Kitobni o'qish: «Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа», sahifa 2

– Но вы же знаете, что он не способен сидеть на месте. Рано или поздно он все равно развязал бы новую войну, – опять возразил я. – Лучше уж разрубить этот узел раз и навсегда. Да и потом, до сих пор Наполеон так и не предложил никаких условий для перемирия.

– Ты не понимаешь, Витя, – ответил Суворов и устало лег обратно на подушки. – Вступив во Францию, мы воюем не с Наполеоном. Мы воюем с французским народом. А народ, Витенька, никогда не победить.

Он прикрыл глаза и, казалось, задремал. Я подошел к нему поближе и внимательно рассмотрел. Кажется, теперь он побледнел еще больше. На висках бились синие жилки.

Рассмотрев Суворова, я положил тихонько анонимное послание на столик и, перед тем, как выйти из палатки, заметил, что полог ее сбоку немного отодвинут. Стоило мне сделать несколько шагов, как полог снова вернулся в исходное положение. Это не ветер, кто-то стоял у палатки и подслушивал наш разговор.

Глава 3. Французское гостеприимство

Я бросился вон из палатки, но не обнаружил никаких соглядатаев поблизости.

Неподалеку со смехом разговаривали адъютанты. Кто же это мог околачиваться возле палатки главнокомандующего? Может, пойти у них порасспрашивать?

– Господа, – сказал я, подойдя к порученцам. – Позвольте спросить, не пробегал ли тут кто сейчас? Возле палатки Александра Васильевича кто-то отирался и подслушивал наш разговор.

– Ого, – сказал Степанов. За время войны в Европы он чуточку поправился, хотя с чего бы, все время скачем туда-сюда, как угорелые. – Это никуда не годится. Уже среди бела дня лазутчики пошаливают.

Вместе со мной они усердно обшарили все близлежащие палатки, а я тем временем незаметно подглядывал за ними. Если кто и находился поблизости, так это они. Надо будет потом расспросить по отдельности каждого, может, кто и вспомнит, как один из них отлучился на минутку.

Долго искать не пришлось. Суворов вышел из палатки и подозвал адъютантов к себе. Он созвал офицеров на военный совет. Впрочем, советом это было только по названию, главнокомандующий уже принял решение и хотел согласовать его с командирами.

Не прошло и получаса, как объявили о выступлении в поход. Офицеры и сами уже устали сидеть на месте и желали встретиться с врагом, а не гоняться по окрестным лесам за партизанами. Сейчас мы находились восточнее города Дижона, верстах в двадцати и не видели населенного пункта. Суворов и не собирался заходить в город, а решил сразу отправиться на северо-запад, к Реймсу, куда стремились и основные силы союзников.

За время вынужденного стояния во французской провинции солдаты успели хорошенько отдохнуть. Летом браконьерствовали в лесах, собирали ягоды и торговали с местными жителями, иногда чуточку и пошаливали, не без этого. Теперь, когда Суворов задал сразу быстрый темп, солдаты охотно шагали по дороге.

Я ехал с Бабахой и слушал его сказки о парижской жизни. Беднягу так пленили воображаемые красоты столицы Франции, что он решил туда переехать.

– Не рекомендую, не рекомендую, – заметил я. – В ближайшие два-три года этот город станет центром войны всего европейского континента. Все эти красоты могут быть разнесены выстрелами из пушек.

– Не, красота вечна, – мечтательно и философски заметил Бабаха, чего я за ним никогда не замечал раньше. – Даже разрушив ее, она никуда не исчезнет.

Я с удивлением и некоторым беспокойством посмотрел на него и подивился, не перегрелся ли он на солнце или не съел ли случайно галлюциногенных грибов. Эх, друг, если бы ты видел Париж двадцать первого века и попробовал жареных каштанов, ты бы вообще с ума сошел от радости.

Мы выступили в поход уже под вечер и прошли только два десятка верст, когда пришлось остановиться на привал. Вокруг темнели леса и крепкие стволы деревьев надежно укрывали от ветра. Солдаты быстро развели костры и поужинали.

