Kitobni o'qish: «Грехи смертных»

Пролог

Изнуряя сердце в течение всей жизни, смертные грехи сопровождают каждого. Нередким признаётся и то состояние, при котором человек не в состоянии думать ни о чём более – им безраздельно управляет демон страсти…

Уместной в данном случае представляется возможность упомянуть о крайне важном обстоятельстве – исконно коренном вопросе. Много ли людей понимают, что их перечень: лень, алчность, похоть, гнев, чревоугодие, зависть, гордыня… не опирается на религиозные тексты и догмы?

Современная история утверждает, что пороки в названном составе приобрели общепринятый характер лишь только в XIII веке, когда видный теолог и философ своего времени Фома Аквинский предложил несколько иной подход к рассмотрению данного вопроса.

При этом, перечисленные душевные недуги были выделены из прочих не потому, что они самые тяжкие, а потому, что неизбежно влекут за собой другие… исчисляющиеся в свою очередь десятками.

В силу импозантных атеистических соображений и кстати не менее распространённого религиозного ханжества современный человек живёт, будто духовный мир не существует… тогда как вровень законам материального мира и тому непреложному факту, что нарушающий их подвергается убийственной опасности, приличествует соблюдать и устои духовного… ведь противящийся им обрекает себя не только на множество несчастий, но и на мучительную духовную погибель.

Везде и повсюду, во все времена и эпохи видные деятели из совершенно разных направлений и сословий утверждали, и собственно утверждают по сей день, что от них, низменных проявлений души, можно! и нужно избавляться.

Однако, дилемма неутешительного пролога заключается в кульминационной части: посильно ли смертному пересилить дьявольскую силу и ядовитый чад этих образов… чарующих и позорных ?

Лень

ОНА ЖЕ УНЫНИЕ… АПАТИЯ…

…

– Мне повестка пришла.

– Что за повестка?

– С военкомата. По ходу в армию призывают.

Наверное, в жизни каждого человека бывают моменты, которые без каких-либо усилий запечатлеваются в памяти. На удивление, они не обязательно должны быть важными или значимыми, но по той или иной причине выбор подсознания выпадает именно на них. И вот так получилось, что именно этот разговор я обременён помнить всю оставшуюся жизнь. Он происходил будто вчера. Помню, как сильно удивился. Перемена темы была настолько непредвиденной и шокирующей, что я подскочил и с восклицающими расстановками вопросил: – Да ты что?! И что ты будешь делать?

Прикусив нижнюю губу, Улан отвернулся и глубоко вздохнул.

– Пока ещё не знаю, – наконец, ответил.

Тема была серьёзной и раз уж он её затеял, то у меня не оставалось иного выбора, как продолжать.

– А что ты с мамкой не поговоришь? – спросил я, и в обоснование своего некорректного вопроса разъяснил: – Она же в органах работает.

– В том то и проблема. Они хотят, чтобы я поехал служить, – грустно сообщил Улан, после чего надсмехаясь добавил: – Говорят, мне балбесу… на пользу пойдёт.

Откинув голову назад, я душевно расхохотался в ночное небо: – Ха-ха-ха!

– Ну да, конечно… смейся, – сквозь омрачённую ухмылку бросил Улан. – Тебе хорошо, в универе, как бы отслужил.

Не знаю почему, но в то время я не очень хорошо сознавал, что никому не нравится, когда над ним издеваются, в частности в те моменты, при которых делишься безрадостными, можно даже сказать прискорбными новостями. Переведя дух и тело от душевного хохота, я продолжил открыто глумиться¹: – Ну так и тебе никто не мешал учиться в университете. Сам же бросил… биз-нес-мен недоделанный.

Лишь только теперь понимаю, что в подобных случаях уместно не сколько сочувствие или не менее распространённая, якобы незаметная, перемена темы, сколько элементарная поддержка: чтоб по-дружески постучали по плечу, рассуждая о возможных вариантах развития событий.

Разумеется, сказанное разозлило Улана. Он тяжело и медленно поднял своё тучное тело и дабы я его правильно понял – вызывающе плюнул в сторону от меня.

Сколько помню, враждебные, неприязненные высказывания или действия всегда вызывали во мне лишь ответную агрессивную реакцию. Поначалу я нехило удивился такому поведению и хотел было на зло ему продолжить издеваться. Но слава Богу вовремя проникся непростой ситуацией своего товарища и подстать ему постарался доброжелательно парировать: – Да, ладно, ладно тебе. Шучу же.

