».

Она задумалась, перебирая в памяти оставшихся неженатых сослуживцев. Картина получалась удручающая. Главбух Архип Семенович, вдовец шестидесяти лет, отпадал сразу же за Севой без объяснения причины. Весельчака и балагура Эдуарда из отдела снабжения недавно переехала машина, бедняга лежал в больнице, и было неизвестно, выкарабкается он до конца месяца или нет. В любом случае, тратить на него время Соне казалось нецелесообразным, и она вписала его фамилию в блокнот. Оставался технолог Гоша Усачев, за которым тянулся целый шлейф романтических приключений. Если не он, подвела итог Соня, придется спускаться в цех розлива прохладительных напитков. Там, помимо автоматических линий, можно было найти пару-тройку нетрезвых мужичков. Но опускаться до такой степени Романцевой не хотелось.

Гоша Усачев глядел на подошедшую Соню огромными голубыми глазами и звать никуда не собирался. Он-то был уверен, что эта сушеная вобла никуда с ним не пойдет. Усачев вообще не любил карьеристок и, как большинство мужчин, считал, что место женщины – на кухне. В том, что Романцева умела жарить яичницу, Гоша очень сомневался, а поесть он любил. Каждая женщина своим внешним видом напоминала ему или вчерашний пирожок, или пышущую жаром кулебяку. Были среди них и суповые наборы, и колбаски с кровью. При виде некоторых у Гоши просто текли слюни, особенно если аппетитные избранницы приносили с собой еще и снедь. Этой слабостью пользовались его многочисленные, но, надо заметить, идущие строго по очередности дамы сердца. Сейчас оно как раз было свободным, и Гоша решал, кого ему взять в оборот. Ставка делалась на лаборантку Зою, высокую пышногрудую дивчину, напоминающую ему расстегай. По мнению технолога, она должна была отменно готовить. Только Гоша захотел начать безобидную беседу с предметом вожделения, как словно из-под земли возникла Романцева.

– Пойдем поужинаем вместе, – сказала Соня. – Нужно обсудить договор с поставщиками, – добавила она громче, заметив удивленный взгляд лаборантки.

– Заметано. Через час жди меня в «Ладушках». – Усачев мотнул головой.

Гоша не понял, почему он сразу согласился. Видимо, сказалась привычка. Или сработал рефлекс на предложение поесть. После того как за Романцевой закрылась дверь, Зоя фыркнула и уткнулась в тетрадку, куда она заносила результаты опытов. Ладно, подумал Усачев, эта никуда не денется. А та-то, надо же! Сама пригласила. Весь оставшийся час Гоша раздумывал, что именно потребовалось начальнику отдела реализации от технолога, и искал подвох. Ну ясно же, что не обмен мнениями по поводу поставщиков. Что тогда? Он даже несколько раз украдкой подходил к зеркалу, которым пользовалась Зоя для того, чтобы освежить макияж. Мужественное лицо, гордая осанка, сильные руки. Себе он явно нравился. Общее впечатление портили голубые глаза, по-девичьи наивные и добрые. Но они подкупали самых черствых дам и манили обещаниями необыкновенной любви. Получалось, что Романцева попалась именно на бездонную голубизну его взгляда. И нужно было срочно решать, что делать с этим внеплановым попаданием.

Соня пришла в «Ладушки» на пятнадцать минут раньше, чтобы досконально изучить меню. Она, как все женщины, знакомые с Гошей Усачевым, знала, что тот любит хорошо поесть, и решила действовать через его желудок. Подозвав официанта и разведав мельчайшие подробности наиболее подходящих для Гоши, по ее мнению, блюд, Соня внимательно огляделась. Несколько столиков были заняты подвыпившей молодежью, шумно отмечающей какой-то студенческий праздник. Оказались среди посетителей и представительные седые мужчины с тугими портфелями, просматривающие во время обеда всяческие деловые бумаги. Рядом с ней расположилась пожилая, но точно не супружеская пара. Очевидно, это было свидание. Соне взгрустнулось: казалось, кто-то свыше делает ей недвусмысленный намек. Она представила, что лет так через… надцать будет так же сидеть в «Ладушках» в ожидании престарелого ухажера. И уговаривать того взять ее замуж. Ну уж нет. Соня поправила очки и тряхнула головой. Нужно идти ва-банк и брать Усачева голыми руками, а вернее, ногами. Она подняла подол длинной юбки до колена и, как бы поправляя чулок, выставила на обозрение хорошенькую ножку.

Как раз об нее и споткнулся подходивший к столику Гоша.

– Аппетитные голяшки, – плотоядно заметил Усачев, усаживаясь рядом с Соней.

– Ты о чем это? – схитрила та, прекрасно понимая, что ее вовремя выставленная конечность произвела впечатление на сослуживца.

– Куры, говорю, здесь отменные.