На время прислушавшись к голосу желудка, умоляющего его наполнить и оставив мысли о Париже, Бабаха сварганил целый котелок похлебки с курицей, грибами и овощами. Где он умудрился в этой глуши раздобыть курицу, для меня осталось вечной загадкой.

Ночью я проснулся от далекого треска, то ли ружейных выстрелов, то ли сырых дров в костре. Прислушавшись некоторое время, я сонно решил, что это трещат дрова и заснул снова.

Утром громко, прямо над ухом, загрохотали барабаны. Я подскочил от неожиданности и вылетел из палатки, решив, что напал враг. В походе я всегда спал в одежде и держал оружие под рукой, чтобы быть готовым к любой неожиданности. Бабаха уже стоял перед палаткой, зевал и чесал круглое пузо.

– Что случилось? – спросил я, все еще взволнованный внезапным шумом. – Враг напал, что ли?

Я ожидал, что помощник опровергнет мои слова и скажет, что это ложная тревога, но он только лениво кивнул.

– Все верно, вашблагородь. Крепкий у тебя сон, однако, пушкой не разбудишь. Французы на подходе.

– Как на подходе? – поразился я.

Бабаха указал толстой рукой на север.

– А вот так. Вон там ихние конные появились, гусары их отогнали.

Все ясно. Значит, неизвестный доброжелатель был прав, навстречу нам и в самом деле отправили вражеские силы. Наверное, казаки сейчас выехали на разведку и пытаются прощупать, насколько большая армия стоит перед нами.

– Собирай все оружие и седлай коней, – крикнул я Бабахе, торопливо собираясь к Суворову.

Весь лагерь пришел в движение. Солдаты торопливо одевались, хватали ружья, строились, офицеры ругались и крыли опоздавших последними словами. Лошади ржали и туда-сюда ездили тележки и крытые повозки.

Солнце еще не встало, стояло раннее утро. На небе хмурились низкие темные тучи, предвещая дождь. Я направился к Суворову почти через весь лагерь, потому что вчера мы не выбирали места и, оказывается, далеко отъехали от палатки главнокомандующего.

Пока я шел, войска уже начали выдвигаться колоннами к лесу, темнеющему впереди. Сзади послышался стук копыт и меня обогнали казачьи полки. Затем меня окликнули со спины:

– Вашблагородь, давай, запрыгивай, на четырех веселее, чем на двоих.

Это был Бабаха, приведший Смирного и уже успевший собрать все наше внушительное вооружение. Я запрыгнул в седло и поскакал дальше.

Суворова на месте уже не оказалось. Он уехал вместе с Багратионом, Милорадовичем и Беннигсеном вперед, узнать, что там за французы появились. Интересно, опасался ли он, что к нему явился лично Наполеон? Или понимал, что несмотря на то, что французский император больше всего на свете желал бы лично разгромить Суворова, сейчас интересы государства и военная целесообразность требовали, чтобы он все-таки вел армию на объединенные силы монархов у Реймса.

Обгоняя солдат, идущих по грязной дороге, я помчался вперед и вскоре заехал в редкий лес. Среди войск я нашел Суворова, ехавшего в открытой двуколке. Вокруг на конях ехали генералы, полковники и майоры. Из адъютантов остался только Стрельцов. Позади подпрыгивали пушки, которых тащили артиллерийские конные бригады.

Лица у всех были серьезные, если не мрачные и только Суворов улыбался и балагурил.

– Ну вот, и наш целитель! – сказал он мне. – У тебя не припасено какой-нибудь волшебной травки, Витя? У меня спина болит и ноги отнимаются. Мне не помешало бы вмешательство могучего знахаря.

Да, это точно, тебя не помешало бы показать компетентному хирургу и терапевту, но к сожалению, у меня такой возможности нет.

– Эти леса мне незнакомы, – ответил я. – Ищу знакомые травы и не нахожу.

Нашу целебную беседу прервали звуки пушечных выстрелов. Где-то впереди затевалось нешуточное дело. Я понял, что ночью мне вовсе не почудились ружейные выстрелы, это они и были на самом деле.