Свойственный весеннему времени года, в воздухе задул лёгкий прохладный ветерок. Во дворе этажных домов практически никого не осталось, отчего царствовал соответствующий покой. В такое время большинство жителей предпочитают находиться дома, в тепле, занимаясь личными делами, за просмотром телевизора или готовясь ко сну и последующему дню.

– Прохладно становится, – развеял тишину Улан и присел на ещё не просохшую от дождя скамейку.

Я сочувственно смотрел на терзающегося сомнениями друга. Должно быть к месту, мне припомнилась схожая ситуация: примерно тремя месяцами ранее, когда я был вынужден искать помощи среди своих, казалось бы, лучших друзей, помог именно добродушный Улан – тот, у кого и своих денежных проблем предостаточно. Без колебаний он оказал мне посильную, необходимую помощь, и с тех самых пор мы стали намного ближе, хотя знали друг друга с самого детства.

– Слушай, Улан. А быть может оно и к лучшему, – вкрадчиво посоветовал, – Всего лишь один год. Ты не волнуйся, за это время здесь ничего не изменится. Зато, как здорово изменишься ты! Если так подумать, то тебе это действительно пойдёт на пользу, – сказал я, и умиляясь добавил: – Жирок растрясёшь…

Улан хотел было что-то сказать, но я продолжил, не дав ему возможности оправдываться: – Научишься бегать… я знаю для тебя это сложно… но они умеют заставлять, да что там говорить, многому тебя научат… действительно многому. Трудности закаляют мужчину. Закалят и тебя!

Договаривая последние слова, Улан уже ничего не мог добавить или опровергнуть. Он притих и отстранённо смотрел в угловую часть схождения двух домов.

Кто бы что ни говорил, а забавно выглядят люди, которые по той или иной причине о чём-то задумались. Небезосновательно кажется, что своим неуклонным взглядом они способны проделать дыру в наблюдаемом объекте размышления, засим² бескомпромиссно продолжать смотреть куда-то вдаль.

По большому счёту, Улан был хорошим человеком, отличным другом и интересным собеседником. Это один из тех людей, с которыми можно, не обременяясь пустыми формальностями, свободно, открыто и подолгу разговаривать… так сказать «по душам».

Но как известно в нашем грешном мире – не бывает ничего совершенного… Довольно-таки часто Улан впадал в глубокую депрессию… им овладевала кошмарная апатия³, отчего становился грустным, опечаленным, а значит отстранялся ото всех… и вся.

Разумеется, я не мог так просто смотреть и ждать, пока этот человек «отвиснет» от своих размышлений, к тому же происходило подобное не впервые. Я хорошенько, по-дружески хлопнул его по плечу и оптимистично прогнусавил:

– Эээ… аллё! Я с кем разговариваю?

Естественное дело, толчок вернул Улана из абстрактного мира, но это вовсе не означает, что он сумел легко и просто восстановиться в беседу. Во всяком случае, произошло вполне ожидаемое, поскольку огорошил он типичной реакцией: – А?

Я негодующе проворчал: – Уфф… как же тяжело с тобой бывает. Ты хоть слышал о чём я тебе говорил?

– Да… да, слышал, – вполголоса ответил.

Допив своё холодное пиво, Улан тяжело привстал и протянув руку на прощанье заключил: – Устал малька… надо отдохнуть. По ходу домой пойду.

И вновь Улан меня озадачил. «Да, что это с ним происходит?», – подумалось мне. Аккуратно привстав, всем своим естеством я попытался изобразить ошеломление и недовольство, но противиться не стал, как никак сопереживал другу.

Мы попрощались и разошлись.

С той встречи прошёл ровно один год.

Сегодня, 5 апреля 2020 года, прошли похороны моего близкого друга Улана. Он умер от сердечного приступа…

Смею предположить, что у читателя возникает логичный вопрос: в чём же мораль сего очерка⁴?

История с Уланом – это наглядный пример уныния и лени.

На самом деле, душевный недуг этот представляет собой вполне себе распространённое явление человеческой души. Под общим пониманием им принято воспринимать расслабление телесных и душевных сил, вместе с тем соединённое с крайним пессимизмом⁵. Необходимо отметить, что наступает уныние вследствие глубокой рассогласованности способностей духа, а также ревностного отношения к жизненному положению других людей.