И он уткнулся в меню… Официантка, обманутая солидным видом Усачева, бегала как заведенная, предвкушая хорошие чаевые. Но Соня, зная хроническую жадность коллеги, понимала, что расплачиваться придется ей. А Усачев тем временем жевал капусту по-брюссельски, как заправский козел. Следом в его желудок прыгнул мясной салат и грибная закуска. Вместе с борщом Гоша навернул парочку жульенов и откинулся на стуле, довольно потирая руки.

– Так, и где же наш гусь с яблоками? – поинтересовался он у мелькающей между столами официантки. Та подобострастно кивнула головой и скрылась на кухне. – О чем ты хотела со мной поговорить, Романцева?

– Может, водочки? – заикнулась Соня, тыкая вилкой в салат из морских деликатесов. Основным ингредиентом в нем были крабовые палочки, при производстве которых ни один краб не пострадал.

– В рабочее время я не употребляю, – закочевряжился Гоша, но быстро добавил: – Впрочем, для аппетита по пятьдесят грамм можно.

Соня заказала пол-литра, зная, что Усачев, обожравшись и обпившись, станет намного сговорчивей и менее сообразительней. Водку принесли быстрее, чем гуся, поэтому Гоша заказал к ней жирную свиную отбивную с гарниром.

– О чем будем говорить? – поинтересовался он снова, впиваясь зубами в сочное мясо.

Соня, глядя на то, как Гоша расправляется с едой, вздрогнула. Сначала она представила его на своей кухне, потом мысленно заглянула в свой холодильник, прошлась по пустым кастрюлям и вздрогнула еще раз. Ее желание женить на себе Усачева как-то поутихло. Такого, думала Соня, мне физически не прокормить. Хотя, конечно, их брак будет фиктивным, значит, кормить Усачева не придется…

– А вот и наш гусь! – радостно завопил Гоша.

Соня заметила завистливые глаза студентов, и ей опять взгрустнулось.

– Ладно, Софья, – изрек Усачев, когда от гуся остались мелкие косточки – крупные он со смаком разгрыз, – признавайся, чего у тебя.

– Понимаешь, – начала Соня, чувствуя, что момент истины наступил, – мне нужно за тебя замуж.

– Вот те раз! – удивился Гоша, вытирая сальные губы. – А ты хорошо подумала?

– Думать некогда, сроки поджимают.

– Когда это у нас случилось? – Усачев заикал и заерзал на стуле. – В прошлый Новый год? На старый Новый год? Восьмого марта? – лихорадочно принялся перебирать он корпоративные вечеринки.

Соня вспомнила, что на каждой из них Усачев уедался и упивался до полубессознательного состояния и не помнил, что творил. Сегодня ему можно было навешать не только возможную беременность, но и парочку готовых близнецов.

– Где доказательства, что это был я?! Наверняка все происходило в темноте. А ночью все кошки серы… – Гоша чувствовал себя припертым к стене и пытался вырваться из тесных объятий судьбы-злодейки, которую представил в виде жирного гуся с яблоками и ног Софьи Романцевой.

– Не суетись, Усачев. Сроки не те, о которых ты подумал. Дело в том, что мне нужно выйти замуж по работе.

– Зачем? – все еще не верил своему счастью Усачев.

– Я же тебе объясняю, ради карьеры, – снова повторила Соня, досадуя на Гошину несообразительность. – Меня командируют в Германию, но я должна быть замужней.

– Вот сволочи, – в сердцах ответил на это Гоша, представив себя на месте Романцевой. – Любого готовы оженить без разбору. Пережитки капитализма. Нарушение демократии и свободы выбора.

– Выбор я тебе предоставляю: хочешь – женись, не хочешь – не женись.

– А что мне за это будет?

Вот о чем Соня не подумала. Ее скоропалительное решение женить на себе Усачева никак не подразумевало оплату его соглашения. Она прикинула, какую выгоду должен будет извлечь Гоша.

– Я тебе заплачу. Будешь получать по пять процентов от моей зарплаты.

– Десять. – Усачеву понравилась идея стать оплачиваемым мужем.

– Гоша, – взмолилась Соня, – я еще не знаю, сколько они мне собираются платить.

Сошлись на семи процентах.

Оставшийся вечер пролетел за разговорами под красную рыбу и белое вино совершенно незаметно. Пожилая пара дружелюбно кивала в такт звону бокалов, когда Гоша поднимал тост за благополучие Сонькиной жизни в Германии. Студенты тягучим разноголосием затянули песню про дальнюю сторонушку. Казалось, что даже седые дядьки, листая бумажки между тарелками с супом, заговорили по-немецки. Расплатилась за ужин Соня, она же и довезла на своей «девятке» еле держащегося на ногах Усачева до его дома.

– Никому ни слова, – предупредила она в очередной раз.

– Заметано, – кивнул Гоша и нетвердой походкой скрылся в подъезде.

Соня достала красный блокнот и вписала рядом с его фамилией большущий вопросительный знак.