Суворов перестал болтать и тоже посерьезнел. Кучер, управлявший двуколкой, погнал лошадей быстрее и следом тронулись все офицеры. Мы ехали по узкой дороге посреди леса мимо марширующих солдат. Вскоре лес закончился и мы выехали на широкую равнину. Справа на северо-востоке стоял большой монастырь и рядом ютились несколько домиков.

А за монастырем все поле закрывала огромная армия французов. Не скажу, что их было сотни тысяч, но тысяч пятнадцать точно набралось бы. Просто по контрасту с пустым лесом, где никого не было, все поле, заполненное торопливо марширующими людьми в синих кафтанах, казалось заполнено гигантским количеством народа.

И поделать тут ничего было нельзя, несколько легких наших пушек уже стояли на краю леса и обстреливали эту толпу. В то время, как их пушки еще только разворачивались для стрельбы.

Видимо, стиль Суворова, основанный на быстрой езде, дал свои результаты. Мы мчались вперед так быстро, что сами не ожидали встретить впереди такой большой контингент войск противника. Да и противник тоже, надо признать, не ожидал встретить нас. Что же господа, вот как бывает, когда воюешь с Суворовым.

Авангардом из двух полков гренадер у нас командовал полковник Перемышев. Также впереди скакали, конечно же, гусары и казаки.

Наткнувшись на французов еще на выезде из леса, они вступили с ними в стычку, которая шла с переменным успехом. Это произошло ночью и это их перестрелку я слышал во время сна.

С обеих сторон прибывали подкрепления и победа переходила то к нашим, то к французам. Наконец, когда подошли гренадеры, наши войска успели выбить французов из леса и преследуя их, выбрались на просторы, где разворачивались для боя основные силы противника.

– Этом бой напоминает мне Козлуджи, – услышал я голос Суворова, с интересом рассматривающего поле битвы. – Только там мы все время дрались в лесу и янычары вешали на ветки деревьев отрубленные головы наших товарищей.

Да, от цивилизованных французов можно было не ждать такой экзотики, но времени на разговоры было мало. Перемышев вступил в бой по-суворовски, не ожидая подкреплений и стараясь сбить несколько ошалевшего противника с места. Это ему удалось, но потом набежали другие пехотные полки французов и нашего героя зажали с трех сторон. Теперь ему уже понадобились подкрепления и он ежеминутно просил помощи.

Продолжая движение, из леса вышли мушкетеры и тут же пришли на помощь гренадерам. Со стороны французов тоже подходили подкрепления.

Схватки гренадеров походили на яростные бои двух бойцовских псов. Битва становилась все больше и масштабнее, по мере того, как в нее вовлекались все больше сил с обеих сторон. Это уже был не запланированный бой, где изначально все силы действуют по заранее расписанному плану и только потом все превращается в ужасающий хаос.

Нет, здесь все с самого начала пошло не так, но Суворов был доволен. Он, как и Бонапарт, всегда был противником омертвевших закостенелых догм, когда обстоятельства подгоняются в прокрустово ложе запланированных схем, не оставляя места для импровизации и постоянно меняющихся обстоятельств. Нет, поскольку обстановк на войне непредсказуема и меняется каждую секунду, Суворов всегда действовал из потребностей текущей ситуации.

Отсюда, кстати и его знаменитое требование о развитии глазомера. Вот и сейчас, мигом оценив обстановку, Александр Васильевич тут же приказал отправить конницу по правому флангу и придерживаясь леса, выйти в тыл противника.

Он огляделся, кому выполнить его поручение и никого не нашел, кроме меня. Все остальные адъютанты и офицеры уже разъехались по делам и боевым постам. Нет, только не это, я не хочу опять быть парнем на побегушках, уж лучше я посторожу особу главнокомандующего.

– Выручай, Витенька, – сказал Суворов. – Конница потребна на флангах, а они битвой увлеклись, горячие головы. Ты отправь гусар по правому флангу, а казаков по левому. Пусть таятся пока, а потом, как Бог пошлет. Видишь, кроме тебя некому?