В обычном состоянии, разум, воля, характер человека определяют цель его устремлений. Ревность при этом может выступать своего рода «мотором», т.е. заставлять двигаться в направлении избранного предмета, преодолевать трудности, невзгоды.

При унынии всё происходит прямо противоположно – человек оставляет ревностность на своё нынешнее, далёкое от поставленной цели состояние, а воля, оставшись без «двигателя», превращается в постоянный источник тоски о несбывшихся мечтах.

И вот, эти две силы вместо движения к цели, дербанят душу в разнонаправленные стороны, доводя в конечном итоге до полного изнеможения.

Если бы год назад Улан не закатил истерику своим родителям и согласился отправиться в армию, то от постоянной физической нагрузки привёл бы своё здоровье в порядок и у него не прогрессировала сердечная недостаточность. В ближайшие дни мы бы встретили его, как героя и настоящего мужчину в отличной физической форме. Однако реальность сурова, и вместо того, чтобы встречать своего друга с почестями, я вынужден был его похоронить.

Покойся с миром, брат мой!

Надеюсь, ты в лучшем из миров…

© Сулайманов Азиз

05.04.2020 года

Л Е Н Ь ,

ОНА ЖЕ УНЫНИЕ… АПАТИЯ…

Алчность

ОНА ЖЕ ЖАДНОСТЬ… СКУПОСТЬ… КОРЫСТОЛЮБИЕ…

Пребывая вторую неделю в страшных мучениях от внебольничной пневмонии, кормилица и уже давно овдовевшая мать семейства Маршак – Сара Вениаминовна… Царство ей небесное и светлая память… скоропостижно скончалась в своём ложе⁶ в ночь на 23 февраля.

Заблаговременно, по просьбе старших сыновей, госпожа Маршак успела составить завещание на немалое, но при том дорогое для всех членов семьи имущество.

«…

И, наконец, наш фамильный дом, доставшийся в наследство от отца Вениамина – предмет гордости, терпения и одновременно восхищения… завещаю своему старшему: Авдею Михайловичу. Отчаянно надеюсь, что твоя ненасытная и вселяющая надежду любовь к знаниям воплотит в реальность мечтательные плоды, выступит Ренессансом⁷ семьи Маршак. Прошу не забывать, что успех нашей семьи неразрывно связан с этим домом!», – выразительно дочитав завещание, представитель государственного нотариуса по Петровскому району осмотрела окружающих людей и тихонько присела за стол.

Если не брать во внимание уход из жизни самого дорогого и близкого человека, то из присутствующих никто не остался в обиде: завещание распределено справедливо и мудро. Что касается Авдея, то на него всегда возлагались большие надежды, вдобавок теперь он старший и, отныне, глава семьи. Так, что решение относительно завещания ему общего дома, а значит и пекарни, вполне обоснованно.

Но, годы шли… один за другим… и сколь многообещающими казались надежды, столь пропорционально обратными оказались реалии.

Так, время, генетика и злой рок уготовили любопытный поворот в развитии событий.

Пятью годами позже, окончательно стало понятно, что Авдей помешался. Забавно, но, если посмотреть на него со стороны или, к примеру, заговори с ним незнакомый человек никто бы и предполагать не стал, что такой знатный и образованный мужчина, на самом деле умом тронулся.

– Авдей… нам нужно серьёзно с тобой поговорить, – находясь в полном составе семьи, предложили братья и сестра, – Мы очень надеемся, что хоть сейчас ты сможешь уделить нам внимание. Как никак собралась вся семья.

Мельком осмотрев окружающих, Авдей засерчал⁸. Его посмели потревожить в утреннее время – благодатная часть дня, озарённая светом и красотой восходящего Солнца. Именно в это время, по мнению нашего героя, ум и сознание максимально ясны, благодаря чему располагают к педантичному чтению непревзойдённого писателя.

В последнее время, в адрес Авдея всё чаще и чаще поступают предложения, назойливые советы, а то и непонятные требования так, что он, наконец, решил вступить в беседу и прояснить некоторые вопросы.