Когда тебя просит так ласково генералиссимус и светлейший князь, то отказать невозможно.

– Только обещайте не ввязываться в сражение, – строго наказал я ему. – Никаких «Надо подбодрить солдат» и тому подобное. Я оставляю Бабаху, пусть он остается при вас и никуда не отходит.

– Обещаю, Витенька, обещаю, – торопливо дал слово главнокомандующий. – Ты уж того, поторопись.

Я кивнул, легонько склонил голову в знак прощания и поскакал вперед по полю, туда, где кипела жаркая битва.

Вот уж который раз я выполнял поручение Суворова на войне и понимал, что оно может вылиться в нечто совершенно непредсказуемое. Мало ли что может случиться, но, с другой стороны, в этом и был весь кайф, который я начал ловить от выполнения подобного рода рискованных заданий. И то, что здесь можно запросто словить пулю, наоборот, делал эти поручения еще более увлекательными.

Поэтому, когда неподалеку вдруг рвануло ядро и от этого меня накрыло ошметками влажной сырой земли, перемешанной с травой, я не сразу догадался, что произошло. Смирный с ржанием опрокинулся на землю и придавил своей массой меня.

Затем я на время оглох и вообще ничего не слышал. Я видел, как конь ворочается на земле и пытается встать, а моя левая нога зверски болела, кажется, он сейчас расплющит ее на тысячи мелких осколков. Голова грозила расколоться на несколько частей и я не соображал, где нахожусь и что со мной происходит.

Затем я высвободил ногу и встал, а Смирный тоже вскочил на ноги. Постепенно ко мне возвращался слух и я слышал вой снарядов и выстрелы из ружей, а еще дикие крики людей. Я все еще держал Смирного за уздечку и это было зверски неудобно для коня, потому что я остался на земле, а животное бегало вокруг меня. Смирный выворачивал голову и ржал от боли и гнева. Тогда я машинально поправил уздечку и оглядел сумки и оружие. Вроде все уцелело и ничего не потерялось.

Впереди шел в атаку полк егерей и дико кричал на все поле. Впрочем, сейчас тут кричали все и невозможно было разобрать отдельные голоса в этой какофонии звуков. Все это напоминало неумолчный шум на стадионе, когда болельщики кричат лозунги за свои любимые футбольные команды.

Я отряхнул одежду от земли и пыли. Грязь была повсюду, казалось, весь мой организм заполнен ею. Волосы были забиты землей, пыль скрипела на зубах, даже сапоги были полны грунта, как обувь тракториста после рабочего дня на котловане.

Отряхнувшись, я снова забрался в седло и наконец вспомнил, зачем я сюда приехал и куда мне теперь надо ехать дальше. Над головой пролетело ядро и вонзилось в верхушки деревьев у меня за спиной. Вот зараза, меня ведь только что могло убить, просто так.

Я объехал воронку, куда попало ядро, что контузило меня и засыпало землей. Ого, какая глубокая, в рост взрослого человека. Мне повезло, что я ехал не так быстро. Будь я впереди еще на пять метров и меня точно можно было собирать по кусочкам со всех окрестностей.

Подивившись своей удаче, я поехал дальше и постепенно набрал ход. Смирный, судя по всему, тоже был в шоке от произошедшего и изредка тряс головой. Я объехал роты гренадер, тоже марширующих в бой и помчался дальше.

Произошедшее так и не заставило меня кланяться пролетающим мимо ядрам. В конце концов, чему быть, того не миновать, двум смертям не бывать. Если успею, выполню поручение Суворова, если нет, то ему придется подыскивать другого гонца, на место меня, павшего в бою.

Впрочем, в бою мне побывать так и не довелось. Уже на подходах к жаркой схватке, что бурлила впереди, мне довелось немного сразиться с врагом.

Из толпы дерущихся врагов изредка вылетали пули. Затем откуда-то сбоку прискакали двое французских конных егерей с характерными шапками. Они преследовали гусара, ловко лавируя между пешими солдатами. Некоторые наши пехотинцы пытались проткнуть их штыками или подстрелить, но не успели.

Мне стало жаль бедолагу, которого они то и дело пытались поразить саблями, несмотря на то, что в пылу погони забрались глубоко в наш тыл. Вся троица мчалась недалеко от меня и какое-то время даже навстречу мне.

Подняв верную «Лиззи», я сразу услышал ее томный шепот, призывающий меня напиться крови врагов. Что же, милая, я это и собирался сделать, надеюсь, ты мне поможешь.

Тщательно прицелившись, я выстрелил и первым же выстрелом выбил из седла всадника, скакавшего впереди. Другой оглянулся на меня и злобно оскалился.

Я взял второе ружье и с сожалением отложил «Лиззи». Мне уже было скучно стрелять без ободряющего шепота моего странного кровожадного мушкета.

Снова прицелившись, я выстрелил уже в спину скачущего драгуна. Этот выстрел тоже получился удачным и враг от попадания пули налетел на холку своего коня и чуть не слетел на землю.

В последний миг он удержался и привалившись к гриве коня, помчался было обратно на свои позиции, но ему, конечно же, не дали уйти. Гренадеры остановили его и взяли в плен.

Я перезарядил ружья и поехал дальше. Смирный недовольно косился на меня, потому что не понимал, для чего нормальному человеку таскать с собой три ружья, пять пистолетов и две сабли, увеличивая поклажу. Эх, коняшка, до того, как в этом мире изобретут автоматические ружья, вам, ездовым животным, придется таскать на себе много лишней тяжести.

Я уже видел впереди полки гусар, частично ввязавшиеся в схватку, а частично стоящие в стороне и ждущие сигнала командиров. Что же, сейчас у вас будет другое задание и вы не будете стоять, ковыряясь в носу.

Я ударил Смирного пятками и поскакал быстрее, но тут сбоку строй наших мушкетеров прорвал бурный поток французских гренадер. Еще дальше неудержимо мчались драгуны. Они сбивали пехоту с ног и рубили саблями. Я не успел ничего сообразить, как этот водоворот затянул меня в свои смертельные объятия.

Глава 4. Различные поручения

Поток всадников и пехоты, вырвавшийся к нам во фланг, был бурный, яростный и кровавый. Походил на сель, рвущуюся с гор на ущелье. В одну минуту противники прорвались в тыл и почти окружили часть нашей пехоты и конницы.

При этом нельзя сказать, что он был совсем неожиданным. Наверняка его было видно на поле боя, просто не обратили внимания и не озаботились. А некто очень умелый и разумный, управляющий сейчас французской армией, воспользовался тем, что наш центр и правый фланг слишком выдвинулись вперед, собрал силы и решил пробить брешь между ними. Теперь все зависело от мужества и стойкости наших солдат, в коих я не сомневался.

Что же, надо отдать ему должное, по уровню полководческого искусства он, этот вражеский военачальник, стоял на большой высоте. Обычно такие трюки, выискивание бреши в боевом строю противника, нахождение слабого звена и методичное воздействие на него, были присущи Наполеону.

Неужели это сам император сейчас противостоит нам на поле боя? Поддался все-таки эмоциям и решил лично побить Суворова, отомстив за разгром под Ульмом?

Впрочем, на глубокие размышления у меня сейчас не было времени. Мощный поток вражеской пехоты и конницы быстро докатился и до меня. Я успел выстрелить только из одного пистолета, а потом выхватил саблю и помчался дальше на правый фланг нашего войска, где рубились казаки и гусары. Оглянувшись, я увидел, как отряды неприятеля, прорвавшиеся к нам, атакуют центр, а наши гренадеры, мгновенно перестроились и взяли их в штыки, образовав, по сути, новый левый фланг.

Что творилось на левом крыле нашего войска, я даже не мог и предполагать, поскольку оно было скрыто от нас вражескими войсками и клочьями порохового тумана, повисшего местами над полем битвы. Судя по крикам и выстрелам, доносившимся оттуда, левый фланг еще жил и яростно сопротивлялся.