Положив истрёпанную книгу на стол, слегка наклонил голову вниз, из-за чего взгляд обретает высокомерный оттенок, и язвлено прогнусавил: – Хорошо-с. Давайте поговорим…

Недолго думая, Назар, – второй сын семьи Маршак, начал очевидно неприязненное наступление: – Мало того, что ты отстранил нас от участия в управлении общим делом, так ещё и, как выясняется, сам безучастен.

– Авдей, мы тебя любим и уважаем, но молю Бога – возвратись в реальность, – просительно добавила Анна.

Наскучили! Моментально!

Что не говори, а диалог, конечно, можно было начать по-другому. Тактика нападения, за счёт недовольства, зачастую, даёт определённые результаты: собеседник, волей-неволей, поддерживает разговор и начинает оправдываться, одначе, крайне неблагоприятно сказывается на реакции «закрытых» людей.

– Дальше, – хладнокровно выговорил Авдей.

– Что значит дальше?! – завопил Назар. – Мы что пришли к нему на приём? – вопросил у собратьев.

– Я всё не могу понять… чего вы от меня хотите, – разведя руками, моментом откликнулся Авдей. – Быть может вам нужно напомнить? Дом и пекарня завещаны мне. Я вправе самолично распоряжаться принадлежащим мне имуществом.

– Брат… да, не нужен нам этот треклятый дом! Как же ты не поймёшь? Мы о тебе заботимся, – набирая небольшую истерику, жалобно выпалил Назар, – Ты только взгляни на себя – осунулся⁹… исхудал… а ради чего?!

К сведению, алчность – это не только ненасытимое желание иметь, но и стяжание¹⁰ чего бы то ни было под видом пользы. По сути же лишь только для того, чтоб заявить: МОЁ !

Между прочим, ошибочно полагать, что духовным недугом страдают только богатые люди, уже располагающие состоянием и стремящиеся его преумножить. Наряду с высокообеспеченными и человек среднего достатка, и малоимущий, и совершенно нищий – словом сказать: все! подвержены этой страсти. Заключается же она в болезненном и непреодолимом желании обладать большим.

После смерти матери, неприступный, яростно-дремлющий характер Авдея возымел абсолютную силу – расцвёл словно букет чёрных роз. Немного ему понадобилось времени, дабы выказать свои приоритеты, в которых нет места сомнениям и жалости.

Не менее горестным было наблюдать и за тем, как фамильный дом, долгое время пребывавший в качестве пристанища суетливой, семейной жизни, в ногу развивающимся событиям стал походить на забытую Богом библиотеку.

Отец Вениамин, как и большинство состоятельных людей прошёл невероятно сложный, тернистый путь, дабы на старости лет получить возможность отстроить всё это своими руками… своим потом и кровью. Путь, до мозга костей пропитанный всевозможными проявлениями антисемитизма¹¹ и порой невообразимыми, да жуткими превратностями¹² судьбы.

Просторные комнаты, по задумке хозяина использовавшиеся для гостиного зала и спальных, ныне переоборудованы в сплошные стеллажи с множеством полок под книги. Те комнаты, что поменьше и предназначались для детей, теперь хаотичным образом увешаны различными научными журналами, выписками, непонятными и судя по всему зашифрованными записями, и прочей «важной» информацией. Заметной отличительной чертой является широкий стол со врезанной подставкой для чтения посередине. Расположены такие в каждой комнате, где есть окна.

Что до пекарни, то жадность Авдея и проистекающая из этого экономия на продуктах и оплате труда персонала низвела её до банкротного состояния.

А какой она была… не по слухам, а по фактам добросовестно снабжавшая выпечкой всю округу. Ближе к дому, из трубы которого неизменно завивался серый дымок, приятно пахло свежеиспечённым хлебом. Работающие здесь люди ходили с достоинством потому, что сознавали своё занятие благородным, порядочным.

На производстве категорически исключались досадные промахи и ошибки. Готовилось, собственно, всё причитающееся: хлеб, пироги, рогалики, печенье, пирожки.

Несмотря на большие объёмы выпекания Вениамин строго-настрого относился к дисциплине и порядку, благодаря чему сохранил и передал Саре доходное предприятие, преданных занятию работников, домашний способ выпекания, проверенные, традиционные рецепты.

Однако… всё это в прошлом…

– Не надо… со мной так разговаривать, – маниакально качая головой, проговорил Авдей.