В этих условиях, когда битва быстро переросла в решающую стадию и от действий враждующих сторон зависел исход схватки, удар конницы, задуманный Суворовым, мог принести нам победу. Я погнал Смирного во весь опор, желая быстрее добраться до командиров кавалерийских полков.

Пока я только подъезжал к месту битвы, вокруг меня просто маршировали батальоны и роты солдат со штыками наперевес. Над головами пролетали ядра, некоторые падали неподалеку. Пару ядер ударило в строй идущих солдат и сбили с десяток людей. Когда рассеялась осыпавшаяся земля и строй сомкнулся вновь, я своими глазами увидел, что троих человек ядро разорвало на куски, остальные были тяжело ранены или контужены. Несчастные кричали от боли, а некоторые ходили кругами, не осознавая, что происходит.

Затем, когда я подъехал ближе, стало больше всего: шума, воплей, визга пуль и грохота тысяч ног. Я увидел вдали кавалерийские роты, они раз за разом набрасывались на дерущихся с пехотой врагов, но в то же время и многие из них пропадали под штыками и огнем картечи. Зачем они здесь застряли, почему не атакуют артиллерию или других кавалеристов?

Почти в то же время я нашел полковника Авдулина, командующего Воронежским легкоконным гусарским полком. Видно было, что он уже несколько раз участвовал в битве, поскольку у него была рассечена бровь, лицо испачкано в копоти, а голос охрип от криков.

– Главнокомандующий приказывает вам выйти из боя и обойти широким маневром врага, – громко сказал я ему на ухо, потому что шум вокруг стоял невообразимый. – Ваша цель – это тылы противника.

– Как же выйду из боя, когда их кавалерия то и дело стремится на нашу пехоту и фланги? – закричал в ответ Авдулин. Глаза у него при этом были совершенно круглые, с безумно увеличившимися зрачками. – Если мы уйдем, кавалерия прорвет правый фланг и нападет на наши тылы.

– Приказ есть приказ! – закричал я в ответ. – Насчет правого фланга у главнокомандующего свои планы, не сомневайтесь.

Я и в самом деле видел полки гренадер и мушкетеров, спешащие сюда, к правому флангу и не сомневался, что Суворов не оставит его без прикрытия. Почти в то же время, оглянувшись, я увидел, что к центру нашего войска, сражающегося с французами и в самом деле присоединяются пехотные полки, едва различимые в пороховом дыму. Почти сразу часть гренадер развернулась и атаковала кавалерию французов, тоже вгрызшуюся в их строй с фронта.

Посмотрев на Авдулина, я увидел, что он тоже заметил прибытие подкреплений.

– Хорошо! – закричал полковник, успокоенный за прикрытие центра и правого фланга. – Сделаем!

Он подозвал командиров эскадронов и принялся раздавать поручения. Неподалеку снова упало ядро. Никто, к счастью, не пострадал, но уши заложило наглухо, к тому же меня и других гусар поблизости снова обсыпало землей.

Пожалуй, пока меня тоже не зацепило ядром, не мешало бы поскорее покинуть это место, ведь теперь еще осталось сообщить поручение казакам Денисова. Я заметил, что Смирный злобно косится на других всадников и прядет ушами, верный признак крайней степени раздражения. Как же все-таки хорошо, когда под тобой боевой конь, а не мирное животное, не привыкшее к выстрелам и взрывам.

Вдали, за пехотными полками правого фланга, я заметил куда-то беспокойно устремившуюся казачью сотню. Эге, кажется, казаки уже и сами бросились выполнять указания Суворова или меня обогнал какой-нибудь другой, более ушлый порученец? Главнокомандующий ведь мог отправить и больше гонцов, не только меня одного. Ладно, сейчас проверим мою теорию и если казаки уже и сами догадались, что надо делать, то надо только похвалить сообразительного Денисова.