Анна – добрая девушка и, разумеется, заботливая сестра. Ей невыносимо больно смотреть на то, как старшие братья не могут найти общий язык; на то унылое и мрачное место, в которое старший брат превратил животворящие дом и пекарню.

Вновь пытаясь достучаться до брата, жалобно предложила: – Авдей, ну ты хоть расскажи… чего хочешь… чего добиваешься?

К сожалению, жалобное отношение не имеет никакого эффекта на Авдея. Поначалу разговора он действительно хотел поговорить и прояснить некоторые моменты, но поскольку диалог не заладился, то лишь обременял его думу. А думается ему об одном, и всё том же: «Мешают… как же они мне надоели… со своими разговорами… а ведь это время можно было использовать с пользой… я могу… я должен знать… больше».

Не дождавшись ответа: – Авдей! – воскликнула Анна.

Брат как будто бы вернулся из небытия. Растерянно взглянув на окликнувшую, сочувствующую сестру, осмотрев явно недовольного Назара и поникших младших братьев, он вспоминает о своём кредо, о том убеждении, что укрепляет его веру. Намерение расставить все точки над «и» возвращается:

– Анна… сестричка моя. Назар… Давид, Матвей. Сами видите: дом, в котором мы выросли уже не тот; пекарня, что давала нам хлеб работает лишь для того, чтобы обеспечивать моё существование. А я… как и было завещано… стою на пороге Ренессанса, величественного самопознания и грандиозных открытий. Одиночество, созданное мною насильно, позволяет размышлять… в исполинских¹³ масштабах!

Заносчивая уверенность, соразмеримая с высотою орлиного полёта, преисполняет веру Авдея. Набрав в себя воздуха побольше… настолько, что грудную клетку и плечи распирает вплоть до его высокомерного Эго, продолжил ощутимо враждебнее, сквозь зубы:

– Ваши бытейские проблемы… опека – это вульгарная сентиментальность… жалкие… детские моленья – уб-божество!

Безысходно, но при этом внимательно слушая, у собравшихся возникают смешанные чувства: замешательство, гнев, обида, ненависть, огорчение. Разумеется, Авдея не волнует подобное и он беспрепятственно низвергает свою философию дальше:

– День за днём и зачастую при свете Солнца я читаю и размышляю о вещах, которые вам сознавать не под силу: мироздание, космос, астрономические объекты, явления, сложнейшие организмы… сама Жизнь, в конце концов! Дарованными мне умом и возможностями я сумею стать великим, достопочтенным… моя слава превзойдёт любые ожидания… и тогда… и тогда… быть может… я призову вас… на службу.

На том разговор и закончился. Родным стало понятно, что переубедить старшего брата и ворошить прошлое – занятие, лишённое смысла. С досадой уходя, каждый из них постановил для себя: никогда и ни при каких обстоятельствах не возвращаться!

Когда, наконец, все ушли Авдей спокойно, как ни в чём не бывало закрыл дверь, сел за стол, достал отложенную истрёпанную книгу и положил на подставку. На общем тёмном фоне замысловатой обложки написано название типичным для этого шрифтом «Байланыш».

«Больше…больше!», – одержимо думается.

Прочитав пару страниц, Авдей поймал себя на странной, чуждой мысли: «не понимаю смысла прочитанного». При этом в груди мало по малу начало проявляться доселе невиданное чувство… будто что-то защемило… будто что-то закололо.

«Что это со мной?», – отдаваясь эхом послышался внутренний голос.

Приложив левую руку к области груди, ощутил бушующее пламя и соразмерные душевные терзания. Ритмичное дыхание сменяется тяжёлыми вздохами и Авдей заорал, надрывая глотку: – Да что это со мной происходит?!

Резким поднятием он опрокинул стол и всё содержимое, чем в сущности усугубил злобу, хотя слегка приглушил душевную.

Не найдя себе места в доме, внезапно ставшим маленьким, вновь завопил… завопил по-настоящему: пронзительно и продолжительно.

Заслышав издали душераздирающий вопль, собратьям не составило труда догадаться откуда он исходит, и иронично заключить:

– Увы и ах… братец… но ты самолично выбрал себе путь!

А Л Ч Н О С Т Ь ,

ОНА ЖЕ ЖАДНОСТЬ… СКУПОСТЬ… КОРЫСТОЛЮБИЕ…