Поскольку через густые полки пехоты, идущие в схватку, невозможно было пробиться, я взял к тылам и поскакал в обход правого фланга. Это заняло довольно много времени.

Когда я объехал сражающееся войско, то внезапно заметил, что солнце поднялось довольно высоко, хотя и продолжало прятаться за свинцовыми тучами и уже не ранний рассвет, а позднее утро. Пороховой угар над полем битвы несколько рассеялся, но поле и леса вокруг все равно остались серыми и унылыми.

Навстречу мне выехали несколько казаков. Я заметил, что несколько их полков атаковали подходящие французские подкрепления, стараясь обойти их с тыла, а другие ввязались в перестрелку и бои с конными егерями. Пока я ехал, на дальних подступах к битве закрутилась отчаянная заварушка. Каково мне будет прорываться там и пытаться добраться до Денисова?

– Ты кто таков? – спросил один из казаков, хорунжий, возглавлявший троицу. – Чего плетешься за нами?

Я хотел ответить, что один всадник вряд ли может угрожать благополучию целого войска, но посмотрел в их злые, готовые к бою глаза и предпочел объяснить:

– Гонец к Денисову от главнокомандующего.

Казаки перестали хмуриться, но все равно сохраняли мрачные выражения лиц, а хорунжий крикнул:

– Тогда поехали, гонец!

Они развернули коней и поехали обратно к месту схватки, а я поскакал за ними. Ехали казаки быстро, но мой усталый Смирный не отставал от них. Я еще раз порадовался за коня. Если бы только не его скверный характер, идеальный был бы конь.

Хотя, с другой стороны, может, как раз в его строптивой натуре и таится причина его выносливости и силы? Смирный на самом деле никогда не позволит себя обидеть и не любит, когда его обгоняют другие кони.

Вскоре мы подъехали к месту схватки, которую казаки вели с егерями. Поначалу стороны устроили перестрелку, а потом пошли друг на друга в наступление. Впрочем, поскольку казаков было меньше, они устроили только показную атаку, а затем, пользуясь тем, что их вооружение легче, чем у егерей, начали отступать, не вступая в схватку.

Часть из воинов не успела отъехать и все-таки ввязалась в схватку с врагом. Другие расступились в разные стороны. Конные егеря французов мчались во весь опор, стараясь догнать отступающих казаков, применивших старинную тактику изматывания противника. Где тут найти Денисова, не подскажете, господа?

Внезапно оказалось, что я подъехал слишком близко и конные егеря очутились прямо передо мной. Мои спутники куда-то разом подевались и я закрутил головой, пытаясь понять, куда они пропали.

– Уходи, дурень! – кричали мне издали и сбоку, а еще многие свистели и улюлюкали. – Голову ведь сложишь!

Конница противников ехала слишком быстро и уже приблизилась ко мне. Я различал их взбешенные лица, подрагивающие усы и развевающиеся по ветру одежды. А еще острия клинков, поднятые вверх и вбок, готовые к тому, чтобы искромсать любого врага на мелкие кусочки.

Если я послушаюсь моих доброжелателей и сверну в сторону, то не факт, что успею уйти от этих ярых преследователей, потому что в любом случае придется сбавить ход моего коня. В этот миг они меня настигнут и порубят за пару секунд. Нет уж, если и погибать, то хотя бы с шансом унести парочку с собой.

– Куда? – закричали мне сзади, увидев, что я, вместо того, чтобы уходить, поскакал вперед еще быстрее. – Совсем сдурел!

Крики и свисты усилились. То ли казаки поддерживали меня в этой безумной атаке на вражеский конный полк, то ли, что скорее всего, насмехались над моей глупостью, загнавшей меня в такую ловушку.

Смирный хрипел, стрелой несясь по осеннему полю изо всех сил. Так быстро я еще ни разу на нем не скакал. Оскаленные лица врагов и морды их коней стремительно приближались, увеличиваясь с каждым мигом. Который из них выбьет меня из седла, учитывая мою слабую подготовку в деле конных боев?

Не могу сказать, чтобы время замедлилось, как это часто утверждают люди, побывавшие в экстремальных ситуациях. Нет, оно вовсе не растянулось, но все посторонние звуки: топот копыт коней, крики людей, далекая ружейная пальба и пушечные выстрелы, все внезапно исчезло, растворилось в сером окружающем воздухе, а передо мной остались только скачущие на меня враги с торжествующе разинутыми ртами и поднятыми саблями и вот на этой картинке я и был сосредоточен в первую очередь, а все остальное вдруг перестало быть важным. В голове воцарилась не пустота, а, наоборот, какая-то странная концентрация на происходящем, я даже замедлил дыхание и перестал мигать перед столкновением. Мысли тоже куда-то пропали и остался только четкий звериный инстинкт выживания, когда тело и разум действуют в единой связке, на пределах возможностей всего организма.

А потом я подлетел вплотную к врагам, сжимая рукоять сабли мертвой хваткой, и они налетели на меня и мне удалось чудом или неким наитием отбить удар сабли ближайшего всадника. Смирный прорвался вперед и другой моей самой большой удачей было то, что никто из врагов, из мчащихся на меня, не захотел сталкиваться со мной конями. Поэтому они чуточку расступились на ходу, пропуская меня и предпочитая осыпать градом сабельных ударов, каждый по одному, считая, что этого мне хватит за глаза, чтобы прибить.

Если я чего и опасался больше всего, так это именно этого, столкновения с другими конями и последующего выпадения из седла. Но обычно такое происходит, когда сталкиваются две большие конные армии и тогда уж налета коней друг на друга, конечно же, не избежать. Со мной же, поскольку я был один, ловким французским кавалеристам легко удалось избежать столкновения.

Сабельные удары зато летели со всех сторон и я успевал отбивать их только с одной стороны, с правой, а с левой старался от них уклоняться, извиваясь, юля и ерзая в седле, как уж на сковородке. Через полминуты такой поразительной изворотливости строй врагов вокруг начал редеть, теперь их уже стало намного меньше, причем каждый проезжающий всадник уже не норовил достать меня саблей. Я с удивлением увидел, что успел проехать почти через весь их строй. Неужели при этом не получил ни одной царапины?

Не успел я ответить на этот вопрос, как тут же ощутил удар по груди саблей и, не удержав поводьев в руке, вылетел из седла. В полете я перекувыркнулся и больно приложился о землю спиной и правым боком, из глаз посыпались искры. При этом саблю из рук я не выпустил, хотя и рисковал напороться на нее.

Почти сразу я вскочил на ноги, ошалевший и еще не до конца осознавший, что произошло. На меня, подняв сабли, устремились двое всадников из последних рядов вражеского строя, решившие довершить начатое дело и прикончить меня. Я, почти не раздумывая, кувыркнулся влево и ушел сначал от одного, потом от второго.

В то же мгновение, соприкоснувшись левым предплечьем о землю, я ощутил дикую боль. Оказывается, во время моего чудодейственного прохода сквозь строй вражеских всадников я вовсе не остался невредимым, а получил, по меньшей мере, два или три сабельных удара по левой руке, просто в горячке боя не заметил этого сразу.

Однако, сидеть и осматривать раны не было времени. Сзади раздалось ржание коня и я едва успел снова увернуться от сабельного удара. Те, двое из последних рядов, все никак не отставали от меня и все надеялись добить. Эй, парни, вы в курсе, что не на того напали?

Тяжело дыша после стремительной скачки, падения, кувырканий и сдерживаемой боли от полученных ран, я вскочил и стоял пригнувшись, стараясь предугадать, где будет нанесен следующий удар. Двое моих врагов развернули коней и снова поскакали ко мне, подняв сабли. Смирный убежал недалеко и остановился, поглядывая на меня одним взглядом. Топот за спиной постепенно удалился, значит конные егеря уже отъехали от меня на порядочное расстояние и если я отобьюсь от этой парочки настырных ублюдков, то они тоже вынуждены будут поскакать за своим отрядом, чтобы не оказаться от них отрезанными.